Глава 19. Домой я добралась, еле-еле волоча ноги, и мрачно села на веранде

Домой я добралась, еле-еле волоча ноги, и мрачно села на веранде. Собаки, радостные оттого, что видят свою хозяйку, подняли веселую возню, кошки скакали вместе с ними. Но мне было не до зверей. Слава богу, что дети затеяли что-то в гараже и не показывались в доме.

Бесцельно передвигая на столе посуду, я все время задавала себе один и тот же вопрос. Ну зачем Вячеславу Сергеевичу Славину, человеку незапятнанному, рассказывать неправду про Ветлугу? В шестнадцать лет талантливый мальчик из провинции поступил в МГУ. У ребенка, родившегося в малообеспеченной провинциальной семье, не было никакого блата, никакой волосатой руки, никто не подставлял пареньку «лесенку», всего он достиг благодаря только трудолюбию и упорству.

Начиная с шестнадцати лет, вся жизнь Славина легко просматривается, она прозрачна, как горная речка. Сначала студент, потом аспирант, словом, подающий большие надежды ученый.

И зачем бы такому человеку вводить в заблуждение близких? Ну какой смысл придумывать про Ветлугу? Правда, иногда особо тщеславные люди, став богатыми и знаменитыми, стесняются своих крестьянских предков и начинают выдумывать невесть что! Да и у нас в консерватории учился Максим Норкин. Всем рассказывал, что его родители дипломатические работники. Папа – посол, мама – послиха, а он, Макс, живет в общежитии потому, что предки побоялись оставлять его одного в гигантской квартире. И только на выпускном концерте мы увидели его маменьку, почти бестелесную женщину с огромными, лопатообразными ладонями. А какие, по-вашему, руки должны быть у бабы, вскапывающей огород, доящей трех коров и таскающей мешки с картошкой. Матушка Макса оказалась простой колхозницей…

Я бы еще поняла, придумай Вячеслав Сергеевич «охотничью» историю про каких-нибудь необыкновенных родственников. Правда, в начале пятидесятых всякие князья, графы и бароны были не в чести, но, в конце концов, существовали генералы, капитаны дальнего плавания, писатели…

Наврал бы, что его отец – маршал, а матушка – прима-балерина какого-нибудь провинциального театра. Ну никто ведь проверять не станет! Ан нет! Зачем-то, кстати, очень неохотно, по словам Бекки, он рассказывал о детских годах, студенческие вспоминал чаще. Да еще упоминал об отце, простом солдате, и матери – малообразованной тетке из крохотного поселка Симоново. Почему он выдавал небылицу? Нет, есть только один способ, чтобы узнать правду.

Я схватила телефон и набрала 09.

– Четырнадцатая, здравствуйте.

– Дайте мне телефон МГУ.

– Какой факультет?

– Мне нужен архив.

– Пишите справочный номер.

Следующий час я безуспешно пыталась соединиться с флагманом образования. Но занято там было постоянно. Наконец, когда умерла уже всякая надежда соединиться с архивом, раздался весьма недовольный голос:

– Справочная.

– Дайте, пожалуйста, телефон архива.

Тетка, очевидно, начала рыться в справочнике, потому что до моего уха донеслось шуршание. Но, получив нужные семь цифр, я поняла, что праздновать удачу рано. Теперь кто-то удавился на телефонном шнуре в бумагохранилище. От злости я вспотела. Ну наберу в последний разок, и все!

И тут раздалось бодрое:

– Архив!

– Позовите, пожалуйста, заведующую.

– Слушаю.

– Вас беспокоит журнал «Лица эпохи», корреспондент Евлампия Романова.

– Очень приятно, Валентина Николаевна Столярова, – церемонно представилась дама.

– Уважаемая Валентина Николаевна, – затараторила я, – вы располагаете сведениями о золотых медалистах, поступивших в МГУ?

– Конечно, срок хранения анкет составляет семдесят пять лет. Правда, первые десять годков дела лежат непосредственно на факультетах.

– Информация о поступивших в 1956 году существует?

– Естественно, – оскорбилась заведующая, – у нас ни один клочок не пропадает, а вам зачем?

– Да вот поручили сделать статью про покойного академика Славина, и я подумала, может, сфотографировать его аттестат? Для украшения материала.

– Приезжайте, – любезно разрешила Валентина Николаевна, – только завтра, мы скоро закрываемся.

– Конечно, – обрадовалась я, – адрес подскажите.

