Глава 20. Водитель огромного рефрижератора высадил Накату на парковке в зоне обслуживания Фудзикава на скоростной трассе Томэй [34]

Водитель огромного рефрижератора высадил Накату на парковке в зоне обслуживания Фудзикава на скоростной трассе Томэй [34]. Шел уже девятый час вечера. Держа в руках свою брезентовую сумку и зонтик, Наката выбрался из высокой кабины.

— Поищи здесь машину, если хочешь ехать дальше, — высунув из окна голову, сказал водитель. — Походи, поспрашивай. Может, кого и найдешь.

— Спасибо. Вы так Накате помогли.

— Будь осторожен, — поднял руку водитель и укатил.

Водитель сказал: «Фудзиказа». Где это? Наката понятия не имел. Он знал только, что уехал из Токио и постепенно удаляется от столицы на запад. Чувствовал это инстинктивно, хотя компаса у него не было, да и в картах Наката не разбирался. Хорошо бы найти машину, которая едет дальше, на запад.

Наката почувствовал, что проголодался, и задумал съесть в столовой порцию рамэна [35]. Лежавшие в сумке нигири и шоколад решил пока не трогать — пригодятся на черный день. Долго разбирался, что к чему, — ведь читать он не умел. У входа в столовую надо было покупать талоны. Продавались они в автомате, поэтому пришлось, сославшись на слабое зрение, обратиться за помощью к женщине средних лет. Она опустила за Накату деньги, нажала кнопку, отдала ему сдачу. Что он неграмотный, посторонним лучше не говорить, — Наката это знал по опыту. Бывало, узнав об этом, люди смотрели на него, как на привидение.

Повесив сумку на плечо и взяв зонтик, Наката занялся опросом — выбирал кого‑нибудь, кто напоминал ему водителя грузовика, говорил, что направляется на запад и просил подвезти. Все, к кому он обращался, оглядывали его и качали головой. Старик путешествует автостопом? Что за чудеса? А к чудесам люди инстинктивно относились с подозрением. «Фирма запрещает брать попутчиков, — говорили они. — Уж извините».

До Томэя из Накано Наката добирался долго. Свой район он почти не покидал и знать не знал, где начинается Томэй. Когда надо было куда‑то поехать, он пользовался городским автобусом — у него был специальный проездной; а на метро или электричке, куда без билета не войдешь, один никогда не ездил.

Утром — еще не было десяти — он вышел из своей квартирки, положив в сумку смену белья, туалетные принадлежности и кое‑что перекусить. Аккуратно сложил в сумочку, которую носил на поясе, спрятанные под татами деньги, захватил большой зонтик. Спросил у водителя автобуса, как доехать до Томэя. Тот лишь рассмеялся в ответ:

— Этот автобус вдет только до вокзала Синдзюку. Городские автобусы по скоростным дорогам не ходят. Там специальные есть.

— А откуда эти специальные автобусы отправляются?

— С Токийского вокзала, — сказал водитель. — Доедете с нами до Синдзюку, оттуда на электричке до Токийского вокзала, купите там билет — на нем ваше место будет написано — и сядете в автобус. Так и попадете на Томэй.

Наката мало что понял из этого объяснения, но все равно доехал на автобусе до вокзала Синдзюку — оказалось, это целый огромный город. Множество людей сновали туда‑сюда, так что не пройдешь. Электричек на вокзале оказалось так много, что разобраться, куда идти, чтобы доехать до Токийского вокзала, было совершено невозможно. Несколько раз спрашивал дорогу у прохожих, но они говорили слишком громко и запутанно, употребляли какие‑то специфические словечки, которые Накате раньше слышать не приходилось. Как такое запомнишь? Накате все это напомнило разговор с котом Кавамурой. Быть может, следовало обратиться в полицейскую будку, но там его запросто могли бы принять за слабоумного и задержать (с ним уже как‑то раз такое случалось). Наката бродил около вокзала, пока от смога и шума ему не стало нехорошо. Он выбрался туда, где меньше народа, приметил скверик, разбитый под боком небоскреба, и присел на лавочку.

