Раздел II 8 page

Психология и естествознание. Весьма часто говорят, что психология есть часть естествознания, но это утверждение непра­вильно. Конечно, между психологией и естествознанием есть некоторые общие черты. Можно, например, сказать, что пси­хология есть такая же опытная наука, как и естествознание. Психология, как и есте­ствознание, ставит своей задачей исследо­вание законов явлений. Психология, как и естествознание, ставит своей целью точное описание явлений, но, как мы видели, меж­ду предметом естествознания и между предметом психологии есть настолько су­щественное различие, что смешивать их нет никакой возможности. Поэтому нельзя считать правильным положение, что пси­хология есть часть естествознания.<...>

Самонаблюдение — основа психоло­гии. Мы видели, что психические явления

могут быть познаваемы только при помо­щи самонаблюдения. Познание при помо­щи самонаблюдения в психологии приня­то называть также субъективным методом в отличие от объективного ме­тода естествознания. Объективный метод — это познание через посредство внешних органов чувств (термин "объективный" в этом случае употребляется потому, что дело идет о наблюдении чего-то объективного, вне нас находящегося). Самонаблюдение на­зывается также интроспективным мето­дом, или интроспекцией, что значит "смот­рение внутрь". Но не следует думать, что в данном случае может идти речь о каком-нибудь действительном смотрении внутрь. "Самонаблюдение", как уже было сказано выше, есть только искусственный термин для обозначения способа познания, отлич­ного от познания через посредство органов чувств. Как мы видели, все психические процессы непосредственно доступны наблю­дению только того, кто их переживает.

Но если психические явления доступ­ны только для того лица, которое их пере­живает, то спрашивается, каким образом они могут сделаться предметом наблю­дения для другого лица? Ведь мы часто го­ворим, что мы наблюдаем психическую жизнь того или другого лица, например, психическую жизнь ребенка. В обиходной жизни часто говорят: "мы видим радость", "мы видим печаль" другого лица. Но этот способ выражения неправилен, потому что о психических состояниях другого лица мы можем только умозаключать; видеть же, слышать или вообще непосредственно воспринимать их мы не можем. Для пояс­нения этого возьмем пример. В моем при­сутствии кто-либо плачет. Я думаю, что он переживает чувство страдания. Но могу ли я сказать, что я "воспринимаю" его чув­ство страдания? Нет, потому что я воспри­нимаю только ряд физических изменений, составляющих предмет внешнего опыта. Я вижу капли жидкости, истекающие из его глаз, я вижу изменившиеся черты лица; я слышу прерывистые звуки, которые назы­ваются плачем. Все это я воспринимаю при помощи органов чувств, это есть предмет внешнего опыта. Кроме этого я ничего не­посредственно не воспринимаю. Откуда же я знаю о существовании страдания у дру­гого? Я знаю о нем путем умозаключения. Когда я сам раньше страдал, когда у меня

было чувство страдания, то у меня из глаз текли слезы, я сам издавал прерывистые звуки. Теперь я, "видя" слезы и "слыша" плач, умозаключаю, что у него есть чув­ство страдания.

Из этого примера можно видеть, что не­посредственно воспринимать психические процессы, переживаемые другими индиви­дуумами, мы не можем: о них мы можем только умозаключать, непосредственно же воспринимать их мы можем только в са­мих себе. Психическая жизнь всех живых существ становится для нас понятной благо­даря умозаключениям. Если мы, например, видим, что собака обращается в бегство, уви­дя палку, то мы заключаем, что она пережи­вает чувство страха и старается избежать страдания совершенно так, как это делаем и мы. О психических процессах, переживае­мых другими индивидуумами, мы знаем только на основании того, что мы сами пере­живали. Каждое психическое явление, та­ким образом, становится для нас понят­ным, благодаря тому, что мы его переводим на язык наших собственных переживаний, на наше самонаблюдение. Вследствие этого мы можем утверждать, что единственный способ познания психических процессов есть самонаблюдение: без самонаблюдения мы ничего не могли бы знать о психической жизни других существ.

