Глава 28. Бежав из Константинополя, принц Ахмед прибыл в адрианопольский дворец, где и объявил себя султаном

Бежав из Константинополя, принц Ахмед прибыл в адрианопольский дворец, где и объявил себя султаном. Тем самым было положено начало гражданской войне. Большинство провинций, жители которых плохо представляли себе истинное положение дел в империи и совершенно не знали Ахмеда как человека, выступило на его стороне. Таким образом, противоборствующие силы определились весьма четко: Селим со своими татарами и янычарами – и Ахмед с провинциями.

И вот теперь, спустя два года, битва была окончена. Хаджи‑бей, горя желанием поскорее сообщить об этом кадинам принца, спешил по длинной галерее, ведущей в покои бас‑кадины Селима. Пробежав мимо рабов, охранявших двери, он оказался в гостиной.

Жены принца сидели вокруг очага и вышивали. «И кто это придумал называть их слабым полом? – подумал на мгновение ага кизляр. За те пятьдесят семь лет, что он уже прожил на этой земле, Хаджи‑бей не раз имел случай убедиться в том, что женщины порой приобретают большую власть над мужчинами. И если последние сильнее физически (что, впрочем, тоже небесспорно: попробовал бы хоть один из них перенести роды), то первые – духом.

Хаджи‑бей лишний раз похвалил себя за правильность выбора, сделанного двадцать лет назад. Тогда он искал девушек, которые, став женами юного принца, помогли бы ему однажды подняться на султанский трон. И ага киаляр не ошибся. Эти четыре женщины не только произвели на свет девятерых крепких сыновей, но и все эти годы являли собой пример невиданного доселе единства и солидарности. Такого никогда еще не было в истории Османской империи. В течение стольких лет они делили между собой одного мужчину и обошлись без предательства и без интриг друг против друга. Он негромко кашлянул, привлекая к себе внимание:

– Добрый день, дочери мои.

Сайра поднялась со своего места, приблизилась к ага кизляру и сердечно обняла его:

– Милый Хаджи‑бей, что у тебя нового?

– Все кончено, – ответил ага. – Принц Ахмед мертв, и наш Селим празднует победу!

– Слава Аллаху!

– Султан знает об атом? – быстро спросила Зулейка.

– Пока нет, моя госпожа. Его состояние в последние дни опять ухудшилось, он в беспамятстве. Но я поставлю его в известность, как только его разум прояснится.

– Как умер принц Ахмед?

– Плохо, милая Сайра.

– Хватит дурачиться! – повысила голос бас‑кадина. – Ты отлично знаешь, что я имею в виду.

– Да, мадам, но даже в самые светлые праздники не стоит терять чувства юмора. Дабы не зазнаться и не переоценить себя. Сайра покраснела:

– Ты прав, ага.

Польщенный ее смущением, Хаджи‑бей ободряюще похлопал ее по плечу. Перед ним стояла тридцатитрехлетняя женщина, которая уже подарила своему господину четверых детей. Она была умна, ослепительно красива, являлась бас‑кадиной наследного принца и тем не менее не утратила способности краснеть и признавать свои ошибки, Хаджи‑бей столько лет жил ради того Только, чтобы увидеть на троне принца Селима, но теперь ему хотелось дожить и до того дня, когда у руля империи станет Сулейман, сын этой удивительной женщины. Воистину он будет еще более великим правителем, чем отец.

– Пойдем, ага, садись вместе с нами у огня и расскажи о том, каков был конец Ахмеда, – пригласила она. – Персиковый шербет?

По ее вызову в гостиной появилась девушка‑рабыня и передала старшему евнуху хрустальный бокал в золотой оправе.

– Где бы ни появлялся Ахмед, он всюду терял своих сторонников столь же стремительно, как и приобрел их два года назад. Осознав, что сражение проиграно, он бросил тех немногих, кто еще оставался ему верен, и решил укрыться в ближайшей деревне, рассчитывая сохранить инкогнито и затеряться среди черни. Несчастный! Как всегда, он сделал не правильный выбор. Дело в том, что накануне его же собственные люди разграбили и разорили это селение. Жители узнали принца и задержали его до приезда Селима.

