Зачем нужна мифология сегодня. 2 page

О том же другими словами говорит Г.Франкфорт: "Миф есть поэтическая форма, выходящая за рамки поэзии тем, что она провозглашает истину; выходящая за рамки рассуждения тем, что она хочет порождать ту истину, которую провозглашает." [11] Поэтому Юнг так определяет архетип:

"Это некий вид готовности воспроизводить всегда и снова те же самые или подобные мифологические представления... Архетипы, как нам кажется, не только отпечатки всегда повторяющегося типичного опыта, но одновременно они ведут себя эмпирически как силы или тенденции к повторению того самого опыта. Ведь всякий раз, когда какой-нибудь архетип появляется в сновидении, в фантазии или в жизни, он всегда привносит с собой некое особенное "влияние" или какую-то силу, благодаря которой он действует "нуминозно", т.е. ослепляюще, завораживающе и побуждает к поступкам."[12]

Архетип — это изначальное единство образа и смысла, и той энергии, которая воплотилась в них обоих. Он может быть определен как некая вечная истина. Но его конкретное образное и символическое содержание меняется в зависимости от внешних условий — отчего нам так сложно понять, что же он такое. Юнг пытался донести до своих слушателей идею архетипа через представление о кристаллической решетке, которая незримо присутствует в растворе до тех пор, пока под воздействием процесса нагревания или просто времени не примет видимой формы кристалла:

"Кристаллическая решётка предопределяет лишь стереометрическую структуру, но не конкретную форму индивидуального кристалла. Она может быть большой или маленькой, и бесконечно разнообразной из-за разного размера граней, а также состоять из нескольких кристаллов. Единственное, что остаётся постоянным — это лежащие в основе её геометрические пропорции. То же самое можно сказать об архетипе. В принципе, он может быть назван и имеет неизменяемое ядро смысла — но всегда только в принципе, никогда как конкретное явление."

Подобен этому гороскоп человека, описывающий структуру его души: его суть — геометрия расположения планет на эклиптике, пропорции, в которых ему даны качества тех или иных планет. Мы описываем его характер на основе традиционных знаний — но человек может проявить свои черты новым, ранее не встречавшимся способом, и эта возможность тоже входит в рамки его судьбы. Его личность — уникальная комбинация архетипов, каждый из которых настолько глубок, что имеет бесконечное множество проявлений. И всё же каждый из них таит в себе неизменную суть. Астрологические законы, отраженные в типичных сюжетах мифологии, раскрывают взаимодействие архетипов между собой, предопределяя сценарий разворачивания событий. Но как же описать архетипы, если они являют собой изначальное невыразимое единство?

МЕТОД АНАЛОГИЙ

Наука членит мир на части: так ребенок ломает игрушку, чтобы понять, как она устроена. Мы привыкли считать, что нет иного способа достоверного познания мира. Но астрология предлагала другой метод постижения вещей. Её основной метод — работа с аналогиями: сопоставление нескольких целостных явлений, каждое из которых помогает понять истину другого. Он позволяет описать разные грани предмета, не дробя его на части. Этот метод — самый первый способ познания — долго был в забвении, однако мы вынуждены возвращаться к нему в тех сферах, где мы не можем эмпирически разложить предмет на составные компоненты (а это — к счастью!— именно так, если объектами исследования являются душа и культура. Юнгу познавать архетипы как составляющие души помогал его опыт психиатра, имеющего дело с дезинтеграцией личности, однако понятно, что в этой области невозможен обратный эксперимент).

