vu*&v xi. t-tyiX

Принцип корректности означает, что все слова в
составе нормативного правового текста должны соот|
ветствовать лексическим, грамматическим и стилис-j
тическим стандартам — литературным нормам госу*
дарственного языка Российской Федерации. В право­
вой системе действует презумпция грамматической]
правильности правовой нормы, однако с лингвисти*|
ческой точки зрения далеко не все нормативные пра­
вовые предписания безупречны. ]
Например, в ч. 2 ст. 48 СК РФ устанавливается сле-1
дующее правило: I
Если ребенок родился от лиц, состоящих в браке\
между собой, а также в течение трехсот дней с мо-\
мента расторжения брака, признания его недействи-]
тельным или с момента смерти супруга матери ре-\
бенка, отцом ребенка признается супруг (бывший суп-\
руг) матери, если не доказано иное (статья 52
настоящего Кодекса). Отцовство супруга матери ре­
бенка удостоверяется записью об их браке.

Цепочки родительных падежей — с момента смер­ти супруга матери ребенка, отцовство супруга мате­ри ребенка — с точки зрения синтаксических правил русского языка недопустимы, так как делают фразу громоздкой и затрудняют ее понимание.

Чтобы принцип корректности не нарушался, доста­точно убрать два лишних слова — матери ребенка (этот смысл легко проясняется из общего контекста фразы). Возможна следующая редакция:

Если ребенок родился от лиц, состоящих в браке между собой, а также в течение трехсот дней.с мо­мента расторжения брака, признания его недействи­тельным или с момента смерти супруга, отцом ребен­ка признается супруг (бывший супруг) матери, если не доказано иное (статья 52 настоящего Кодекса). Отцовство супруга удостоверяется записью о браке.

Сб. статей. В 2 т. Н. Новгород, 2001. Т. 1. С. 392—395; Рос­сийское законодательство: проблемы и перспективы. С. 390— 395; Ивакина Н. Н. Русский язык российского права // Рос­сийская юстиция. 2000. № 7. С. 26—28; Надеев Р. Законотвор­ческие ошибки // Российская юстиция. 2001. № 5. С. 20—22.

з. Словесные технологии в правотворчестве

Грамматические нормы согласования не соблюда­лся в ч. 3 ст. 20 УК РФ:

Если несовершеннолетний достиг возраста, предус­мотренного частями первой или второй настоящей статьи, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанном с психическим расстрой­ством, во время совершения общественно опасного де­яния не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, он не подлежит уголовной ответственности.

Между тем очевидно, что не связанным с психичес­ким расстройством должно быть не психическое раз­витие, а отставание в психическом развитии. Пра­вильный вариант:

Если несовершеннолетний достиг возраста, предус­мотренного частями первой или второй настоящей статьи, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстрой­ством, во время совершения общественно опасного де­яния не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, он не подлежит уголовной ответственности.

В ч. 6 ст. 13 Федерального закона от 24 июля 1998 г. № 124-ФЗ «Об основных гарантиях прав ребенка в Рос­сийской Федерации»¹ принцип корректности также не соблюдается, допущена серьезная грамматическая ошибка:

Изменение назначения объектов социальной инфра­структуры, для детей, которые являются государствен­ной собственностью и предоставляют детям соци­альные услуги в объеме, предусмотренном государствен­ными минимальными социальными стандартами основных показателей качества жизни детей, запре­щается.

В этом предложении несколько языковых недоче­тов, а в результате неправильного соединения главного и придаточного предложений вообще получился аб-^СУРД — как будто бы дети могут быть собственностью

¹ СЗ РФ. 1998. № 31. Ст. 3802.

Язык и

государства {для детей, которые являются госуда^ ственной собственностью).

Принцип корректности нарушается также при пользовании канцелярских штампов — слов и оборот речи, которые хотя и построены по правилам офиц ально-делового стиля, но самостоятельного смысла имеют и лишь загромождают нормативный правово текст, затрудняют его правильное понимание. Эту вую манеру можно назвать тем самым «канцелярски многописанием», что не имеет никакого отношения н к «русскому законодательному уму», ни к «русском юридическому слову»¹.

Несоблюдение принципа корректности нередко вы! зывает неуместный комический эффект. Целая коллек ция подобных «анекдотов» собрана в отделе лингвисти ческой экспертизы законопроектов Правового управле ния Аппарата Государственной Думы. Вот лиш некоторые из них:

...домашнее животное — партнер человека по совме стному отдыху и получению взаимного удовольствия

...под лицами, прекратившими вооруженное сопр тивление... понимаются члены, незаконных вооружен­ных формирований, групп граждан или отдельны граждан;

...застройщик — любое физическое или юридическо. лицо, включая органы, государственной исполнитель­ной власти².