Самонаблюдение и объективное на­блюдение. Положение, что самонаблюде­ние есть единственный способ познания психических процессов, некоторые пони­мают в том смысле, что психолог должен строить психологические законы на осно­вании наблюдений только самого себя и эти наблюдения считать справедливыми относительно психической жизни вообще. Но так как, по их мнению, это не может быть верным способом исследования, по­тому что то, что справедливо относительно психической жизни психолога, наблюдаю­щего самого себя, может быть совершенно несправедливо относительно психической жизни вообще, то, по их мнению, психоло­гия, построенная на самонаблюдении, не мо­жет иметь никакого научного значения.

Но такое понимание термина "самонаб­людение" нужно считать совершенно не­правильным. Те психологи, которые утвер­ждают, что самонаблюдение есть основа психологии, не думают, что это утвержде­ние равносильно требованию, чтобы психо-

логия строилась на основании наблюдения только самого себя. По их мнению, само­наблюдение не исключает наблюдения психической жизни других индивидуумов, психической жизни животных, ребенка и т.п., т.е., другими словами, самонаблюде­ние не исключает объективного наблюде­ния, но следует заметить, что результаты объективного наблюдения становятся для нас понятными только в том случае, если мы переведем их на понятия, известные нам из нашего самонаблюдения.

Таким образом, объективное наблю­дение психических процессов может осу­ществиться только благодаря самонаблю­дению.

Источники психологии. Не из наблюде­ния только самого себя, а из наблюдения вообще всех живых существ психолог стре­мится строить законы душевной жизни. Эти наблюдения психология черпает из целого ряда других наук. Тот материал, который необходим психологу для построения сис­темы психологии, мы можем изобразить при помощи следующей таблицы. Психологу нужны три группы данных:

I. Данные сравнительной психологии.

1. Сюда входит так называемая "пси­хология народов" (этнография, антрополо­гия), а также история, художественные про­изведения и т.п.

2. Психология животных.

3. Психология ребенка. П. Анормальные явления.

1. Душевные болезни.

2. Гипнотические явления, сон, снови­дения.

3. Психическая жизнь слепых, глухо­немых и т.п.

III. Экспериментальные данные.

Итак, мы видим, что для современного психолога прежде всего необходимо иметь данные сравнительной психологии. Сюда относится "психология народов" (по-немец­ки Volkerpsychologie), в которую входит история и развитие религиозных представ­лений, история мифов, нравов, обычаев, язы­ка, история искусств, ремесел и т.п. у не­культурных народов. Все так называемые "высшие чувства": эстетические, мораль­ные, чувство справедливости у современ­ного культурного человека, являются в таком сложном виде, что анализировать их для нас почти невозможно. Мы должны

рассмотреть состояние этих чувств у ма­локультурных народов. Там они являют­ся в очень простой, зачаточной форме. Прослеживая постепенное развитие этих чувств на разных ступенях культуры, мы можем видеть те элементы, из которых они складываются. Изучая состояние этих чувств у малокультурных народов, мы мо­жем таким образом понять их природу и у культурных народов. История, описы­вая прошлую жизнь народов, описывает и такие моменты в их жизни, как народные движения и т.п., это дает богатый матери­ал для так называемой психологии массы. Изучение развития языка доставляет так­же очень важный материал для психоло­гии. Язык есть воплощение человеческой мысли. Если мы проследим развитие язы­ка, то мы вместе с этим можем проследить ход развития человеческих представлений. Весьма важный материал для психологии доставляют также и художественные про­изведения; например, для изучения такой страсти, как "скупость", нам следует обра­титься к изображению ее у Пушкина, Го­голя и Мольера.

Психология животных важна потому, что в психической жизни животных те же самые "способности", которые у человека являются в неясной форме, возникают в простой, элементарной форме, вследствие чего доступны более легкому изучению; например, инстинкт у животных выступа­ет в гораздо более ясной форме, чем у че­ловека.

Психология ребенка имеет важное зна­чение потому, что, благодаря ей, мы можем видеть, каким образом высшие способно­сти развиваются из элементарных. Напри­мер, развитие способности речи можно было проследить у ребенка, начиная с самой за­чаточной формы.