Глаза Зулейки горели, она была очень возбуждена рассказом. Взяв абрикос, она с силой надкусила его, сок потек у нее по подбородку.

– Как он умер, Хаджи‑бей? Каков был конец этой свиньи? Евнух улыбнулся. С возрастом красивая китаянка не утратила былой гордыни. Едва увидев в Ахмеде своего врага, она с того самого дня только и ждала известия о его смерти.

– Терпение, милое дитя. Терпение. Я уже подхожу к этому. – Он пригубил шербет из бокала и продолжал:

– Ахмед был приведен пред очи брата. Говорят, он рыдал и даже замочил себе шаровары от страха, как ребенок. Принц Селим учинил ему строгий допрос, после чего призвал его взять себя в руки, покориться воле Аллаха и принять достойную смерть, как и полагается отпрыску османской династии. Он вложил в руки черного немого раба меч Ахмеда и приказал брату упасть на него. Несчастный взвыл от ужаса, закричал, что не может этого сделать, и стал умолять Селима, чтобы тот сам убил его. Тогда наш принц напомнил Ахмеду, что Пророк запрещает братоубийство. Тем временем тучи сгустились в небе, близилась гроза. Ахмед же все никак не мог решиться, и Селим стал проявлять признаки нетерпения.

Через несколько минут над головами собравшихся прогремел раскат грома и начался ливень. А принц Ахмед все еще не мог решиться принять достойную смерть. Затем молния ударила в соседний дом и снесла целую стену. На секунду все взоры обратились в ту сторону, а когда Селим вновь обернулся, он увидел, что Ахмед уже насажен на меч, словно цыпленок на вертел.

– Хорошо! – проговорила Зулейка. – Так и надо изменнику!

– Но это еще не все, – произнес Хаджи‑бей. – Немой раб, державший меч, не мог сказать ни слова, но я научил его письму. И он послал мне записку, в которой говорилось, что в тот момент, когда все обернулись на разрушенную хижину, принца Ахмеда кто‑то толкнул на меч. Никто этого, кроме него, не видел.

– Кто толкнул? Он написал, кто толкнул?

– Ибрагим.

– Как ужасно… – испуганно пролепетала Фирузи.

– Что же тут ужасного! Умер наш враг, и мы должны радоваться этому!

– Ты меня не правильно поняла, Зулейка. Я, конечно, рада тому, что Ахмед умер, но почему именно наш Селим был его палачом? Почему он не устроил над ним суд? Теперь люди скажут, что он убил брата нарочно, чтобы захватить трон.

Зулейка в немом негодовании воздела глаза к потолку. Сайра же мягко коснулась руки своей подруги:

– Нет, милая, никто не посмеет назвать Селима убийцей. Равно как и бесчестным человеком. Как раз наоборот, если бы он не приговорил своего брата сам, тогда на него обрушилась бы критика со всех сторон. Ведь номинально Ахмед все еще являлся наследником. Ты знаешь, что болезни султана до сих пор не позволила ему официально объявить своим новым наследником Селима. Те, кто поддержал нашего господина, сражался за него, проливая свою кровь, верил в него… Эти люди ждали, что именно он должен расправиться с врагом. Иного не дано. Селим мог подвергнуть Ахмеда пыткам и унижениям, но он этого не сделал. Дал ему умереть достойно. Когда Селим вернется из похода, мы не должны ни словом, ни намеком напоминать ему об этом. Ахмед был врагом ему, но и братом тоже. И в сердце Селима сейчас горечь, я знаю.

– Сайра, Сайра… – пробормотал Хаджи‑бей. – Ты так мудра, будто за твоими плечами опыт тысячелетней жизни! Теперь я даже жалею о том, что в свое время не дал тебе другого имени. Тебя следовало назвать Хафизе, дочь моя!

