Венеция 5 page

В левом нижнем углу экрана появились диалоговое окно и значок, извещавший, что «Страж» отправляет сообщение.

с: рад, что ты смел выбраться, ПРЯТЕЛЬ

с: ак рас на преставление… все вживую, все по-настоящему с: оставайся и насладись реальностью

«Кто вы?» — хотел я напечатать, но окна для ответа не имелось. Разговор был односторонним.

Тесно сплетенные, в зеркале над раковиной они казались одним человеком. Чтобы не так качало, Страж расставил ноги и плечами уперся в верхнюю полку. Сам могла пошевелиться только вместе с ним. Почти на фут выше, он крепко прижимал ее к себе: одной рукой обхватил за шею, а другой поперек груди, пришпилив ее руки к бокам. Когда он говорил (этот хриплый переливчатый шепот она впервые услышала во Флоренции), Сам чувствовала, как напрягается и опадает его диафрагма. Они стояли лицом к открытой двери уборной; Страж говорил в микрофон, и его слова с небольшой задержкой появлялись на экране ноутбука.

Казалось, он весь поглощен своим делом и не замечает жертву.

Ужас парализовал мысли, но Сам понимала: надо привлечь чье-то внимание. Чтобы не беспокоить среди ночи, стюард уже забрал паспорта, но сказал, что его всегда можно вызвать звонком.

Она старалась вспомнить, где находится звонок, — кажется, в изголовье койки, рядом с выключателем. Нужно знать точно. А то получится как с дверной ручкой, когда мешало шелковое платье, подаренное Джимми… О господи…

От задушенного рыдания подкатила рвота. Наверное, Страж его убил. Рвота наполнила рот, замкнутый клейкой лентой. Боясь захлебнуться, Сам сглотнула и судорожно задышала носом.

Хватка на ее горле чуть разжалась и вновь окрепла.

Дыхание почти нормализовалось. Закипали слезы, но Сам боялась плакать — потечет из носа, и не сможешь дышать. У Джимми не было ни малейшего шанса. Он видел в людях только хорошее. Зачем она его втянула? Борясь со слезами, Сам ощутила волну злости. Чтоб этот хренов мудак угрохал ее? Черта с два! Она выберется из передряги во что бы то ни стало!

Поезд вот-вот прибудет в Линц. Надо продержаться совсем чуть-чуть.

— Кавычки открыть: представь, запятая… — Страж говорил бесстрастно и монотонно. — … мои руки тире это твои руки, запятая, и вот я ее раздеваю, запятая, расстегиваю лифчик, с новой строки, выпускаю огромные шаловливые буфера, запятая, с новой строки, сдергиваю с ляжек трусики, точка, точка, точка, ого, запятая, какая она горячая, восклицательный знак, кавычки закрыть.

Он помолчал и цыкнул зубом.

Сбившиеся очки висели на ухе, но Сам кое-как видела искаженный текст, появлявшийся на экране ноутбука. Она догадалась, что Страж использует программу с речевым вводом, но не понимала, зачем и для кого записывается эта ахинея и чем все это кончится.

Страж откашлялся и так же бесцветно продолжил:

— Кавычки открыть: наклоняюсь к грудям, запятая, покусываю соски, с новой строки, м-м-м-м-м, запятая, приседаю, запятая, вжимаюсь лицом во влажную шахту, с новой строки, вдыхаю мускусный аромат, с новой строки, о боже, точка, точка, точка, не знаю, запятая, долго ли выдержу, абзац, кавычки закрыть. С заглавной: уже встал, запятая, дружок, вопросительный знак, кавычки закрыть.

«Может, это прелюдия к изнасилованию? — подумала Сам. — По крайней мере выиграю время». Она замерла в ожидании кошмара, но затем поняла, что ничего не произойдет. Похотливый текст не совпадал с поведением мучителя. Он ее не лапал. Не возбудился. Только наговаривал текст.

Есть хоть какая-то надежда или надо готовиться к худшему?

— Не слушай! — сказал Страж.

Когда он снова заговорил над ее ухом, на экране слова не появились.

— Ты не послушала меня, Сам. — Страж впервые обратился к ней. — Я ценю твое желание помочь торжеству справедливости. Но все не так, как выглядит. Я ведь говорил, чтобы ты не ворошила прошлое. А ты не послушала.

Сам замычала и дернула головой к полке, где лежал ее ноутбук.

Страж наблюдал за ней в зеркало.

— Знаю, милая, знаю, что ты хочешь сказать. За последние дни мы сблизились, правда? Стали почти друзьями. Поверь, я бы очень хотел взять эту сволочную штуку и уйти, но мы уже слишком далеко зашли, обратной дороги нет.