Просидел там Наката довольно долго, гадая, что делать дальше, временами что‑то приговаривая и поглаживая ладонью ежик на голове. В сквере не оказалось ни одной кошки. Прилетели вороны и занялись урной с мусором. Наката периодически поглядывал на небо, прикидывая по солнцу, который час. Небо затягивала дымка от выхлопных газов.

После полудня публика, работавшая в расположенных по соседству зданиях, высыпала в сквер и стала поглощать бэнто. Наката тоже принялся за пирожок со сладкой фасолью, запивая его чаем из термоса. Рядом на скамейке сидели две молоденькие девушки, и Наката решился заговорить с ними. Спросил, как ему попасть на Томэй. Девушки повторили то же самое, что сказал водитель автобуса:

— Садитесь на Центральную линию, доедете до Токийского вокзала, а там — на автобус, который идет по Томэю.

— Наката хотел так сделать, но у него не получилось, — признался Наката. — Наката все время в Накано живет, поэтому не знает толком, как электричкой пользоваться. Наката только на городском автобусе ездит. Читать не умеет, поэтому билет купить не может. Сюда на автобусе приехал, а дальше никак.

Девушки поразились. Не уметь читать? Но старичок с виду вполне безобидный. Улыбается, опрятный. Странновато, конечно, что он с зонтиком в такую хорошую погоду, но на бездомного не похож. Довольно симпатичный, и глаза ясные.

— Неужели вы в самом деле из Накано никуда не ездили? — спросила одна — с черными волосами.

— Нет. Очень давно не ездил. Потому что Накату никто искать не будет, если он потеряется.

— И читать не умеете? — присоединилась к разговору крашеная шатенка.

— Нет. Совсем не умею. Простые цифры кое‑как понимаю, а считать не могу.

— Тогда вам трудно на электричке‑то…

— Да. Очень трудно. Мне билет не купить.

— Будь у нас время, мы бы вас до вокзала проводили, посадили на нужную электричку, но нам на работу нужно. Перерыв кончается. Извините.

— Что вы, что вы! Не говорите так. Наката сам как‑нибудь.

— Слушай, — сказала черненькая. — Тогэгути‑сан вроде в Иокогаму сегодня собирался?

— Угу, говорил, что поедет. Я думаю согласится, если его попросить. Он вообще‑то неплохой, только угрюмый малость, — ответила крашеная.

— Дедушка, может, вам лучше автостопом ехать, если вы читать не умеете? — предложила черненькая.

— Автостопом?

— Ну, это когда просишь кого‑нибудь на машине подвезти, куда тебе надо. Обычно дальнобойщиков. Те, кто на обыкновенных машинах, не очень‑то сажают.

— Дальнобойщики, обыкновенные машины… Это трудно. Наката совсем не понимает.

— Да ну! Главное — поехать, а там как‑нибудь разберетесь. Я тоже как‑то раз так ездила, когда студенткой была. Водители грузовиков все добрые.

— А куда вы собрались ехать по Томэю, дедушка? — поинтересовалась шатенка.

— Наката не знает.

— Как это — не знает?

— Не знает. Но узнает, когда поедет туда. А пока надо ехать по Томэю на запад. А что дальше — Наката потом будет думать. В любом случае, Накате на запад нужно.

Девушки переглянулись — слова Накаты звучали как‑то особенно убедительно. Да и старичок симпатичный. Покончив с бэнто, девушки отправили пустые коробки в урну и поднялись со скамейки.

— Пойдемте с нами, дедушка. Как‑нибудь уладим ваше дело, — сказала черненькая.

