Глава 12. На следующее утро я, быстренько собравшись, сбегала к Ребекке, обсудила с ней кое-какие проблемы и в полдень уже подъезжала к Солнечной

На следующее утро я, быстренько собравшись, сбегала к Ребекке, обсудила с ней кое-какие проблемы и в полдень уже подъезжала к Солнечной.

Мишин ларек с книгами стоял на прежнем месте. Я отдала парню деньги за детектив, потом достала из сумочки только что полученную от Бекки фотографию Николая и спросила:

– Не припомнишь случайно, не он ли подошел к той женщине, что под поезд попала?

– А, – протянул Миша, – так вы, значит, из милиции.

– Тьфу, – сплюнула Настя, стоявшая рядом со своей религиозной литературой, – то-то, гляжу, морда больно противная, а она из легавки!

Я невольно покосилась в ее сторону: надо же, какой странный лексикон для богомольной женщины.

– Не обращайте внимания, – ухмыльнулся Миша, – она на зоне была, ворюга, а потом уверовала и теперь всех жизни учит, просто смешно. Вовсе она не такая, как кажется. Впрочем, и мы все тоже корчим из себя невесть что, а в сущности…

Он взял снимок и стал внимательно разглядывать.

– Изыди, сатана, – буркнула Настя и демонстративно отвернулась.

– Точно, – отозвался Миша, – этот самый и есть. Морда толстая. Весь из себя такой, с золотыми часами, небось бешеные бабки зашибает…

Уже несясь в электричке к Москве, я невольно подумала: ведь торговец прав. Все мы также корчим из себя невесть что, лишь бы никто не узнал о том, какие демоны таятся в душе. Моя лучшая подруга Катюша, хирург, однажды, в особо злую минуту, сказала:

– Знаешь, Лампа, чего в человеке больше всего? Дерьма, причем не в переносном, а в прямом смысле этого слова, как врач говорю.

Да, милый Николя тоже усиленно пытается изобразить, что его внутренности заполнены розовыми лепестками… Интересно, зачем он встречался с Линой на платформе? Что ж, придется задать мужику этот вопрос, но сначала побеседуем с некоей дамой Ириной Леонидовной Самохваловой. Ребекка сказала, что эта особа великолепно знает всех сотрудников академии и даст исчерпывающую информацию не только о них, но и о Славине, она была руководителем кандидатской диссертации Вячеслава Сергеевича, и благодарный профессор потом всю жизнь поддерживал ее и взял на работу в свой вуз.

Приоткрыв дверь с табличкой «Отделение экономики», я увидела даму лет шестидесяти, с супермодной прической и безукоризненным макияжем.

– Простите, где найти Ирину Леонидовну?

– Входите, входите, – пропела женщина глубоким грудным контральто, – вы та самая журналистка с дивным русским именем Евлампия, которая собирается писать книгу о Вячеславе? Идите, идите, Ребекка меня предупредила, жду вас!

Не веря своим ушам и глазам, я села напротив Самохваловой. По самым скромным подсчетам, ей около восьмидесяти, но больше шестидесяти никак не дашь! Поняв, какое впечатление она произвела, Ирина Леонидовна улыбнулась:

– Ну, и о чем станем беседовать?

– Расскажите о Вячеславе Сергеевиче…

– О, дорогая, какой всеобъемлющий вопрос, – улыбнулась дама и начала.

Полтора часа она пела осанну покойному. Честно говоря, я загрустила. Ни одного плохого слова не слетело с ее губ, накрашенных элегантной помадой светло-коричневого цвета. Судя по этому рассказу, Славин был просто ангел во плоти, добрые дела которого невозможно перечислить. Поток слов лился плавно. Как профессиональный преподаватель, Ирина Леонидовна говорила четко, иногда переспрашивая:

– Вам понятно?

Я кивала, все больше погружаясь в пучину тоски. Наконец, когда Самохвалова перевела дыхание, я быстренько поинтересовалась:

– А дети его? Так же талантливы?

