Глава 3. Отделение федеральной защиты находится в центре города, в здании суда

Отделение федеральной защиты находится в центре города, в здании суда. Мне всегда нравилось бывать в тамошних залах – большие, обшитые деревом комнаты создавали торжественную обстановку, которая хорошо сочеталась с важностью проходящих там процессов. Кабинеты адвокатов, напротив, выглядели типичными образчиками отвратительных дешевых помещений с выцветшим ковровым покрытием и чересчур яркими лампами дневного света. Этот примитивизм обычно не помогал мне убедить клиентов, что нанятый ими юрист компетентен и надежен. Адвокаты по уголовным делам, как и весь остальной мир, действовали по принципу «за что заплатил, то и получаешь». Поскольку нищим не надо платить федеральному защитнику, они получают ровно столько, на сколько раскошелились. Бесконечные бои по убеждению наркодилеров и грабителей в том, что я для них достаточно хороша, внесла свою лепту в недомогание, которое в итоге ускорило мой уход.

В тот день по дороге в офис у меня случился приступ острой ностальгии и тоски. Я скучала по конторе. Скучала по выступлениям в суде. Скучала по клиентам. Скучала даже по лунатикам, с которыми мне приходилось работать. Адвокаты по уголовным делам – довольно странный народ. Они заносчивые и обычно немного чокнутые, но искренне и неистово преданы клиентам и своим идеалам. Чтобы день за днем принимать вызов государственных сил, особенно когда большинство людей презирает твою работу и, как правило, не стесняется тебе об этом сообщать, нужен особый характер. Меня постоянно спрашивали, что я стану делать, если вдруг обнаружу, что мой клиент виновен. Обычно я отвечала, что на самом деле надо спрашивать, что я стану делать, если вдруг обнаружу, что мой клиент невиновен. А правда в том, что я, видимо, умерла бы на месте от ужаса. Если делаешь все возможное, проигрываешь, и преступник отправляется в тюрьму, можно хотя бы спокойно спать по ночам, зная, что сделал свою работу. А если ты делаешь все возможное, проигрываешь, и в тюрьму отправляется невиновный человек, это может практически разрушить твою жизнь. Поскольку вне зависимости от того, насколько хорош юрист, большинство клиентов федеральных защитников оказываются в тюрьме, защита совершенно невинного человека превращается в ночной кошмар.

Я запрятала свои эмоции так глубоко, что сумела славно пообедать с Марлой. У меня даже получилось свести разговор об Абигайль Хетэвей к тому, что я нахожусь в шоке и все думаю, стоит ли рассказать Руби. Я удержалась от обвинений известного местного бизнесмена в убийстве. Когда мы вернулись в офис после китайских куриных салатов, я попрощалась, вышла к лифтам, нажала кнопку вызова и постаралась утихомирить тоненький голосок в своей голове. Если бы лифт не был под завязку забит прокурорами в синих костюмах, я пошла бы прямо домой и избежала всех потрясений и ужасов следующих недель. Но по иронии судьбы в лифте не оказалось места для беременной женщины, и ни один костюм не проявил себя истинным рыцарем и не вышел, чтобы впустить меня. Дверь закрылась, и вместо того, чтобы снова нажать на кнопку, я вернулась в контору и направилась в логово следователей. Мне никогда не удавалось достойно сопротивляться ни искушению, ни желанию влезть не в свое дело. Именно это и делало меня таким хорошим юристом.

Ни один адвокат по уголовным делам не может работать без помощи умелого сыщика. Обычно ими становятся полицейские в отставке, которые не видят ничего странного в решении провести свои золотые годы, спасая людей от тюрьмы, после того, как потратят юность на то, чтобы засадить их за решетку. Моим любимым сыщиком был Эл Хоки, бывший детектив полицейского департамента Лос‑Анджелеса, который на двадцать пятом году службы получил пулю в живот. Около года после ухода с работы Эл пытался играть в гольф, но пятьдесят лет – все же слишком мало для того, чтобы до конца своих дней гонять маленький белый шарик по зеленой лужайке. Он уже с десяток лет работал в федеральной адвокатуре, и, когда я была там защитником, мы с ним составляли отличную команду. В первый раз, когда мы работали вместе, он умудрился найти пятнадцать байкеров, каждый из которых заявил, что спал в автоприцепе моего клиента и чертовски удивили прокурора, судью и присяжных, признав свое отдаленное знакомство с метамфетаминами. Присяжным не понадобилось много времени, чтобы решить, что любой из них мог оставить пакет крэка в бардачке у моего клиента. Это было первое дело, которое я выиграла.

