Глава 26. Голоса то появлялись, то пропадали

Голоса то появлялись, то пропадали. Смех, звучавший совсем рядом, перебивался тихими женскими причитаниями и плачем, сверлившим уши. Джейк попытался открыть глаза. Ощущение было такое, словно его огрели томагавком по голове. Морщась от тупой боли, он пытался вспомнить, что произошло.

Внезапно воспоминания обрушились на него водопадом ужаса, и он, судорожно дернувшись, открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на ближайшей к нему персоне. По щекам Риты катились слезы, блестевшие в свете фонаря крошечными бриллиантами.

– Как ты, Джейк? – с беспокойством осведомилась она. Он застонал и попытался сесть, перевернувшись сначала на бок и схватившись за спинку деревянной скамьи, куда его кто‑то положил.

– Плохо. Терпеть не могу, когда в меня стреляют, – пробурчал он, взглянув на дядю, стоявшего на другом конце комнаты. Глаза дона Луиса напоминали непрозрачные камешки. – Особенно когда стреляют свои.

– Неприятная ошибка, Диего, – заверил дон Луис с некоторым нетерпением. – В такой суматохе несложно послать пулю в друга. Но ты цел и невредим, если не считать ссадины на лбу.

– Будь эта ссадина чуть пониже, меня бы завтра хоронили.

Джейк неуклюже поднялся на ноги, пошатнулся, но сумел сохранить равновесие и, оглядевшись, спросил:

– Где Анжи?

Дрожащие губы и пепельное лицо Риты лучше всяких слов говорили о случившейся беде, и Джейк так свирепо надвинулся на дядю, что тот даже попятился.

– Клянусь Богом, если хоть волос упадет с ее головы, кое‑кто заплатит полной мерой! Где она?!

– Боюсь, исчезла. Диего, говори потише, ни к чему еще больше расстраивать ее мать. Сам видишь, что с ней творится. Разве можно спокойно слышать, что твоя дочь похищена?

Миньон полулежала в кресле. Несколько дам хлопотали вокруг нее, утешая и поднося воду. Бетт принесла чашку с успокоительным настоем и дрожащей рукой протянула госпоже.

– Выпейте, мадам, – всхлипнула она, – может, когда вы проснетесь, она уже вернется к нам.

Джейк шагнул было к двери, намереваясь выйти, но сильнейшее головокружение едва не свалило его с ног. Он едва успел схватиться за спинку стула и наградил дядю ледяным взглядом.

– Так где она, дядюшка?

– Но, Диего, ты позоришь меня своими намеками на тс что я знаю о судьбе прелестной доньи Анжелы. К чему мне причинять ей зло или что‑то замышлять против бедняжки Какая мне польза от такой гнусности?

– Тебе лучше знать.

– Диего, немедленно прекрати!

Дон Луис взмахнул рукой, и двое вооруженных до зубов объездчиков немедленно оказались рядом.

– Эти люди засвидетельствуют, что я отдал приказ защищать всех в этом доме. Они храбро сражались, чтобы от биться от нападавших.

– В таком случае, может, потрудишься объяснить, почему на стенах не были расставлены часовые? Ни одного человека»

– Отчего же, стражников у меня достаточно.

– Почему же они не предупредили о нападении? Вероятно, намеренно?

– Собака! – выругался один из наемников, наступая на Джейка, и остановился, только когда дон Луис поднял руку Черные глаза объездчика злобно сверкнули. – Ты у меня еще попомнишь, – прошипел он, и Джейк презрительно хмыкнул.

– Если я прежде не пошлю тебя в ад, – спокойно по обещал он, но возникший за спиной Джейка Логан предостерегающе положил руку на его плечо. Дождавшись, пока Джейк немного успокоится, Дейв подтолкнул его локтем и пробормотал:

– Выйди со мной. Свежий воздух приведет тебя в чувство И когда они оказались во дворе, безапелляционно заявил:

– Ты знаешь, кто за этим стоит.

– Да, – кивнул Джейк, но тут же скривился от остро) боли в висках. – Объясни, что тут было, пока я валялся без сознания.

– Когда в тебя выстрелили, я попытался сообразить, где ты был все это время и откуда пришел.