– Нет, ага кизляр, я предпочитаю называться Сайрой, – со смехом ответила бас‑кадина. – Хафизе значит «мудрая». Когда у тебя такое имя, люди и требуют от тебя соответственно ему. Причем ежедневно. Мне пришлось бы очень туго. Всем ведь не угодишь.

– О Аллах! – воскликнул старший евнух, закатывая глаза к потолку. – Что ни слово, то жемчужина! Кадины засмеялись.

– Хаджи‑бей! Ну хватит!

Ага кизляр усмехнулся:

– Я же дурачусь.

– Ах так? Вон с глаз моих, старый интриган! – воскликнула Сайра со смехом.

Хаджи‑бея не пришлось просить дважды. Он с широкой улыбкой поднялся со своего места, поклонился женам будущего султана и удалился.

Спустя несколько недель принц Селим вернулся домой, где его встречала счастливая семья. Впрочем, всеобщая радость омрачилась двумя трагедиями. Известие о первой принес во дворец сам принц. Тепло поздоровавшись с каждой кадиной по отдельности, он отозвал третью жену в сторону и что‑то стал тихо говорить ей. Зулейка неожиданно издала вопль, который заставил всех обернуться.

На мгновение красивое и всегда спокойное лицо гордой китаянки исказилось болью. Селим и сам опечалился, обнял рыдающую жену за плечи и притянул к груди. Однако не прошло и минуты, как Зулейка оторвалась от принца. Постояв несколько мгновений с опущенной головой, она гордо вскинула подбородок и смахнула с лица выкатившиеся из глаз слезы. Позвав к себе сыновей Абдулу и Нуреддина, она попросила разрешения удалиться в свои покои и вышла из гостиной.

Селим тем временем подошел к остальным.

– Принц Омар погиб, – сказал он. – Убит в последней дурацкой стычке между мной и моим братом. Мальчик погиб геройски. Сулейман и Мухаммед прорывались к нему на помощь, но, когда подоспели, Омар был уже смертельно ранен. Братья сумели отомстить за него и прикончили его убийц.

Кадины ничего на это не сказали, никаких слов и не нужно было. До сих пор им везло. Жили нормальной семьей, познали счастье, любовь, человеческое тепло, дружбу и единство. И в отличие от многих женщин никто из них еще не терял своего ребенка.

Известие о второй трагедии принес во дворец посыльный, сообщивший о смерти принца Коркута. Средний брат, прознав о победе Селима над Ахмедом, добровольно принял яд. Посыльный передал предсмертное письмо Коркута к младшему брату. В нем Коркут еще раз повторял, что никогда не хотел быть султаном. А дальше писал:

"…но я знаю, что, если останусь жить, найдутся негодяи, которые попробуют использовать это для продолжения гражданской войны. А я не хочу, чтобы моим именем творилось подлое дело. Смерть, следовательно, является единственным выходом из положения…» В конце письма Коркут благословлял младшего брата на царствование.

Той ночью в спальне у Сайры Селим разрыдался. Он любил и уважал своего ученого брата, который прекрасно управлял Македонией. Из всех детей султана Коркут больше всего походил на него характером, разве что был начисто лишен жажды власти. Селим тяжело переживал эту потерю, потому что Коркут был его другом детства.

– В его смерти обвинят меня, – говорил Селим. – Какая бы официальная причина ни была объявлена, скажут, что убил его я. И его тоже.

– Тоже?

– Да. На улицах болтают, что я убил Ахмеда. За два коротких года горожане уже успели позабыть, каким чудовищем он был. Сайра покачала головой. Селим печально усмехнулся:

– Да, солнышко мое, и это еще не все. Говорят, что я содержу султана под стражей. Что когда я въезжал в Константинополь, отец посылал янычаров навстречу, чтобы арестовать меня, но янычары его якобы предали. – Он тяжело вздохнул. – Да… Вот увидишь, скоро меня объявят узурпатором.