На вечер у меня не было ничего запланировано, и я отправилась на кухню, делать любимый детьми салат. И Лиза, и Кирюшка, и наш вечный гость Костик никогда не кривляются за столом. Съедают все подчистую. Впрочем, Кирюшка на дух не выносит молоко, но кефир, ряженку, йогурты, творог и сметану ест с превеликим удовольствием. Лиза ненавидит любые каши, но, если на стол подали гречку, она щедро заливает блюдо кетчупом или соевым соусом и молча орудует вилкой. Костя, насколько я знаю, весь передергивается при виде рыбы, у него аллергия на морских и речных обитателей. Но мой салат обожают все. Делается он крайне просто. Берете свежие помидоры, болгарский сладкий перец и пучок кинзы. Все режете, не слишком мелко и добавляете тертый сыр. Лучше взять острый, но подойдет любой. Потом делаете заправку: растительное масло без запаха, лимонный сок или уксус и немного сахарного песка. Перемешиваете и заливаете салат. Вкусно до невозможности. Впрочем, некоторые мои знакомые вместо сыра добавляют брынзу, но это уже кто что любит.

Быстро наполнив миску, я высунулась в окно, чтобы позвать ребят ужинать. Но крик застрял в горле.

Словно серебристая струйка ртути, во двор медленно вкатывался «Мерседес». За ним виднелся темно-синий микроавтобус. Боже, искренне надеюсь, что это не прибыл свадебный ужин.

– Эй, Кирюха, Лизавета, Костька, – донеслось со двора, – быстренько покажите парням где-что.

– Ой, – взвизгнула Лизка, – это…

– Молчать, – рявкнул Гарик, – весь сюрприз испортишь!

Он быстрым шагом влетел на веранду и велел:

– Не смей смотреть в окно, на меня смотри!

От неожиданного замечания я внезапно икнула и шлепнулась на стул.

– Роман, Леня, давайте, – распорядился Гарик, выглядывая в прихожию.

Послышался шорох, потом на террасу вплыл невероятно огромный веник из кроваво-красных роз.

– Вот, – довольно произнес Игорь Серафимович, – бери, здесь ровно сто штук!

Неожиданно из моего рта вырвалось:

– Мне еще никто никогда не дарил такое количество цветов.

– Давай вазы, – велел Гарик.

– У меня только одна, – пролепетала я, показывая на керамическую бутылку.

– Роман, – приказал хозяин, – действуй.

Парень осторожно положил охапку на обеденный стол и вышел. Леонид спокойно сел на стул.

– Пойду цветы пока в ванную положу.

– Леня, отнеси.

Парень подхватил вязанку роз и молча удалился. Может, парни глухонемые? Честно говоря, за все время я слышала их голоса всего один раз.

– Приехал просить у тебя прощение за вчерашнее, – улыбнулся Гарик, – согласен, я мужлан, но если что-то не получается, как мне хочется, то я горы сворочу, а своего добьюсь. Можешь сколько угодно злиться, ты все равно станешь моей женой.

Я пожала плечами. Бог мой, сколько несчастных баб, желая заполучить супруга, делают неимоверные усилия. Бегают в косметические клиники и тренажерные залы, покупают сверхмодные шмотки, красят волосы в жуткие цвета, но ничего не получается. Столь желанные особи мужского пола совершенно не обращают на них внимания. А почему? Да все очень просто, мужчины так устроены: то, что падает само в руки, совершенно их не привлекает.

Вот Гарик привык к восторженным женским взглядам, и, естественно, тетка, прогоняющая его из дому, моментально выделилась на обычном фоне. Так что я избрала самую верную тактику, чтобы стать женой «нефтяной трубы». Но самое интересное в этой истории то, что на самом деле я хочу избавиться от Игоря Серафимовича, он мне совсем не нужен со своими миллионами, «Мерседесом» и золотыми часами. Хватит, я уже была один раз супругой бизнесмена.

Вдруг за окнами грянула музыка и несколько хрипловатых голосов загундосили:

Вы помните, вы все, конечно, помните.

Как я стоял, приблизившись к стене.

Взволнованно ходили вы по комнате

И что-то резкое в лицо бросали мне.

– Хорошую песню подобрали, – хмыкнул Гарик.

Я выглянула в окно. На площадке перед гаражом стояли четыре парня. Два с гитарами, один возле ударной установки и один за синтезатором.