Подумал, что у тебя есть причины прятаться в обычном месте, как всегда, когда мы следим за доном Луисом. Дейв запнулся, и Джейк, морщась, признался:

– Понимаешь, мне эта идея показалась совсем неглупой. Дейв ухмыльнулся и продолжал так же тихо:

– Я и отправился туда, да только наткнулся на Темпа Уокера, лежавшего на дорожке со стрелой в груди. Повсюду были лужи крови. К счастью, он еще жив, так что может рассказать остальное, как только врач вытащит наконечник. Если, конечно, не умрет в ближайшие полчаса. Он успел шепнуть мне, что Анжи застрелила одного из нападавших,; но помочь ей Уокер ничем не мог. Похоже, они охотились именно за ней, потому что выждали, пока Уокер найдет девушку в беседке и поведет в дом. Джейк, судя по раскраске, стрела принадлежит команчам.

– Команчам? Весьма кстати. Даже слишком.

– Вот именно, слишком.

Дейв задумчиво почесал подбородок.

– Дон Луис рвал и метал и даже собрал людей, чтобы пуститься в погоню за команчами. Старается развязать полномасштабную войну.

– И вполне может добиться своего, хотя скоро горько пожалеет о содеянном. Слушай, Дейв, я еду за ней. Если Анжи у команчей, в чем я сомневаюсь, они добровольно выдадут девчонку; если же ее там нет, пойду по следу настоящих похитителей.

– Уверен, что не хочешь взять меня с собой?

Джейк покачал головой, но неосторожное движение послало в виски новую волну кинжально‑острой боли.

– Нет. Один я быстрее подберусь к ним.

– Да, я совсем забыл, что ты жил с команчами.

– Это было давно, но думаю, они и до сих пор доверяют мне настолько, что расскажут все, о чем ни спрошу. Позаботишься, чтобы дамы благополучно добрались до ранчо? И постарайся глаз не спускать с матери Анжи. Вряд ли она сама устроила похищение дочери и, уж конечно, не желала такого ужаса, но, думаю, знает больше, чем говорит. Сообщи Паттерсону.

Уже через час Джейк скакал прочь от ранчо «Де Тезон». Тезон по‑испански – «упрямый, упорный». Подходящее название, ибо семейство Ривера за двести лет не уступило добровольно ни пяди земли. Может, он несправедлив к дяде? В конце концов, дон Луис только следует древней фамильной традиции и готов любым, даже нечестным, способом удержать свои владения.

Все улики указывали на то, что именно он продает оружие беглым индейцам, чтобы поддерживать пламя войны, и без того пылающее высоко, и тем самым отпугивать новых поселенцев. Он жаждал захватить все: земли, воду, рудники, чтобы получить полный контроль над территорией Нью‑Мексико.

Если Анжи Линдси принесли в жертву алчному желанию дяди прибрать к рукам ее ранчо и тем самым заполучить больше денег и могущества, Джейк найдет способ отнять у него все.

Но сейчас самое важное – отыскать Анжи, прежде чем похитители причинят ей непоправимый вред. Вероятно, ее не убьют, но есть вещи куда хуже смерти. Намного хуже. Всем известно, какова участь белых женщин, захваченных индейцами.

– Неужели они будут скакать всю ночь? – прошептала Анжи потрескавшимися губами. Она и ждала, и боялась этого. Пока с ней ничего особенного не случилось, поскольку остановки были немногочисленными и короткими: ее отпускали одну за кусты, наспех поили водой, пахнувшей кожаным мехом, где она, должно быть, хранилась, протягивали кусок жесткого вяленого мяса – и снова в путь.

Похитителей было шестеро. Лошади шли ровным галопом, не сбавляя шага. Куда ее везут? И, о Господи, сможет ли кто‑нибудь потом отыскать ее?

В горах было холодно, и девушка дрожала в своем влажном платье, промокшем насквозь при переправах через мелкие речки. Изнемогая от страха, она не протестовала, когда ей связали руки спереди и посадили на лошадь, зато старалась не опускать голову и замечать хоть какие‑то ориентиры, особенно когда встало солнце и тьма сменилась первым Сероватым светом. К сожалению, пейзаж оставался на редкость однообразным: скалы, громадные валуны, искривленные деревья, похожие на горбатых карликов, скорчившихся в грязи. Ужас стискивал сердце мохнатыми лапами.

Одним из всадников был мужчина, которого она ранила. Он держался поблизости и время от времени, показывая на нее, что‑то рычал на незнакомом языке. Девушка невольно съежилась, но державший ее индеец грубо бросил несколько фраз. Окинув Анжи свирепым взглядом, раненый ударил пятками по бокам лошади И, к облегчению девушки, отъехал.

Когда же она начала трястись в ознобе, человек, на чьей лошади она ехала, презрительно сплюнул, явно ее осуждая.

– В таком случае найди мне одеяло! – вспылила девушка, хотя была уверена, что он не понял ни единого слова. Но воин, к ее удивлению, сунул руку за спину и вытащил грубое одеяло, которое и набросил на спину Анжи. Она с благодарностью приняла нежданный дар и попыталась завернуться в него, неуклюже действуя стянутыми руками.