Помимо корректности к принципам словесной организации нормативных высказываний относится также стабильность языкового выражения, которая заключается в том, чтобы использовать общепринятые и понятные словосочетания и стандартные языковые обороты, традиционно употребляемые в письменной речи и имеющие строго определенное истолкование. О стабильности языковых единиц, выражающих юри­дические понятия, свидетельствуют некоторые данные из истории русского литературного языка: например, первая письменная фиксация слов закон, мера, сви-

¹ Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть об­
щая. В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 99.

² См.: Калинина Н.А. Указ. соч. С. 20—21.

Глава 3. Словесные технологии в правотворчестве 43

детпелъ, преступление, состав, вменить, недвижимый, клевета встречается в памятниках 863 г.

В нормативных правовых текстах целесообразно применять так называемый активный словарь — изве­стные лексические единицы, которые соответствуют исторически сложившимся формам национальной культуры, отражают общесоциальные условия суще­ствования и развития российского общества, групп лю­дей, индивидов. Нежелательно перегружать норматив­ный правовой текст иноязычными заимствованиями- и архаическими оборотами.

Традиционные языковые способы выражения право­вых предписаний во многом способствуют их единооб­разному и правильному пониманию. Следует также иметь в виду, что традиционные слова отражают преем­ственность в правовом регулировании и потому приоб­ретают особую значимость в условиях смены культур­но-правовых ценностей.

В качестве примера достаточно вспомнить сравни­тельно недавние дискуссии по поводу целесообразнос­ти сохранения в новом уголовном законодательстве по­нятия общественная опасность как признака, обозна­чающего социальное свойство преступления. Этот устоявшийся термин нельзя рассматривать как поли­тико-идеологический штамп, ибо его правильное тол­кование позволяет принять обоснованное решение о криминализации либо декриминализации деяния и в правоприменительной деятельности отличить преступ­ление от иных правонарушений.

«Общественная опасность является внутренней объективной характеристикой преступления, — пишет А. В. Наумов. — Иначе будет непонятно, почему все-таки определенные деяния запрещаются под страхом уголовного наказания. Другое дело, что необходимо из­менить традиционное для советской науки уголовного права соотношение материального и формального при­знаков в определении (понятии) преступления. Необхо­димо действительно отказаться от принятой трактовки взаимосвязи этих признаков, когда в основу определе­ния кладется материальный признак (общественная опасность), а производным от него объявляется фор-

Язык и ni

Глава 3. Словесные технологии в правотворчестве

мальный признак (уголовная противоправность), нечно, в правовом государстве места этих признак находятся в обратном порядке»¹.

Принцип стабильности языкового выражения фа тически не соолюдается всякий раз, когда законо; тель употребляет малоизвестные иностранные или специальные технические термины, но не дщ каких-либо пояснений, необходимых для единообра ного понимания смысла нормативного правового npej писания.

Например, в ст. 192 УК РФ устанавливается уголо! ная ответственность за нарушение правил сдачи rocj дарству драгоценных металлов и драгоценных камне! Признаки объективной стороны этого преступлен! формулируются следующим образом:

Уклонение от обязательной сдачи на аффина$ или обязательной продажи государству добытых недр, полученных из вторичного сырья, а также пс пятых и найденных драгоценных металлов или дрб гоценных камней, если это деяние совершено в крут, ном размере.

Здесь использован термин аффинаж (от ф affinage — очистка, однокоренные слова — рафивд рафинированный = очищенный от примесей), вмест которого можно было применить сочетание более изве стных слов — металлургическая очистка.

Употребление незнакомых, малопонятных слов выражений как бы повышает общий уровень бланке? ности предписания. Для правильного понимания смыс ла нормы все равно приходится обращаться если не другим законам или иным нормативным актам, то словарям или справочникам, где можно найти нужный сведения. Очевидно, такие ситуации должны быть све дены к минимуму.

Наконец, третий принц ип словесной организацщ нормативных высказываний — это информативност ь! которая заключается в том, чтобы точным словам соот! ветствовали ясные идеи относительно предписанного] дозволенного или воспрещенного поведения. «Глубок

¹ Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. М.| 1996. С. 120, 121.

чайшая мысль должна сливаться с простейшим сло­вом» (А. Ф. Кони).

