Глава 2. Двор Он оказался совсем не таким, каким она ожидала найти его

Двор… Он оказался совсем не таким, каким она ожидала найти его. Всю свою жизнь она слышала многочисленные рассказы своей тетки и родителей об их невероятных приключениях при дворе королевы Елизаветы. Ее кузины восторженно рассказывали о красочной, полной приключений жизни на этой социальной вершине мира. Было странно пытаться перенести эти сказки прошлого на то, что обнаружила Валентина. Двор лишился прежнего оживления. Он был печальным, иногда отчаянно скучным местом безнадежных ошибок и теней прошлых побед, местом, населенным призраками. Беспокойные ожидания будущих перемен носились в воздухе, – перемен, в которых Елизавете Тюдор не было места.

Многие из знаменитых мужей, окружавших Елизавету подобно жемчужинам вокруг бесценного бриллианта, уже ушли.

Смерть Роберта Дадли, графа Лестера[11]осенью 1588 года привнесла горечь в торжество Елизаветы Тюдор по поводу великой победы Англии над Испанской Армадой[12]. Сэр Френсис Уэлсингем[13]умер в 1590 году, на год раньше сэра Кристофера Хаттона, умершего в 1591 году.

Кузен королевы Генри Кэрн, лорд Хандстон, умер в 1596 году. Он был сыном Мэри Болейн, тетки королевы, и, как подозревали, Генриха VIII[14], потому что Мэри Болейн побывала в постели короля задолго до того, как ее сестра Анна вернулась домой из Франции, чтобы покорить сердце Генриха Тюдора. Елизавета очень нежно относилась к Генри, несмотря на все слухи о нем, а лорд Хандстон был неизменно предан королеве.

Однако последовала еще одна смерть, которая по‑прежнему вызывала слезы на ее глазах. Уильям Сесил, лорд Берли[15]скончался 4 августа 1598 года. Сесил был ее любимым другом, ее на диво умным министром иностранных дел, который работал с ней с самого начала, и который всегда ставил на первое место интересы королевы. Однако лорд Берли оставил королеве самое драгоценное наследство – своего еще более умного второго сына, сэра Роберта Сесила.

Роберт Сесил был маленьким горбуном. Ему отчаянно не повезло с внешностью, однако он был достойным наследником своего отца и Френсиса Уэлсингема. Хотя Роберт Сесил впервые был выдвинут в парламент, когда ему было только восемнадцать, и быстро возвысился в правительстве королевы благодаря не только семейным связям, но и своим выдающимся способностям, он чувствовал себя, как дома, в веселом мире театра. Его часто видели в театре «Глобус» на представлениях пьес Уильяма Шекспира и Кристофера Марло[16]. Сесил был человеком, который любил азартные игры с высокими ставками и аристократическое общество, к которому он принадлежал. Королева звала его Пигмеем – прозвище, которое он ненавидел, но никто, кроме Елизаветы не осмеливался пользоваться им в его присутствии.

Скачет вприпрыжку маленький Сесил.

Корона и двор – все в его власти…

– распевали авторы баллад на улицах Лондона. Уродливая внешность Роберта Сесила делала его весьма непопулярным среди простого народа, которому нравилось иметь в любимцах людей высоких, красивых и галантных, как граф Эссекс. Тем не менее он без усилий заставлял забыть о своей внешности тех, у кого было время поближе узнать его, потому что был умен и любезен. Как и его отец, сэр Роберт был, безусловно, предан королеве и Англии. И если его хоть капельку волновало, что о нем думают другие, он не показывал этого.

По мере того как королева старела, Роберт Сесил видел свой прямой долг в том, чтобы проследить за безболезненной передачей власти от одного монарха к другому, так, чтобы Елизавета Тюдор не поняла, чем он занимается.

Именно в такой двор, двор выжидающий, двор, за внешним спокойствием которого скрывались непрекращающиеся интрига и страстное желание разделаться с прошлым и приблизиться к будущему, попала овдовевшая леди Бэрроуз, наивно ищущая свое счастье.

До Лондона они доехали без происшествий и сразу отправились в Гринвуд‑Хаус, который принадлежал матери Патрика и был местом, где семья останавливалась, приезжая в город. Дом окружали луга, раскинувшиеся вдоль берега Темзы. Они хотели отдохнуть один день, прежде чем Валентина отправится исполнять свои новые обязанности.

Резиденция королевы – Уайтхолл, как и ее любимый Гринвич, располагался на берегах Темзы. Когда‑то Уайтхолл был известен под названием Йорк‑Плейс. Томас Вулзи[17], прозванный своими современниками «самым гордым из всех когда‑либо живших прелатов», после того как Генрих VIII сделал его архиепископом Йоркским, занял двухэтажный дом и расстроил его до величественного дворца. В конце 1529 года Вулзи в попытке сохранить убывающую благосклонность к нему короля подарил Генриху Йорк‑Плейс, который король переименовал в Уайтхолл.

Генрих Тюдор приобрел земли вокруг Уайтхолла и построил обширный дворец на площади в двадцать четыре акра. Там были арены для петушиных боев, арена для турниров, теннисные корты, помещение, где аристократы играли в кожаный мяч, аллея для игры в кегли, сады и несколько других зданий для развлечений и спорта. К несчастью, территория дворца была разделена большой улицей, идущей от Вестминстера к Чаринг‑Кросс. Улицу нельзя было закрыть, и, хотя основные сооружения дворца тянулись вдоль реки, чтобы попасть в другую его половину, нужно было пересечь улицу.

Патрик Бурк хотел повести свою кузину в театр в первый же день ее пребывания в Лондоне, но Валентина отклонила это предложение, сославшись на утомительность поездки.

– Возможно, ты права, кузина, – согласился лорд Бурк. – Лучше отдохнуть, пока можно, потому что старая Бесс будет свирепо гонять тебя. Как новенькой, тебе будут давать самые неприятные поручения. Однако прими мой совет и не позволяй фрейлинам командовать тобой, потому что ты выше их по положению.

Королевский двор включал огромное количество людей, среди них было шесть незамужних фрейлин и шесть замужних женщин или вдов, которые были придворными дамами ее величества. В их обязанности входило развлекать королеву и держать ее в курсе происходящего, успокаивать ее, играть с ней в карты, льстить ей и тешить ее. Женщины королевы знали Елизавету Тюдор лучше, чем кто бы то ни было, хотя некоторым из них хотелось бы отказаться от этой сомнительной чести.

– Я буду жить во дворце? – осведомилась Валентина у своего все знающего кузена.

– Они найдут какое‑нибудь жилье для тебя, в этом я уверен, но не ожидай ничего пышного. Вал. Ты должна помнить, что ты самая младшая из королевских фрейлин и получила свое назначение только благодаря случаю и исключительно большой удаче. Ты займешь место среди высокопоставленных дам, сверстниц королевы, они знают ее долгие годы: леди Дадли, вдовствующая графиня, графиня Варвик, леди Скруп, леди Хауард, графиня Ноттингем, которая достала тебе это место по просьбе Виллоу. Тебе очень повезло, кузина.

Ее раздражало то, о чем он говорил, но все же Патрик бывал при дворе еще с тех пор, когда был ребенком. Ему было видней, поэтому Валентина поборола свою гордость и спросила его:

– Что еще вы можете рассказать мне, Пачрик?

– Гринвуд будет твоим домом, как и для всех нас, за исключением Робина, у которого есть свой большой городской дом по соседству. Держи большинство своих вещей здесь, чтобы их не украли.

– Украли? – Валентина была потрясена.

– Дела при дворе сейчас обстоят не так, как прежде, – был его ответ. – Бери с собой только смену одежды и держи драгоценности при себе, иначе ты рискуешь потерять их. Нен не может весь день сторожить твои вещи. Здесь они будут в безопасности. Когда королева будет выезжать куда‑нибудь, тебе придется брать с собой больше туалетов в зависимости от того, как далеко от Лондона она удаляется.

– Она стара, чтобы много путешествовать, – вставила леди Бэрроуз.

Патрик взорвался от смеха.

– Тебе лучше не упоминать о возрасте, особенно о королевском, если хочешь сохранить свое место, кузина. Бесс, может быть, и стара, но возраст ничуть не тяготит ее. Она каждый день гуляет, даже ездит верхом и утомляет своих фрейлин, которые еще моложе, чем ты. Вал. Тебе придется потрудиться, чтобы не отстать от нее! Единственное, что может остановить ее, – это смерть. А королева еще не готова сдаться смерти, что бы там ни болтали по этому поводу.