Пели гитаристы, кстати, весьма неплохо, высокими, резкими, как у кастратов, голосами. Подобный тембр у мужчин редкость. Именно для него гениальный гомосексуалист Чайковский и создал партию Ленского. Всем известно, что «густота» мужского голоса зависит от наличия гормонов. У теноров, как правило, проблемы с потенцией. Кстати, сейчас Ленского поет не лирический, а драматический тенор. Собственно говоря, исполнить арии поэта в оригинальной авторской редакции мог бы, наверное, лишь Курмангалиев, все остальные берут ниже.

– Можно мы зайдем?! – заорал Кирюшка.

Не дождавшись ответа, они все влетели в дом.

– Лампа, – приседая от восторга, восклицала Лизавета, – Лампушечка, ты хоть знаешь, кто это?

– Нет.

– Группа «Бильбо», – хором ответили Кирюшка и Костя, – они на втором месте после Земфиры!

– Бильжо? – в растерянности переспросила я. – Никогда не слышала.

– Эй, парни, – заорал Гарик, свисая из окна, – давай громче, вас не слышно!

Мальчишки заверещали, словно мартовские коты, которым прищемили хвосты. Искренне надеюсь, что все рассказы про тот свет неправда, потому что иначе у бедного Сергея Есенина, стихи которого сейчас мучила группа, может произойти разрыв какой-нибудь «энергетический сущности».

– Не Бильжо, а Бильбо, – поправила Лизавета, – Бильжо – это тот дяденька с ключом от сумасшедшего дома, который в программе Шендеровича «Итого» изображает психиатра. Ну тот, который говорит: «Когда я служил в маленькой сельской больнице…»

– Классная программа, – заржал Гарик, – всегда смотрю ее, Амба-ТВ еще есть.

– Нет, «33 квадратных места» лучше, – возразила Лизавета.

– Ой, Танюлька с сыночком, прикольная парочка, – развеселился Гарик, – обхохочешься!

– Джентльмен-шоу… – начал Костя.

– Фу, – сказали Гарик и Кирюшка хором, – это для кретинов!

Выяснив, что у них абсолютно одинаковые взгляды на сатиру и юмор, дети и Игорь Серафимович плюхнулись за стол и выжидательно глянули на меня.

За окном выла группа «Бильбо». Теперь ее участники перекинулись на современных авторов.

– Вы чего-то хотите? – спросила я. – Если нет, то пойду прилягу, устала очень!

– Поужинать бы, – вздохнул Кирюшка и глянул на Гарика.

Тот засмеялся:

– Не, побоялся икру везти. Вчера на мойку въехал весь в икре и семге, так знаешь, как на меня смотрели? Кто-то даже сфотографировал.

– У нас сосиски, – каменным голосом объявила я, – с вермишелью «Макфа».

– Тащи! – распорядился Гарик.

– Их варить надо!

– А мы не торопимся!

Я набила кастрюлю сосисками и тупо уставилась в окно. «Бильбо» старательно выводила:

А у тебя

И у меня

Дорога одна…

– Эй, мальчики, – крикнула я, – сосиски будете?!

– Вы нам? – поинтересовался гитарист. – Будем, с огромным удовольствием.

Скоро все расселись за большим столом и начали вытаскивать из кастрюли розовые, исходящие паром сосиски.

– Эх, горчички охота, – пробубнил Гарик, – нету у тебя?

Я хотела было пойти на кухню за «Малютой Скуратовым», но остановилась. Ну уж нет, Володе Костину не дала горчицы и этим не предложу.

Но никто особо не стал переживать из-за отсутствия специй. Вермишель и сосиски исчезли в мгновение ока, потом выпили по две чашки чая с булочками.

– Дядя Игорь, – спросила Лизавета,

– а «Бильбо» еще петь будет?

– Они ваши до полуночи, – ответил Гарик.

– Можно, мы ребят позовем послушать?

– Конечно.

Дети бросились к телефону. Музыканты вышли во двор и закурили. Я осмотрела гору грязной посуды и сказала:

– Пойду лягу, голова болит, спокойной ночи. Кстати, может, тебе домой пора?

– Не-а, – пробормотал Гарик, щурясь, как довольная кошка. – Не пора. Вот тут лягу на диванчике, газетку почитаю! Ах, как у тебя здорово – лес, цветы, жасмин, птички поют, трава под самыми окнами… И сосиски эти с вермишелью… Знаешь, меня в детстве вывозили в деревню к бабке. Матери с понедельника по субботу не было, а в воскресенье мы ели вот такие страшно вкусные сосиски. Ну никогда мне больше не было так хорошо!