– Почему?

– Лекари сказали, что отец уже не поправится. Совет должен объявить меня султаном. Через несколько дней я надену меч Аюба.

– Очень вовремя!

Он обратил на нее удивленный взгляд.

– Турции нужен сильный правитель, мой господин. Без него она вконец ослабеет и развалится на части. Нам повезло, что королевства Западной Европы пока заняты своими собственными заботами. В противном случае давно уже набросились бы на нас, как стая диких волков. Ведь в Европе нас считают варварами. Христианские монархи в стремлении повысить свой престиж и пополнить казну то и дело затевают Крестовые походы против язычников. Взять, к примеру, Испанию. Король Фердинанд вместе со своей ныне покойной королевой Изабеллой покончили с маврами. Мавры обладают высокой культурой, но они не христиане. Подумать только, сколько их погибло от главного инструмента христиан‑фанатиков – так называемой Святой инквизиции! О нет, мой господин! Турцию не должна постигнуть та же участь. Наш султан должен быть сильным. Ты нужен нам!

– Ты говоришь так, будто родилась турчанкой.

– Мой господин, я прожила только первые тринадцать лет своей жизни в Западной Европе. Большую же ее часть, наполненную счастьем, я провела рядом с тобой.

Он вздохнул:

– Если бы мне это сказала другая женщина, я назвал бы ее льстивой и лицемерной. Но это говоришь ты, моя несравненная. Ты всегда говоришь мне правду, какой бы она ни была, сладкой или горькой. Поцелуй меня, любимая.

Их губы встретились, и на принца, как всегда, нахлынуло желание. Он не уставал дивиться своим чувствам к Сайре. Не было случая, чтобы она наскучила ему или разочаровала его. Селим даже по прошествии тех лет, что они провели вместе, не мог насытиться ее телом…

С Зулейкой ночи проходили всегда бурно. С ней он ни на одно мгновение не мог забыть, что однажды станет султаном, а Зулейка, в свою очередь, не забывала о том, что была рождена китайской принцессой. Их любовь превращалась в схватку умов, в противоборство двух волевых личностей, и ни разу Зулейка не показала свою слабость. Сегодня, когда он принес ей весть о гибели их сына, это произошло впервые.

С Фирузи же всегда было легко и весело. Не приходилось сомневаться, что светловолосая уроженка Кавказских гор обожала своего господина, но некоторые сложные любовные позы казались ей забавными, и ей редко удавалось сдержать веселье во время занятий любовью. Несколько раз Селим даже грозился побить ее, если она засмеется. Красавица жена поднимала на него свои удивительные бирюзовые глаза и, тая улыбку в уголках губ, клялась, что будет вести себя примерно. Однако уже через минуту в комнате вновь раздавался взрыв смеха – не выдерживал сам Селим.

Сарина, как ни странно, в постели была самой робкой. Боясь не угодить своему господину, она никогда не импровизировала и делала только то, чему ее учили. Когда однажды Селим наконец понял, что она попросту побаивается интимных отношений, суровый воин превратился в нежного любовника, чем и завоевал доверие и горячую любовь Сарины. Позже, когда все между ними стало хорошо, Селим иногда мысленно задавался вопросом: «Уж не оттого ли она так долго не могла зачать ребенка, что боялась меня?"

С Сайрой же все было иначе. Он с самого начала понял, что она станет родственной душой, второй его половинкой. Поэтому именно к ней принц часто приходил высказать свои мысли и надежды. И хоть он никогда не признавался себе в этом – а Сайра благоразумно помалкивала, – она часто давала ему советы, исполненные подлинной мудрости.

К концу ночи похолодало. Сайра заснула, видимо, инстинктивно понимая, что пока принц не нуждается в ней. Селим укрыл ее покрывало, затем сам поднялся с постели. Боль в желудке, мучившая его последние два года, обострилась. Выйдя на веранду, он подумал о великой цели, которая ждала его впереди, и брови его сдвинулись.