На следующее утро лорд Бурк на семейной яхте отвез свою кузину в Уайтхолл. Причаливая к лестнице около дворца, они увидели наверху Виллоу, нетерпеливо махавшую им рукой.

– Торопитесь! Торопитесь! – кричала она, когда они поднимались по лестнице.

– Я уверен, что мы не опоздали, – сказал Патрик сестре.

– Вы не опоздали, но мне нужно время осмотреть платье Валентины и рассказать ей самые свежие сплетни. Понимаешь ли ты, Патрик, что никто в нашей семье, кроме графини Линмут, не служил королеве в качестве придворной дамы? О, мы все были фрейлинами, но придворной дамой…

– Великий Боже, Виллоу! Если ты считаешь это место таким заманчивым, почему бы тебе самой не занять его? – спросил Патрик.

– Стать придворной дамой? Ты с ума сошел? У меня есть семья, которая для меня важна, брат. Бедный Джеймс не может прожить без меня, и неужели ты забыл о моих крошках? Вы, холостяки, все одинаковы! Никакого уважения к обязанностям женщины. – Виллоу вздохнула, поправив выбившуюся прядь темных волос.

Она привела их в маленькую приемную и, не обращая внимания на своего младшего брата, обратилась к Валентине:

– Ну, кузина, дай‑ка мне посмотреть на тебя. Валентина осторожно сняла подбитый мехом темно‑серый плащ и передала его Патрику. На ней было черное бархатное платье с юбкой колоколом, которая расходилась спереди и открывала черную парчовую нижнюю юбку с цветами, вышитыми золотой нитью и украшенными жемчугом и блестящими черными бусинками. Пышные рукава ее платья были украшены черными шелковыми лентами, каждая из которых была обшита маленькими жемчужинами. Манжеты были обшиты кружевными рюшами. Вырез платья был необычайно низок, что заставило Патрика задержать дыхание, потому что грудь у его кузины была замечательной.

– Разве вырез должен быть таким глубоким? – резко спросил он.

– Большинство женщин сейчас открывают практически всю грудь целиком, – возразила Виллоу. – Вырез Валентины как раз соответствует моде. Кроме того, у нее прекрасная грудь. Не будь таким старомодным, Патрик. – Виллоу продолжала рассматривать кузину, потом с удовлетворением кивнула.

Фижмы придавали юбкам Валентины необходимую жесткость линий. Лиф ее платья подчеркивал осиную талию и заканчивался спереди опущенным вниз мысом. Лиф был так же изысканно украшен, как и нижняя юбка. Талию обвивала изящная золотая цепочка, с которой свисали футляр для иголок, маленькие золотые часы и футлярчик для ароматического шарика.

Нен уложила волосы хозяйки в простую, но элегантную прическу, которой оказывали предпочтение женщины в семье Валентины. Волосы разделили пробором посредине, собрали в узел на затылке и украсили нитками жемчуга – узором, который повторялся в остальных украшениях Валентины. На каждом пальце красовалось по кольцу; на хрупкой шее мерцало ожерелье из жемчуга и черных блестящих бусин, в ушах длинные серьги с большими, причудливой формы жемчужинами.

Леди Бэрроуз являла картину состоятельной и почтенной вдовы.

– Ты само совершенство, – сказала Виллоу. – Твое платье свидетельствует о твоем хорошем воспитании, но тем не менее оно не затмит одеяния королевы.

– Твоя мать сказала мне, что это единственная вещь, которую я никогда не должна делать, – ответила Валентина.

– Жаль, что мать не усвоила этот урок раньше, – едко заметила Виллоу.

– Наша мать просто нашла причину поссориться с королевой, – сказал Патрик, защищая Скай. – Господи, Виллоу, ты разговариваешь прямо как англичанка!

– Я и есть англичанка, – раздраженно ответила Виллоу.

– Твоя мать ирландка, а твой отец испанец, – возразил он.

– Я родилась в Англии, в Рен‑Корте, братец, – напомнила Виллоу. – Я всю свою жизнь прожила в Англии. Мой муж англичанин. Мои дети англичане, и я, будь ты проклят, тоже англичанка! Что касается тебя, Патрик Бурк, ты сам настоящий англичанин, несмотря на то что твой отец был ирландцем. Ты жил в этой стране с детства, и тебе принадлежат английские земли. Я не заметила, чтобы тебе очень хотелось присоединиться к графу Тироны и его повстанцам. Для этого ты слишком благополучный английский милорд!

– Будь ты проклята, Виллоу! Я почти решил…

– Хватит! – крикнула Валентина, вставая между сцепившимися сводным братом и сестрой. – Я не допущу, чтобы вы ссорились! Какое имеет значение, англичане мы или ирландцы? Мы одна семья и только это важно. – Она обратилась к лорду Бурку. – Теперь помолчите, кузен. Не говорите больше ни одного слова. – Она снова повернулась к Виллоу:

– Проводи меня, пожалуйста, к королеве. Не годится опаздывать на нашу первую встречу. Я не могу позволить, чтобы ее величество плохо думала обо мне.

– У девчонки ума больше, чем у любого из нас, – пробормотал Патрик.

Виллоу не обратила на него никакого внимания.

– Пойдем, кузина Валентина, – сказала она. – Я уверена, что у лорда Бурка найдутся другие дела. – И, даже не посмотрев на младшего брата, она повела леди Бэрроуз в апартаменты королевы.

Их встретили любопытные взгляды фрейлин, окружавших королеву. Молодые женщины считали невыносимо скучной свою жизнь при дворе, которая оживлялась лишь свиданиями с джентльменами. В течение последних нескольких лет эти молодые девушки из хороших семей, которые были выбраны для службы при дворе Елизаветы Тюдор, являлись причинами нескольких скандалов. Менее чем два года назад красивая, маленькая Элизабет Вернон оказалась беременной от графа Саутгемптона. Королева была взбешена поведением своей тезки, хотя позднее граф женился на девушке. И сейчас, именно в день прибытия Валентины, среди фрейлин готов был разразиться новый скандал.

Леди Дадли, вдовствующая графиня Варвик, поспешила навстречу со словами:

– Слава Богу, что вы пришли, леди Эдварде! Королева неистовствует! Мэри Фиттон беременна! – Она перевела взгляд на Валентину. – Это ваша кузина?

– Да, мадам. Это старшая дочь моего дяди, Валентина, леди Бэрроуз, вдова. – Она умирала от желания расспросить о вновь разразившемся скандале, но леди Дадли уже вела их в личные апартаменты королевы.

Служанка открыла дверь и впустила их, и они сразу услышали высокий, пронзительный голос:

– Ничего не говорите мне, кроме имени виновного, хотя как будто я не знаю, кто он! Это Уилл Герберт, верно, – королева впилась взглядом в рыдающую девушку, стоящую перед ней на коленях, и Валентина получила возможность первый раз рассмотреть Елизавету Тюдор, которую гораздо больше интересовала Мэри Фиттон, чем ее гости.

Вид королевы представлял собой поразительное сочетание контрастов. Тело ее сохранило стройность, движения – грациозность и порывистость, прекрасные руки были необычайно изящны. Но вытянутое, худое лицо было старым. Ее красивые, темно‑серые глаза на самом деле казались черными и были по‑прежнему блестящими и живыми, однако они глубоко запали, а нос, когда‑то длинный и изящный, заметно потолстел с годами. Кожа оставалась очень белой или, возможно, казалась такой из‑за ослепительно рыжего парика королевы.

Елизавету Тюдор переполняла нервная энергия, особенно заметная в минуты гнева. Она расхаживала по комнате, обрушивая ярость на беспомощную госпожу Фиттон.

– Прошлым летом! Прошлым летом на свадьбе сына Вустера и леди Анны Рассел! Вы помните это? Да! Вы помните, моя застенчивая шлюха! Именно там вы и остальные проститутки, которые зовутся моими фрейлинами, изобрели этот глупый танец. Я спросила вас, какое чувство вы выражаете в этом танце, не так ли? А вы ответили с жеманной ухмылкой: «Любовь, мадам». А что я сказала тогда, госпожа? Могут ли ваши куриные мозги вспомнить это? Могут?

– Вы сказали, что любовь обманчива, мадам, – прорыдала Мэри Фиттон.

– Да, любовь обманчива, верно, но вы ведь не поверили в это, не так ли, госпожа? Дожила бы я до моих лет, если бы была глупой, вы, тупица? Дожила бы?

– Нет, мадам, – плакала девушка.