Ирина Леонидовна скорчила недовольную гримасу:

– Ах, дорогая, природа отдыхает на отпрысках гениев, а в случае Вячеслава она не просто устроила себе отпуск, а легла спать надолго.

– Не понимаю, – прикинулась я идиоткой.

– Сейчас объясню, – обрадованно сказала дама.

Даже покорив научные Гималаи, получив всевозможные звания, дипломы и регалии, женщина всегда остается женщиной, и посплетничать о близких и знакомых доставляет ей невероятное удовольствие.

– Вы видели Нору и Тамару?

Я кивнула.

– Ну и как они вам?

– Нормальные женщины, вполне интеллигентные и воспитанные!

Ирина Леонидовна гневно щелкнула зажигалкой:

– Глупости, полные дуры! Как, впрочем, все его пассии. Прямо странно, с какой настойчивостью Слава выискивал совершенно неподходящих жен и любовниц. Удивительно! И это когда рядом находились чудные девушки, моя дочь, например.

Она вздохнула и с горечью добавила:

– Карина была влюблена в Славу, лучшей пары и не придумать! Оба увлечены наукой, общность интересов сближает. Слава потому и скакал из постели в постель, что никак не мог отыскать родственную душу. Сначала дурацкий брак с Ольгой, сразу было ясно, что ничего хорошего не выйдет! Потом Нора! Тот еще фрукт – злая, жадная, абсолютно базарная, но родила ему четырех детей, очень неудачливых, надо сказать, и Славин терпел ее ради малышей.

– Почему неудачливых? Николай вроде доктор наук?

Ирина Леонидовна рассмеялась:

– Знаете эпиграмму Пушкина:

В Академии наук

Заседает князь Дундук,

Отчего он заседает?

Отчего же Дундуку такая честь?

Отчего он заседает?

Оттого, что жопа есть.

Николай, или, как маменька зовет его, Николя, питался отцом, как червь яблоком. Обе диссертации: и кандидатскую, и докторскую – написал Славин. Я еще когда говорила:

– Слава, отдай мальчишку в ПТУ, пусть хоть руки развивает, головы у него все равно нет!

Но Вячеслав Сергеевич упорно тащил сыночка, сначала пристроил в институт, потом в аспирантуру, сделал профессором. У них даже монографии совместные выходили – В.Славин и Н.Славин. Народ только улыбался в кулак, всем вокруг было понятно, кто автор многостраничных «кирпичей». А создав свой вуз, академик сделал сынка первым заместителем.

– Значит, сейчас Николай «рулит» в учебном заведении?

– Пытается, – фыркнула Ирина Леонидовна, – но ничего не выходит, думаю, мы провалим прием. Народ шел, привлеченный именем Славина и кое-кого из профессуры. Допустим, к Репнину, Савельеву или Кавалерову. Но Сергей Репнин уже сейчас сообщил, что уезжает по контракту в Америку, а Жора Савельев собрался в Канаду. Крысы бегут с корабля, думаю, и Кавалеров не задержится. Так что наша академия скоро развалится, если, конечно, не принять экстренных мер! Но Слава, земля ему пухом, не терпел около себя конкурентов в научном плане, все о детках пекся!

Она примолкла.

– Получается, что Николай ничего не выиграл от смерти отца?

– Конечно, нет! Он без папули ничто, ноль без палочки. Да ему не под силу руководить не только такой академией, как наша, но даже и школой первой ступени в Чукотском крае! Ничего, абсолютно ничего не получил он от Славы: ни ума, ни трудолюбия, ни активности, вылитая Нора.

Внезапно она заткнула фонтан желчи, загасила окурок и спокойно добавила:

– Впрочем, я несправедлива. Один талант ему все-же достался.

– Какой?

– Умение кобелировать. Наш Николай постоянно носится по бабам, а чадолюбивый Слава пристраивал всех его бывших любовниц, что, честно говоря, было трудно, потому что Николаша, чувствуя собственную ущербность, всегда подбирает дам из другого социального строя, из андеграунда, так сказать! Одна из его находок Леночка, секретарша Славы. Вы не поверите, она вначале говорила посетителям: «Повесьте польты в шкафик». Мрак! Правда, сейчас пообтесалась.