Принцип информативности предполагает макси­мальный учет специфики права как регулятора обще­ственных отношений. Право связано с повседневной жизнью и в то же время это далеко не вся жизнь, а _лишь одна ее область, которая создается для тех, кто не способен или не желает без внешнего принужде­ния следовать этическим нормам¹. Суть права— в четком определении сферы, в которой гарантируется свобода.

Отсюда и своеобразие языкового выражения права. Идею разумного ограничения свободы передают самые что ни на есть привычные, повседневные слова. Но из их общепринятого значения устраняются все мно­жественные смысловые оттенки, пока не останется лишь то содержание, которое наиболее полно соответ­ствует необходимому в данном случае правовому по­нятию. И именно такое содержание, ограниченное по сравнению с обычной речью, формализуется и стано­вится единственным значением слова в правовом об­щении. Характерный в этом отношении пример при­водит С. С. Алексеев. Так, слово сделка, которое в обиходе имеет даже упречный по этическим критери­ям оттенок, в своем юридическом значении является высокозначимой правовой категорией².

Таким образом, слово, включенное в целостность
«материи права», перестает быть обычным явлением
речи, превращается в деталь словесного образа юриди­
ческой нормы и подчиняется уже не смысловым связям
в системе языка, а внутрисистемным закономерностям
субординации правовых понятий. Принцип информа- J-
тивности требует, чтобы их словесное обозначение было
единым и обеспечивало ясность правовых предписа­
ний. '""

Рассматриваемый принцип нарушен в так называ­емых декларативных нормах. Декларативность счита-

¹ См.: Мартышин О. В. О «либертарно-юридической теории
права и государства» // Государство и право. 2002. № 10. С. 11.

² См.: Алексеев С. С. Право: азбука — теория — философия:
Опыт комплексного исследования. М., 1999. С. 107.

Язык и nt

Глава

3. Словесные технологии в правотворчестве

ется весьма существенным недостатком законодател ства. В декларативном тексте вместо четких и обосн ванных правовых решений используются общие фраз: и слова с настолько широким и расплывчатым смы лом, что нормативное высказывание становится бесе держательным — с ним можно связать все, что угодн Декларативная норма не поддается однозначному то. кованию, а тем более единообразному применению, «пустые» слова всегда ведут к девальвации юридич ких норм.

С лингвистической точки зрения данное явлени объясняется свойством слова обобщать те или ины, понятия, быть абстрактным показателем идей и пред ставлений о мире. Однако в процессе познания диа пазон переходов мысли от индивидуального к обще му может быть настолько велик, что образуются а обычные, а чрезмерно широкие абстракции, расплыв чатые понятия с неопределенным, едва ли не безгра ничным предметным содержанием. Ведь слово — эт символ, а «в символе есть обобщение, создающее бес конечную смысловую перспективу»¹. В подобных слу чаях слово превращается в дезориентир, в бессмыс ленную языковую оболочку, которая лишь создает ви димость обозначения, но на самом деле скрывае названный объект и не допускает его точной квали фикации.

Нормативный правовой акт, изложенный в стил предельно широких обобщений оценочного характер (опасное состояние личности, общенародное достояв ние, требования разумности), неизбежно становитс декларативным, потому что смысл правовых ценнос­тей неясен, и с ними можно произвольно связать лю­бые действия, минуя интересы и цели субъектов, со­вершающих эти действия. Происходит девальвация правовой нормы: она механически воспроизводится как лозунг для «мобилизации масс», по-разному тол­куется и применяется, а нередко вообще не может быть реализована.

Четкая же соотнесенность слова с предметами, яв­лениями^ событиями социальной действительности

¹ Лосев А. Ф. Знак, символ, миф. М., 1986. С. 197.

сегда способствует правильному пониманию смысла правовых требований. Чтобы избежать декларативно­сти норм и предотвратить их девальвацию, при офор­млении нормативных правовых предписаний важно правильно определить ту границу, за которой обобща­ющая функция слова приводит к неясности стоящих за ним феноменов объективной действительности.

Так, терминологическое сочетание общепризнанные принципы и нормы международного права обладает весьма широким понятийным содержанием, выражен­ным в абстрактно-оценочной форме. Поэтому в россий­ском законодательстве в целом ряде случаев целесооб­разно не просто делать отсылки к международно-право­вым принципам, а дать дефинитивную норму о содержании каждого из них применительно к юриди­ческой регламентации той или иной сферы обществен­ной и государственной жизни.