После землетрясения отец заново отстроил Константинополь, который стал еще краше прежнего. Но султан ничего не сделал для того, чтобы раздвинуть границы империи и упрочить ее могущество. Баязет поощрял развитие литературы и изящных искусств, но провинции были на грани бунта. Набеги кочевников, осмелевших в последнее время, участились. Подданные империи чувствовали себя беззащитными.

"В Турции может быть только один султан, и, как правильно сказала Сайра, он должен быть сильным. Старый больной старик, которому исполнилось уже шестьдесят пять, не годится. Поэтому через несколько дней я приеду на могилу святого воина Аюба к надену его меч, символизирующий верховную власть в династии Османов. А Баязет вместе с тремя кадинами отправится в тихий дворец на море, где в славе и довольстве доживет свои дни».

Младшие братья Селима, пока он боролся с Ахмедом, весьма кстати один за другим умерли естественной смертью. Теперь ему никто не мог помешать, он станет султаном, а после него у руля окрепшей империи встанет его сын Сулейман.

Селим любовался размытыми, неяркими оттенками на небе, предвестниками раннего рассвета, как вдруг услышал позади беспокойный вопрос Сайры:

– Опять (золи, мой господин? Он кивнул.

– Ты принимаешь лекарство, прописанное тебе лекарем?

– От него мне становится только хуже, любимая. Оно приглушает боль, но и затуманивает разум. На меня наваливается сонливость. А если придется выбирать между болью и слабоумием, я выберу боль. Стоит мне только на мгновение показать свою слабость, как этим тут же воспользуются негодяи, таящиеся до поры в тени, но в любую минуту готовые обрушиться на великую династию Османов.

Сайра вздохнула и промолчала. Селиму явно становилось хуже. В последнее время участившиеся приступы стали сопровождаться вспышками сильного раздражения.

Солнце окрасило багрянцем крыши домов, и принц покинул покои своей бас‑кадины, дабы сделать все необходимые приготовления к коронации.

Принц Селим надел меч Аюба ветреным весенним утром. Сделано все было поспешно и без принятых в подобных случаях пышных церемоний. Он выехал из дворца в черных одеждах – траур по братьям, – которые оживлялись лишь пером белой цапли в тюрбане. У могилы святого воина его ждали дервиши Мевлеви, представители религиозного ордена, поддерживавшего династию Османов почти с начала ее основания.

Нового султана народу, по традиции, всегда представляли Мевлеви. Вот и сегодня Селим велел им спешно собраться. Они нерешительно мялись в ожидании его прибытия – не хотели провозглашать принца султаном при живом Баязете. Вскоре Селиму надоело стоять и ждать, пока они вдоволь между собой нашепчутся, и, вспомнив о словах своей бас‑кадины, обращаясь к старшине собравшихся дервишей, он довольно резко произнес:

– Пока вы болтаете тут, словно базарные бабы, враждебные нам северные племена уже обступили наши границы. Турции нужен сильный правитель. Вам прекрасно известно, в каком состоянии находится мой отец. Что мне сделать для того, чтобы у вас была совесть чиста? Убить его? Если за спасение Турции Аллах повелит заплатить эту цену, будь по‑вашему. Но убейте его вы, ибо я сам и пальцем отца не трону. Но султаном все равно буду!

Старшина дервишей поражение уставился на Селима, затем порывисто схватил его за руку, отвел на возвышение и оттуда провозгласил перед собравшимися толпами, что Аллах пожелал видеть Селима султаном Турции. Затем он передал принцу украшенный драгоценными каменьями меч в серебряных ножнах, который тот надел себе на пояс и на минуту застыл на месте, расправив плечи и давая людям возможность хорошенько рассмотреть их нового повелителя.