С горизонтов науки подобие ушло не так давно: ещё в XVI веке оно было основой знания. Для исследователей того времени внешнее сходство было приметой единого внутреннего качества: " Чтобы узнать, что волчий корень лечит болезни наших глаз, а растертый с винным спиртом орех облегчает головную боль, совершенно необходимая предупреждающая нас об этом примета, без которой этот секрет никогда не был бы раскрыт... Такой знак легко прочитывается в его семенах: это маленькие темные шарики, помещенные в белые оболочки, представляющие примерно то же, что и веки для глаз. То же самое и относительно сродства между орехом и головой: толстая зеленая корка, охватывающая кость плода, лечит "раны надкостницы черепа", а внутренние боли головы прекращаются самим ядром ореха, "в совершенстве демонстрирующим мозг. "[13]

Все аналогии мира сходились в универсальной фигуре Человека — Антропоса, который был подобен всему (что отражала аксиома астрологии: микрокосм равен макрокосму). "Человек являлся великим средоточием отношений — центром, где различные соотношения сосредотачивались, и откуда они излучались снова." Человек был точкой отсчета, в которой сходилось предопределение всех вещей,— и судя по всему, в такой точке отсчета содержалась истина: поскольку средневековые исследователи нередко делали по аналогии те выводы, к которому пришла наука несколькими веками позже (например, П.Белон в XVI веке описывает строение крыла птицы как аналог человеческой ладони — что позволила доказать лишь теория Дарвина). Как пишет философ М.Фуко, исследовавший средневековое использование подобия, " оказывается, что сетка, сквозь которую в наше знание проникают фигуры сходства, совпадает в этом пункте с той, в которой располагало вещи знание XVI века. "[14]

Средневековое проецирование подобия на все сферы жизни подводило к полноте описания мира, которая реализовалась в последующих классификациях. Но сама по себе эта полнота представала как бесконечное перечисление разных граней явления, где одно подобие стихийно вызывало к жизни другое. Они сводились к систематическому единству лишь в человеке. Наука нового времени разрушила эту целостность восприятия: которая в древние времена была живой, а в средневековье стала уже формальной — что и позволило ее разрушить. За образами и аналогиями уже не стоял эмоциональный смысл мировых мистерий, в котором человек участвовал всею плотью и кровью. Человек остался лишь абстрактным отражателем целостности мира, но не ее участником и творцом. Собственно человеческой, божественной объединяющей функцией теперь воспринималось лишь мышление. И гарантией истинности аналогий стали не всеобщие законы мироустройства, которым человек в своей абстрактной божественности казался более не подвержен, а мысль человека и его язык: сказанное и написанное наделялось субстанциальным содержанием, за словом виделась истина вещи.

Классическая наука XVII-XVIII веков, усомнившись в столь ненадежном фундаменте единства и прийдя к тому, что человек — лишь одно из божественных творений, окончательно разорвала органическую связь человека и мира, противопоставив мышление человека миру вещей. Она освободила слово от предметного содержания, сделав его произвольным знаком, и обратилась к частным областям исследования без оглядки на их прежнее единство. Исчезло доверие к языку, как обозначению смысла, разрыв связи между предметом и обозначением привел к тому, что все аналогии показались случайными. Уже у Бэкона содержится критика сходства, как формы иллюзий, которым подвержен ум: " Человеческий ум естественно склонен предполагать в вещах больше сходства, чем в них находится, и в то время как природа полна исключений и различий, ум повсюду видит гармонию, согласие и подобие. "[15]

Новое критическое мышление потребовало не словесного, а научно-предметного доказательства аналогий: оставив в стороне ум с его непостижимой гармонией восприятия и исходя из физического устройства самих предметов. Так возникло противопоставление разных сфер знания, каждая из которых стала использовать собственные методы анализа и связи вещей. Как пишет М.Фуко, в конце XVIII века происходит основополагающий раздел универсального знания: движение, расчленяющее объекты, перестает быть движением, связывающим их, и аналитические дисциплины оказываются эпистемологически отличными от тех, которым приходится прибегать к синтезу. Таким образом возникает поле априорных наук: формальных, дедуктивных, которые подчиняются логике и математике, с другой стороны вычленяется область апостеориорных, эмпирических наук. Кроме того, физические и естественные науки, разлагающие на части предмет, как он есть здесь и теперь, оказываются отделенными от истории, имеющей дело с тем, чего уже нет.