Вместе с девушками Наката вошел в огромное здание поблизости. Бывать в таких больших домах ему еще не доводилось. Девушки посадили его в вестибюле, и, сказав несколько слов секретарше за стойкой, попросили его немного подождать, а сами упорхнули куда‑то на одном из лифтов. Мимо сжимавшего в руках зонтик и брезентовую сумку Накаты один за другим шли служащие, возвращавшиеся с обеда. Такого зрелища Наката тоже раньше не видел. Все такие красивые, точно сговорились. Мужчины в галстуках, женщины с блестящими сумочками, на высоких каблуках. Все спешили в одном и том же направлении. Наката не мог взять в голову, чем может быть здесь занята такая уйма народу.

Наконец появились знакомые Накаты. Их сопровождал высокий тощий парень в белой рубашке с галстуком в полоску. Девушки представили ему Накату.

— Это, — заговорила крашеная, — Тогэгути‑сан. Он как раз едет сейчас на машине в Иокогаму и возьмет вас с собой, Наката‑сан. Высадит на Томэе, на автостоянке в Кохоку — есть такое место. А дальше найдете другую машину. Походите, поищите, скажете, что едете на запад. Если кто‑нибудь согласится вас взять, в знак благодарности угостите его разок в столовой на какой‑нибудь стоянке. Поняли?

— Дедушка? А денег‑то у вас хватит? — спросила черненькая.

— Хватит‑хватит. Деньги у Накаты есть.

— Тогэгути‑кун [36]! Наката‑сан наш знакомый, так что будь с ним полюбезнее, — сказала шатенка.

— А вы со мной, — промямлил парень.

— Ладно, когда‑нибудь… — пообещала черненькая.

— Вот вам, дедушка, на прощание. Закусите, когда проголодаетесь. — Девушки вручили Накате купленные в магазине коробку с нигири и шоколад.

Наката просто не знал, как их отблагодарить.

— Огромное спасибо. Наката вам так признателен за доброту. Слов нет. Наката будет изо всех сил молиться, чтобы у вас все было хорошо.

— Вся надежда на ваши молитвы, — сказала крашеная, рассмешив черненькую.

Тогэгути посадил Накату на переднее сиденье «хай‑эйса» рядом с собой и с городского хайвея выехал на Томэй. Дорога была забита, и по пути они успели о многом побеседовать. Тогэгути был застенчив и поначалу больше молчал, но постепенно перестал стесняться и дальше говорил почти все время один. У него много чего накопилось на душе, и он откровенно выложил все Накате, с которым скорее всего судьба свела его в первый и последний раз. Поведал, что несколько месяцев назад его бросила любимая девушка, обещавшая выйти за него замуж. Что она завела себе другого. Долго пудрила ему мозги, встречаясь и с ним, и с новым ухажером. Рассказал, что у него нелады с начальством, и он даже подумывает, не уйти ли ему из фирмы. Его родители развелись, когда он учился в школе. Мамаша тут же снова вышла замуж, а новый муж оказался аферистом — занял деньга у близкого друга, а возвращать не собирается. И у студента из соседней квартиры до поздней ночи на всю катушку орет музыка, так что не заснешь.

Наката добросовестно слушал его, время от времени поддакивая и вставляя кое‑какие замечания. Когда они подъехали к парковке в Кохоку, он уже знал о жизни этого парня почти все. Многое осталось для него непонятным, но в общем он решил, что Тогэгути стоит посочувствовать — хочет человек нормально жить, а ему столько всего мешает.

— Большое спасибо, что подвезли. Вы очень выручили Накату.

— Да нет, замечательно, что мы вместе поехали, Наката‑сан. Мне теперь легче стало. Выговорился с вами. Я же до этого никому про себя рассказать не мог. А вы мою бестолковую болтовню слушали. Не надо было мне грузить вас всем этим.

— Ну что вы! Накате тоже было очень приятно поговорить с вами, Тогэгути‑сан. Не беспокойтесь, пожалуйста. Я думаю, у вас обязательно все будет хорошо.

Парень достал из бумажника телефонную карточку и протянул Накате.

— Возьмите, пожалуйста. Телефонная карточка нашей фирмы. Вам еще ехать… Это на память. Извините, что такой пустяк.