Толпа молча взирала на высокого хмурого человека, стоявшего на возвышении. Где‑то вдали послышались неуверенные хвалебные возгласы, которые, быстро нарастая, волной понеслись к подножию возвышения и, достигнув его, превратились в мощный многоголосый рев. На губах нового султана Селима мелькнула короткая улыбка, он тут же сошел с возвышения, вскочил на коня и в окружении личной охраны вернулся в столицу.

В воротах дворца возбужденные янычары встретили его криками:

– Дары! Сделай нам дары!

Пажи, ехавшие в свите принца, запустили руки в сумки и стали швырять в янычаров пригоршнями драгоценностей. Это был смелый и щедрый жест. Командир янычаров Бали‑ага хлопнул Селима по плечу, как того требовала традиция, и спросил:

– Сможешь ли ты повести нас, сын Баязета? Намек был прозрачен. Свирепые янычары вот уже несколько лет томились без большого дела и жаждали битв и сражений.

– Я поведу вас, – твердо ответил Селим, – и скоро в ваших походных котелках будет греметь золото!

Те, кто находился рядом, рассмеялись, а остальным быстро передали слова султана. Скоро весь двор громыхнул ликующими криками.

– Долгая лета нашему султану Селиму! – крикнул кто‑то. Селим пришпорил коня и, рассекая строй солдат, поехал ко дворцу.

В первый год Селим не уезжал воевать. Необходимо было привести в порядок машину государственного управления, которая за время болезни Баязета изрядно разладилась, лично принять многочисленные делегации, желавшие принести дань новому султану и засвидетельствовать ему свое почтение.

Одна из таких делегаций прибыла из Багдада. Селиму было преподнесено сто рулонов парчовой ткани, сто позолоченных корзин с луковицами тюльпанов, сто совершенных розовых жемчужин, и, кроме того, халиф багдадский прислал свою четырнадцатилетнюю сестру.

Узнав заранее о том, каковы будут дары от халифа. Сайра предложила султану, чтобы он отдал девушку своему старшему сыну, Сулейману;

– Для тебя она будет всего лишь наложницей, мой господин, но, если ты отдашь се сыну, она однажды станет матерью будущего султана. Тем самым ты окажешь Багдаду большую честь. Нам понадобится дружба халифа, когда мы пойдем воевать против персидского шаха.

Поэтому в глазах Селима зажглись искры живого интереса – возможно, с примесью некоторого сожаления, – когда багдадский посланник помог выйти из усыпанных драгоценными камнями носилок изящной невысокой девушке. Отливавшие медом волосы, карие глаза, бархатные черные ресницы, кремового оттенка кожа… На ней был наряд из всевозможных оттенков розового: шаровары почти алые, а прозрачная вуаль, едва скрывавшая черты ее лица, отливала розово‑лиловым.

– Самая младшая и любимая сестра моего господина, о султан всего мира, Гюльбейяр – «весенняя роза».

– Мы признательны халифу за столь трогательное выражение его преданности нам, – ответил Селим. – Но я прожил уже немало зим и легко могу заморозить столь нежный бутон. Поэтому отдаю ее своему старшему сыну и наследнику принцу Сулейману. Как и прекрасная Гюльбейяр, он юн и только вступает в жизнь. Служи ему хорошо, красавица.

Сайра, сидевшая позади султанского трона за решетчатой ширмой, прыснула, увидев изумленное лицо Сулеймана. Между тем члены багдадской делегации, судя по всему, были весьма польщены решением султана.

– Ну? – проворчала рабыня и наперсница Сайры Мариан. – Довольны своими интригами?

– Еще как, – ответила Сайра. – Вчера я говорила с Гюльбейяр. Она мне очень понравилась, хорошая и мягкая девушка. Станет прекрасной кадиной моему сыну.

– Сулейман робок и легкоуправляем, миледи. Ему требуется сильная жена. Хотя, впрочем, с него будет достаточно и сильной матери.

– Не забывайся, – холодно проговорила Сайра.

– Я не забываюсь, миледи. Султан Селим, да благословит его Аллах, все же не вечен. Придет день, когда вы станете султанской валидэ. Мне кажется, вы уже примеряете на себя эту роль.