– Хм, – королева хмыкнула. – Ну так вам нелегко далось понимание смысла моих слов, госпожа. Какой же дурой вы были, изображая себя шлюхой, когда вам надо было немного подождать и вы получили бы в мужья Уильяма Коллиза, моего ревизора. Да, – сказала она пораженной девушке. – Я знаю, что он обожает вас и серьезно заботился о вас, как просил его ваш отец. Но вы предпочли Уилла Герберта, мужчину, который лишен обаяния, нравственности! Тьфу! Вы дура!

– Разве вы позволили бы мне гоняться за вашим ревизором, мадам, когда Уильям Коллиз женат? – спросила Мэри Фиттон, собравшись с духом.

– Вы дура, девушка, – ответила королева. – Его жена на много лет его старше и вскоре должна умереть. Он сделал бы вам честное предложение, а не поигрался бы с вами и не бросил бы вас, к моему неудовольствию, как поступил ваш любовник Уилл Герберт. Ах, понимаю, что толкнуло вас на это. Милорд Герберт должен был унаследовать графство, которое он сейчас и получил, а вы вознамерились стать графиней. Ну, моя милая, он не возьмет вас в жены. Вы это поняли? Он не возьмет вас в жены!

Мэри Фиттон побелела.

– Он не может отречься от ребенка, мадам! Ребенок его!

Клянусь всемогущим Господом! Я была девственницей, когда отдалась ему!

– Вы больше не девственница, – свирепо бросила королева. – Хотите узнать, что ваш любовник думает о вас, девушка? – Королева протянула руку к своей груди и вытащила сложенный лист пергамента. Развернув его, она вслух прочла:

Даме, пребывающей при дворе:

Прими, красавица, мой дружеский совет,

Плод не давай срывать, пока он не поспеет,

Один раз уступив, уступишь сотню раз,

Как лед, который треснет раз,

И трещин будет много.

Королева пристально посмотрела на девушку.

– Ну, госпожа? Пока мы разговариваем, эти позорные стишки гуляют по двору. Так что вы думаете теперь по поводу нежного отношения вашего любовника к вам и к вашему ребенку?

Мэри Фиттон упала без чувств.

– Хм, – сказала королева, глядя на нее. – Видите, леди? Посмотрите хорошенько на презренную добродетель. Ха! Девушка заслужила то, что ей положено, не больше. Уберите ее. Пусть о ней позаботится леди Хокинс. Что касается милорда, графа Пембрука, мне следовало запереть его в Тауэре, но лучше посажу его на некоторое время в тюрьму Флит, чтобы охладить его горячую голову. Этого пока хватит.

Минуту она постояла, с презрением глядя на фрейлину. Хрупкими, украшенными кольцами пальцами она разгладила белые бархатные юбки платья с расшитым серебром лифом, потом неожиданно бросила взгляд на Валентину.

– А это еще кто? – спросила королева.

Леди Дадли сделала реверанс.

– Замена леди Гардинер, мадам, и ее кузина, герцогиня Альсестерская.

– Альсестерская? – Королева пристально всмотрелась в лицо Виллоу, которая сделала шаг вперед и присела в реверансе.

– Счастливого Нового года, мадам, – сказала она. Лицо королевы просияло, когда она внезапно узнала Виллоу. Она улыбнулась, и присутствующие могли заметить отсутствие нескольких зубов.

– Виллоу, моя дорогая! Как я рада встретиться с вами. Мы так давно не виделись.

– Это все дети, мадам, – ответила Виллоу. – Их трудно оставить одних. Я никогда не поручала слугам воспитание моих сыновей и дочерей, в наше время трудно встретить у аристократов хорошие манеры. Уверена, вы поймете меня.

– В самом деле, это так, – согласилась королева. – Молодым людям в наши дни недостает воспитания, если оно вообще у них есть, а их нравственность еще хуже. Боюсь, что такого раньше не было.

– Ваше величество, – начала Виллоу с нарочитой скромностью, – если госпожа Фиттон сейчас уволена со службы, могу я предложить свою вторую дочь Габриэль прислуживать вашему величеству? В прошлом декабре ей только что исполнилось четырнадцать лет, и так же, как и ее старшая сестра Сесили, служившая вашему величеству несколько лет назад, она подготовлена к этому. Обещаю вам, что она не даст повода для скандала. Королева хихикнула.

– Кто бы мог подумать, что внучки Скай О'Малли будут такими очаровательными и хорошо воспитанными юными леди. Я намерена удовлетворить вашу просьбу, графиня, потому что, во‑первых, это доставляет мне удовольствие, а во‑вторых, избавит меня от необходимости решать, кому из всех этих беспокойных созданий, о которых меня просят, я должна оказать предпочтение. Девушки со скромно потупленными глазами, раздутые от собственного невежества и интересующиеся только одним. Мужчинами! Да! Пришлите мне госпожу Габриэль Эдварде. Теперь представьте мне вашу кузину, которая терпеливо дожидается этого, стоя рядом с вами. Кто она? Ваша семья так чертовски разрослась, что я не в состоянии знать всех.

Те, кто находился в комнате королевы, хихикнули, прикрывшись рукой при этом остроумном замечании.

– Разрешите мне представить вам мою кузину, Валентину, леди Бэрроуз, мадам. Она вдова Эдварда, лорда Бэрроуза, из Хилл‑Корта в Оксфордшире, – официально сказала Виллоу.

Она была вне себя от радости, что ей удалось найти место для Габриэль. В течение двух последних лет она пыталась пристроить ее. Это, конечно, удалось благодаря тому, что она оказалась в нужном месте в нужное время.

Валентина присела перед королевой в изящном поклоне.

– Кто ваши родители, девушка? – спросила королева. – Ваша кузина так довольна своей маленькой победой, что представила вас, но ничего мне не сказала.

Виллоу покраснела, смущенная тем, что ее мысли так легко были разгаданы.

– Я старшая дочь лорда и леди Блисс из Перрок‑Ройяла, мадам. Мой отец урожденный Конн О'Малли, хотя сейчас его знают как Конна Сен‑Мишель, потому что он взял фамилию моей матери, Эйден Сен‑Мишель, чтобы ее фамилия не угасла.

Мне говорили, что вы, ваше величество, сами устроили их брак, – закончила Валентина.

– Конн О'Малли, – королева задумалась на мгновенье, потом оживленно сказала:

– Я не видела ваших родителей почти десять лет, леди Бэрроуз. Ваш отец был очаровательно опасным проказником! О да, он был именно таким! – Она усмехнулась, вспоминая. – Он учинил такой скандал, что мне пришлось искать ему жену. Я говорила об этом с моим дорогим Сесилом в своей комнате в Гринвиче, сокрушаясь по поводу того, что не вижу подходящей пары для этого молодого дьявола. И вдруг твоя мать – я называла ее деревенской мышкой, ты знаешь об этом, потому что она была некрасивым и застенчивым созданием, – храбро предложила себя в качестве идеальной пары для О'Малли. Самый красивый мужчина при дворе! Ха! Ха! – Королева хлопнула себя по колену. – Не знаю уж, кто из нас был больше удивлен этим заявлением – ваша мать, Сесил или я! Девушка, конечно, была совершенно права. Она лучше всего подходила для него, и я сразу поняла это. Я поженила их в моей часовне несколькими днями позже. Сколько лет прошло с того дня?

– В следующем месяце будет двадцать три года, ваше величество, – ответила Валентина.

– И они по‑прежнему счастливы? – Да, очень.

– И сколько же детей подарил отец твоей матери? – спросила королева.

– Всего семеро, мадам. Нас четыре сестры и три брата.

– Сколько вам лет? – спросила Елизавета Тюдор.

– В марте исполнится двадцать один год, мадам. – ответила Валентина.

– Сколько времени вы были замужем?

– Меньше месяца, мадам.

– Он был вторым мужем?

– Нет, первым, мадам. – Валентине было явно не по себе.

– Вы не вышли замуж, пока вам не исполнилось двадцать?

Почему так, миледи Бэрроуз?

– Я не могла найти никого себе по сердцу, а мои родители говорили, что я не должна выходить замуж, пока не найду мужчину, который мне нравится, – последовал ответ.

– А лорд Бэрроуз нравился вам? – громко допытывалась королева.

– Он был хорошим человеком, мадам.

– Гм, – заключила королева. Глаза ее смотрели пристально, но вопросов она больше не задавала. – Итак, вы прибыли, чтобы служить мне, леди Бэрроуз? Думаете подыскать себе второго мужа среди моих джентльменов? Могу сказать, что в большей своей части они никуда не годятся. Девки и азартные игры – вот и все, на что они способны сегодня. Во всей своре нет ни одного преданного человека. Они сидят как стервятники, дожидаясь моей смерти, но думаю, им придется еще долго ждать. Mortua sed поп sepulta! Вы говорите по‑латыни, леди Бэрроуз?