Дорога вновь пошла вниз, и лошади стали спотыкаться на камнях. Стало еще светлее. По обе стороны горной тропы тянулись сплошные гребни скал, и кони пошли медленнее. Анжи напрягала память, пытаясь запомнить, по какому пути они едут, но тут же поняла тщетность своих усилий, особенно когда за очередным перевалом раскинулся точно такой же горный пейзаж.

Интересно, как они ухитряются не заблудиться среди такой невыразительной, без малейших примет, местности? Однако индейцы с мрачной решимостью продвигались вперед, понукая измученных коней, бредущих по почти невидимым; тропинкам, где и собака бы прошла с трудом, – тропинкам,; высеченным в крутых скалах, зачастую возвышавшихся на краю глубоких каньонов. Что ждет ее в конце путешествия? Анжи боялась даже подумать об этом.

Казалось поистине невероятным, что участники налета сумели пробраться через высокие стены ограды и украсть ее. Недаром, по‑видимому, Джейк предупреждал, что она и сестра в опасности.

«Вы наследницы Джона Линдси, и если обе исчезнете или умрете, земля достанется любому, у кого больше денег или наемников».

Господи, как он был прав. Несомненно, ее похитили не просто так, не случайно, хотя вряд ли команчей интересуют ее земли. Разве что их наняли…

Анжи с ужасающей ясностью поняла все, что Джейк хотел ей сказать. Ей суждено стать жертвой не столько обстоятельств, сколько чужой алчности и жажды власти. Но как ее ни страшила эта мысль, все же существовала некоторая надежда на то, что она сумеет остаться живой. Если ее похитили, чтобы лишить прав на ранчо, можно всегда предложить его в обмен на жизнь. Проще простого. Она пойдет на все, чтобы спасти себя и родных.

Немного воодушевившись, Анжи продолжала терпеть бесконечное путешествие. И когда индейцы остановились на ночь в узком каньоне, уже успела придумать, что сказать. Это последний, самый рискованный шанс, но все еще может обойтись, ибо, желай они прикончить ее, не тащили бы в такую даль.

Ее бесцеремонно стащили с седла, но затекшие ноги подломились, и она с позором растянулась на земле. Кто‑то из мужчин рассмеялся, но тот, с кем она ехала, вновь рывком поднял ее, как нашкодившего щенка, и Анжи прикусила губу, чтобы не выпалить что‑нибудь опрометчивое. Индеец подтолкнул ее вперед, не грубо, а равнодушно, словно отбившуюся от стада корову, и посадил на одеяло, разостланное прямо на камнях.

Индейцы стали переговариваться между собой, время от времени оценивающе поглядывая на Анжи. Девушку трясло от ужаса. Неужели она ошиблась и с ней попросту расправятся? Окаменев от безнадежности, она старалась не дышать. Связанные руки были прикрыты лохмотьями разорванной юбки, свисавшими едва не до земли; терновые шипы до крови исполосовали голые ноги, и каждая частичка тела надсадно ныла. Волосы свисали беспорядочными прядями: гребень где‑то потерялся, а мантилья осталась в беседке.

Она подумала о Джейке и помолилась о том. чтобы он остался жив и отправился ее искать. А Темп? Что с ним? О, мама, должно быть, вне себя от тревоги за нее! Хоть бы Бетт догадалась сварить ей сонное снадобье!

Несмотря на все разногласия, Анжи знала, что мать глубоко любит ее. Ее любовь словно обоюдоострый меч – ранящая и целительная одновременно.

Но Анжи тут же с неприятным чувством вспомнила, что Джейк предупреждал ее насчет матери. Нет, этого быть не может! Мама никогда не сделает ей дурного, хотя… хотя Анжи знала мать достаточно хорошо, чтобы убедиться: она готова почти на все, лишь бы добиться того, что считала правильным и истинным. Разве не она пыталась убедить Джейка запугать Анжи и заставить отказаться от приезда сюда? Неприятный осадок до сих пор отравлял горечью душу Анжи, несмотря на то что мать в конце концов оказалась права. Ее глупенькая недоверчивая дочь пребывала в смертельной опасности, и Бог знает, останется ли жива к следующему дню.

Анжи попыталась незаметно развести руки, чтобы хоть немного растянуть сыромятные ремни, и ей это удалось. По крайней мере теперь путы не так отчаянно сдавливали онемевшие запястья.

