Глава 1. Прикоснуться к иной цивилизации

Москва

Ладога-100

Прикоснуться к иной цивилизации…

В 1957 году я воочию наблюдал приёмы зоревой меди­цины — отголоска древнеславянской языческой культу­ры, которая, по мнению учёных, была очень экологичной... Увидел, пережил как посторонний наблюдатель, а потом познал и «изнутри», потому что овладел её основа­ми под руководством народной целительницы — «профес­сора» в своём деле... И пытался понять, что это такое. На это ушли годы. Много-много лет.

Мне не раз советовали написать об этом. Но как на­пишешь? Как напишешь о том, что, несмотря на все старания, постоянно ускользает из рук? Да и для кого писать, если это никому не нужно? Так во всяком случае обстояло дело в конце 50-х годов и в 60-х годах...

Сейчас иное время. Кое-что мне удалось сделать. Не подумайте, что я раскрыл все загадки славянской язы­ческой медицины. Случай позволил мне лишь прикос­нуться к культуре прошлого, поражающей своеобрази­ем, и почерпнуть из этого «золотого прикосновения» лишь те знания, которые я смог взять. Но всё-таки, как представляется, рассказать есть о чём.

На страницах печати, по радио и телевидению высту­пают колдуны, экстрасенсы, целители. Стена молчания, окружавшая их, разобрана по кирпичику. Конечно, это ещё не гарантия того, что я найду читателя, неспешно идущего по пути знания и уделяющего часть своего дра­гоценного внимания предметам, которые этого действи­тельно заслуживают. Вал информации может захлестнуть его и устремить по пути Слепой Веры и Суеверия...

И всё-таки я уверен: эта книга найдёт своего внима­тельного и вдумчивого читателя. С ним-то я и буду вести разговор. А для начала приоткрою свой авторский за­мысел. Я буду писать о конкретных людях и конкрет­ных событиях лишь в той мере, в какой это необходимо для уяснения психофизиологических основ зоревой на­родной медицины. «Зоревой» я называю её потому, что образ Зари — светлой, целительной, приносящей радость нового дня является в ней ключевым.

Но и рассказ об этой медицине для меня не един­ственная цель. Я рискну нарисовать в своём воображе­нии цивилизацию древних славян, а именно те особен­ности этой цивилизации, которые «высвечиваются» зо­ревой медициной. И, самое главное, я покажу, насколько важно наследие этой почти утраченной цивилизации нам, нашим детям и внукам. Потому что, не восстановив прошлую культуру, мы не сможем решить обрушившиеся на нас глобальные проблемы — прежде всего, проблему над­вигающегося всеобщего экологического кризиса, не смо­жем создать культуру, достойную человека и окружаю­щей его природы.

Но сначала впечатления, которые я вынес из непос­редственного соприкосновения с зоревой народной ме­дициной.

* * *

Представьте себе тесную кухоньку в сельском доме. Чисто выбеленная русская печь. (Кстати, за печкой кро­шечная комнатушка, которую снимаю я. Здесь умеща­ются только кровать и столик.) Против печки — кухон­ный стол. Стол и печку разделяют всего три шага. У стен рядом с входной дверью деревянная скамья. Это — место события.

Какого? Сегодня Она пригласила меня присутствовать при приёме больного. Выйдя из своей комнатушки, я уви­дел женщину лет сорока пяти с усталым и каким-то погас­шим лицом. Женщина сидела на деревянной скамье и по­рывалась что-то сказать Ей... В ответ только жест: сидите! молчите! Так же, жестом, Она показывает мне, чтобы я сел рядом. Сажусь и начинаю внимательно следить за Её движениями.

На первый взгляд, ничего особенного. Топится печь. На кухонном столе рассыпана мука. Хозяйка стряпает. Порой отходит от стола, чтобы поставить что-то в печь или, наоборот, достать из печи. Делает всё молча, сосре­доточенно. На нас не глядит. Во всём угадывается какой- то внутренней ритм.