Изучение анормальных явлений, куда относятся душевные болезни, так называ­емые гипнотические явления, а равным образом сон и сновидения, также необхо­димо для психолога. То, что у нормально­го человека выражено неясно, у душевно­больного выражается чрезвычайно ясно. Например, явление потери памяти заме­чается и у нормального человека, но осо­бенно отчетливо оно выступает у душев­нобольных.

Если, далее, мы возьмем так называе­мых дефектных, у которых отсутствует,

например, орган зрения, слуха и т.п., то наблюдения над ними могут для психоло­гии представить чрезвычайно важный материал. У слепого нет органа зрения, но есть представление о пространстве, кото­рое, конечно, отличается от представления о пространстве у зрячего. Исследование особенностей представления о пространстве слепого дает нам возможность определить природу представления о пространстве вообще.

Вот тот многочисленный материал, на основании которого строится система пси­хологии. Все приведенные здесь наблюде­ния: наблюдение над животными, наблю­дение над психической деятельностью душевнобольного и т.п., представляют со­бою результаты объективного наблюдения, потому что то, что мы в этом случае на­блюдаем, есть нечто, вне нас находящееся, но не следует думать, что в этом отноше­нии психология становится тождественной с естествознанием. Все-таки нельзя сказать, что в психологии применяется объектив­ный метод, потому что весь объективно до­бытый материал становится доступным для психолога только благодаря тому, что он переводит его на язык самонаблюдения. Если он так или иначе истолковывает пси­хическую жизнь ребенка, если он так или иначе понимает психическую жизнь ду­шевнобольного и т.п., то это только пото­му, что он раньше имел случай пережить аналогичные состояния. Словом, весь объек­тивно получаемый материал становит­ся доступным для нас благодаря самонаб­людению.

Поэтому, резюмируя, мы можем ска­зать, что психология при изучении психи­ческих явлений должна пользоваться субъективным методом или самонаблю­дением.

О возможности эксперимента в пси­хологии. Известно, что естествознание обя­зано своим развитием применению экспе­римента, опыта. Поэтому важно решить вопрос, нельзя ли применить эксперимент к исследованию психических явлений. Сущность эксперимента мы можем пояс­нить следующим образом. Изучение при помощи эксперимента отличается от изу­чения при помощи наблюдения просто. Если мы изучаем какое-либо явление, не делая никаких попыток произвести изме­нение условий, при которых оно соверша-

ется, то такое изучение мы можем назвать наблюдением просто. Если мы, например, рассматриваем радугу, изучаем взаимное расположение цветов ее и т.п., то это будет изучением явления при помощи простого наблюдения. Но если мы, изучая какое-нибудь явление, пытаемся изменить усло­вия или обстоятельства, при которых оно совершается, то такое изучение может быть названо изучением при помощи экспери­мента. Например, мы желаем определить влияние сопротивления воздуха на ско­рость движения падающих тел. Для этой цели мы при помощи воздушного насоса выкачиваем воздух из стеклянного цилин­дра и в созданном таким образом безвоз­душном пространстве производим паде­ние тел и видим, что все тела падают с одинаковой скоростью в безвоздушном пространстве (в данном случае мы наблю­даем падение тела при двух условиях: сначала при наличности воздуха, а потом без воздуха). На этом примере можно ви­деть, что в эксперименте мы производим изменения в обстоятельствах, при кото­рых совершается изучаемое явление.

Но нельзя ли применить эксперимент к изучению психических явлений, т.е. нельзя ли в психических процессах из­менять обстоятельства, при которых со­вершается изучаемое явление? Кажется на первый взгляд, что такого рода измене­ние обстоятельств, при которых соверша­ется то или другое психическое явление, невозможно. Изменять мы можем явле­ния внешней природы. Каким же обра­зом можно было бы вмешаться в ход явлений психических? По-видимому, с со­знанием, с явлениями душевной жизни нельзя оперировать так, как мы опериру­ем с вещами внешнего мира. На самом же деле, если изменение психических яв­лений невозможно прямо, то возможно