— Спасибо. — Наката взял карточку и бережно вложил ее в бумажник. Он никогда никому не звонил и не знал, как пользоваться такими карточками, но решил не отказываться. Было три часа дня.

Поиск водителя, который довез Накату до Фудзикавы, занял чуть не целый час. Он работал на рефрижераторе, перевозившем свежую рыбу. Крупный такой мужик, лет сорока пяти, руки толстые, как бревна, живот вперед.

— Только у меня рыбой воняет, — предупредил он.

— Наката любит рыбу.

Водитель рассмеялся:

— Чудной ты какой‑то!

— Да‑да. Обо меня иногда так говорят.

— А я люблю чудаков. А тем, кто с виду как все, такие правильные… им, наоборот, не верю.

— Неужели?

— Правда. Вот такое мое мнение.

— А у Накаты никакого мнения нет. Наката угря любит.

— Тоже мнение. Любишь угря.

— Разве это мнение? Про угря‑то?

— Еще какое! Мнение что надо. Первый класс.

Так и ехали до Фудзикавы. Водителя звали Хагита‑сан.

— Ты как думаешь, Наката‑сан, что дальше с миром будет?

— Извините, но у Накаты голова плохо работает, поэтому в таких вещах он совсем не разбирается.

— Когда свое мнение имеешь и когда котелок неважно варит — это ж разные вещи.

— Хагита‑сан, но если человек не соображает, значит, он и думать не может.

— Но угря‑то ты любишь? Так ведь?

— Так. У Накаты угорь — любимая еда.

— Вот тебе, пожалуйста, взаимосвязь.

— Да ну?..

— А оякодон [37]любишь?

— Очень. Оякодон — тоже любимая еда.

— Опять, выходит, взаимосвязь, — сказал водитель. — Вот так эти связи накапливаются одна за одной, и сам собой смысл получается. Чем больше взаимосвязей, тем глубже смысл. Тут все подходит: и угорь, и оякодон, и жареная рыба. Понимаешь?

— Не очень. Это к еде относится?

— Не только к еде. И к электричке, и к императору. К чему угодно.

— Наката на электричке не ездит.

— Это не важно. Я вот что хочу сказать: пока жив человек, с кем бы ему ни приходилось иметь дело, у всего, что его окружает, смысл появляется. Сам собой. Самое важное — как: естественно или не естественно, а не то, какая голова — хорошая или плохая. Увидишь ты это своими глазами или нет? Вот в чем дело‑то.

— У вас, Хагита‑сан, голова хорошо работает.

Хагита расхохотался:

— От головы это не зависит, я тебе говорю. Какая уж у меня особо голова! Так, есть мыслишки кое‑какие. Потому‑то меня все и сторонятся. Считают, что я слишком умный. Мне и самому иногда кажется, что я народу в тягость.

— Наката еще никак не поймет… Наката любит угря, Наката любит оякодон. В этом есть какая‑то связь?

— Ну… есть, в конечном итоге. Между человеком по имени Наката и вещами, к которым он имеет отношение, обязательно связь возникает. И между угрем и оякодоном тоже существует связь. А если раскинуть эти связи пошире, то у Накаты сами по себе возникнут отношения с капиталистами, отношения с пролетариатом…

— Проле…

— Пролетариатом. — Хагита оторвал от руля свои огромные ладони и показал попутчику. Они напомнили Накате бейсбольные перчатки‑ловушки. — Люди, которые вот так, изо всех сил, до пота, работают, — это и есть пролетариат. А кто сидит в кресле, не сходя с места, другими распоряжается и в сто раз больше меня получает, — тот капиталист.

— Наката капиталистов не знает. Наката бедный, про больших людей ему ничего не известно. Из больших людей Наката только губернатора Токио знает. А господин губернатор — капиталист?

— Э‑э‑э… Как тебе сказать… Губернатор — он что‑то вроде собаки у капиталистов.

— Господин губернатор — собака? — Наката вспомнил огромного черного пса, который привел его в дом Джонни Уокера, и представил, как может выглядеть господин губернатор в таком устрашающем обличье.

