Собственного дома

30 мая, во второй половине дня, скульптор с мировым именем Коити Тамура (5… лет) был найден мертвым в кабинете своего дома в Ногата, в токийском районе Накано. Он был обнаружен женщиной, помогавшей ему по хозяйству. Г‑н Тамура лежал лицом вниз, совершенно обнаженный, на залитом кровью полу. В комнате были обнаружены следы борьбы. Это позволяет предположить, что произошло убийство. Орудием преступления стал взятый на кухне нож, оставленный в боку убитого.

По расчетам полиции, убийство произошло 28‑го вечером. Г‑н Тамура жил один, поэтому тело обнаружили только через два дня. Г‑н Тамура получил несколько глубоких колотых ран в грудь, которые были нанесены острым ножом для разделки мяса. Можно полагать, что смерть наступила практически мгновенно из‑за обильного кровотечения из сердца и легких. У г‑на Тамуры сломано также несколько ребер: видимо, убийца обладал довольно большой физической силой. На данный момент полиция ничего не сообщала об отпечатках пальцев, оставшемся после смерти г‑на Тамуры имуществе и других связанных с его убийством обстоятельствах. Подозреваемых в совершении этого преступления пока, по имеющимся данным, тоже нет.

Судя по отсутствию беспорядка в доме и тому, что ценности и бумажник покойного остались нетронутыми, есть мнение, что убийство было совершено на почве личной неприязни. Дом г‑на Тамуры расположен в тихом районе. Соседи не слышали никаких подозрительных звуков в то время, когда произошло преступление, и не скрывали удивления, узнав о нем. Г‑н Тамура жил, не выделяясь, с соседями почти не общался, и никто в округе не заметил ничего необычного.

Г‑н Тамура жил вместе с 15‑летним сыном. По словам приходившей к ним женщины, дней десять назад он куда‑то исчез. Все это время его не видели и в школе. Полиция уточняет его местонахождение.

Кроме дома, г‑н Тамура имел в городе Мусасино офис‑мастерскую. По словам работающей там секретарши, все дни накануне убийства он работал там как обычно. А в день убийства она несколько раз пыталась позвонить ему домой по делу, но все время включался автоответчик.

Г‑н Тамура родился в 2… году Сева в городе Кокубундзи, префектура Токио. Поступил на факультет ваяния Токийского университета искусств. С тех пор он создал большое количество отличающихся яркой индивидуальностью работ и вызвал много разговоров о новой волне в искусстве ваяния. Его свежий, оригинальный стиль, выходящий за рамки существующих представлений и воплотившийся в теме последовательного предметного выражения подсознания, снискал мировое признание. Наибольшей известностью пользуется крупная серия работ мастера, объединенная общим названием «Лабиринт». В этих работах скульптор посредством раскрепощенной безудержной фантазии стремится к красоте и вдохновению, облеченным в форму лабиринта. Г‑н Тамура — почетный профессор Университета искусств **; на проходившей два года назад в Музее современного искусства в Нью‑Йорке выставке…

Дальше я читать не стал. В газете были снимки — ворота нашего дома и фото отца, сделанное, когда он был помоложе. С ними газетная полоса выглядела довольно зловеще. Сложив вчетверо газету, я бросил ее на стол. Молча присел на кровать, закрыл глаза руками. В ушах стоял глухой гул. Гудело долго, на одной и той же ноте. Я потряс головой, но гул не прекращался.

Я был в своей комнате. Начало восьмого. Мы с Осимой только что закрыли библиотеку. За несколько минут до этого на своем тарахтевшем «гольфе» укатила домой Саэки‑сан. В библиотеке только мы вдвоем. И этот непрерывный, действующий на нервы гул в ушах.

— Газета позавчерашняя. Статья появилась, когда ты сидел в горах. Я прочитал и подумал: а этот Коити Тамура случаем — не твой отец? Потому что многое совпадает. Конечно, надо было вчера тебе сказать, но я посчитал, что тебе лучше сначала устроиться здесь как следует, а уж потом…

Я кивнул, не отрывая ладоней от глаз. Осима сидел нога на ногу за столом на вращающемся кресле и смотрел на меня. Сидел и молчал.

— Это не я его убил.

— Понятное дело, — сказал он. — Ты же в тот день до вечера просидел здесь, в библиотеке, читал. По времени никак бы не получилось: съездить в Токио, убить отца и снова вернуться в Хакамаду.

Однако у меня такой уверенности не было. В голове я высчитал, что отца убили как раз в тот день, когда у меня вся Рубаха оказалась выпачкана кровью.

— Но тут написано, что полиция тебя разыскивает. Видно, как важного свидетеля.

Я кивнул.

— Пожалуй, все будет проще, если тебе не прятаться и не бегать, а прийти здесь в полицию и четко доказать свое алиби. Я, конечно, тоже подтвержу.

— Но тогда меня отправят в Токио.

— Да уж, наверное. У тебя же такой возраст, что ты должен получить обязательное образование. Разъезжать, куда захочешь, ты не сможешь. По идее, у тебя еще должен быть опекун.

Я покачал головой.

— Я никому ничего объяснять не собираюсь. И возвращаться не хочу — ни домой, ни в школу.

Осима замолчал и взглянул мне прямо в глаза.