Валентина кивнула. Она перевела слова королевы, полные горького юмора: «Мертвая, но еще не похороненная», – потом сказала:

– Я не ищу мужа, мадам. Я хочу только служить моей королеве, исполняя все, что доставит ей удовольствие.

– Как я понимаю, у вас такой же мягкий характер, как и у вашей матери, – отметила Елизавета Тюдор, – но я также думаю, что вы унаследовали и гордый нрав отца. Я не уверена, что такой молодой красивой женщине надо заточать себя в компании старух, в которых мы сейчас превратились, – продолжала королева, обводя рукой леди Дадли, леди Хауард и леди Скруп, находящихся в комнате. – Тем не менее я обещала вам место, и вы получите его. Главная фрейлина будет освобождена из‑за последнего скандала. Вы займете ее место, леди Бэрроуз. Вашей обязанностью будет следить за порядком в этой своре ветреных блудливых девчонок. Я не потерплю больше скандалов!

– Бог да поможет тебе, – от всего сердца сказала ей Виллоу, когда позже они остались наедине в Гринвуде. – Королева поставила перед тобой непосильную задачу. Надеюсь, что она тебе по плечу.

– Мне понадобится твоя помощь, чтобы добиться успеха, Виллоу, – последовал ответ. – Ты знаешь двор. Я – нет. Как я могу следить за порядком среди фрейлин, которые гораздо лучше разбираются в этом мире, чем я? Я удивляюсь, почему королева возложила на меня такую обязанность.

– Возможно, она чувствует, что поскольку ты молода, то быстрее раскусишь маленькие проделки фрейлин. Обычно за этими дерзкими девчонками присматривают более старые женщины. Моя Габриэль по крайней мере не будет доставлять тебе хлопот. Ах, как я рада, что была сегодня с тобой, когда госпожу Фиттон отослали за скверное поведение! Вряд ли мне удалось бы пристроить Габи. Какая удача! Не могу дождаться, пока расскажу Джеймсу!

– Что ты расскажешь Джеймсу? – спросил Патрик Бурк, входя в гостиную.

– Что мне удалось получить для Габи место фрейлины королевы. Фиттон опозорила себя. Разве это не прекрасно?

– То, что Фиттон опозорила себя? – спросил лорд Бурк. – Думаю, это очень жестоко с твоей стороны, Виллоу.

Валентина рассмеялась.

– Конечно, я не радуюсь, что Фиттон сама себя наказала, – огрызнулась выведенная из себя Виллоу. – С моей стороны это было бы не по‑христиански, а я, братец, очень стараюсь вести себя по‑христиански. Я просто довольна тем, что оказалась в нужном месте в нужное время. Я уже два года пыталась пристроить Габи.

– Я считал, что цель твоего визита к королеве в том, чтобы пристроить Валентину, – сухо заметил он. Он быстро повернулся и посмотрел на свою кузину. – Ты устроена, Вал?

– Королева назначила меня старшей фрейлиной, – последовал спокойный ответ.

– Чтоб мне сдохнуть!

– Патрик, прошу тебя, не ругайся! Ты совсем как мама! – отчитывала его Виллоу.

– Что, черт возьми, думала королева, назначив новичка, подобного Вал, главной фрейлиной. Эти маленькие распутницы будут из нее веревки вить!

– Спасибо, милорд, за ваше большое доверие ко мне, – едко поблагодарила его леди Бэрроуз.

– Тьфу! – бросил тот раздраженно. – Не устраивай женских обид, Вал. Ты всю жизнь прожила в деревне. Ты ничего не знаешь о дворе и о людях, чьи жизни зависят от него. Ты, моя дорогая, деревенщина, на которую возложили ответственность за группу очень практичных девчонок, которые превратят твою жизнь в ад. Разве ты ничего не сделала, чтобы остановить это, Виллоу? Где твой хваленый здравый смысл?

– Что мне было делать, Патрик? Сказать, что королева не права? Может быть, помчишься в Уайтхолл и скажешь ей об этом сам? Она буквально живьем сдирала шкуру с Фиттон, когда мы пришли. После того как ей представили Валентину и она поняла, какое место она занимает»в нашей семье, королева назначила Валентину старшей фрейлиной. Ее беспокоило, что кузина попадет в окружение старух, как она имеет обыкновение называть себя и своих дам. Несмотря не неопытность Валентины, я почти уверена, что эта идея блестящая. Возможно, молодая женщина сможет лучше справиться с фрейлинами, чем старая, потому что она ближе к ним по возрасту и темпераменту. Я буду рядом и помогу кузине, если будет нужно. Я буду неподалеку.

– Я тоже останусь при дворе, – сказал лорд Рурк.

– Ты? – Виллоу была поражена. – Да ты не появлялся при дворе с тех пор, как был пажом в доме графа Линкольна.

– Валентине нужен друг‑мужчина, ты же знаешь, джентльмены так же склонны сплетничать, как и женщины, дорогая сестра. Не повредит иметь кого‑нибудь во вражеском лагере.

– Мужчины сплетничают? – Виллоу притворилась изумленной.

– Я не могу сама в это поверить, – прибавила Валентина насмешливо.

– Иногда хуже, чем женщины, – согласился он довольно, и они рассмеялись. – Когда ты должна вернуться ко двору, чтобы приступить к выполнению своих обязанностей, кузина? – спросил он.

– Королева приказала мне вернуться в Уайтхолл через два дня.

– Я еду домой прямо сегодня же, – заявила Виллоу. – Габи совсем не готова ехать ко двору. Мне понадобится по крайней мере неделя, чтобы подготовить ее, и то не очень основательно. Но надо торопиться, чтобы ее назначение не отменили. Как только она окажется при дворе, никто не посмеет попытаться убрать ее оттуда. – Говоря это, она натягивала перчатки.

– Ты посмотришь за Валентиной, Патрик? Приведи ее ко двору в четверг. – С этими словами она удалилась.

– Я не буду докучать вам, Патрик, – сказала ему Валентина, когда дверь за Виллоу закрылась. – Я уверена, что вы найдете более интересные дела, чем следить за мной, как будто я маленький ребенок, а не взрослая женщина.

– Ты в самом деле взрослая женщина. Вал, – сказал он и улыбнулся, увидев, как порозовели ее щеки. – Сегодня слишком поздно ехать в театр, – продолжал он. – Кроме того, погода отвратительная. Я возьму тебя в театр завтра, если не будет бури. Дают «Ричарда III» Уильяма Шекспира. Давай останемся сегодня дома и сыграем в карты. Придворные дамы вечно играют в карты, а ты, насколько я помню, ужасный игрок. Можешь попрактиковаться, а то проиграешь наследство лорда Бэрроуза маленьким жуликам, над которыми ты будешь начальницей.

– Ха! – парировала она. – Вы обыгрывали меня в карты, когда мне было четырнадцать, попробуйте сейчас победить меня!

Где мы будем играть, кузен?

– Пошли, – сказал он, беря ее за руку, – библиотека – удобное место.

Лакей поставил инкрустированный деревянный карточный стол между двумя удобными креслами по обе стороны камина, в котором вскоре запылал веселый огонь. На круглом столе рядом с лордом Бурком он поставил кувшин золотистого вина и два кубка. Затем помог леди Бэрроуз сесть и вышел из комнаты.

– Давайте, милорд, я горю желанием заставить вас заплатить за ваше клеветническое обвинение в адрес моих способностей. Полагаю, вы можете позволить себе играть на настоящие деньги? – Валентина расправила юбки и посмотрела на него через стол. Неожиданно, когда их взгляды встретились, она почувствовала, как у нее странным образом засосало под ложечкой. Его глаза напоминали аквамарин. Они были необыкновенного оттенка. И почему раньше она этого не замечала. Улыбка, которую он подарил ей, подобралась к его глазам, заставив их очень мило сморщиться в уголках. Он, оказывается, чертовски красивый мужчина, но до этого момента она думала о нем просто как о кузене. Она поняла, что по какой‑то непостижимой причине все изменилось.

– Полагаю, мадам, вы можете позволить себе влезть в долги? – подзадорил он ее. – Сыграем в карты.

Она кивнула, и игра началась. Казалось, они были равными противниками, и его удивляло, как хорошо она научилась играть. Потом, к его изумлению, она начала обыгрывать его, куча его монет росла около нее. При этом она болтала, как будто ни в коей степени не интересовалась игрой.