"Следствием этого раздела оказалась новая эпистемологическая забота — обнаружить уже на другом уровне утраченное единство. Для классической эпохи характерен в самых различных формах возобновляемый проект построения единого свода знаний. Этот проект постепенно принимал то вид общей науки о движении, то вид универсального учения о признаках, то вид языка, восстановленного во всех своих значениях и синтакстических возможностях, то вид Энциклопедии знаний, построенной по алфавитному признаку. Неважно, что все эти попытки не были завершены и не полностью осуществили проект, который вызвал их к жизни: все они выявили то глубинное единство, которое классический век утвердил на археологическом фундаменте анализа тождеств и различий и всеобщей возможности упорядочивания."[16]

XIX веку удалось преодолеть один из разрывов области знания, создав эволюционные теории, которые связали с динамикой истории статику естественных наук: биологии (Дарвин) или законы материального производства (Маркс и Энгельс). Но не включив в себя всю целостность мирового развития и жизни человека, они остались частичными, что вызывало их бурную критику в конце XX века. Наше время делает следующую попытку вернуться к цельности знания, и вместе с этим возрождается закономерный интерес к языку аналогий.

Язык аналогий — древнейший из языков познания. Он предполагает опору на ассоциативное мышление, которое в истории развития сознания предшествует логическому. Логика, сама по себе, не строит связей: даже великим ученым их идеи приходят в голову, как правило, бессознательно. Логика подтверждает или опровергает чистоту уже возникших у нас ассоциаций. И именно в этом роль науки: отделить объективные общечеловеческие аналогии от субъективных и случайных. По отношению к самому творчеству идей это служебная, вспомогательная роль, которая вообще свойственна интеллекту: неслучайно в мифах бог счета, письма и науки (Меркурий) играет лишь роль слуги богов. И характерно, что сейчас, испытывая дефицит идей и начиная осознавать свою скромную роль, сухой интеллект естественной науки сам обратился к аналогиям: появились ученые- параллелисты, которые изучают возможность приложения открытий, сделанных в одной отрасли науки, к другим, независимым, областям.

В гуманитарном знании метод аналогий используется ещё чаще: поскольку нередко это единственный способ, который оказывается применим для описания явлений культуры. Но основы сравнения при этом обычно выбираются подспудно и бессознательно, остаются субъективны и потому нередко отражают лишь грань явления, но не саму его суть.

Метод обоснованных аналогий может помочь преодолеть дробность научного знания и вернуть нашему восприятию мира цельность, которую оно утратило после распада классической парадигмы мышления. Подобие подразумевает не только внутреннее качество, делающее вещи сходными (Фуко называет это " близостью "); а и единую причину: закон, устанавливающий связь вопреки времени и пространству (" соперничество " у Фуко). Оно строит пропорцию отношений (" аналогию "), универсальным мерилом которой становится человек; и не удовлетворяется установлением единственной связи, "приводя в движение все вещи в мире"[17] (отношением " симпатии "). Современное стремление к целостности мышления подразумевает реализацию всех этих аспектов принципа подобия.

Чтобы аналогии были верными, они, во-первых, должны опираться на общечеловеческие универсалии (что предполагает обращение к человеку и его психологии: например, рассматривая какой-либо символ (форму, цвет, звучание, идею) в приложении к творчеству человека или культурному явлению, необходимо уделять внимание не только его роли в рамках какой-то одной культурной традиции, но и то, как наша психика его непосредственно воспринимает).

Во-вторых, аналогии должны рассматриваться в системе (скажем, не просто какому-то звучанию придается определенный смысл, а вся система звучаний проецируется на целостную систему значений, и наше сопоставление занимает в этой системе определенное место). Современное преломление идеи подобия означает, что в основу интерпретации аналогий ложится не хаос жизни, где все необходимо соотносится со всем, а целостная система законов их взаимодействия, согласно которой Вселенная предстает как единый организм.