косвенно; именно, мы можем видоизме­нять деятельность того или другого орга­на чувств и вместе с этим изменять и состояние сознания. Произведем какой-либо эксперимент. Положим, что мы же­лаем определить, сочетание каких цветов кажется нам красивым. Для этого мы бе­рем, например, полоску зеленой бумажки и, помещая рядом с нею полоску бумаж­ки синего цвета, предлагаем кому-либо сказать, считает ли он это сочетание цве­тов "красивым". Если он, положим, нахо­дит это сочетание некрасивым, тогда мы вместо синей бумажки приставляем крас­ную, и, положим, субъект находит это со­четание красивым. Мы в этом случае, удаляя одну бумажку и помещая другую, произвели изменения в деятельности зри­тельного органа, а вместе с этим вызвали изменение состояния сознания. Другими словами, мы произвели психологический эксперимент. О других психологических экспериментах мы скажем впоследствии, а теперь отметим, что эксперимент в пси­хологии возможен, так как возможно из­менение тех условий, при которых совер­шаются психические явления.

Психология и физиология. Вместе с этим делается понятным и значение физи­ологии (науки о телесных отправлениях) для психологии, так как психологические эксперименты до сих пор производились главным образом в физиологии. Но здесь можно также видеть, до какой степени не­справедлив довольно распространенный в наше время взгляд, что будто бы психоло­гия есть часть физиологии. В действитель­ности для построения психологии необхо­дим такой обширный материал, что экспериментальная психология, которая в настоящее время неправильно называется также и физиологической, составляет толь­ко часть психологии вообще.

Б.М. Те плов

[ОБ ИНТРОСПЕКЦИИ

И

САМОНАБЛЮДЕНИИ]¹

Что следует понимать под субъектив­ным методом в психологии? Для ответа на вопрос обратимся прежде всего к перво­источнику — к тем психологам, которые считали, что субъективный метод — един­ственно возможный в психологии, и все усилия направляли к разработке этого ме­тода. К ним относится большинство стол­пов буржуазной идеалистической психо­логии. Возьмем для примера двух главных представителей официально утвержденной психологии в дореволюционной России: профессора Московского университета Г.И.Челпанова и профессора Петербург­ского университета А.И.Введенского.

В учебнике психологии, по которому учились гимназисты того времени, Чел па­нов писал так: "Психические явления могут быть познаваемы только при помо­щи самонаблюдения. Познание при помо­щи самонаблюдения в психологии приня­то называть субъективным методом в отличие от объективного метода естествоз­нания" (1905. С. 7).

Аналогичное, только в более резкой форме, писал и Введенский: "Душевные явления сознаются или воспринимаются только тем лицом, которое их пережива­ет" (1914. С. 15). "Чужой душевной жиз­ни мы не можем воспринимать; сама она навсегда остается вне пределов возможно­го опыта" (Там же. С. 74). Наблюдение

душевных явлений в самом себе "называ­ется самонаблюдением, или внутренним наблюдением, или интроспекцией, система­тическое же употребление самонаблюде­ния для научных целей называется субъек­тивным, или интроспективным, методом" (Там же. С. 13).

Итак, психические явления могут по­знаваться только в себе самом; познание их осуществляется при помощи интроспек­ции (внутреннее зрение) или самонаблю­дения; систематическое употребление ин­троспекции для научных целей и есть субъективный метод; метод этот, как яв­ствует из вышесказанного, — единственно возможный в психологии.

Как же быть с познанием чужой пси­хической жизни? В этом вопросе Введенс­кий, надо отдать ему справедливость, за­нимал наиболее последовательную пози­цию — позицию крайнего агностицизма, своего рода "психологического солипсиз­ма". "Я вправе, — писал он, — смело утвер­ждать, без всякого опасения противоречить каким-либо заведомо существующим фак­там, что, кроме самого меня, ровно никто не одушевлен во всей вселенной" (Там же. С. 72). И дальше: "Мне нельзя узнать, где есть одушевленность помимо меня и где ее нет, так что без всякого противоречия с наблюдаемыми мною фактами я могу всюду, где захочу, либо допускать, либо отрицать ее" (Там же. С. 73). Таким образом, про­фессор университета, облеченный обязан­ностью читать курс психологии, считал себя вправе допускать психическую жизнь у шкафа и отрицать ее у самого близкого ему человека. Естественно, что никакого интереса не может представить содержа­ние курса психологии, читавшегося с та­ких позиций.