И вот, сначала я ловлю себя на том, что что-то изме­нилось в комнате, где мы сидим, и что-то изменилось во мне самом. Я не знаю, что произошло. Но моё дыхание стало моим и не моим. Дышу учащённо, легко, но каж­дый вдох — словно глоток грозы, которая будто копится во мне, и я даже опасаюсь, что он может разрядиться молнией и громом...

Приковывают внимание Её руки. Пальцами Она вы­полняет какие-то движения, время от времени кладет на стол нож, ложку — железные предметы — «метки». За­тем ритмичные движения захватывают Её целиком. Дви­жения рук сочетаются с какими-то необычными шагами: впечатление такое, что Она не идёт, и даже не шагает на месте, а «работает» всем телом...

Затем, не спрашивая у пациентки ни слова, Она сама говорит ей, какое у неё заболевание, когда началось, как протекало, какие есть сопутствующие болезни, сколько у неё детей... Говорит, что берётся лечить. Нет, больше приезжать не надо. Этого приезда достаточно. Дальше лечение пойдет на расстоянии. Вознаграждение? Сейчас ничего. Поправитесь, отблагодарите...

На других приёмах мне открывается многое из арсена­ла зоревой медицины: «зачерчивание» воды, использова­ние обыкновенных спичек для диагностики и для других целей, диагностику по ладони и по подошве ноги... Всё делается чётко, уверенно, в манере, не допускающей тени сомнения. Передо мною Она — знахарка, ведунья. Колду­нья из давно ушедших времён.

Зубарева Мария Степановна. Так её звали. Думаю, что на Алтае и в Западной Сибири и по сей день найдутся люди, которым она помогла. Хотя со дня смерти — она умерла в 1963 году — прошло много лет.

При общении она поражала едва сдерживаемой весё­лостью. Любила насмешливое слово. Колко, но не обид­но, цепляла словом кого-нибудь, казалось бы, ни с того, ни с сего... Затевался шуточный разговор. А потом она переходила на серьёзный тон, выкладывала собеседнику всю «подноготную» о его здоровье и говорила, что мо­жет помочь.

Сейчас я жалею, что счел неудобным расспросить её подробнее о личной жизни. Знаю совсем немного. Роди­лась Мария Степановна в 1905 году в Белоруссии. Её, девочку-сироту, ещё в первую империалистическую при­смотрел врач Виктор Михайлович Соловьёв. Он пристро­ил её в госпиталь, обучил тогдашней официальной меди­цине в рамках акушерских курсов. Но главное — посвя­тил в тайну русской народной телепатической медици­ны, которой владел ещё его дед.

Вместе они работали в госпиталях, вместе были в Ча­паевской дивизии. После гражданской вышла замуж, но иногда бывала в гостях у В.М.Соловьёва, благо тот жил недалеко, в Новосибирске. И так до 1939 года, когда, по словам Марии Степановны, он погиб в авиакатастрофе.

Всё-таки как странно и сложно всё переплетается в жизни. В конце девятнадцатого века настоящий знахарь, ведун передаёт знание народной медицины своему внуку- врачу. Внук передаёт это знание малограмотной женщине, остающейся в гуще народа... Что в искусстве Марии Сте­пановны от глубинных корней народного опыта? А что сло­жилось под влиянием научных идей?

И почему судьба так несправедлива? Почему рядом с Марией Степановной вместо меня не оказался врач или психолог — человек, который мог бы перенять это народ­ное знание гораздо полнее?

А ей был нужен такой человек! Мария Степановна попросила меня найти контакты с учёными — профессо­рами от научной медицины. Хотела передать всё, что знала сама. Чувствовала ли, что проживет недолго? Или, может быть, её угнетало другое: не может большой мас­тер состариться, не имея учеников? Она говорила с го­речью: «Вам сказали, что этого нет, и вы поверили. Никто не хочет учиться».