Конец фразы прозвучал вопросом.

Сам яростно замотала головой и вновь промычала, умоляя снять кляп. Страж и бровью не повел. Опять завибрировал мобильник; Сам боялась, что мучитель тоже его почувствует.

— Открою маленький секрет, Сам… Я вправду ее любил. Ты удивлена? А ты хоть знаешь, каково это — любить? Спасибо ее папаше, что свел нас. Но я верю, что мы всегда были предназначены друг другу.

Входя в поворот, поезд накренился; обоих сильно качнуло, когда машинист притормозил, а потом вдруг добавил ходу. Чтобы устоять, Страж ухватился за полку и на секунду выпустил руки Сам. Этого хватило, чтобы достать телефон и нажать кнопку ответа.

Она успела поднести аппарат к залепленному рту, но Страж его выбил, и последняя связь с миром полетела на пол.

Сам закричала. В голове крик звучал пронзительным стоном. Господи, молила она, пожалуйста, пусть кто-нибудь меня услышит!

Обтянутый латексом кулак врезался в ее лицо.

Сам боком упала на койку. Слетели очки, из носа хлынула кровь. Страж ухватил ее за волосы и рывком вздернул на ноги.

Она пыталась ударить его коленкой в промежность, била каблуком по ступне и царапала руки, сомкнувшиеся на ее горле. Убийца даже не поморщился и только глубже вдавливал большие пальцы в мягкую ямку в основании шеи. Заклиная о пощаде, ее безумный взгляд метнулся к его лицу, но встретил лишь синие квадратики экрана, отражавшегося в стеклах очков. В них мигали крохотные курсоры.

Страж вновь заговорил в микрофон:

— Слушай…

Я не мог усидеть на месте и метался по номеру, чувствуя, как бухает сердце. Гудки шли, но Сам не отвечала. Была надежда, что она вернулась в ресторан пропустить рюмочку на сон грядущий, оставив мобильник в купе.

Я не спускал глаз с экрана.

Где же раут, на который меня пригласили? Я не понимал, чего ждать. «Вживую» ничего не было. Ясно, что показом руководит Страж, но все говорило о том, что это запись. Да бог-то с ним — меня тревожила Сам.

Корявая похабщина выглядела рассылкой с порносайта и почти не задевала внимания. Неприятно кольнул фамильярный вкрадчивый тон — «мои руки — твои руки», — с каким Страж обращался к зрителям (я полагал, были и другие приглашенные).

Мне в голову не приходило, что он говорит через компьютер, иначе я бы раньше догадался о том, что происходит. Казалось, дурацкие описки в титрах сделаны нарочно, дабы театр теней в верхнем окне выглядел подлинным и сиюминутным.

Силуэты в окне совокуплялись уже вполне откровенно, чтобы вызывать у публики озноб виртуального соглядатайства. Комментарий к экранному действу превратился в диалог, и возникло неотвязное чувство, что вот-вот произойдет нечто гадкое.

к: о боже мой к: я уже почти с: раздвигаю губы… касаюсь розовой жемчужинки… это словно трепет крыльев к: о боже к: сейчас КОНЧУ… порхает бабочка с: повернись, я сверху к: ну же… СДЕЛАЙ ЭТО

с: суккккккккккккккккка драная, засажу тебе вместе с яйцами… воткну под корень… искусаю твои буфера, шею, ухо… как бешеный лис к: о боже… еще… еще с: мои руки обхватывают твое горло с: тебе… хорошо, потаскуха?

к: о боже… да… да с: она РАСПАЛЕНА… глаза зажмурены, алый рот распахнут, ноздри трепещут… она не догадывается, что сейчас произойдет с: чувствуешь, мои руки сжимают твое горло…

Я отскочил от стола, вслушиваясь в слабый, искаженный помехами сигнал телефона. Отвечай же, молил я, не отрывая глаз от экрана.

Гудки прервались, я нажал кнопку повтора.

Потом тяжело опустился в кресло и закурил. Я старался уверить себя, что все это понарошку — фантазия, игра воображения. Однако текст сильно превосходил сравнительно невинные действия пары в окне. Титры на экране вызывали все большее омерзение, и я вдруг с ужасом понял: они передают то, что происходит сейчас, вживую, на моих глазах.

Они превращали меня в соучастника действия.

Телефон Сам вновь отозвался гудками.

Ну же, ответь, вслух просил я, ты должна ответить.