Более обтекаемую и по видимости нау­кообразную позицию занимал Чел панов.

<...> "Нельзя сказать,— писал Челпа-нов,— что в психологии применяется объективный метод, потому что весь объек­тивно добытый материал становится дос­тупным для психолога только благодаря тому, что он переводит его на язык само­наблюдения. Если он так или иначе ис­толковывает психическую жизнь ребенка, если он так или иначе понимает психи-

¹ Теплое Б.М. Об объективном методе в психологии// Избранные труды: В 2 т. М.: Педагогика, 1985. Т. 2. С.291—302.

ческую жизнь душевнобольного и т. п., то это только потому, что он раньше имел случай пережить аналогичные состояния" (1905. С. II).

Самый знаменитый из американских интроспекционистов, Б.Э.Титченер, не сму­щаясь, продолжал такое же рассуждение и по отношению к изучению психологии животных. Психолог, писал он, "старается, насколько это только возможно, поставить себя на место животного, найти условия, при которых его собственные выразитель­ные движения были бы в общем того же рода; и затем он старается воссоздать со­знание животного по свойствам своего человеческого сознания" (1914. Т. 1. С. 26).

Как видно, сущность субъективного метода заключается в том, что психолог истолковывает психическую жизнь дру­гих взрослых людей, детей, душевноболь­ных и даже животных с точки зрения тех сведений, которые он получил при помо­щи самонаблюдения. Репертуар тех пси­хических процессов, которые могут быть таким путем найдены, естественно, огра­ничивается и должен по существу метода ограничиваться тем, что пришлось пере­жить самому психологу. Представления, чувства, мысли другого человека, ребенка и даже животного — это все те же пред­ставления, чувства и мысли ученого-пси­холога, ибо никаких других он не знает и не имеет права знать.

Следовательно, действительное позна­ние чужих чувств или мыслей (таковое по­знание предполагается невозможным!) заменяется тем, что психолог приписывает другим людям (или даже животным) те чувства и мысли, которые он считает, исхо­дя из собственного опыта, наиболее разум­ным приписать им в данном случае.<...>

Научная несостоятельность субъектив­ного метода в его развернутом виде слиш­ком очевидна. Однако не следует забывать, что явно нелепое требование приписывать детям, душевнобольным и животным пси­хические процессы из запаса собственного интроспективного опыта есть прямое и необходимое следствие исходной посылки: самонаблюдение есть единственный адек­ватный метод познания психики. Если принять эту посылку, то следует или отка­заться от изучения, например, психики ребенка, или принять метод "истолкова­ния через самонаблюдение".

Все изложенное учение о субъектив­ном методе в психологии покоится на вере в то, что у человека имеется специальное орудие для непосредственного познания своей психики (внутреннее восприятие, или интроспекция) и что другое — опосредствованное — познание психичес­кого невозможно, а следовательно, не­возможно и объективное, общезначимое познание чужой душевной жизни, и по­этому оно должно заменяться чисто субъективным переводом на язык само­наблюдения. Нетрудно понять, что здесь мы имеем дело с неприкрытым субъек­тивным идеализмом, что основной тезис интроспективной психологии — "психо­логия есть наука о непосредственном опыте" (В.Вундт, Т.Липпс и другие, вплоть до большинства современных англо-аме­риканских психологов-идеалистов) — име­ет вызывающе идеалистический характер.