– Почему вы никогда не появлялись при дворе, Патрик? – спросила она задумчиво, когда сбросила одну карту и взяла другую.

– Я пресытился им, когда был молодым, – ответил он. – Я не политик. Я обнаружил, что мне не нравится город, и жизнь здесь дорога. Вал. Я предпочитаю разводить лошадей в Клерфилд‑Мэноре. Ты знаешь, что королева продала мне это поместье несколько лет назад. Теперь оно мое. Это не замок Бурков, который я даже не могу вспомнить и который, как ты помнишь, был разрушен. Клерфилд‑Мэнор не стоит на наследственных землях Бурков. Меня вырастили законопослушным англичанином, как королева и обещала моей матери. – В его голосе прозвучала грусть.

– Вы не помните вашего отца или Ирландию? Он покачал головой.

– Я был грудным младенцем, когда мой отец покинул Ирландию, чтобы никогда не вернуться обратно. Проклятье, ты выиграла у меня последнюю монету.

Она радостно рассмеялась.

– Ну, мой заносчивый молодой лорд, что вы рискнете предложить мне? – передразнила она его.

– Поцелуй, – ответил он озорно. – Последняя партия, Вал. Мой поцелуй против всего выигранного тобой.

– Боже правый, сэр, вы очень высоко цените себя, – сказала она. Она понимала, что краснеет, и ее сердце стучало неровно. Что, черт побери, происходит с ней? Это же Патрик Бурк. Она знает его всю жизнь.

– Ну, мадам? Неужели ваш спортивный азарт погас? – подстрекал он ее.

– Играйте, милорд, – ответила она, а когда он сдал ей карты, рассмеялась и злорадно сказала:

– Вы проиграли, сэр!

– Нет, мадам, думаю, что скорее всего я выиграл, – ответил он. Встав, он двинулся к ней и прижался губами к ее рту.

Валентина была потрясена внезапностью его напора, но сопротивляться ему не могла. Своего тела она не чувствовала. Его рот! Его горячий рот, прижатый к ее губам, был такой…

– Вал.

Он оторвал губы, и она вдруг почувствовала себя ужасно одинокой. В ее красивых аметистовых глазах металось смущение. Она совершенно растерялась. Что происходит с ней? Она никогда не чувствовала такого. Он ласково провел большой рукой по ее лицу.

– Когда это было слыхано, мадам, чтобы лорд Бурк не платил своих долгов, – сказал он, и голос его снял возникшую между ними напряженность.

Валентина стояла, уперевшись руками в карточный стол, чтобы подавить сотрясающую ее тело дрожь.

– Зачем вы сделали это? – спросила она.

– Я только отдавал свой долг, Вал.

Это была ложь, и они оба поняли это. Он думал, что будет быстрый поцелуй, но что‑то случилось, когда их губы встретились. Он не ожидал, что рот ее окажется таким сладким.

– Нет, – сказала она.

– Я люблю тебя. – Его голубые с серебром глаза встретили ее взгляд.

– Давно ли? – Она закусила нижнюю губу.

– Я не могу вспомнить, когда я не любил тебя. Я даже не могу вспомнить, когда родственная привязанность переросла в чувство любящего мужчины.

– И тем не менее вы позволили мне выйти замуж за Эдварда Бэрроуза?

– Когда я узнал от своей матери, что ты собираешься выйти за него замуж, было слишком поздно, – ответил Патрик. – Мой Бог, Вал! Ты такая красивая! Ты могла бы выйти замуж за графа, должна была стать женой какого‑нибудь знатного человека.

– В самом деле, милорд, вам ли это решать за меня? Я должна стать женой человека, который любит меня, черт вас побери!

Лорд Бурк стоял и смотрел на нее с высоты своего роста.

– Я сын изгнанного ирландского лорда. Что мог я предложить тебе? Ты родилась, чтобы стать женой знатного аристократа, а не кого‑то, похожего на меня.

– Вы глупец, Патрик Бурк! Оба ваших родителя были ирландцами. Мой отец ирландец, а мать моей матери была Фитцджеральд. Но что касается вас и меня, хоть мы и ирландской крови, мы англичане, потому что прожили в Англии всю нашу жизнь! У вас есть Клерфилд‑Мэнор и земли. Вы полноправно участвуете и торговой компании О'Малли – Смолл, и вы говорите, что любите меня. Какой же женщиной я должна, по‑вашему, быть, чтобы хотеть больше того, что вы могли предложить мне?

– Значит, ты вышла бы за меня замуж, если я попросил бы? – спросил он неуверенно.

– Я не могу ни за кого выйти замуж, пока не закончится годовой траур по лорду Бэрроузу.

– А потом ты выйдешь за меня замуж?

– Не знаю, – сказала она, абсолютно спокойная. – Я должна любить мужчину, за которого выйду замуж, а я не знаю, люблю ли я вас, милорд. Потому что сейчас я сердита на вас. Вы говорите, что любите меня, но тем не менее не попытались даже остановить меня, когда я собиралась выйти замуж за Неда. Я никогда не верила, что вы такой малодушный, Патрик. Ваш отец, конечно, был не таким Хотя он и смотрел, как ваша мать выходит замуж за другого человека, у него хватило храбрости, чтобы добиваться ее, несмотря ни на что. Если вы домогались моей руки, вам следовало быть смелее. Я должна любить человека, за которого выйду замуж, но я должна и уважать его.

Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее и прижал к себе.

– Вероятно, моя вина. Вал, состоит В том, что я слишком сильно люблю тебя, – сказал он тихо и поцеловал ее снова. Это был не нежный поцелуй. Он был полон страсти и едва сдерживаемого желания.

Он раздвинул ее губы, проталкивая язык через ее зубы и заставляя ее язык покориться. Голова у нее закружилась, возбуждение охватило все тело. Она прижалась к нему, почти теряя сознание.

– Ах, любимая голубушка, – пробормотал он, отпуская ее губы. Он покрыл быстрыми поцелуями верхнюю часть ее груди, вдыхая сладкий аромат ландыша, исходящий от нее.

– Патрик! – нерешительно крикнула она. – Прекратите немедленно! – Она уперлась руками ему в грудь и попыталась оттолкнуть его. Никогда раньше она не представляла, что поцелуй может так обессилить. – Я совсем потерялась, милорд! – сопротивлялась она.

– А может быть, – шутил он, – у тебя слишком много мыслей, мадам. – Его руки крепко обнимали ее. Отпусти он ее, она наверняка упала бы на пол. Наконец, чувствуя, что силы возвращаются к ней, Валентина оттолкнула его.

– Вы смелее, чем я думала, милорд, – сказала она. – Тем не менее я прибыла ко двору служить королеве и не буду принимать никаких решений, касающихся моего будущего.

– Могу ли я ухаживать за тобой. Вал? – Глаза его смеялись.

– Да, но помните, совсем не обязательно я стану выделять вас из всех прочих джентльменов.

– Ото, мадам, теперь ты расхрабрилась.

– Возможно, Патрик, настало время и для меня стать храброй, – ответила она, блеснув глазами.

– Значит, ты собираешься наказать меня за мои грехи?

– Да, милорд, я сделаю это, и нет никакой гарантии, что, когда я устану от этой игры, я приму ваше предложение. Не достаточно просто сказать, что вы любите меня, Патрик. Вы любите меня, тем не менее вы позволили мне выйти замуж за другого. Конечно, вы не верили в то, что я любила Неда, ведь я даже не знала его. Меня огорчает, что вы сами ничего мне не говорили. Если бы вы действительно любили меня, ничто не смогло бы остановить вас. Поэтому с моей стороны было бы очень глупо рисковать. Кроме того, – она пожала плечами, – я дала слово никогда не выходить замуж. Может быть, я поступлю так, как королева, и сойду в могилу незамужней.

Он засмеялся.

– Я считаю, на это у тебя мало шансов. Вал, и честно предупреждаю об этом. Я намерен сделать тебя своей женой. На этот раз мною невозможно будет пренебречь. Я не позволю своей гордости или другому мужчине встать между нами. Для меня не существует никого, кроме тебя.

– И на этот раз, – предупредила она его, – меня невозможно будет быстро заставить принять решение. Эдвард Бэрроуз был хорошим, добрым человеком, но я понимаю, что его внезапная смерть оказалась благом для меня. Я никогда не узнала бы счастья с ним. Мне надо было попробовать свои силы при дворе много лет назад, вместо того чтобы быть серой мышкой из деревни. Я не повторю такой глупости снова. Ухаживайте за мной, Патрик, если хотите, но, если появятся другие, которые полюбятся мне, я буду благосклонна и к ним.