Но тут ее внимание привлекли громкие голоса. Опасливо вскинув голову, она увидела, что двое затянутых в кожу мужчин затеяли громкую ссору. Душа Анжи ушла в пятки: кажется, именно она стала причиной спора, недаром раненый то и дело тычет рукой в ее сторону! Предплечье индейца было наспех замотано тряпкой. И хотя рана, очевидно, была легкой, он то и дело бросал на нее мрачные, свирепые взгляды, от которых та невольно сжималась.

Анжи с бешено заколотившимся сердцем наблюдала за мужчинами. Наконец тот, на чьей лошади она ехала, покачал головой и, пожав плечами, сел на корточки у невысокого огня. Правда, он посмотрел на нее, но тут же отвел глаза и отвернулся, и девушка с внезапной ясностью поняла: в чем бы ни заключались их раздоры, он уступил. Сдался. Значит, дело в ней? Вероятно, поскольку раненый индеец подступил ближе. В темных безжалостных зрачках светилось злобное удовлетворение. Он бросил несколько слов, и девушка вздрогнула. Хоть истинного смысла она не поняла, но намерения его достаточно ясны.

Но тут мужчина отвернулся и тоже пошел к костру, словно забыв о девушке. Кожаный мешок пошел по кругу, и, опустошив его, индейцы стали разговорчивее и шумливее.

Измученная, запуганная девушка тем не менее продолжала тянуть и дергать путы, надеясь освободиться. Если она сбежит, то скорее всего погибнет в этих диких горах, но даже эта судьба казалась более приемлемой, чем та, которую они уготовили для нее.

Но прежде чем она сумела добиться своего, мужчина, которого она ранила, поднялся и направился к ней, растягивая губы в дьявольской ухмылке. Он выхватил нож, и Анжела сжалась, но индеец одним махом перерезал ремни и, вцепившись в ее волосы, поставил на ноги. Потом, не обращая внимания на гневные вопли, потащил к огню, сказав что‑то своим товарищам. Те дружно засмеялись. Один принялся подкидывать дрова в огонь. Оранжевые языки взметнулись к небу.

Анжи, задыхаясь и плача, безуспешно пыталась вырваться.

– Послушайте, – дрожащим голосом обратилась она к тому, кто привез ее сюда, – вы ведь говорите по‑английски? Я точно знаю! Вы поняли, когда я попросила одеяло, так что и сейчас поймете. Если все дело в земле, которую оставил мне отец, я подпишу все, что потребуете, только отпустите меня.

Мужчина бесстрастно смотрел на нее, словно не слыша. только рот едва заметно дернулся. Наконец он медленно покачал головой, отвернулся, и Анжи с трудом сдержала слезы. Значит, все зря?

Но она не сдастся так просто!

Девушка гордо выпрямилась, не обращая внимания на хищно вцепившиеся в нее руки, и громко отчеканила:

– Только трусы способны так обращаться с безоружны ми женщинами. Если собираетесь убить меня, дайте по край ней мере оружие, чтобы и у меня был шанс. Или так боитесь женщины, что не смеете рискнуть своей жизнью?

Забыв о привычной сдержанности, мужчины с удивлением уставились на Анжи, а державший ее мужчина хрипло расхохотался.

– Ты глупа, если воображаешь, что мы позволим тебе выстрелить еще раз! И без того едва не прикончила меня, – прорычал он.

– Поэтому теперь ты струсил? Неудивительно, что вы прячетесь в горах, как жалкие трусы!

Проворчав что‑то на своем языке, он беспощадно дернул Анжи за волосы, заставляя обернуться, и та проглотила крик боли.

– Мы не убьем тебя, – пообещал он, – просто повеселимся, что скажешь? Как ты веселилась в маленьком домике.

Охваченная ужасом и паникой, Анжи, однако, думала только о том, что они подсматривали за ней и Джейком, но по какой‑то причине не напали сразу. Господи, она не вынесет, если они прикоснутся к ней; сама мысль о ласках этих мужчин, похотливо пялившихся на нее, тошнотворна и омерзительна!

Он толкнул ее в спину так, что она упала на четвереньки, и снова захихикал, когда Анжи попыталась уползти. Комья глины и камешки царапали ладони, но она продолжала пятиться, пока он снова не поднял ее за волосы и стал дергать с такой силой, что на глазах выступили слезы.