Для марксизма ощущение есть образ, отражение объективного мира. В ощуще­нии и восприятии мы непосредственно вос­принимаем объективную реальность. Са­мих же ощущений и восприятий мы непосредственно не воспринимаем; о них мы узнаем опосредствованно. То же отно­сится и к таким внутренним процессам, как представление, воспоминание, мышле­ние и т.д. И в них мы имеем образы объек­тивного мира. Я непосредственно знаю со­держание своих мыслей, представлений и т.п., но не сами процессы мышления, пред­ставления, воспоминания. Я непосредствен­но знаю, о чем я думаю, это дано мне в субъективном образе (термин "образ" я употребляю в широком философском смысле, а не в более узком смысле пред­ставления, наглядного образа), но я непос­редственно не воспринимаю процесса сво­его мышления. Когда человек говорит: "я вспомнил", "я подумал" и т.п., то это не значит, что он "видит" внутренним взо­ром процессы воспоминания или думания, что он их каким-то способом внутренне воспринимает.

Глубоко прав был Сеченов, заявивший в полемике с К.Д.Кавелиным, что "особого психического зрения, как специального орудия для исследования психических процессов, в противоположность матери­альным, нет" (1947. С. 197), что это орудие есть "фикция" (Там же. С. 211). И в дру­гом месте: "... у человека нет никаких

специальных умственных орудии для по­знавания психических фактов, вроде внут­реннего чувства или психического зрения, которое, сливаясь с познаваемым, познава­ло бы продукты сознания непосредственно, по существу" (Там же. С. 222).

Объективный метод в психологии предполагает безоговорочный отказ от всяких пережитков веры в то, что науч­ное исследование должно основываться на так называемой интроспекции, пони­маемой как орудие непосредственного познания психических процессов.

Опыт говорит: показания самонаблю­дения типа обычных отчетов людей о том, что и почему они делали и о чем они ду­мали, никогда не выходят за пределы обыч­ных житейских понятий — вспомнил, по­думал, понял, решил, обратил внимание и т.п. Самонаблюдение, понимаемое как внутреннее восприятие, интроспекция, не дает никаких возможностей для анализа того, что значит вспомнил, подумал, понял, решил.

Процессы, сложнейшие по объективной природе, по образующей их системе свя­зей, для самонаблюдения выступают обыч­но как абсолютно простые. Мы в учебни­ках психологии характеризуем восприя­тие как "очень сложный процесс, в основе которого лежит выделение некоторой группы ощущений, объединение их в це­лостный образ, определенное понимание или осмысливание этого образа и узнава­ние соответствующего предмета или яв­ления" (Теплое Б.М, 1950. С. 55).

Однако для самонаблюдения восприя­тие в нормальных условиях — процесс абсолютно простой, в котором нельзя ус­мотреть всех вышеописанных составных частей. Восприятие становится "сложным процессом" лишь в особо затрудненных условиях или при нарушениях мозговой деятельности.

Люди осуществляют самонаблюдение в течение десятков тысяч лет, и пределы тех единиц, на которые самонаблюдение может разложить психическую деятель­ность, давно уже обнаружились. От того, что человека посадят в лабораторию, да­дут ему инструкцию и будут записывать его показания, острота и глубина его внутреннего зрения не изменятся. Пси­холог, ставящий интроспективный экспе­римент с целью узнать механизм процес-

са мышления или запоминания, подобен физику, который посадил бы человека в специальную комнату и дал ему инструк­цию с величайшим вниманием рассмот­реть атомное строение тела. Никакой планомерный подбор тел, подлежащих рас­смотрению, никакая тренировка наблю­дателей не сделают этого действия менее нелепым. Простым глазом нельзя уви­деть атомное строение тела. Простым внутренним глазом нельзя увидеть ме­ханизм психических процессов. Всякие попытки в этом направлении — потеря времени. К познанию самих психических процессов можно подойти только опосред­ствованно, путем объективного исследо­вания.

Всякая наука есть опосредствованное познание. Забвение этого ведет к настой­чивому стремлению непосредственно уви­деть психический процесс, ведет к неве­рию в силу объективного метода, который через наблюдение объективных условий возникновения психического процесса и объективных его проявлений, результатов дает подлинно научное познание самого процесса.

Объективный метод в психологии есть метод опосредствованного познания пси­хики, сознания. Он исключает всякого рода психологический агностицизм. Для объек­тивного метода чужая психическая жизнь не менее доступна научному изучению, чем своя собственная, так как фундаментом этого метода не является интроспекция.