– Полагаю, это к лучшему, – сказал он мягко, – ты как следует узнаешь свет, а потом успокоишься в качестве моей жены и матери наших детей. Я целиком одобряю, – серьезно сказал он.

– Неужели, милорд? – пропела она необыкновенно сладким голосом.

– Да, мадам, – ответил он, растягивая слова. Он видел, что она начинает раздражаться, и снова притянул ее к себе. – Играй в свои игры. Вал, поскольку ты не навлечешь бесчестья на семью. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но она вывернулась из его объятий и сильно ударила его по гладко выбритой щеке.

– Никогда не смейте читать мне нравоучения, Патрик Бурк! – сердито бросила она, чувствуя, как горит ладонь, и с удовлетворением вспоминая шлепок своей руки по его красивому лицу.

– Ой! – завопил он. – Черт возьми, ты мегера, мадам! Больно.

– Это и предполагалось, самодовольный негодяй! Любя меня, вы тем не менее стояли в стороне, когда я выходила замуж за другого человека, а теперь, когда я овдовела, вы наконец «набрались достаточно мужества и объявили, что вы женитесь на мне! Ну, милорд Бурк из Клерфилд‑Мэнора, если вы хотите меня, вам придется сначала поймать… а я уверяю вас, что заставлю погоняться за собой, прежде чем вы добьетесь своего, если добьетесь!

– Что, черт возьми, происходит с тобой, Валентина? – крикнул он вслед выскочившей из комнаты Валентине.

О, женщины! Они самые сумасбродные создания! Любая разумная женщина, которой сказали о том, что она любима, встретила бы это с радостью. Вал совершенно невозможная девчонка, но, помоги ему Бог, он любит ее.

Валентина взбежала по лестнице в свои комнаты, пробежала мимо ошарашенной Нен в спальню и бросилась на кровать.

– Оставь меня одну, Нен, – приказала она служанке. – Я хочу побыть одна. Уходи и не впускай сюда никого, пока я не разрешу!

Нен ушла. Она знала характер Валентины. Приступы плохого настроения появлялись у нее редко и продолжались недолго. Ей необходимо было побыть одной, чтобы обрести душевное равновесие.

Валентина не знала, радоваться ей или плакать.» Я не могу припомнить, когда бы я не любил тебя «.

Он осмелился сказать ей это после того, как молчаливо стоял рядом, наблюдая, как она выходит замуж за Эдварда Бэрроуза.

– Будь ты проклят, Патрик! – бормотала она – Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты проклят!

Валентина не отводила тяжелого взгляда от красивого восточного ковра в золотых и синих цветах. Если поцелуй мог быть так несказанно прекрасен, тогда каким же может быть на самом деле завершающий акт любви? Конечно, не такой, какой был у нее с мужем. Бедняга Нед. Он был, вероятно, самым холодным из всех мужчин. Даже она поняла это, несмотря на неопытность. Когда они ехали в Хилл‑Корт из Перрок‑Ройяла, он сказал ей, что будет приходить к ней в постель три раза в неделю до тех пор, пока она не забеременеет, и объяснил, как она должна вести себя. Он знал, что ее семья сначала принадлежала к римской церкви, но сейчас придерживалась англиканской веры. Он, однако, больше склонялся к кальвинистским убеждениям.

– Тогда вы пуританин, – заметила она, удивленная.

– Считайте так, дорогая, – согласился он, объяснив, что, являясь человеком чистых и строгих принципов, он не согласен с бесстыдным поведением. Она никогда не должна появляться голой перед ним, как и не должна издавать никаких звуков во время акта. Она должна принимать его семя, как добрая и послушная жена, горячо молясь, пока он трудится над ней, чтобы Бог позволил ей стать вместилищем новой жизни.

Он появлялся у ее кровати в дни, отведенные для его прихода, и одобрительно улыбался, видя ее в белой шелковой ночной рубашке с высоким воротником и длинными рукавами, с ночным чепцом на голове, розовые шелковые ленты которого были единственным намеком на легкомыслие. Откинув одеяла, чтобы лечь в кровать, он задувал стоящие возле кровати свечи, оставляя комнату в абсолютной темноте. Он настаивал на том, чтобы драпировки были задернуты и луна не могла осветить их постыдное занятие.

Так не могли любить друг друга отец и моя мать, думала Валентина всякий раз, когда ее муж приходил к ней. Она лежала неподвижно, руки ее были прижаты к бокам, как он ей и приказывал, пока Эдвард Бэрроуз распахивал ее ночную рубашку и нащупывал ее груди. Его пальцы мяли ее плоть, и вскоре дыхание его становилось тяжелым. Он задирал ее рубашку, аккуратно подворачивая вокруг талии, и его пальцы ощупывали ее. Когда он считал, что она готова принять его, он влезал на нее, входил в нее одним толчком и начинал двигаться на ней. Дыхание его становилось все более хриплым, и наконец он валился на нее со слабым всхлипом. Придя в себя, он вставал со словами:» Благодарю вас, моя дорогая «, – ив кромешной тьме с безошибочной точностью находил дорогу к двери, соединяющей их комнаты.

Кроме первой ночи, он ни разу не провел с ней все время до утра. Она однажды почувствовала потребность поднять бедра навстречу ему, но он немедленно сказал:

– Моя дорогая, вы не проститутка. Лежите спокойно. Сейчас Валентине было страшно подумать, что только благодаря случаю она избежала участи быть его женой всю жизнь, так никогда и не познав счастливого ощущения, которое подарили ей поцелуи Патрика Бурка.

Тем не менее эти поцелуи заставили ее задуматься и о других мужчинах. Если Патрик Бурк смог заставить ее испытать такое наслаждение, может быть, есть и другие мужчины, которые могли бы вызвать у нее такие же ощущения. Возможно ли это?

Валентина перевернулась на кровати и уставилась в голубой бархатный балдахин. Она не должна позволить, чтобы это новое ощущение взяло верх над здравым смыслом. Из всех детей в семье она одна унаследовала практичный характер Эйден. Конечно, сейчас не время терять голову. Она приехала ко двору служить королеве, а не стать источником скандала, как бедная Мэри Фиттон.

Ее удивило, что Патрик Бурк любит ее. Патрик холостяк, мать которого отчаялась когда‑нибудь найти ему жену. Тетя Скай считала Патрика мечтателем. Иногда Патрик напоминал Валентине ее отца, а если она похожа на свою мать, тогда их брак не мог стать несчастливым.

– Нет! – вслух произнесла она. Она не собиралась позволить себе согласиться на первое, что попалось ей на дороге, только для того, чтобы сделать счастливыми всех вокруг. На этот раз она сама должна стать счастливой.

В дверь постучали.

– Лорд Бурк спрашивает, собираетесь ли вы ужинать с ним, – раздался из‑за двери голос Нен, – или у вас все еще приступ дурного настроения?

Валентина соскочила с кровати и открыла дверь.

– Он так сказал?

– Про плохое настроение? Нет. Он только хотел знать, поужинаете ли вы с ним.

Валентина подумала секунду, потом сказала:

– Передай ему, что я слишком устала. Я увижусь с ним завтра. Спроси его, когда мне надо быть готовой для поездки в театр.

– Вы едете в театр? Это самое ужасное место в Лондоне, там полно всяких нечестивцев. – У Нен был испуганный вид.

– Ты необыкновенно хорошо осведомлена для женщины, которая провела всю жизнь в деревне, так же как и я, – заметила Валентина, – но что еще хуже – ты говоришь, как пуританка.

– Мне не надо было жить в этой смердящей дыре, чтобы знать, что театр – это ужасное место. Полон карманников и шлюх! Если я служанка, то это не означает, что я ничего не знаю, миледи.

– Ах, Нен, – обняла ее Валентина. – Я не хотела обидеть тебя. Поскольку я иду в театр с лордом Бурком, уверена, что он присмотрит за мной как следует.

– Гм! У него не больше здравого смысла, чем у вас.

Валентина улыбнулась.

– Иди и передай лорду Бурку, что я встречусь с ним утром, а потом, пожалуйста, приготовь мне что‑нибудь на ужин. Я поем в спальне у камина.

Сказав еще одно» гм!«, Нен торопливо удалилась. Валентина закрыла дверь комнаты. Что бы она делала без своей верной Нен? Нен, которая была ее лучшим другом, так же, как и служанкой. Нен, которой сделается дурно, когда она увидит, что Валентина решила надеть в театр. Миледи Бэрроуз озорно хихикнула при мысли об этом.