Я вошла в офис Эла, плюхнулась в потрепанное виниловое кресло и положила ноги на стол.

– Привет, старик. Скучал по мне?

Эл спихнул мои ноги на пол и ухмыльнулся.

– Мне было интересно, удостоишь ли ты меня посещением. Слышал, ты сегодня тут слонялась.

– Ой, Эл, ты, наверное, снова воспользовался своими потрясающими детективными способностями.

– Ты это знаешь, толстушка.

– Я не толстая, я беременная, – прошипела я.

– Какая разница? Я точно знаю, что прошло ужасно много времени с тех пор, как я видел тебя в коже.

Я заработала вечную преданность сексистов из сыскного отдела, появившись на третий рабочий день в мини‑юбке из черной кожи и строгом черном блейзере. Мне нравилось делать вид, что я так самоутверждаюсь, но на самом деле я пролила тем утром кофе на юбку, которая подходила к блейзеру. Учитывая, что я ела картошку фри и пироги в каждой забегаловке для дальнобойщиков по пути из Нью‑Йорка в Калифорнию, единственной подходящей вещью в моем гардеробе оказалась старая мамина кожаная юбка шестидесятых годов рождения. Я ни разу не пожалела об этой бестактности с точки зрения стиля. Воинствующей женщине практически невозможно добиться уважения и помощи от своих коллег, особенно если эти коллеги – кучка бывших копов с пивными животами, готовых развязать войну. Почему‑то мое желание выглядеть женственной, даже сексуальной, помогло ребятам принять меня как равную. Я была не из тех, кого следовало избегать, опасаясь обвинений в сексуальных домогательствах. Как ни странно, мини‑юбка сделала меня «своим парнем».

– Питер заставляет тебя быть босой и беременной, – рассмеялся Эл.

Я подняла ногу в теннисной туфле и сказала:

– По крайней мере, беременной.

– И что же именно ты делаешь целыми днями?

– Ну знаешь, пеку печенье. Вожу машину. Вхожу в родительский комитет.

Он посмотрел на меня и серьезно спросил:

– И тебе этого хватает?

Я не готова была отвечать. Нет, мне этого не хватало.

– Пока хватает, – я пожала плечами и сменила тему. – Эл, можно тебя попросить об одолжении?

– Одолжение? – Эл поднял брови.

– Да. Небольшое. Не очень большое. Ну, может, немножко большое. Ты можешь пробить кое‑кого по базе НЦИП? – спросила я.

НЦИП – это Национальный центр информации о преступлениях, компьютерная программа, в которую внесены все преступники в США. У следователей есть к ней доступ, так что они могут прижать информаторов, свидетелей и прочих нечестивых личностей, с которыми приходится сталкиваться в федеральной адвокатуре. Разумеется, систему запрещено использовать для того, чтобы выяснить, скажем, не замешан ли жених чьей‑нибудь дочери в грязных делишках. Дочь Эла, кстати, до сих пор одна, несмотря на то, что ей несколько раз предлагали выйти замуж.

Эл встал, высунул голову за дверь кабинета, посмотрел по сторонам и вернулся в кресло.

– Ты принесла имя и номер страховки?

– Нет, номера карты социального страхования у меня нет, но есть имя. Брюс ЛеКрон.

– Пишется в одно слово?

– Ага.

– А что с датой рождения?

– Ее тоже нет, но ему, наверное, лет сорок пять или пятьдесят.

– Ладно, дай мне пару минут.

Эл нацарапал имя на самоклеящейся бумажке и прошел по вестибюлю к компьютерному терминалу, где имелся выход в базу НЦИП. Пока его не было, я покопалась в бумагах у него на столе. Ничего интересного, обычные грабежи, жульничество с закладными и распространение наркотиков. Эл вернулся через десять минут.