Послышался отвратительный треск рвущейся ткани, и обнажившуюся спину обдало ледяным ветерком. Лохмотья кружева полетели в воздух, и хотя она отчаянно отбивалась, брыкаясь и вопя, двое индейцев схватили ее за руки, а мучитель продолжал срывать с нее одежду. Анжи, полыхая от стыда, боролась из последних сил, но вскоре белая сорочка, последний оплот скромности, оказалась на земле. Девушка затрепетала, оставшись обнаженной под пристальными взглядами. Шершавые пальцы гладили ее вздрагивающую плоть, щипали соски, ныряли между ног, и Анжи снова попробовала отбиваться ногами. Но они грубо раздвинули ее бедра и в четыре руки подняли в воздух. Она билась, выгибалась, а пламя освещало эту чудовищную сцену, бросая яркие отблески на раскрашенные лица и бронзовые тела, словно в ожившем наяву кошмарном сне.

Грубый смех звенел в воздухе, черные глаза сладострастно блестели. Мужчины с растущим возбуждением продолжали исследовать ее извивающееся тело. Кто‑то дернул ее за кустик рыжих завитков внизу живота, и индейцы окончательно развеселились. Боже, уж лучше умереть, чем подвергаться такому унижению!

Каким‑то образом ей удалось вырвать руку и вцепиться ногтями в щеку похитителя, пропахав кровавые борозды. Раздался вопль боли, сопровождаемый диким воем злобы и возмущения.

На голову опустился тяжелый кулак, и из глаз посыпались искры. Ее почти бросили на землю. Двое держали руки над головой, двое навалились на ноги. Раненый встал на колени между ее разверстыми бедрами. И когда зрение наконец прояснилось, Анжи с удушливым отчаянием увидела, что он с гнусным удовлетворением смотрит на ее непристойно выставленное напоказ тело.

– Ну что, зря старалась? Сама видишь, что тебе не сладить с нами! Теперь заплатишь за то, что стреляла в меня, так?

Она с отвращением сжалась, когда он снова коснулся ее грудей, щипая соски так жестоко, что Анжи кусала губы, стараясь удержаться от криков. Когда она сжалась, он снова рассмеялся и бесцеремонно сунул руку между ее ног и стал с унизительной наглостью ощупывать каждую складку.

Грубое вторжение заставило ее выгнуться. Паника нарастала, страх и стыд превратились в пытку предчувствия чего‑то еще более ужасного. Но он продолжал терзать ее, словно зная, как ей противно терпеть его прикосновения и громкие насмешливые восклицания.

Наконец он отодвинулся и принялся сосредоточенно возиться с веревкой, придерживающей у пояса набедренную повязку. Потом что‑то бросил остальным, и те силой поставили девушку на четвереньки, продолжая придерживать, поскольку она не потеряла надежды освободиться.

Волосы ее волочились по земле, острые камешки впивались в груди. Эта поза была еще более оскорбительной, потому что она не могла видеть лица похитителей. Но тут ее снова подняли и раздвинули бедра еще шире. Один из тех, кто держал ее за руки, схватил и сжал ее грудь и пробормотал что‑то одобрительное, продолжая играть с соском в чудовищно‑непристойной пародии на любовную игру, и Анжи застонала.

Второй сжал другую грудь. Кто‑то дернул ее за волосы так, что шея болезненно выгнулась. О нет, значит, индейцы все‑таки хотят, чтобы она наблюдала за ними, сознавала, что они с ней делают, видела их лица, когда они по очереди станут ее насиловать.

Девушка сквозь слезы боли и отчаяния смотрела, как человек, до сих пор остававшийся в стороне, приближается к ней. Несмотря на внешнюю невозмутимость, глаза жарко горели, и она поняла, что он намеревается участвовать во всех мерзостях. Он остановился перед ней, перебросился замечанием с товарищами и принялся расстегивать штаны.

– Не думала, что и вы такое же животное, – пробормотала она сухими, растрескавшимися губами.

Его рука замерла на пуговицах. Что‑то вроде раскаяния отразилось на лице, но надежды Анжи испарились, когда он пробормотал:

– Не в моих силах спасти тебя.

– Но вы могли бы, если бы захотели.

– Нет. Ты останешься жить. Разве этого недостаточно?

– А если бы такое сделали с вашей матерью или сестрой? Для вас было бы достаточно, что они живы?

Он заколебался, но один из мужчин что‑то резко бросил и снова запустил пальцы в ее лоно.

– Не слушайте его, – изнемогая, попросила она, но он покачал головой. И Анжи поняла: спасения нет.

Ее опозорят, изнасилуют, загрязнят, и она не сумеет их остановить. Чужие пальцы вновь неумолимо раскрывали ее бедра. Анжи крепко зажмурилась и выплеснула в громком крике свой ужас и страдания. Жалобный вопль, похожий на вой койота, наполнил воздух душераздирающей тоской.

Date: 2015-12-13; view: 278; Нарушение авторских прав