Оказавшись перед зеркалом, человек автоматически при­хорашивается. Заглянув в зеркало своей совести, человек сначала замечает в себе только хорошее. А потом...

Я много лет приукрашивал свою роль в давних собы­тиях или просто старался о них не думать. Теперь, когда за плечами свыше тридцати лет активной, наполненной творчеством жизни, когда до пенсии рукой подать, мне незачем хитрить. Скажу честно: Марии Степановне Зуба­ревой со мной не повезло.

Если бы на моём месте оказался медик, он смог бы пе­ренять её искусство практически. Он повторил бы учителя Марии Степановны — врача В.М. Соловьева. Работая в си­стеме здравоохранения, он применял бы и народную меди­цину, пусть даже и скрытно. Если бы вместо меня оказался думающий медик, он расшифровал бы секреты народной медицины гораздо скорее. У меня ушло на это тридцать лет. Думаю, ему хватило бы и трёх. В начале 60-х годов в нашей стране началось возрождение психотерапии. Он явно успел бы к этому моменту. Психофизические основы зоре- вой народной медицины стали бы предметом обсуждения ещё 30 лет назад...

В моей памяти оживает июль 1957 года. Я вижу себя на станции Ояш, что между Новосибирском и Болотным. Со мной два чемодана. В них любимые книги, пишущая машинка и первая опубликованная статья о ритмике сти­хов В.В.Маяковского. В голове — впечатления предфестивальной Москвы и мечта найти здесь, в Сибири, своего героя, свою книгу, поэму или роман. Сибирская деревня, куда я приехал учительствовать, встретила меня удиви­тельной голубизной послегрозового неба, брызгами солн­ца, отражавшимися в лужах и лужицах. Мне казалось, всё предвещает мне литературный успех, а может быть, и славу. Период «оттепели» конца 50-х годов создал немало громких имён. И я был не одинок. Многие молодые рва­лись к своей «целине», мечтали «распахать» новые, неве­домые дотоле пласты жизни. Трудно представить себе мо­лодого человека менее подходящего для овладения народ­ной медициной, чем я.

Не помню уже, кто указал мне на новый дом с голу­быми ставнями — дом М.С.Зубаревой. Дом был неболь­шой — я уже упоминал о своей крохотной комнатушке, — но в общем привлекательный. Быстро договорился о полном пансионе. Через огород прошёл к ручью с ласко­вым названием Бабушка. Выкупался в одном из омутов.

За ручьём начиналась хоть и прореженная, но тайга. В другом направлении за узкой полосой молодого леса рас­стилались поля, подсеребрённые берёзовыми колками. Эти поля мне предстояло исходить пешком. Зимой я пересекал лесную полосу и сразу погружался в розовые снега, по которым шарили лучи выглянувшего из-за кром­ки тайги солнца.

Помню, когда я вступал в партию, в Болотнинском рай­коме меня спросили, точнее, пронзили вопросом, как ви­лами: «Вот вы собираетесь вступать в партию, а сами як­шаетесь со знахаркой. Как это понимать?» Свой ответ на этот вопрос воспроизведу позднее. Сначала о том, как я «якшался» со знахаркой.

Когда Мария Степановна попросила меня связаться с профессорами от научной медицины, я не мог отка­зать, хотя это не входило в мои планы. «Я мало что могу объяснить, но могу показать всё, что знаю», — го­ворила мне народная целительница. Ну, а я? Как я объяс­ню медикам, о чём идёт речь? Договорились, что я по­тренируюсь, буду выполнять упражнения, которые она мне покажет.

Чем больше я общался с Марией Степановной, чем больше слушал её цветистый говорок, тем ярче склады­вался у меня её поэтический образ. Вот стихи, в которых дан психологический, хотя и несколько стилизованный, портрет знахарки:

На тропы-просёлки, на колки берёзовые

Снега упали сахарно-розовые.