Она веселилась на следующий день, когда обиженная Нен прореагировала именно так, как и ожидала ее хозяйка.

– Вы не можете выходить в этом платье днем, – спорила Нен. – Вы непременно умрете от простуды.

– На мне будет плащ, а он подбит мехом. Кроме того, Нен, день солнечный. – Валентина посмотрела на свое отражение в длинном зеркале, любуясь тем, как лиловый бархат подчеркивает цвет ее глаз.

– Мне не нравятся эти низкие вырезы, миледи, – заявила Нен с суровым неодобрением. – Вся грудь открыта, и, что бы вы ни говорили, вы наверняка простудитесь! И дома его нельзя носить, но на улице, в этом театре… Говорю вам, ничего хорошего из этого не получится.

– Тим не менее, Милейшая Нен, я одета по последней моде, я фрейлина ее величества и не могу появляться на людях одетая по‑иному. Сходи и принеси мой лиловый кружевной шарф и шкатулку с драгоценностями.

Нен ушла, бурча по поводу своенравности некоторых людей, в то время как Валентина, довольная собой, продолжала любоваться своим отражением. Поскольку прошло больше шести месяцев после смерти Эдварда, она могла не носить черного, и в ее туалетах допускались серый, белый, лиловый, голубой, коричневый цвета и темные оттенки зеленого. Королева предпочитала видеть своих дам одетых в черное, а фрейлин – в белое, за исключением праздников, поэтому при исполнении своих обязанностей Валентине придется носить более строгие платья.

Лиф, верхняя и нижняя юбки платья Валентины были лилового цвета. Лиф был украшен замысловатым узором из серебряных нитей и жемчуга. Вставка в нижней юбке была расшита серебряной нитью узором из листьев и винограда. Маленькими рюшами из лилового кружева с мелкими жемчужинами был отделан вырез платья.

Валентина открыла маленькую коробочку из слоновой кости и после внимательного изучения выбрала две маленькие черные мушки в форме сердца. Она приклеила одну над правым уголком рта, другую на холмике левой груди.

– Какой стыд! – кипела Нен, вернувшись со шкатулкой для драгоценностей и шейным платком. – Я просто не знаю, что с вами случилось, миледи. Ваша мать очень расстроилась бы.

– Мушки сейчас в моде, Нен. Ничего постыдного в мушках нет. Открой шкатулку, а потом помоги мне с шарфом, пожалуйста. – Валентина переключила свое внимание на украшения, большую часть которых она унаследовала от семьи Бэрроуз. Она вынула тройное ожерелье розового жемчуга, каждая нитка которого была длиннее предыдущей. Большая, не правильной формы жемчужина, окруженная бриллиантами, свисала с самой длинной нитки. Когда Валентина застегнула ожерелье на шее, жемчужина уютно устроилась в ложбинке между грудями. Потом она выбрала дорогие жемчужные серьги и несколько красивых, хотя и неброских, колец. Жемчуга, вероятно, лучшие из ее драгоценностей.

После того как шарф был повязан, Нен убедилась, что красивый шиньон Валентины не пострадал. Потом она заявила:

– Уговаривать вас бесполезно, но все‑таки я считаю, что вам лучше взять плащ и перчатки. По крайней мере обещайте мне, что наденете капюшон, потому что с реки дует ледяной, промозглый ветер.

– Обязательно, – уверила ее Валентина, улыбаясь. Когда Валентина спускалась по парадной лестнице Гринвуд‑Хауса, Патрик, не скрывая, любовался ею. Она была завернута в красивый бледно‑лиловый плащ, отделанный по краям мехом серого кролика; в руках – маленькая и, несомненно, легкомысленная муфта из того же меха, к муфте она прикрепила букетик шелковых пармских фиалок. Она протянула ему руку, затянутую в надушенную перчатку бледно‑лилового цвета. Он поцеловал ее руку, и их взгляды встретились.

– Добрый день, кузина, – сказал он, с удовольствием наблюдая, как она зарделась.

– Доброе утро, милорд. Мы готовы ехать? В какой театр вы везете меня, в» Розу» или «Глобус»?

– В «Глобус», и нам надо поторопиться, если мы хотим получить места на сцене. Я не допущу, чтобы ты подвергалась опасностям партера. На сцене мы будем в большей безопасности от карманников, но чтобы ты ни делала. Вал, не выпускай из рук муфту и плащ.

– Нен в ужасе оттого, что вы ведете меня в театр, – призналась Валентина, когда они сели в карету.

– Если подумать, я близок к мысли, что Нен права. У нее, наверное, больше здравого смысла, чем у любого из нас. Публика в театре склонна к грубости. Не отходи от меня ни на шаг, Вал, – предупредил он.

– Где находится «Глобус»? – спросила Валентина.

– За мостом в Саутварке, – ответил он. – На самом деле, это новый «Глобус». Городской совет и его пуританские сторонники разрушили старый театр несколько лет назад. Новое здание было построено за рекой, около Беар‑Гарден. Это довольно неприятный район, но днем он обычно безопасен.

– Представление похоже на рождественские пантомимы, Патрик?

Он улыбнулся:

– Нет, в тысячу раз лучше. Вал. В пантомимах играют старые пьесы, восходящие к таким давним временам, что за столетия слова изменились. Кроме того, это простые истории. Пьеса, написанная господином Шекспиром или бедным Кристофером Марло, – это совершенно особое мастерство. Я не понимаю, как им удается складывать слова так, чтобы они звучали удивительно.

– Почему Кристофер Марло «бедный»?

– Он был убит в драке в таверне несколько лет назад. Этот человек был гением и… совершенно сумасшедшим.

– Я помню, как ваша сестра Велвет рассказывала, что встречала его при дворе. Он ей не понравился. Она сказала, что он пытался позволить себе вольности по отношению к ней.

– Да, это вполне похоже на Марло. Он считал, что ему все позволено. – Патрик хихикнул. – Воображаю, как Велвет выгнала его.

День был великолепный. Ярко светило солнце, и почти не было ветра, что необычно для января. Они ехали к реке, в направлении Лондонского моста. Саутварк с его театрами, Беар‑Гарден с тавернами находились на другой стороне реки. Мост, скорее, напоминал улицу, раскинувшуюся над Темзой. По обе стороны моста стояли здания, в которых находились лавки, жилые дома и модные публичные заведения. Проезжать по реке под мостом можно было постоянно, за исключением двух раз в день, когда прилив был особенно высок, и в это время проход под мостом становился слишком опасным для всех, кроме дураков и любителей острых ощущений.

Лондон был шумным городом, и Валентина подумала, сможет ли она когда‑нибудь привыкнуть к нему. Непривычными были для нее и отбросы на улицах, превращающихся в грязь во время дождя или снега. Вонь стояла ужасная даже зимой, но еще хуже летом, как сказал ей Патрик. Что касается крыс, она была поражена тем, как нагло и беспрепятственно они роются в кучах мусора на улицах, не боясь людей. Проходящие мимо не обращали на них внимания, направляясь по своим делам мимо зловонных куч и даже не глядя на красноглазых грызунов.

Карета стучала колесами по Лондонскому мосту. В Саутварке карету тут же окружили попрошайки, и леди Бэрроуз поняла, почему лорд Бурк настоял на том, чтобы взять с собой помощника кучера и двух грумов, ехавших сзади. В обязанности этих слуг входило отбиваться от попрошаек и устранять препятствия на пути, чтобы кучер Джон мог беспрепятственно управлять лошадьми. Когда они приедут в Театр, четверо слуг останутся охранять карету', чтобы ничего не было украдено.

– Откинься назад, – предупредил Патрик Валентину. – Когда они видят женщину, они понимают, что у нее есть драгоценности, и находятся такие наглецы, которые могут ворваться внутрь кареты и сорвать их с тебя.

Хотя ее плащ был надежно застегнут на серебряные застежки, леди Бэрроуз последовала совету своего спутника, плотнее завернувшись в плащ и натянув подбитый мехом капюшон, чтобы скрыть лицо.

Карета свернула в узкий переулок, который вел прямо к театру, и большая часть преследователей исчезла. Над театром развевался флажок, означающий, что в этот день будет дано представление.

Валентина наклонилась вперед, и ее красивое лицо, выглядывающее из‑под бархатного, отороченного мехом капюшона, казалось лорду Бурку лицом молоденькой девушки, чье заветное желание наконец исполнилось. Ему страшно хотелось поцеловать ее, но он понимал, что время и место сейчас неподходящие.