– Берегись, Мариан. Ты стала слишком болтлива и запросто можешь лишиться своего языка.

– Миледи, я просто хочу призвать вас к бдительности и осторожности. Вы бас‑кадина. Это очень высокий пост, который делает его обладателя хорошей мишенью. В гареме есть люди, которые не упустят случая опорочить вас.

Повернувшись к служанке, Сайра внимательно взглянула на нее:

– Что ты слышала?

– Ничего особенного, миледи. Так, болтовня в банях. В нашем гареме есть молоденькие гедиклис, которые всерьез надумали привлечь к себе внимание султана Селима, чего и не скрывают. Берегитесь, миледи. Дворец Лунного света, где у нашего господина было всего четыре женщины, остался в прошлом. А ведь он турок до мозга костей.

– Полагаю, будет нелишне кое‑кого подкупить, – задумчиво проговорила Сайра. – Ты же, Мариан, держи ухо востро и смотри в оба. Особенно в банях. А насчет гедиклис не беспокойся. Селим может укладывать их на свое ложе сотнями, но детей ему будут рожать только кадины.

Сайра имела веские основания для своей уверенности. Селим спал со многими девушками, но до сих пор ни одна из них не забеременела. Об этом позаботились его кадины. Когда одна из девственниц по имени Фериде стала гюздэ и получила на ночь вызов султана, жены вели себя просто образцово. Тепло поздравив девушку, они проводили ее в отведенные для нее небольшие покои, а когда ей подошло время отправиться к их господину, кадины сами искупали ее, помогли надеть традиционные серебристо‑синие ночные одежды и, пожелав удачи, отправили в покои султана на золоченых носилках. Они даже дали вконец смущенной девушке испить вишневого шербета, дабы успокоить ее нервы.

Кадины показали своим поведением пример того, как должны вести себя благородные турецкие женщины. Фериде стала икбал, и жены султана послали ей от своего имени небольшие подарки в виде драгоценностей и духов. С остальными гедиклис, которые заслуживали приглашения султана на ночь, кадины поступали так же. Лишь немногие рабы, из числа самых доверенных, знали о том, что, как только очередная девушка отправлялась на носилках в покои султана, все четверо собирались у Сайры и долго смеялись, устраивая нечто вроде праздника. Причина веселья была известна только Мариан.

Среди базарных торговок, которые допускались в султанский гарем, была некая Эстер Кира, еврейка, ставшая фавориткой у Сайры. Обычно купцы оставляли свои товары черным евнухам, которые показывали их в гареме, но женщины‑торговки допускались к кадинам непосредственно.

Эстер Кира и бас‑кадина познакомились вскоре после переезда семьи Селима в Константинополь. Симпатичная семнадцатилетняя еврейка обладала черными волосами, черными глазами, оливковой кожей и веселым нравом. Она отличалась исключительной честностью и всегда приносила самый лучший товар. Временами она выполняла специальные заказы Сайры.

Одним из таких заказов, сделанных в обстановке строжайшей секретности, стала трава, которая, согласно клятвенным заверениям Эстер, славилась своей надежностью как противозачаточное средство. До сих пор трава себя оправдывала, а в кошельке юной еврейки звенели золотые монеты – выражение благодарности от бас‑кадины султана.

Никто особенно не обращал внимания на странную бесплодность икбал Селима. Тем более что в 1513 году Фирузи‑кадина родила ему четырнадцатого ребенка, дочь Наксидиль – «образчик красоты». В октябре Зулейка произвела на свет дочь Махпикир – «луноликую». А в конце ноября у Сайры родился сын Карим.

Из всех детей бас‑кадины Карим больше всех походил на мать и, может быть, именно поэтому был дороже ее сердцу. Маленький Карим являлся копией Сайры. Кожа его отливала кельтской белизной, глазенки были зеленые, а волосы имели не золотисто‑каштановый оттенок, как у матери, а морковный.