И, в третьих, найденный смысл аналогии не должен быть сиюминутным, актуальным лишь в данный миг (иначе он обозначит лишь временное значение явления и через некоторое время перестанет отражать его суть). Для этого необходим выход к корням возникновения аналогии, к метафизическому уровню её смысла. Астрология, если опирается на мифологические архетипы и использует достижения современных наук в изучении разных граней человеческого восприятия (психолингвистику, цветопсихологию и т.д.), удовлетворяет этим трем требованиям. Она ставит человека в центр познания Вселенной, рассматривает все проявления жизни систематически и выводит нас за рамки настоящего момента, позволяя взглянуть на само время с позиции законов, вечных для человека.

Но что значит сегодня поставить в центр Человека: не будет ли это гигантоманией в свете научного понимания его лишь как ничтожно малой частицы Вселенной? Вернемся к тому, что в средневековье антропоморфность, ложащаяся в основу системы аналогий, мыслится прямым аналогом божественности. Человек становится тем, через что осуществляется всякая связь, и одновременно он сам напрямую отражает Космос и Бога как сам принцип зеркального отражения. Подобно этому, современное познание учитывает, что мы видим мир так, как видит его человек (возможно, другие существа видели бы его иначе). Утверждение подобия микрокосма и макрокосма раскрывает величие человека в смысле его познавательных возможностей: непосредственность его отражения в формах мира гарантирует успех его поиска, как говорил Парацельс: " Нет ничего ни в глубине морей, ни в высях небосвода, что человек не мог бы открыть. Нет таких гор, которые были бы столь обширны, чтобы скрыть от человеческого взора то, что скрывается в них; все это открывается ему благодаря соответствующим знакам. "[18]

Поэтому правильно будет сделать точкой отсчета человека — и Землю, на которой он находится (астрологическая система и сегодня — геоцентрическая; хотя нам доступны и гелиоцентрические координаты, они редко используются на практике). Но следует понимать, что мы ставим человека в центр Вселенной лишь как инструмент создания целостности мира, инструмент движения и работы в нем аналогий; и как этот инструмент, он не должен замыкаться на себе самом. Поток сравнения идет сквозь человека. Он должен постоянно сохранять открытость Вселенной, быть насквозь "прозрачен": лишен раз навсегда данных, устойчивых определений. Вся конкретная жизнь человечества может быть описана лишь в неуловимых терминах архетипов (потому и язык астрологического и любого другого прогноза не может и не должен быть приговором). Лишь так наше мышление отразит объективность мира. Только так возможен антропоцентризм, который не приводит к гигантомании человека, его наполеоновским притязанием на мировое господство — а смыкается с космоцентризмом (богопронизанностью мира) в широком смысле.

Как знание, основанное на временном расчете, астрология не только пользуется законом подобия: она во многом его объясняет. Не встречались ли вы с удивительными совпадениями своих мыслей и слов других людей, или синхронностью жизненных событий, совершенно не связанных между собой напрямую? Это и есть наиболее заметное проявление той "судьбы", о которой говорит астрология, изучающая как индивидуальные ритмы человека, так и ритмы, единые для всего человечества. Для этого явления Юнг ввел даже особый термин — синхронизм. Изучение синхронности психических восприятий разных людей и событий вызвало закономерный интерес психоаналитика к астрологии, поскольку она позволяет доступно объяснить этот феномен через влияние космических ритмов на коллективные подсознательные процессы.

И везде, где мы сталкиваемся с феноменом подобия видимым образом не связанных вещей, единственным удовлетворительным объяснением для него остаётся единство законов Вселенной. Как объяснить тот факт, что представления о Вселенной, которые доносят до нас образы богов, мифы, символы и обряды, поразительно подобны на разных краях земли, в культурах никогда не пересекавшихся между собой народов? Мы можем говорить о единстве палеолитической культуры, но если некогда культура и была единой, то почему это единство сохранилось и тогда, когда народы, расселившись по земле, оказались в разных условиях существования? Культурное единство — продукт исторического развития, но дошедшие до нас факты также не позволяют доказать существование единых законов истории и больше говорят о различии, чем о сходстве. Очевидно, чтобы ответить на вопрос о причинах подобия чего-то в разных концах Земли, надо приподняться и над историей, и над культурой.