– Оставайся здесь, – сказал ей лорд Бурк, – пока я узнаю, можно ли получить места. – Он вылез из кареты.

Грумы заняли свои места у каждой двери кареты, чтобы леди Бэрроуз не могли потревожить.

Валентина, как зачарованная, наблюдала за движением на улице. Взглянув вверх, она увидела вышитый золотом глобус на ярко‑красном шелковом полотнище, развевающемся на позолоченном ясеневом шесте над крышей театра. Карету обтекали люди, торопящиеся на представление, в основном простой люд, подмастерья, владельцы лавок с женами, некоторые иностранные гости, прослышавшие о мастере Шекспире. Среди них были девушки, продававшие фрукты с деревянных лотков; толстая, краснощекая женщина кричала:

– Булочки! Сахарные булочки! Кто купит мои булочки? Две за полпенни!

Продавец воды и торговка расхваливали сладости и эль.

Дверь кареты открылась, и лорд Бурк протянул руку Валентине, чтобы помочь ей выйти.

– Мне удалось получить для нас два последних места на сцене, – сказал он и повел ее в театр. – Покрепче запахни плащ. Вал. Прошел олух, что сегодня здесь будет Молл Катперс[18].

– Кто такая Молл Катперс, Патрик?

– Самая известная воровка, пользующаяся дурной славой. На самом деде ее зовут Мэри Фрит, по рождению, как я слышал, она довольно знатного происхождения. Одевается в мужское платье, что само по себе довольно необычно. Эта особа, несомненно, очень ловка и не щадит даже представительниц своего пола. Надеюсь, что на тебе не очень много драгоценностей.

– Вы же не думаете, что я появлюсь на людях без украшений, – сказала она резко, и он ухмыльнулся.

– Запахни плащ, Вал, – предупредил он ее. – У меня нет оружия, и я не намерен ввязываться в драку из‑за какой‑нибудь твоей безделушки.

Они протолкались через партер, где простой люд сидел на местах стоимостью в один пенс. Зал уже заполнился шумной, толкающейся чернью. Продавцы, которые платили управляющему театром небольшую плату, торговали в партере вразнос элем, сидром, фруктами, орехами и сладостями. В углу зала кучка мужчин играла в карты, а в центре партера вовсю шла игра в кости, сопровождаемая горячими спорами и выкриками. У лестницы, ведущей на сцену, стоял служитель.

– Нет входа, – сказал он. – Эта часть сцены оставлена для графа Пембрука и его гостей.

– Но у меня трехленсовые билеты, – возразил Патрик Бурк.

– Нет входа, – твердо сказал служитель.

– Граф Пембрук не придет, – сказала Валентина, дерзко вступая в разговор.

– Не придет? – служитель с подозрением посмотрел на нее. – А почему это он не придет, хотел бы я знать?

– Потому что со вчерашнего дня он сидит в тюрьме Флит по приказанию ее величества. Ваш продавец билетов явно знал это, иначе он не продал бы билеты лорду Бурку. Пожалуйста, пропустите нас. Я не привыкла стоять и ждать, пока мне позволят сесть на место. Я леди Бэрроуз, одна из придворных дам ее величества.

Служитель расшаркался перед Валентиной и проводил их до места.

– Прошу прощения, мадам. Меня не предупредили. Надеюсь, что вы не будете дурно отзываться о «Глобусе»в присутствии ее величества.

На него произвел сильное впечатление властный вид леди Бэрроуз, не говоря уж о ее красоте. Он считал, что все королевские дамы должны быть такими же высохшими старухами, как и сама старая Бесс.

– Понятное заблуждение, – снисходительно ответила Валентина, садясь.

Она с улыбкой поблагодарила служителя, сразу же забыв о нем.

Лорд Бурк с трудом сдерживал смех.

– Боже правый, какая же ты ведьма! Еще секунда – и бедняга начал бы вымаливать у тебя прощение.

– Граф Пембрук во Флите, – ответила она, – так какой вред в том, чтобы поправить человека? Вы бы так стояли и спорили с ним, милорд? Что это за ложи, которые смотрят на сцену? – спросила она. – Почему в одних занавеси опущены, а в других нет? Разве какая‑то ложа из этих должна быть скрыта от посторонних глаз?

– Они должны быть очень надежно скрыты от посторонних глаз и могут повредить доброму имени. Твоя карьера при дворе окончилась бы в тот же момент, когда ты зашла бы в одну из них. В этих комнатах дорогие шлюхи развлекают своих клиентов. А среди зрителей ты можешь найти не одну знатную придворную даму, прикрывающуюся маской с драгоценными камнями и радушно принимающую своих любовников подальше от пытливых глаз мужа и друзей. Во время представления понаблюдай за этими ложами. Со своих мест шлюхи будут махать рукой и окликать джентльменов. Тот, кто сидит молча, спрятавшись за маской и следя за представлением, пришел на тайное свидание. Что касается занавесок. Вал, то это означает, что за ними идет обслуживание клиентов.

Она покраснела.

– Боже мой! Я действительно оказалась в совершенно другом мире, Патрик. Думаю, мне очень повезло, что вы с Виллоу будете опекать меня. Чувствую, мне многое предстоит узнать о жизни в городе и при дворе.

– Я в самом деле буду опекать тебя. Вал, – тихо сказал он ей на ухо. – Ты моя самая дорогая собственность, голубушка.

Боже правый! Как ему нравится свежесть ее духов!

– Я не являюсь ничьей собственностью, милорд, – сказала она тихо и сердито. – Как вы смеете говорить такое? Прежде чем он смог ответить, раздался голос:

– Бурк! Патрик Бурк! Неужели это вы?

Они увидели элегантно одетого джентльмена, такого же высокого, как и лорд Бурк, который поднимался по лестнице и махал рукой.

Валентине он показался очень красивым. Его рыжеватые золотистые волосы по цвету напоминали темный мед. Патрик узнал незнакомца и встал, чтобы приветствовать его. Два стоящих рядом мужчины напоминали Валентине день и ночь, таким разным был их цвет волос.

Заняв место рядом с леди Бэрроуз, джентльмен взял ее руку и пылко поцеловал. Серые, с поволокой глаза, большой изящный нос, аккуратно подстриженные рыжеватые усы. Незнакомец уставился на нее, не скрывая восхищения.

– Томас Эшберн, граф Кемп, мадам, к вашим услугам. Скажите мне, что вы не его жена, и я умру от счастья!

Еле заметная улыбка тронула губы Валентины. Он явно заинтересовал ее. Тем не менее она ответила довольно холодно:

– Вы ведете себя непристойно, сэр!

– Но вы его жена, божественная?

– Я его кузина.

– Тогда мои молитвы услышаны, мадам. – Он повернулся к Патрику:

– Вы не представите нас, мой друг?

– Том, ведите себя пристойно! Это моя кузина, леди Бэрроуз. Она недавно овдовела и в первый раз в своей жизни приехала из деревни. Завтра она приступает к службе у королевы. И я взял на себя обязанность опекать ее.

– Я думаю, что это довольно эгоистично с вашей стороны, Патрик. Я сам с удовольствием стал бы опекать леди Бэрроуз, – он снова взял руку Валентины и, заглядывая ей в глаза, сказал:

– Могу я также предложить вам, мадам, свои услуги в качестве рыцаря?

– Бога ради, Том, неужели вы никогда не повзрослеете? – пробурчал лорд Бурк.

Не обращая на него внимания, граф сказал:

– Ну как, мадам?

– Она не хочет, чтобы вы болтались вокруг и раздражали ее именно тогда, когда она собирается начать свою службу у королевы, – сказал Патрик.

– Полагаю, что у леди никогда не может быть слишком много обаятельных джентльменов, опекающих ее, – ответила Валентина с кокетливой улыбкой. Замашки собственника болезненно ранили ее, а сейчас он пытался отвадить привлекательного мужчину, когда она почувствовала, что ей не хочется, чтобы граф Кемп уходил.

– Можно мне получить свою руку обратно, милорд? – спросила она.

– Только если вы настаиваете, – ответил он с заразительной улыбкой.

Валентина весело подмигнула ему. Она не могла припомнить, чтобы когда‑нибудь кокетничала с джентльменами. Это забавно!

– Пьеса сейчас начнется, – подчеркнуто заметил Патрик.

Валентина увидела, что на сцене появилось несколько артистов.

– Лорд Бурк прав. Мы должны уделить внимание артистам.

– Тогда я умолкаю, божестве

Date: 2015-12-13; view: 265; Нарушение авторских прав