– На твоего парня кое‑что есть, – сообщил он.

– Не шутишь? Отлично. Восхитительно. Он не мой парень. Дай это мне.

Я схватила распечатку. В 1994 году Брюс ЛеКрон признал себя виновным по статье 9, пункт 273.5.

– Ты знаешь, что это за пункт 273.5? – поинтересовалась я.

Он заглянул мне через плечо в распечатку.

– Понятия не имею. На, посмотри здесь.

Эл протянул мне Уголовный кодекс Калифорнии, синий том в мягкой обложке.

Я пролистала книгу, нашла нужную главу и прочла вслух:

– Умышленное причинение телесных повреждений. Любой гражданин, умышленно причинивший вред своему (своей) супругу (супруге)…

– Применение насилия, – перебил Эл.

– Избиение, – сказала я.

Я была поражена. Я знала, как распространено насилие над домочадцами, даже в семьях образованных и обеспеченных людей. И все равно меня повергал в шок сам факт, что кто‑то в моем окружении бьет жену. Несмотря на недавние события, большинство до сих пор верит, что такие вещи происходят только на трейлерных стоянках, а не в Брентвуде.

– Он сидел в тюрьме? – спросил Эл.

Я посмотрела в распечатку:

– Нет. Испытательный срок.

Эл откинулся на спинку кресла и взглянул на меня с любопытством.

– Джулиет, что я вижу? Что это ты задумала?

– Что ты имеешь в виду? – Прозвучало неубедительно.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Ты над чем‑то работаешь?

Я прикинула, стоит ли раскрывать ему свой секрет. Я доверяла Элу, я всегда ему верила.

– Я проверяю прошлое человека, который, как я думаю, может нести ответственность за убийство. Ты обращал внимание на дело директрисы детского сада, которую сбила машина?

– Кажется, что‑то видел в местных новостях. А ты как с этим связана?

– Я знала эту женщину.

– И теперь играешь в детектива?

– Просто хочу попробовать что‑нибудь новенькое.

– Звучит, как полная чушь.

– Что? – я была искренне возмущена.

– Слушай, Джулиет. Полиция сама может сделать свою работу. Им не надо, чтобы ты расследовала убийство, если это убийство. Они выяснят, кто его совершил, и без твоей помощи.

Я фыркнула.

– Это же тебе надо, – продолжил он. – Ты это делаешь для себя.

Я пожала плечами. Я злилась на него, но в глубине души понимала, что он прав.

– Энергия в тебе бьет ключом, Джулиет. Я это знаю с того самого дня, как мы познакомились. Ты была вылитая Тина Тернер. И все время норовишь влезть в драку.

– Пожалуй, это правда, – согласилась я.

– Не много можно сделать, если ездишь по округе за рулем этой твоей большой синей «вольво»? – спросил он.

– Не много. Что ты от меня хочешь, Эл? Признания, что играю в частного сыщика, устав от ежедневного ярма материнства?

– А ты устала? – спросил он.

Я это обдумала.

– Возможно. А в этом есть что‑то плохое?

Эл посмотрел на меня и процедил:

– Откуда я знаю? Я тебе что, доктор Лаура?[7]

Мне пришлось потратить несколько минут, чтобы убедить Эла, что я не ввяжусь ни в какое опасное предприятие. Потом я смогла собрать свои вещи и уйти. Я ехала домой, странно обрадованная и возбужденная своим открытием. Войдя в дом, я обнаружила Питера и Руби, ушедших с головой в художественный проект, который включал в себя разбрызгивание пурпурного блеска по кухонному полу. Я собралась отругать обоих за устроенный бардак, но тут Руби протянула мне лист бумаги, покрытый блестками и разрисованный восковыми мелками.

– Посмотли, мама, Тут написано: «Я люблю тебя, мама, ты самая класивая».

У меня на глазах выступили слезы, и мы с Питером широко улыбнулись друг другу поверх головы Руби. Иногда это так внезапно накатывает. Кто этот удивительный человечек, носящийся по нашему дому, и что именно мы сделали, чтобы заслужить ее? Как я вообще могла думать о том, чтобы оставить это восхитительное создание и вернуться на работу?