— Деваться некуда от этих собак. Гончие псы.

— Гончие?

— Так собаки называются, которые быстро бегают.

— А кошек у капиталистов не бывает? — поинтересовался Наката.

Услышав эти слова, Хагита рассмеялся во весь голос.

— Ты и впрямь чудак‑человек, Наката‑сан. Мне такие очень нравятся. Кошки у капиталистов… Уникально. Вот уж мнение так мнение!

— Хагита‑сан!

— Чего?

— Наката бедный, он от господина губернатора каждый месяц пособие получал. А что? Нельзя было?

— И сколько же выдают?

Наката назвал сумму. Хагита озадаченно покачал головой.

— Трудновато в наше время прожить на такие деньга.

— Нет. Накате много денег не нужно. А потом, кроме пособия, Накате еще денег дают. За то, что он ищет соседских кошек, которые пропадают.

— Ого! Значит, ты профессиональный кошкоискатель, — с восхищением проговорил Хагита. — Вот это да! Настоящий уникум, честное слово!

— А еще Наката по‑кошачьи умеет говорить, — пустился в откровения Наката. — Понимает кошачий язык. Поэтому нашел много пропавших кошек.

Хагита кивнул:

— Ясное дело. Чтоб ты, да с таким пустяком не справился! Ничего удивительного.

— Но совсем недавно Наката вдруг разучился с кошками разговаривать. Почему так?

— Все в этом мире меняется, Наката‑сан. Каждый раз ночь кончается, начинает светать. Но мир уже изменился, уже не такой, как вчера. И Наката‑сан уже другой, не вчерашний. Понимаешь?

— Да.

— И взаимосвязь меняется. Кто капиталист? Кто пролетарий? Где право? Где лево? Информационная революция, опционы по акциям, текучесть капитала, реорганизация труда, транснациональные компании… Что плохо? Что хорошо? Границы между понятиями постепенно стираются. Может, из‑за этого ты и перестал кошачий язык понимать?

— Наката знает только, где право, а где лево. Вот сюда — право, а туда — лево. Что? Не так?

— Все правильно, — согласился Хагита. — Так и есть.

Напоследок попутчики отправились перекусить в столовую в зоне обслуживания. Хагита заказал угря и расплатился за две порции. Наката настаивал, что платить будет он, в знак благодарности за то, что Хагита его подвез, но тот лишь покачал головой.

— Да ладно тебе. Я не богач, но еще не докатился до того, чтобы меня кормили из жалких грошей, что тебе выделяет токийский губернатор.

— Спасибо. Наката с благодарностью отведает ваше угощение, — сказал Наката. Доброту он понимал.

В Фудзикаве Наката с час ходил от одного водителя к другому, но так и не нашел никого, кто согласился бы его подвезти. Однако он не переживал и особенно духом не падал. Время в его сознании текло очень медленно, а может, и вовсе не двигалось.

Чтобы отвлечься, Наката решил просто так, без всякой цели, побродить по окрестностям. Небо чистое, все неровности луны видно как на картинке. Постукивая наконечником зонтика по асфальту, Наката шагал по автостоянке. На ней плотными рядами, как стадо животных, отдыхало бесчисленное множество огромных грузовиков. Встречались экземпляры, у которых было штук по двадцать обутых в шины колес ростом с человека. Наката стал их разглядывать. Как много таких больших машин ездит ночью по дорогам! Интересно, а что они возят? У Накаты не хватало воображения. Вот если бы он мог прочесть, что написано на контейнерах, тогда бы наверное понял, что в них…

Пройдя немного вперед, у края стоянки, в тени машин, Наката заметил штук десять мотоциклов. Рядом собрались несколько молодых парней. Сомкнувшись плотным кольцом, они что‑то кричали. Заинтересовавшись, Наката решил посмотреть, в чем дело. Может, какую диковину нашли.