Над розовой крышей клубится-кудесится

От печки до неба парадная лестница.

Здесь печка широкому небу отворена,

Сойди и войди, Заря животворная!

Пусть пляшут огня лепестки над поленьями,

Пусть пахнет в избушке травой и кореньями.

Наполни избушку-помощницу милую

Незримой, неслышной, ярою силою.

Меня здесь считают старушкой невзрачною,

Я ж в души смотрю, словно в воду прозрачную,

Мне с первого взгляда открыты и ведомы

Болезни людей, перевитые бедами...

Нет! В жизни Добро никогда не иступится:

Есть в мире Заря — наша мать и заступница!

Я душу, пронзённую болью бездонною,

От бед огражу своей тёплой ладонью

Порою полночной, порой предрассветною

На встречу с Зарёй приведу безответную

За полем морозным

За звёздными далями,

Утихли все боли

Словно растаяли.

В душе человека, как в полдень, светло.

Он снова как птица встал на крыло.

На тропы-проселки, на колки берёзовые

Снега упали сахарно-розовые.

Над ветхою крышей в снегах января

В полнеба стоит-полыхает Заря,

Начал я делать предложенные ею упражнения. Снача­ла нехотя, сомневаясь. Но потом с подлинным упоением. Я ещё не знал, что и почему, но мир никогда ещё не полы­хал таким обилием ярких красок. Казалось, над землёй разлили океан света. Ни днём, ни ночью не проходило радостное, приподнятое настроение.

Однажды за обедом Мария Степановна словно невзна­чай бросила: «В вас треть моей силы!» Я был польщён, но не понял, что за этими словами скрывался и другой смысл. На другой день, когда соседи позвали её к заболевшему ребенку, она пригласила с собой и меня. Мне было инте­ресно посмотреть, как она будет лечить. Каково же было мое изумление, когда Мария Степановна протянула мне трехмесячного малыша, чтобы лечил я! Видя моё замеша­тельство, она подсказала (подсказала тактично, словно я и Миковсам знал, но просто замешкался): «Подуйте в попочку!» Я, конечно, знал, что многие магические приёмы, напри­мер, выпивание «зачерченной» холодной воды — это лишь способ сконцентрировать внимание пациента в нужный момент на нужном органе. Пожалуй, то же самое получит­ся, если вдувать воздух. Но дальше-то что? Что внушать? Что пытаться исправить?

Моё замешательство можно, конечно, объяснить и обыч­ными, житейскими причинами. Молодой учитель прихо­дит в дом вместе со знахаркой и ничтоже сумняшеся дует младенцу в попочку. Конфуз!

Но меня потрясло другое. Безо всякой подготовки, как будто так это и надо, Мария Степановна предложила мне быть лекарем. Наверное, году в 1918 или 1919 Виктор Ми­хайлович Соловьёв вот так же «бросил в воду» девчушку Машу: либо тони, либо плыви. И она поплыла. У неё был начальный заряд лекарской интуиции. А сейчас, после со­рока лет врачебной практики, её интуиция была прямо- таки ошеломляющей.

Помню, она предложила мне: если хотите проверить воз­можности метода, представьте себе кого-нибудь из своих знакомых, я скажу диагноз, не раздумывая, запишете этот диагноз, в конверт, и — адресату! На подтверждение.

Я представил себе мою одноклассницу, с которой не виделся уже пять лет, но переписывался. В тот момент она была в Челябинске, проходила производственную практи­ку. Её фотографии у меня не было.

Среди прочих не очень выразительных характерис­тик была, и такая: «одна лопатка выше другой». Как я узнал из письма своей одноклассницы, эти слова вызва­ли целую цепь событий. Девушка не знала за собой та­кой особенности. Её подруги подтвердили, да, так оно и есть. Письмо в Краснодар маме: как так? Мама отвеча­ет: когда была совсем крошкой, падала, и вот... Моя одноклассница — человек спокойный и ироничный, не поскупилась в этот раз на восклицательные знаки. Пра­вильный диагноз по мысленному образу человека, нахо­дившегося в этот момент за сотни километров, — это ли не интуиция?