Самохвалова вытащила новую сигарету и понеслась дальше:

– Но Николай по сравнению со своими братьями просто Конфуций, он хоть может изобразить интеллектуала и хранить этакое многозначительное молчание в нужный момент, а Андрей!

Боже, вы бы видели его на защите кандидатской! Слава сидел весь красный, мальчишка не сумел даже нормально ответить на заранее подготовленные вопросы. Стыд и срам, нес полную фигню, да любого другого давно бы выгнали и уж точно прокатили бы с треском, нашвыряли черных шаров. А здесь вскрыли урну – все бюллетени положительные, только один испорчен. Небось у старика Ковалева рука от стыда дрогнула.

Из Сергея даже не пытались сделать кандидата наук. Парень с трудом закончил десятилетку. Пришлось пристроить его на журфак, а потом впихивать в различные околонаучные издания, типа: «Мир новых исследований» или «Горизонты экономики», но даже там Сережу держали на последних ролях, просто из милости, учитывая заслуги Славина.

– Зато Ребекка – хорошая актриса!

Ирина Леонидовна закатила глаза:

– Она милая девочка, воспитанная и приветливая, но не Сара Бернар и даже не Джейн Фонда, отнюдь!

– Но недавно она снялась в очень популярном сериале!

Самохвалова поинтересовалась:

– И давно вы, душечка, работаете в журналистике?

– Не слишком…

– Оно и видно! Роли получают не за талант! У режиссера, снявшего ленту, два сынка-оболтуса, и оба теперь учатся у нас, между прочим, взяты, как дети из многодетной семьи, бесплатно. Ясно?

Я кивнула.

– После смерти папы Бекки не на что надеяться! Абсолютно, станет играть «кушать подано!».

– А Светочка?

– Бледная немочь, – фыркнула Ирина Леонидовна, – просто застиранная кофточка, ни ума, ни блеска, ни шарма. Пожалуй, из всех более чем неудачливых детей Бекки самая привлекательная. Вот моя Карина…

И она замолчала.

– А где работает ваша дочь?

Ирина Леонидовна аккуратно сложила валяющиеся на столе ручки в стаканчик.

– Карина умерла. Долгие годы ждала, что Слава все-таки обратит на нее внимание, а потом сгорела в одно лето, саркома.

Я насторожилась. В портрете идеального академика возник черный мазок. Значит, была девушка, любившая безответно Славина… Может, Ирина Леонидовна и наняла киллера?

– Простите, а когда случилась трагедия?

– В 1985 году, – ответила Самохвалова.

Я подавила тяжелый вздох. Пятнадцать лет – слишком большой срок для ненависти.

Узнав от Ирины Леонидовны все, что можно, я прошла на первый этаж и заглянула в приемную ректора. Симпатичная женщина, по виду около тридцати лет, строго сказала:

– Николая Вячеславовича нет!

– Вы Лена?

– Да. Что вы хотите?

Я втиснулась в приемную, сделала самое сладкое лицо и защебетала:

– Вы-то мне и нужны. Я представляю журнал «Вестник Академии наук». Собираемся давать статью о новом ректоре Николае Славине, нет ли у вас его биографических данных?

– Возьмите, – резко сказала секретарша.

Она протянула листок, тут дверь с треском распахнулась, и вошел мужчина лет пятидесяти, он нес в руках большую сумку. За ним семенила девица в невероятно обтягивающих фигуру бриджах и розовом полупрозрачном топике.

– Ты еще здесь, Лена? – удивленно спросил мужчина. – Не собралась? А я уже Ларису привел.

Он грохнул сумку на пол.

– Давайте, Ларочка, устраивайтесь!

Девица капризно оттопырила нижнюю губу и недовольным тоном произнесла:

– В приемной жуть, все менять надо, шторы, как в деревенской избе, и потом, такой стол мне мал!