Таким образом, важно правильно использовать аб­страктные и конкретные формы выражения мысли законодателя. Слова следует подбирать и соединять в" целые фразы с таким расчетом, чтобы можно было регулярно чередовать уровни обобщенности высказы­вания и достичь информативной полноты, применяя то более отвлеченные, то конкретизированные фор­мулировки.

Например, в одном случае лучше использовать абст­рактную формулу нематериальные блага (ст. 128, 151 ПС РФ), а в другом — более целесообразно привести их кон­кретный перечень: жизнь и здоровье, достоинство лично­сти, личная неприкосновенность, честь и доброе имя, де­ловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна, право свободного передвиже­ния, выбора места пребывания и жительства, право на имя, право авторства (ст. 150 ГК РФ).

К обобщенно-абстрактным средствам языка, кото­рые обладают меньшей степенью определенности, отно­сятся:

•термины метафорического происхождения — скрытые метафоры, утратившие первоначальный об­раз (поворот исполнения решения, национальность судна);

48 Язык и пра

• терминологические словосочетания с имена
прилагательными (персональные данные, процессуа,
ные сроки);

• гиперонимы, т. е. слова с более широким смысл
вым содержанием, обозначающие родовые понятия (
зопасность, аптечное учреждение);

• перифразы, т. е. описательные обозначения вм
то прямого именования (деяния, предусмотренные
стоящим Кодексом);

• местоимения и слова с местоименным значен
ем — указатели, лишенные собственного предметно:
содержания (иск по тому же требованию, установле
ный срок).

Следует иметь в виду, что категория неопределен» сти в русском языке весьма развита и тонко диффере, цирована — так, только группа неопределенных мест имений насчитывает более 60 слов, а есть еще и гл гольные формы, и синтаксические конструкции, иные языковые средства, предназначенные для выра жения неопределенности.

Вместе с тем в языке немало и понятийно-конкрети зированных ресурсов, обладающих значительной сте пенью определенности. В частности, это:

• термины, сопровождающиеся нормативными де
финициями (ребенок — лицо, не достигшее возраст
18 лет; эмбрион человека — зародыш человека н
стадии развития до восьми недель);

• терминологические словосочетания с существи
тельными в косвенных падежах (информация о гражда
нах, сроки для совершения процессуальных действий;
ср. более абстрактные сочетания слов персональны
данные, процессуальные сроки);

• гипонимы, т. е. слова с более узким смысловым]
содержанием, обозначающие видовые понятия (про­
мышленная безопасность, радиационная безопас­
ность, пожарная безопасность, авиационная безопас­
ность, безопасность гидротехнических сооружений;
аптеки, аптечные пункты, аптечные киоски, аптеч­
ные магазины; ср. более абстрактные формы безопас­
ность, аптечное учреждение);

Глава 3. Словесные технологии в правотворчестве 49

• прямые обозначения, точно идентифицирующие
объект (преступления; ср. более абстрактное выраже­
ние деяния, предусмотренные настоящим Кодексом);

• имена с собственным предметным содержанием
(дополнительные требования, самостоятельные тре­
бования, требования о защите личных неимуществен­
ных прав; срок до 20 дней, семидневный срок, в тече­
ние Ю дней; ср. более абстрактные варианты иск по
тому же требованию, установленный срок).

Оптимальная пропорция абстрактных и конкретизи­рованных языковых средств устанавливается в зависи­мости от вида и структуры нормативного правового акта, содержания регулируемого вопроса, вида нормы и характера предписаний. Например, законы, имею­щие наиболее важное, принципиальное значение для судеб страны, содержат введение, или преамбулу, кото­рая определяет цели и задачи издания акта, объединя­ет все его предписания общей идеей, политической и правовой основой, акцентирует внимание на актуаль­ных вопросах правового регулирования. Соответствен­но и положения преамбулы формулируются с преиму­щественным использованием обобщенно-абстрактных средств языка.

Принципы корректности, стабильности языкового выражения и информативности составляют важней­шую часть словесных технологий правотворчества.

§ 3. Техника словесного обозначения специальных юридических понятий

Разработка правовых норм обязательно сопровожда­ется конструированием и словесным обозначением спе­циальных юридических понятий. Важно учитывать, что закон есть «собрание знаков» (И. Бентам), и связь между словами и понятиями в тексте правовой нормы весьма условна. В языковой форме в принципе можно зафиксировать все, что угодно, и объявить правовым нормативом любое произвольно взятое утверждение. Не исключена также возможность придать иной смысл какому-либо предписанию, сохранив его внешний сло­весный облик.