— Это ты сам решай, — тихо сказал он. — Я считаю, у тебя есть право жить так, как ты хочешь. А сколько лет человеку — пятнадцать или пятьдесят один — не важно. Но, к сожалению, моя точка зрения с общепринятой не совпадает. Допустим, ты выбираешь такой путь: «Никому ничего объяснять не собираюсь. Да пошли вы все». В таком случае тебе придется долго уклоняться от встреч с полицией, избегать общества. Это сурово! Тебе всего пятнадцать лет пока, много еще впереди. Ты как? Готов?

Я молчал.

Осима взял газету и еще раз проглядел заметку.

— Они пишут, у отца твоего, кроме тебя, никого нет.

— Мать еще есть и сестра. Но они давно ушли из дому и где сейчас — не знаю. Но даже если бы и знал… Все равно они на похороны вряд ли поедут.

— Ну а если бы тебя не было, кто после смерти отца всем бы занимался? Я имею в виду похороны, разные дела…

— Там же написано: секретарша есть, которая с ним работала. Она может. Она в курсе и, думаю, сделает все, как надо. Мне отцовского наследства не надо. А дом и имущество… Пусть делает, что хочет. Продает…

«От отца у меня только гены», — подумал я.

— У меня такое впечатление, что ты не сильно жалеешь, что отца убили? — осторожно заметил Осима.

— Конечно, жалко, что так вышло. Все‑таки по крови он мне отец. Но по правде сказать, я больше жалею, что он раньше не умер. Понимаю, жестоко так об умершем, но…

Осима покачал головой.

— Да, пожалуйста. Как раз сейчас ты имеешь право быть откровенным.

— Тогда я…

В голосе не хватало нужной твердости. Мои слова не находили адресата, их тут же засасывало куда‑то в пустоту. Поднявшись со стула, Осима сел рядом со мной.

— Осима‑сан! — начал я. — Вокруг меня все время что‑то происходит. Отчасти это зависит от меня, а кое‑что случается помимо моей воли. Но я перестаю понимать, как отличить одно от другого. Вот, например, я считаю, что это мое решение, а выходит так, будто все уже заранее определено. Кажется, я просто исполняю то, что кто‑то где‑то за меня решил. И сколько ни думай, сколько ни лезь из кожи — бесполезно. Хуже того — даже начинает казаться, что чем больше дергаешься, тем быстрее себя теряешь, превращаешься в какого‑то мутанта. Слетаешь с катушек. Для меня это слишком. Да нет, точнее сказать: страшно делается. Просто, когда я начинаю об этом думать, весь цепенею.

Осима положил руку мне на плечо. Я почувствовал тепло его ладони.

— Хорошо. Но даже если все так, как ты говоришь, даже если у тебя на роду написано, что все твои решения и усилия — напрасный труд, все равно: ты — это ты и никто другой. Совершенно точно. Остаешься самим собой и движешься вперед. Не беспокойся.

Я поднял на него глаза. В его словах чувствовалась какая‑то странная убедительная сила.

— А почему вы так думаете?

— Да потому что во всем этом есть своя ирония.

— Ирония?

Осима заглянул мне в глаза.

— Слушай, Кафка. На том, что ты сейчас переживаешь, построено много греческих трагедий. Не человек выбирает судьбу, а судьба — человека. В этих трагедиях — именно такое мировосприятие. Трагедия человека, как это ни комично, не в его недостатках, а скорее в достоинствах. По Аристотелю, во всяком случае. Понимаешь, о чем я говорю? Ситуация становится все трагичнее и виноваты здесь не недостатки, а добрые качества. Наглядный пример — «Царь Эдип» Софокла. Причины трагедии Эдипа — не в лени или глупости, а в отваге и прямоте. И тут невольно рождается ирония.

— Но не спасение.

— Раз на раз не приходится, — сказал Осима. — Бывает, спасения и нет. Но в то же время ирония делает человека глубже, масштабнее, открывает ему путь к спасению на более высоком уровне. Дает возможность определить универсальные потребности. Вот почему и сегодня греческие трагедии много читают, и они — один из образцов настоящего искусства. Повторюсь, но весь мир — это метафора. На самом деле никто отца не убивал и с матерью не сожительствовал. Ведь так? Короче говоря, через механизм метафоры мы воспринимаем иронию. Становимся внутренне богаче.

Весь в своих мыслях, я молчал.

— Кто‑нибудь знает, что ты уехал в Такамацу? — спросил Осима.

Я покачал головой:

— Я сам все придумал. Никому не говорил. Думаю, никто не знает.

— Тебе надо отсидеться в этой комнате какое‑то время. За стойкой пока не показывайся. Вряд ли полиция тебя выследит. Но если все‑таки поднимется какой‑нибудь шум, лучше будет перебраться в Коти, в горы.

Я взглянул на него и сказал:

— Если бы не вы, Осима‑сан, я бы пропал. Как хорошо, что я вас встретил. Я же здесь совсем один… Больше рассчитывать не на кого.

Улыбнувшись, Осима убрал руку с моего плеча и посмотрел на ладонь.

— Да ладно тебе. Не встретил бы меня, нашел бы какую‑нибудь другую дорогу. Не знаю, почему, но у меня такое чувство. Есть в тебе такое, что заставляет так думать.

Осима встал и взял еще одну газету со стола.

— Кстати, посмотри, что накануне написали. Маленькая заметка, но интересная. Поэтому я и запомнил. Случайное совпадение, наверное. Тоже недалеко от твоего дома случилось.

Он протянул мне газету.

Date: 2016-02-19; view: 293; Нарушение авторских прав