Приблизившись, он понял, что парни устроили над кем‑то расправу. Окружив человека, они били и пинали его ногами. У большинства в руках ничего не было, однако один вооружился цепью, а другой — черной дубинкой, вроде той, что носит полиция. Многие из нападавших были перекрашенные — в блондинов или шатенов. Все в расстегнутых рубашках с короткими рукавами или майках. У одного типа на плече татуировка. Избивали они такого же с виду парня, валявшегося на земле. Услышав постукивание зонтика по асфальту, несколько парней обернулись, злобно сверкнули глазами, но, увидев перед собой безобидного старичка, успокоились.

— Давай, дядя, проходи. Шагай отсюда, — сказал один. Не обращая внимания на предупреждение, Наката подошел ближе. У лежавшего на земле парня шла ртом кровь.

— У него кровь. Он же умрет, — сказал Наката.

От изумления парни на какое‑то время лишились дара речи.

— Может, тебя рядом с ним положить? — открыл рот верзила с цепью. — Что одного пришибить, что пару — нам без разницы.

— Нельзя же человека без причины убивать, — сказал Наката.

— Нельзя же человека без причины убивать, — передразнил кто‑то, вызвав приступ веселья у своих дружков.

— У нас тут свои причины. Убиваем, не убиваем… Не суй нос не в свое дело. Давай, раскрывай зонтик и вали, пока дождь не начался, — рявкнул другой.

Лежавший на земле парень слабо шевельнулся, и стриженный наголо верзила со всей силы заехал ему в бок тяжелым башмаком.

Наката зажмурился, почувствовав, как внутри у него что‑то медленно закипает. Такое, с чем он не в состоянии справиться. Его стало подташнивать. Неожиданно в памяти ожила картина: он убивает Джонни Уокера. Рука снова четко ощутила, как зажатый в ней нож вонзается человеку в грудь. Вот она — взаимосвязь! — подумал Наката. Неужели та самая, о которой и говорил Хагита‑сан? Угорь — нож — Джонни Уокер. Голоса парней поплыли, стали неразличимы. Слились с непрерывным и невнятным гулом шин, доносившимся со скоростного шоссе. Сердце работало мощными толчками, разгоняя кровь по всему организму. Ночь окружила его со всех сторон.

Посмотрев на небо, Наката медленно раскрыл над головой зонтик. Осторожно сделал несколько шагов назад, отойдя от парней подальше. Огляделся и отступил еще на пару шагов. Парни покатились со смеху.

— Бодрый старикан! Еще шевелится, — гоготал один из них. — Смотри‑ка, и вправду зонтик раскрыл.

Но смеялись они недолго. С неба вдруг посыпались какие‑то непонятные скользкие предметы. Послышались странные шлепки, что‑то ударялось о землю — шлеп! шлеп! Парни перестали пинать свою жертву и один за другим задрали головы кверху. Небо было ясное, но один его уголок словно прохудился — из него все валилось и валилось. Сначала понемногу, потом сильнее и сильнее, пока в один момент не начался настоящий обвал из каких‑то кусочков, сантиметра три длиной, черных, как уголь. В свете фонарей, освещавших стоянку, они выглядели как блестящий черный снег. Зловещие снежинки приземлялись на плечи, руки, затылки и тут же прилипали. Парни пытались их отодрать, но без особого успеха.

— Пиявки! — крикнул кто‑то.

И тут, как по сигналу, все завопили на разные голоса и помчались наискось, через стоянку, к туалету. Один парень — белобрысый — налетел на проезжавшую между запаркованными машинами малолитражку, но вроде остался цел — ехала она медленно. Свалился на землю, вскочил, забарабанил ладонями по капоту, заорал на водителя. На этом конфликт был исчерпан, и парень, приволакивая ногу, припустился в сторону туалета.