И вот космологический, астрологический подход даёт возможность сделать это, описывая универсализм через законы ритмов, единые для Космоса и безразличные к превратностям земного бытия. Поэтому он принимает сходство разных культур как естественный, само собой разумеющийся факт: как простое отражение небесного в земном (и в первую очередь природы — в человеке). Такой взгляд кажется слишком простым, чтобы быть серьёзным. Однако он перестанет быть наивным и значительно усложнится, если представить, что по мере того, как это отражение тысячелетиями имело место, сформировалось то, что мы называем разумом человека и его душой.

Юнга к этой мысли подвела практика: работая с психикой, он мог видеть разные стадии и формы проявления архетипов. И хотя сначала Юнг понимал архетипы как принципы, данные a priori, подобно кантовским категориям, в своей работе "Поздние мысли" он писал: "Сознание в фило- и онтогенетическом отношении вторично. Этот несомненный факт следует, наконец, принять к сведению. Подобно тому, как тело имеет долгую историю, длившуюся миллионы лет, точно так же дело обстоит и с психической системой. И подобно тому, как тело современного человека в каждой своей части представляет результат такого развития и всё-таки позволяет увидеть ранние стадии своего существования, точно так же дело обстоит и с душой." [19]

Характерно, что в этой цитате Юнг пользуется методом аналогий. Потому его такой, во многом материалистический, взгляд не принижает человека и не исключает его духовности: душа не сводится к телу, или сознание — к материи. Но они —подобны.

Согласно астрологическому закону аналогий, те же принципы, которые сформировали тело Солнечной системы и управляют движением планет, проявились в устройстве земной жизни и создали душу человека. Эти незримые принципы, которые можно назвать божественными законами, а можно просто космическими ритмами, легли в основу мифологических архетипов. Современному уму легче всего представить понятия планет как определенные ритмы мозга, оформляющие себя именно теми образами, которые связаны с подобными вибрациями в природе: и так создающие универсализм мышления людей и понимание между ними.

Эти ритмы, выражающие себя как архетипы в астрологии, присутствуют в нашей жизни как глубинные мотивы событий. Мы часто рассматриваем причины событий — личных, как и исторических, и политических — как внешние обстоятельства жизни. Но и в личной, и в коллективной истории есть внутренний сценарий, предопределённая смысловая линия незаметных поступков и великих деяний. Их мотивы помогает раскрыть мифология с позиции не сиюминутного, но вечного.

Астрология изучает циклы времени и их проявления в истории людей. Для астрологии архетип — это не только образ, но и эпоха: зафиксированный отрезок времени. Повторившись за человеческую историю бессчётное число раз, аспекты Солнца, Луны и планет, с помощью которых мы измеряем время, закрепились определённым образом в поведении людей и нашли отражение в культуре. Характерные черты эпох преобразились в типические образы и сценарии мифологии. Опыт позволил сопоставить небесное движение планет определенным земным явлениям, и это сегодня составляет основу астрологического прогноза. Но неизвестное нам время древнейшей истории намного больше, чем опыт, сохранённый в бодрствующей памяти человечества. Мифология даёт возможность дополнить известное сегодня забытыми фактами прошлого.

Кроме мифов и истории, ещё один путь обращения к древнейшим архетипам мышления — это язык. То, что в психике проявляется как архетип; в культуре — как миф; в сфере мышления — как идея, периодически всплывающая в истории и движущая умами людей, в нашей повседневной жизни являет себя как слова языка. Архетипически точные наблюдения описывают поговорки и пословицы, концентрирующие в себе мудрость человеческого опыта. И само происхождение слов рассказывает нам о пути развития понятия. Этот путь оказывается совсем явным, когда язык переносит древние значения в современную речь. Так, родство слов " кузнец " и " козни " обращает нас к тем временам, когда ремесло кузнеца внушало страх и связывалось с волшебными силами. Слово " стрелять ", сохранившееся в эпоху огнестрельного оружия, напоминает о том, что некогда человек для охоты использовал стрелы.