с: хочу видеть твое лицо, повернись ко мне с: не смей отворачиваться… смотри на меня, сука к: что ты делаешь… не надо… мне больно!

с: мяхкая белая шея, ммммм, ох ты, буто лебединая… она и впрямь пре лесть… чу ешь ее страах? на, отведай его…

с: сжимаю твое горло… смотр в глаза к: прошу, хватит… я не могу дышать с: небесные врата… отворены… отведай… слов в железной шелухе к: НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА… БОЖЕ! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ… НЕ НАДО

Телефон Сам ответил.

Сквозь шум поезда я расслышал глухие звуки борьбы, перемежаемые задавленным скулящим визгом, от которого бросало в дрожь. Я опоздал.

Резкий удар, затем шорох и отвратительный булькающий звук, похожий на хлюпанье стоматологического слюноотсоса. Потом все стихло.

Он ее душил, душил насмерть.

Я заорал в телефон… Не помню, что я кричал, не знаю, слышал ли кто меня. Казалось, нечто драгоценное выскальзывает из рук, а я не могу ничего сделать, чтобы не дать ему упасть и разбиться на тысячу кусков.

Связь прервалась, а я все вопил. Помню, я подумал: вот так, наверное, это было с Софи.

Зазвонил гостиничный телефон. Не представляясь, Морелли сообщил, что австрийские полицейские встретят поезд, через две минуты прибывающий в Линц. Я уже знал, что их ждет, но ничего не сказал.

Еще надеялся: вдруг поспеют вовремя.

В глазах мутилось, Сам теряла сознание. Казалось, поезд притормаживает. Городские огни за окном вспыхивали все реже, словно тоже останавливались, подъезжая к станции.

Потом они исчезли, и медленно сгустился мрак.

В последний миг возникла яркая объемная картинка из детства: ей семь лет, она на солнечной веранде их летнего дома на озере Мичиган… рядом мама и папа… на плече устроился мистер Синяя Птица… все хорошо…

Несомненно, это мгновенье наивысшей свободы.

На экране женщина нежно поцеловала любовника и отошла от окна. Перегнувшись через подоконник, мужчина посмотрел в ночное небо, словно любуясь звездами, правдоподобно зевнул и закрыл ставни. Раут закончился.

Через секунду свет в спальне погас.

Вновь тихо заиграло смолкшее пианино, аккомпанируя женскому голосу, который на немецком пел «Колыбельную» Брамса: Guten Abend, Gute Nacht.[61]

Распахнулась парадная дверь темного дома.

Я дважды по ней щелкнул и тотчас оказался в гостиной из альбома Софи, где два кресла стоят перед маленьким телевизором. Сейчас вместо сцены из «Завтрака у Тиффани» на экране ожил интерьер купе.

Меня заворожила дерганая зернистая картинка, в которой то и дело пропадал фокус — камера панорамировала с верхней полки на нижнюю. Затем под навязчивые звуки второй части колыбельной она медленно отъехала и показала распростертое на полу тело Сам.

Она была одета, голова ее завалилась на плечо, обнаженная рука тянулась к мобильнику, который в нескольких дюймах лежал под лесенкой.

Morgen frith, wenn Gott will, wirst du meder geweckt.

В этом слышалась намеренная издевка. «Утром ты вновь проснешься, если того пожелает Господь…» — пел ангельский голос; он то взлетал, то снижался, а камера наехала на остекленевший глаз и вывалившийся язык, затем опустилась к темному пятну на юбке. Я отвернулся.

Только сейчас я заметил, что перед телевизором кто-то сидит.

Света от мерцающего телеэкрана хватило, чтобы увидеть: одно кресло занято. Были видны лишь затылок человека и его рука на подлокотнике. Мне стало дурно, когда я вдруг понял: это я наслаждаюсь представлением.

Курсор не давал приблизиться к креслу. Будто насмотревшись, «Эд Листер» пультом выключил телевизор.

Экран ноутбука погас.

Протяжно вздыхая тормозами, ночной экспресс втягивался на станцию, и Страж в последний раз окинул взглядом купе. Он уже все прибрал: мобильник и туфли Сам (каблук одной оцарапал ему голень) вместе со своим ноутбуком и наушниками затолкал в рюкзак, а труп оттащил в уборную. Пришлось взгромоздить его на тело Линды — иначе не закрывалась дверь.

Он взял ее ноутбук. На решение оставались секунды.