Пиявки еще какое‑то время дружно сыпались на землю, но скоро поток их пошел на убыль и иссяк. Наката сложил зонтик и, разгребая ногами нападавших с небес пиявок, направился посмотреть, как там лежавший на земле парень. Кругом были горы шевелящихся маленьких тварей, поэтому подобраться к нему вплотную старик не сумел. Пиявки и парня облепили с головы до ног. Наката пригляделся — тот разлепил веки, из‑под них сочилась кровь. У него, похоже, и зубы выбиты. Наката был бессилен. Надо звать кого‑то на помощь. Он вернулся в столовую и рассказал, что на стоянке, в углу, лежит молодой человек. Видно, упал и разбился.

— Полицейского бы позвать, а то умрет.

Немного погодя Наката отыскал шофера, который согласился подбросить его до Кобэ. То был сонный парень лет двадцати пяти. Волосы завязаны сзади «конским хвостом», в ухе серьга, кепка «Тюнити Дрэгонз» [38]. Парень сидел с сигаретой и листал журнал комиксов. В яркой гавайской рубахе, здоровенных кроссовках «Найки». Невысокий. Пепел, нимало не смущаясь, он стряхивал в миску с оставшимся от лапши бульоном. Пристально поглядел на Накату и, всем своим видом показывая, как его все достали, кивнул:

— Ладно, поедем. Ты на моего деда здорово похож. То ли во внешности у вас общее, то ли говоришь так же… Правда, он под конец совсем из ума выжил. Помер недавно.

Парень сказал, что в Кобэ должны быть к утру. Он вез туда в универмаг партию мебели. Выезжая со стоянки, они видели аварию. Разбираться приехали несколько патрульных машин. На месте происшествия крутился сигнальный красный фонарь, полицейский размахивал подсвеченным жезлом, регулируя въезд и выезд со стоянки. Ничего страшного не случилось, хотя сразу несколько машин — как шары на бильярдном столе — столкнулись или задели друг друга. Микроавтобус заработал вмятину на боку, у легковушки разбился задний поворотник. Водитель трейлера опустил стекло и, перекинувшись парой слов с полицейским, снова его поднял.

— Какие‑то пиявки с неба нападали. Кучи целые, — безразлично проговорил он. — Машины их колесами давили, размазали по дороге, вот и занесло. Так что не будем торопиться. Поедем тихонько. Тут еще одно происшествие. Толпа местных, на мотоциклах… Вроде, кто‑то разбился. Пиявки… мотоциклисты эти клепаные. Адская смесь! Подбросили полиции работенки.

Парень медленно и осторожно стал выезжать со стоянки, но шины все равно скользили по асфальту. Всякий раз ему приходилось слегка подрабатывать рулем, чтобы машину не уводило в сторону.

— Ну и ну! Ты погляди, сколько! — говорил он. — Во, скользь‑то! Гадость какая, эти пиявки! Эй, дедуля! А к тебе когда‑нибудь пиявки присасывались?

— Нет. Насколько Наката помнит, с ним такого не бывало.

— А я вот рос в Гифу, в горах. Ко мне сколько раз припиявливались. Идешь по лесу, могут сверху свалиться. В речке к ногам присасываются. Я на этих пиявках собаку съел. Пиявки — это ж такие твари… Присосутся — хрен оторвешь. Особенно большие, так впиваются, что даже с кожей отдираешь. Следы остаются. Их только прижигать. Такая дрянь! Прилипнут к тебе и кровь сосут. Сосут, сосут и раздуваются. Тьфу ты! Вот ведь дрянь! Скажи?

— Да‑да. Конечно, — согласился Наката.

— Но чтоб пиявки градом с неба прямо на стоянку падали… Такого не бывает. Это ж не дождик. Кто про такую чушь собачью когда слыхал? Да здесь о пиявках никто понятия не имеет. Пиявки с неба? Это ж надо!..

Наката оставил эту тираду без ответа,

— Вот в Яманаси несколько лет назад нашествие сороконожек было. Тогда тоже колеса скользили — ого‑го! Аварий столько было! Железная дорога встала, электрички не ходили. Но эти сороконожки с неба не падали. Приползли откуда‑то. Понятное дело.

— Наката тоже в Яманаси был. Давно. В войну.

— Э‑э? В какую еще войну? — спросил водитель.