– Он напоминает мне моего брата Адама, – со счастливым смехом произнесла как‑то бас‑кадииа. – Вылитый Лесли!

– Тем хуже для османского принца, – поддразнил жену Селим. Рождение Карима случилось как нельзя кстати. Султану очень нужно было отвлечься. Незадолго до этого в удаленном серале на Босфоре тихо скончался Баязет, и по империи вновь поползли злые слухи о Селиме. Поговаривали, что он убил отца. Не успел он оправиться от этой потери, как пришлось взглянуть в глаза новому несчастью: умерла госпожа Рефет, чувствовавшая в последнее время недомогание. Она скончалась тихо и мирно во сне.

Баязета хоронили с большими пышными почестями, а смерть госпожи Рефет оплакали тихо и без всякой помпы те, кто знал и любил ее. Больше всего ее кончина потрясла кадин султана Селима. Помимо Хаджи‑бея только она – мать, наперсница, милый друг – была их последней связующей нитью со счастливым прошлым. Им было больно думать о том, что теперь придется жить без нее. «Спасибо хоть, что она не страдала», – печально думала Сайра. За последние десять лет, проведенных во дворце Лунного света, у госпожи Рефет было несколько приступов, во время которых она задыхалась и после каждого из которых становилась все слабее. Перестройка гарема Баязета окончательно добила ее. В последние месяцы жизни она редко выходила из своих покоев, а если и покидала их, то только в носилках.

Сайра глубоко переживала смерть госпожи Рефет, потому что горячо любила эту женщину и восхищалась ею. Рефет была для нее примером самоотверженности, всю свою жизнь она посвятила служению племяннику Селиму и его семье. Их счастье всегда было ее счастьем, их боль – ее болью. Она ничего не просила для себя, но зато щедро раздавала свое тепло и любовь другим. Хорошо, что она умерла во сне без мучений.

В гареме носили по ней траур в течение нескольких месяцев, и кадины передали через слуг своему господину Селиму, что глаза их красны от слез и они не могут в таком виде показаться перед ним. Молодые гедиклис решили воспользоваться этой возможностью, чтобы привлечь к себе внимание султана.

К сожалению, в последнее время боль почти ни на минуту не отпускала Селима. Он и раньше‑то не отличался большой терпимостью, но болезнь резко отразилась на его характере, и он стал теперь не просто раздражителен, но и жесток.

Сначала не повезло молоденькой икбал, уроженке Прованса, по имени Пакизе, которую султан забил до смерти, когда она посмела появиться перед ним не в трауре, а в красно‑синих одеждах. Другой девушке отрубили два пальца на правой руке за то, что она играла на лютне мелодию, которая показалась султану неприлично веселой. Рождение Карима знаменовало официальное окончание траура, но и оно не смогло надолго отвлечь султана от мрачного настроения. Лекари только разводили руками и прописывали Селиму наркотики, но тот категорически отказывался принимать их.

Он сильно изменился. Груз ответственности за империю стал тяготить его. Он стал излишне вспыльчив и за малейшее нарушение закона карал жестоко, хотя и справедливо. Селим не мог простить персидскому шаху то, что тот помогал Ахмеду оружием и провизией, тем самым затягивая окончание гражданской войны в Турции.

Однажды янычары перевернули свои походные котелки и стали стучать в них. Въехав в самую гущу солдатской толпы на своем коне, султан спросил, в чем дело.

– Где золото, которое ты обещал нам в тот день, когда нацепил на себя меч славного Аюба? – крикнул молодой солдат.

Селим мрачно посмотрел на него. В первую секунду ему захотелось одним ударом сабли снести голову с плеч этого молокоcoca, но разум и чувство справедливости взяли в нем верх.

– Готовьтесь! – крикнул он. – Мы выступаем в поход через месяц!

Янычары шумными криками приветствовали это решение. Война! Да здравствует славная победоносная война!

Date: 2015-12-13; view: 331; Нарушение авторских прав