Можно проскользнуть в коридор, вернуться в свой вагон и сойти с поезда вместе с другими пассажирами. Риск в том, что кто-нибудь может увидеть его в коридоре, а на платформе есть камеры наблюдения…

Второй вариант — уйти через окно. Верхняя фрамуга открывается внутрь, образуя щель в одиннадцать дюймов. Узковато, но пролезть можно. Он уже прикинул. Экспресс подходит к перрону правой стороной, окна вагонов смотрят на пути. Есть опасность что-нибудь сломать или вывихнуть — до земли добрых двенадцать футов.

Но имеется веревка. Еще бы выкинуть из башки сволочную мелодию.

Страж выбрал окно.

Он не понимал, что другие находят в музыке. Колыбельная вызвала неукротимую злость… Бледно-зеленые иголки пунктиром пронизывали синий стеклянный валик, крутившийся в голове. Музыка с ним что-то творила — даже приятнейшие мелодии разбивали мозг на зазубренные куски, ослепительно-белые или красные. От пищи любви тянуло блевать.

Но он знал как… Да уж, он умел воздействовать на публику через звуковой ряд. Страж улыбнулся, натягивая кожаные перчатки поверх резиновых. Сейчас некогда об этом думать.

Заклинив под окном лесенку, он привязал к средней перекладине конец полудюймовой нейлоновой веревки, на которой спустил в окно рюкзак и сумку с ноутбуком. Затем влез на столик и с ловкостью акробата головой вперед просунулся в оконную щель.

Ночной воздух на вкус был желтым.

Страж протащил себя по веревке и, когда ноги коснулись края окна, выполнил четкий переворот через голову. Но это было еще не все.

Не спускаясь на землю, он вновь подтянулся вверх, вцепился в оконную раму и развязал узел на перекладине: веревка скользнула на рельсы, лесенка свалилась в купе. Еще секунду Страж висел на окне, свободной рукой пытаясь прикрыть фрамугу, но тут в дверь купе постучали.

— Polizei. Machen Sie bitte auf[62]— послышался женский голос.

Страж разжал руку и грохнулся на пути. Видать, подсуетился Эд Листер, его денежки всех делают сговорчивыми. Вовремя он свалил.

Приземляясь, Страж неловко подвернул на шпале лодыжку. Левую ногу прострелило болью; ничего, ступать можно. Значит, не сломал и не вывихнул. Страж схватил поклажу в охапку и, пригнувшись, быстро захромал вдоль состава.

Впереди серебристую ленту путей окружали дома. Стало неожиданностью, что вокзал так близко к центру города. Укромная темнота расстилалась за головными вагонами.

До нее слишком далеко, открыто не пройдешь.

Страж нырнул под вагонную сцепку — глянуть, что там, с другой стороны состава. В тридцати — сорока ярдах справа виднелся конец платформы, а прямо на темных запасных путях стоял товарняк.

Из спального вагона донесся шум, низкий мужской голос по-немецки выкрикивал команды — наверное, обнаружили трупы. Значит, скоро пустят по следу собак. Пока он прикидывал шансы незаметно пробраться на запасные пути, сирены и мигалки возвестили о прибытии подкрепления.

Страж посмотрел на часы. Из поезда он связался с таксопарком «Вили-путешественник», который нашел в интернете, и заказал машину. Через пятнадцать минут она будет ждать его на Клостерштрассе. Если не подведет лодыжка, можно успеть.

В глаза ударил слепящий луч прожектора. Возникла мысль о полицейской облаве, но это был поезд, приближавшийся с южной стороны вокзала.

Страж выбрался из-под вагона. Боль в ноге стала сильнее — адреналиновая поддержка закончилась. Доверив чутью определить путь, по которому шел поезд, а также рассчитать его скорость и удаление, Страж выскочил из тени состава.

Кто-то закричал, когда он метнулся в буфер теплого воздуха перед локомотивом, ощутив дрожь сияющего рельса и накатывающую волну чудовищного грохота.

Упав в объятья ночи и раз-другой перевернувшись, он понял, что может поздравить себя с благополучным прибытием, ибо лежит на спине и смотрит в бездонное иссиня-черное небо. Длинный товарняк еще грохотал, позволяя найти убежище. В темноте сияли отвратительно пухлые мордашки редких звезд, наблюдавших, как Страж тяжело встает и хромает к пустынной платформе.

Оставалось найти спокойное местечко и разобраться с ноутбуком почившей Сам. Завладев компьютером, он обрубил все концы. Эд Листер торчит в Париже. Страж покачал головой, усмехнувшись наглости этого парня:… всю жизнь я ждал тебя. Что-то знакомое. Уж он присмотрит, чтобы на сей раз Приблуда не вышел сухим из воды.

Имя и адрес нью-йоркской девицы уже известны.