– Тогда пошли, – вздохнул мужик, – покажешь, какой подходит.

Залившаяся краской Лена хранила во время этой беседы напряженное молчание. Я тоже притихла, стараясь стать незаметной.

Когда за мужиком и девицей захлопнулась дверь, Лена резко повернулась и зло буркнула:

– Ну, чего уставились? Если есть вопросы, это не ко мне, тут теперь новый секретарь появился, видали?!

– Вы давно здесь работали?

– Достаточно, – буркнула Лена и принялась сбрасывать в пакет ручки, календари и скрепки.

Ее пальцы дрожали, а шею и даже грудь, видневшуюся в глубоком вырезе кофточки, покрывали неровные красные пятна, словно девушка внезапно заболела корью.

– Не нервничайте, – попробовала я утешить ее, – ну не могут же вас так просто выставить на улицу, права не имеют!

Лида подняла на меня абсолютно несчастные глаза и прошептала:

– А никто не выгоняет, перевели в другое место, даже оклад такой же!

– Вот видите, – обрадовалась я, – все хорошо, в приемной-то небось хлопотно сидеть!

Не замечая моих слов, она продолжала:

– Замечательное место, дежурной у входа в студенческое общежитие.

Я растерянно захлопнула рот. Лена еще пару секунд перекладывала карандаши, потом неожиданно положила голову на пачку бумаги и отчаянно зарыдала.

– Ну-ну, – забормотала я, – все будет хорошо, просто прекрасно…

Внезапно из коридора послышался шум. Лена подскочила и, подбежав к двери шефа, отчаянно выкрикнула:

– Сделайте что-нибудь, но только выгоните пока эту выскочку, я не могу показаться ей на глаза с таким лицом!

Не успела она исчезнуть, как в приемную влетела девица в бриджах. За ней шли рабочие, тащившие стол.

– Ставьте сюда, – распорядилась девчонка, – а этот унесите.

– Простите, – попробовала я вмешаться, – но, кажется, Лена не успела собраться…

– У нее было достаточно времени, – хмыкнула нахалка, – утром ей сообщили, что к обеду нужно освободить приемную. Николя, то есть Николай Вячеславович, хочет, чтобы тут все выглядело классно. Давай, ребята, шевелись!

Рабочие, отдуваясь, принялись двигать мебель. Я заметила, что на столе стоит бутылочка с чернилами «Пеликан», и, пока активная девица покрикивала на малоповоротливых пролетариев, мои руки быстро и незаметно откупорили крышечку и поместили пластиковый флакон на стул.

Девица, размахивая руками, раздавала указания, и в конце концов произошло неизбежное. Со словами: «Как я от вас устала, идиоты», – милая девушка шлепнулась на вертящееся кресло и тут же заорала. По светло-бежевым бриджикам потекли фиолетовые потоки.

– Какая… поставила сюда чернила, – взвыла девчонка.

Я пожала плечами:

– Понятия не имею. Следовало подождать, пока Лена соберется, глядишь, ничего бы не случилось.

Матерясь, девица вылетела в коридор. Рабочие, пересмеиваясь, пошли за ней. Я приоткрыла дверь в кабинет Славина и крикнула:

– Лена, выходите!

Очевидно, в апартаментах начальника была ванная комната, потому что Леночка появилась на пороге с умытым лицом.

– Мы можем уходить, – вздохнула я.

Лена уставилась на фиолетовую лужу, растекшуюся на светло-бежевом офисном кресле.

– Это что такое?

Я хихикнула:

– Подумайте, какая незадача вышла! Совершенно случайно на стульчике оказалась банка чернил, к тому же открытая, ей-богу, не пойму, как такое вышло! Конец бриджам! Очень жаль. Они ей были к лицу, вернее, к заднице.

Лена расхохоталась, подхватила пакет и предложила мне:

– Пошли, тут за углом великолепное кафе, слопаем по мороженому.