А лечебное воздействие, основанное на интуитивном «высвечивании» человека? Помню, у жены нашего моло­дого агронома было опущение матки на последних неде­лях беременности. Так Мария Степановна излечила её бук­вально за пять минут. Она могла!

А я не мог. Упражнения не развили во мне медицинс­кой интуиции. Видимо, у меня был совсем иной склад на­туры. Я с горечью понял это, когда неуклюже держал в руках малыша.

...Так вот, когда я вступал в партию, в райкоме меня очень жёстко спросили: «Вот, вы собираетесь вступать в партию, а сами якшаетесь со знахаркой. Как это пони­мать?» Я тогда ответил: «Когда народный целитель сам предлагает науке познакомиться с тем, как он лечит, это — великая удача. И надо сделать всё, чтобы встреча М.С. Зубаревой с учёными состоялась». Райкомовцев вполне удовлетворил мой ответ. А я дал себе зарок: если уж я сам не в силах овладеть народной медициной, сделаю всё, что­бы ею овладели другие.

Сейчас, вспоминая это твёрдое-претвёрдое решение — других в молодости не бывает! - я могу только грустно усмехнуться. Какая детская наивность! В те годы даже се­рьёзные медики, бравшие что-то от народной медицины, бо­ролись не за победу, а за выживание. Мне же все представ­лялось в розовом свете. Я думал: узнав, что в одном из сёл Новосибирской области живет и работает большой мастер народной телепатической медицины, учёные медики сразу бросятся туда.

На самом деле реакция была иной. В Новосибирском мединституте посоветовали: «Если у вашей бабки есть что- то интересное, пусть напишет и пришлёт. У нас есть совет, в который входят такие-то... Они рассмотрят предложение!» И всё... Пусть напишет!

Конечно, я добрался и до отдела науки ЦК КПСС. Узнав, что я из Сибири, меня без проволочек туда пусти­ли. Ничего утешительного. «Телепатическая медицина? Может быть, это интересно. Но вы ставите этот вопрос преждевременно. Сейчас мы боремся за то, чтобы начали использовать хотя бы травную народную медицину!»

К врачам меня тянуло как железо к магниту. Где бы мне ни доводилось повстречаться с медиками: в гостях, в поезде, просто на улице — я не упускал случая, чтобы за­говорить о зоревой медицине. Большинство и слыхом не слыхали о такой науке. Немногие заинтересованно расспра­шивали, рассказывали мне о тибетской медицине, подыс­кивали другие аналоги. В разговоре неизменно звучала мысль — попробуйте разобраться сами!

Что принесло мне первое, непосредственное, «золотое» соприкосновение с народной телепатической медициной? Ощущение невероятного подъёма сил и радости, но и чув­ство глубокой тревоги: уходили из жизни старики и уно­сили с собой волшебное знание. Унизительное чувство соб­ственного бессилия. Протест против тех, кто должен был, кто мог бы, но оставался глух. И нестерпимое чувство стыда перед Марией Степановной: обещал помочь — и не помог! Я маялся, не находил себе места и... летом 1959 года на­всегда уехал из села Ояш. Да, Марии Степановне со мной не повезло. Я был её последней надеждой. Через четыре года её не стало.

О последующих тридцати годах рассказывать под­робно нет смысла. Внешне было мало примечательного. Но, как в русле ручья, засыпанном окатанной галькой, не иссякает скрытый поток воды даже в самое сухое время года, так и зоревая медицина в моей жизни: чем бы я ни занимался, она всегда оставалась подспудным течением. Хотя, как вы понимаете, не в смысле лечения других людей, а в том, что я действительно получил из рук волшебницы Марии Степановны Зубаревой: в искусстве са­морегуляции.