Положение об объективной познавае­мости психики есть важнейшая методо­логическая предпосылка материалистичес­кой психологии. Возможность такого познания вытекает из раскрытого выше понимания предмета психологии: субъек­тивное является предметом научной пси­хологии не само по себе, а лишь в единстве с объективным.

Психическая деятельность всегда по­лучает свое объективное выражение в тех или других действиях, речевых реакциях, в изменении работы внутренних органов и т. д. Это — неотъемлемое свойство пси­хики, забвение которого неизбежно ведет к подмене "психических реальностей" "пси­хическими фикциями" (Сеченов).

В связи с этим следует напомнить, что для Сеченова, первым выдвинувшего идею рефлекторной природы психики, не

существовало рефлексов в буквальном смысле слова "без конца". "Во всех случа­ях, — писал он, — где сознательные психи­ческие акты остаются без всякого внешне­го выражения, явления эти сохраняют тем не менее природу рефлексов"; и в этих случаях "конец рефлекса есть акт, вполне эквивалентный возбуждению мышечного аппарата, т.е. двигательного нерва и его мышцы" (1947. С. 152).

Наиболее важным для психологии яв­ляется выражение психических процессов во внешней деятельности человека, в его поступках, словах, в его поведении. Сече­нов писал: "Психическая деятельность че­ловека выражается, как известно, внешни­ми признаками, и обыкновенно все люди, и простые, и ученые, и натуралисты, и люди, занимающиеся духом, судят о первой по последним, т. е. по внешним, признакам" (Там же. С. 70). И далее: "О характере человека судят все без исключения по внешней деятельности последнего" (Там же. С. 114).

Учитель и друг Сеченова, великий рус­ский материалист Чернышевский неодно­кратно указывал на то, что познание чело­века и его психической деятельности достигается главным образом через изу­чение его действий, поступков. В одной из последних работ он писал: "Достоверные сведения об уме и характере человека мы до сих пор не можем приобретать ника­кими рассуждениями по каким-нибудь общим основаниям. Они приобретаются только изучением поступков человека" (1951. Т. X. С. 820—821). <...>

Порочность субъективного метода в психологии проявляется вовсе не в том, что он придает значение изучению высказы­ваний человека, а в том, что он придает решающее значение высказываниям чело­века о себе, о своих переживаниях.

Нередко думают, что словесные выска­зывания испытуемого в обычных экспе­риментах по изучению ощущений и вос­приятий есть показания самонаблюдения. Это ошибка. Показания о том, что ис­пытуемый видит, слышит, вообще ощуща­ет или воспринимает, — это показания о предметах и явлениях объективного мира. Только субъективный идеалист может на­стаивать на том, что такие показания надо относить к числу показаний самонаблю­дения.

Никакой здравомыслящий человек не скажет, что военный наблюдатель, дающий такие, например, сведения: "Около опушки леса появился неприятельский танк", — занимается интроспекцией и дает пока­зания самонаблюдения. Но какое же ос­нование говорить о показаниях само­наблюдения или об использовании интроспекции в обычных экспериментах по изучению ощущений или восприятий, когда испытуемые отвечают на такие, на­пример, вопросы: какой из двух квадра­тов светлее? Какой из двух звуков выше (или громче)? Есть ли в темном поле зре­ния светлый круг? Сколько вы видите светящихся точек? и т.п. Совершенно оче­видно, что здесь испытуемый занимается не интроспекцией, а экстроспекцией, не внутренним восприятием, а самым обыч­ным внешним восприятием. Совершенно очевидно, что он дает здесь не показания самонаблюдения, а показания о предметах и явлениях внешнего мира. Нельзя, сле­довательно, говорить о показаниях испы­туемых в нормальных экспериментах по изучению ощущений и восприятий как о показаниях самонаблюдения. Иначе пришлось бы признать, что все естествоз­нание строится на показаниях самонаб­людения, так как нельзя себе представить научное наблюдение или эксперимент, которые могли бы обойтись без суждений восприятия.

Date: 2015-12-13; view: 432; Нарушение авторских прав