– Неужели у тебя нет дачи?

– У меня, – пробормотал Гарик, вытягиваясь на диване, – загородный коттедж с бассейном и теннисным кортом да повар в придачу, настоящий француз – консоме, жульен, фуа гра… Только вкуса никакого и радости мало. Честно говоря, я дом свой недолюбливаю, его дизайнер обставлял, красиво, как на картинке, а жить неудобно. Все эти мраморные полы, джакузи… В обычной ванне с душем комфортнее. Я, когда моюсь, всегда жутко мерзну, помещение большое, да еще с окном. Плохо прогревается.

– А ты переделай все и выгони француза, найми обычную тетку.

– Нельзя, – вздохнул Гарик и закрыл глаза, – скажут, разорился…

– Не наплевать ли тебе на всех? Сам же говорил, что самый богатый. Пусть под тебя подстраиваются. Ей-богу, здорово получится, у всех навороченная мебель, а у тебя такая, на которой спать удобно!

– Мне не приходило это в голову, – сонно пробормотала «нефтяная труба», – по мне так самый удобный диван – вот этот, на котором сейчас лежу.

Он закрыл глаза и засопел. Я с тоской посмотрела на олигарха. Вот бедолага! Потом сходила в гостиную, приволокла плед и укрыла Гарика, правда, предварительно стащив с него элегантные ботинки. Ей-богу, жалко парня!

Наверное, мы опять попали в зону смены погоды, потому что сон свалил меня мгновенно. Посередине ночи я проснулась и услышала звуки музыки. Плохо понимая, что происходит, машинально выглянула в окно. Перед глазами предстала дивная картина. На площадке возле гаража горит костер.

Рядом заливаются соловьями «Бильбо», а вокруг огня скачут полуголые, перемазанные с ног до головы подростки, штук двадцать, не меньше. Вместе с ними носится мужик, одетый только в семейные трусы, у всех в руках длинные палки и какие-то тряпки. Я отступила в глубь комнаты и глянула на часы – полчетвертого. Не может быть, просто мне снится сон. На полянке никого нет, «Бильбо» уехали, наверное, еще в полночь!

С этими мыслями я рухнула вновь в кровать. Солнце разбудило меня в полдевятого. Выйдя в гостиную, я увидела на разложенном диване двух гитаристов, между которыми устроилась Ада. На софе в Кирюшкиной комнате нашелся барабанщик, а на раскладушке мирно сопел клавишник. Кирюшка и Лизавета тоже не собирались вставать. Но самая восхитительная картина меня ожидала на веранде.

На диване громко храпел Гарик. На нем устроились Клаус, Семирамида и Пингва. Очевидно, благодарные за эксклюзивную кормежку кошки решили обогревать своего благодетеля. На полу, словно верные собаки, мирно почивали Рома и Леня. Парни постелили матрацы, наверное, найденные на чердаке. Рядом с ними развалились Рамик и Рейчел.

На столе было полным-полно пустых чашек и тарелок, костюм Гарика, перепачканный чем-то черным, валялся в углу.

Я помылась, выпила кофе, но никто из спящих даже не пошевелился. Ну, хороша охрана, хозяина можно убивать, они даже не вздрогнут. Но стоило мне взяться за входную дверь, как Рома моментально сел.

– А, это вы, Евлампия Андреевна.

– Тише, разбудишь народ, спи давай, я на работу поехала.

На лужайке возле гаража чернел след от костра. Тут и там валялись картофельные очистки. Значит, это был не сон. Они и впрямь жгли тут костер и скакали вокруг огня, словно дикие папуасы…

– Жалко, вы спать рано пошли, – сказал, приблизившись неслышным шагом, Рома, – я никогда Игоря Серафимовича таким веселым не видел. Сначала песни пели, потом картошечку пекли, ну чисто пионерский лагерь, здорово. Около шести спать легли. А Игорь Серафимович…

– Что?

– Телефон у него зазвонил уж под утро, он его выключил, а там заклинило вроде, звенит и звенит, ну он его, – Рома рассмеялся, – как зашвырнет в костер! Со всего размаху, гуд бай, «Сименс»! Вон, видите?

Я перевела взгляд на пепелище и заметила в центре выжженного круга крохотный оплавленный кусок пластмассы – все, что осталось от мобильника.