Древние корни сводят вместе позднее разошедшиеся, но архетипически близкие предметы и выявляют нам подобие, из которого становится ясна суть. Так через язык в основном восстановлена славянская мифология. Этимологическое родство даёт возможность более объёмно представить исконные образы слов, которые мы сегодня зачастую употребляем слишком формально. Можно назвать архетипическими восстановленные корни праязыков, которые дали жизнь целым ветвям понятий. О каждом из них можно бы было развернуть длинное философское рассуждение, но даже если просто свести вместе исконно родственные образы языка, они говорят сами за себя. Они проявляют изначальное значение слова, которое наша душа воспринимает как "истинное", давая возможность и разуму соприкоснуться с истоком. Это прикосновение к изначальному ощутили реконструкторы ностратического праязыка[20], написавшие на нем такое четверостишие:

"Язык — брод через реку времени.

Он ведет нас к жилищу умерших.

Но туда не сможет войти тот,

Кто боится глубокой воды". [21]

То же можно сказать и про архетип. Его форма и целостность непостижима одним только разумом, прямолинейной логикой причин и следствий. Он погружает нас в эмоциональную глубину понятия и только так раскрывает свой смысл. Для тех, кто не привык напрягать свои чувства и доверяет лишь интеллекту, кого никогда не потрясала черная бездна Космоса и не успокаивала морская гладь, архетипы — или случайные, или само собой разумеющиеся идеи, за которыми не стоит ни тайны прошлых времен, ни откровения будущего. И даже доказательство того, что аналогичные мифологические образы есть на всех концах земли, ничего не даст человеку, если он ленится ощутить их и обнаружить в себе самом. Он не выйдет за рамки себя самого к универсалиям, общим для человечества. И любая картина мира останется для него субъективной и ценной лишь с утилитарно-практической точки зрения, а не в высшем смысле познания истины.

* * *

Доминирующий сегодня способ мысли побуждает нас сказать ещё несколько слов об отличии современного научного и архетипического метода мышления. Научный подход побуждает нас сопоставлять два внешних явления, в одном ища причину другого (приложенная сила вызвала движение). Но чтобы понять, что такое сознание или душа, от такого способа рассмотрения нужно отказаться с самого начала. Архетипический подход предполагает, что всякому явлению можно найти целую радугу основополагающих причин на разных уровнях, поскольку всё является причиной себя самого. И изначальные образы и идеи, как некая невидимая и невысказанная ещё потребность сознания и души, оформлялись в те развитые природно-культурные и мифологические пра-образы, которые мы можем назвать архетипами сегодня. Их глубокий смысл позволяет нам сегодня понять глубину своей души и видимые законы её деятельности, соответствующие невидимому механизму устройства мира.

Метод аналогий позволяет нам описать архетипы. Но разве глубинные образы нашего сознания не были описаны до сих пор? Конечно, они были описаны, и бесчисленное количество раз: любое великое произведение является описанием какого-либо архетипического сюжета. Любой религиозный ритуал или учение стремится привлечь своих адептов к пониманию того, как проявляет себя тот или иной архетип. Не проводилась лишь их классификация, для которой архетипические образы оказывались слишком глобальны. Юнг констатировал, что архетипы существуют, но не создал общей системы пра-образов души, столкнувшись с главной трудностью, с которой сталкивается любой, кто выходит за рамки рациональных понятий к понятиям архетипическим:

"Провести четкую границу и дать точные формулировки понятий в этой области положительно невозможно, так как сущность архетипов состоит в их взаимном струящемся проникновении друг в друга. Их можно в каждом случае описать только приблизительно. Их жизненный смысл получается скорее из совокупного изложения, чем из единичного формулирования. Всякая попытка более строгого изложения тотчас же наказуется, потому что она гасит истину непостижимого ядра значения. Ни один архетип не может быть сведен к простой формуле. Он — сосуд, который нельзя ни опустошить, ни наполнить. Он существует в себе только потенциально, и будучи преосуществлен в материале он уже не то, чем был только что. Он пребывает косным на протяжении тысячелетий и тем не менее жаждет нового наполнения. Архетипы — непоколебимые элементы бессознательного, но они постоянно изменяют свой облик." [22]

О том же самом другими словами говорит мифолог Тэйлор: "Близкими и глубокими аналогиями между жизнью природы и человека веками пользовались поэты и философы, которые в своих уподоблениях толковали о свете и тьме, о буре и затишье, о рождении, росте, перемене, упадке, разрушении и возобновлении. Но не следует думать, что эти до бесконечности многосторонние совпадения могут быть каким-либо односторонним объяснением сведены все к одной теории." [23]

Поэтому и не была предложена модель, которая показала бы нам суть архетипов и их взаимоотношения между собой. Но в нашей книге мы попробуем сделать то, что не решился (а может быть, просто не успел) сделать Юнг,— описать архетипы в системе. Выражая невыразимое, мы представим панораму архетипов настолько определенно, как только это возможно. И в этом нам помогут типические сюжеты мифов, отражающие универсализм общечеловеческого мышления, и астрологический метод аналогий, позволяющий привлечь знания из смежных областей лингвистики, истории и археологии.

Подобно тому, как архетипы органически присущи нашей душе, в ней незримо заложена и модель их действия. И подобно тому, как архетип нельзя создать, его можно лишь выявить, так и эту систему нельзя изобрести: можно лишь понять, что она естественно присутствует в нашей жизни — и прежде всего, как понятие времени, в рамках которого мы действуем и мыслим, как чередование времен года, как смена дней календаря. Система астрологии — единственная природная система, которая также описывает и человеческую культуру. В Солнечной системе мы живем и не можем от неё отказаться. Изобретение электричества не отменило чередования дня и ночи: мы продолжаем ночью спать, а днем бодрствовать. Так и наша цивилизация, казалось бы, независящая ни от космических факторов, ни даже от земной погоды, не отменяет природного функционирования души: она лишь проявляет его культурные формы. Любая феноменология или классификация, чтобы быть универсальной, должна иметь в своей основе законы природы, в которых человек жил, живет и будет жить: которые нельзя отменить.

Согласно современному дробному научному подходу, мифологи классифицируют богов, психологи — человеческие качества, историки — этапы развития, философы — мысли, выраженные словами, и т.д. И бесчисленное множество этих классификаций отрицают одна другую, потому что они не имеют под собой архетипической основы, универсальной для всех людей. В силу той же дробности интеллектуального восприятия, в мифологии выделяют астральные теории (боги — это природные явления), эвгемеристические (боги — бывшие люди), антропологические (боги — желания и состояния человека), анимизм (одушевление окружающего мира), социологический подход (фиксация коллективных ритуалов и представлений) и другие. Прежний научный подход искал истину в одном из этих взглядов, однако сегодня уже любому беспристрастному наблюдателю очевидно, что формированию мифов служили все эти факторы в целом, отражающие разные грани жизни людей.

Сами по себе ни образ бога, ни черта человека, ни событие, ни слово не составляют архетипа — но они могут вывести нас к нему, если в какой-то момент отразят целостность человека. Представитель юнгианской психоаналитической школы и астролог Д.Радьяр назвал философией астрологии холизм ("целостность"). И прогрессивное зерно астрологического подхода, из которого может вырасти дерево знания будущего, в том, что он рассматривает человека целиком: и его развитие, и его мышление, и его тело, и его действие, хоть это нам очень непривычно. Система астрологии описывает природную основу жизни души, общую для всех. Поэтому она создает картину мира и эволюционную модель развития, универсальную в высшем смысле этого слова. В этом — роль астрологии среди других наук.