Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Предпосылки и становление современного философского мышления 7 page





 

«К сущности всех таких переживаний принадлежит та примечательная модификация, которая переводит сознание (взятое) в модусе актуальной обращенности (к предмету. - П.Г.) в сознание (взятое) в модусе неактуальности и наоборот. В первом случае переживание есть, так сказать «эксплицитное» сознание о своем предметном содержании, во втором случае – имплицитное, только потенциальное…Поток переживаний никогда не может состоять из чистых актуальностей»123.

 

Исследуя чистое переживание временности, Гуссель показал, что «всякое интенциональное переживание содержит нетематические данности (на которые не направлено сознание) составляющие как бы двухсторонний горизонт переживания», причем нетематический горизонт «составляет как бы некоторое «предварительное» знание о предмете, который рассматривается тематически».

 

«Согласно Гуссерлю, - пишет Гайденко, - не существует опыта в самом простом смысле – как опыта относительно вещи, посредством которого мы, впервые постигая эту вещь, узнавая о ней, не «знали» бы о ней уже заранее больше того, что мы при этом узнаем.

Горизонт – это не неподвижная граница, он движется вместе с движением трансцендентальной субъективности. Горизонты отдельных предметов сливаются в единый тотальный горизонт, который и есть то, что мы обычно называем «миром». Этот тотальный горизонт («жизненный мир». – В.Р.) есть нечто наперед данное, нечто «нетематически» присутствующее в любом интенциональном переживании и составляющее заранее данную почву всякого опыта»124.

 

Можно согласиться, что работа нашего сознания обусловлена как в отношении отдельных реалий (по Гуссерлю, нетематических горизонтов), так и реальности как таковой (жизненного мира). Что здесь такого уж нового? После Канта с его анализом условий мыслимости это должно быть очевидным. Интересно другое, Гуссерль, характеризуя чистое сознание, пытается представить его и как естественный законосообразный феномен. Не противоречит ли эта установка другой - на анализ опыта сознания?

Позиция Гуссерля, как мне кажется, достаточно понятна: он актуализирует и анализирует внутренние переживания познающего, его видение и метаморфозы видения, как в отношении предметности (содержания), так и собственной работы; и все это он пытается представить как работу и закономерности чистого сознания. Вопрос, есть ли такая реальность в творчестве современного индивида (ученого, художника, инженера и прочее); я имею в виду переживания, видение и трансформации реальности, а не истолкование всего этого как чистого сознания? Безусловно. Можно ее описать? На это ответить не так-то просто. Если описывать опыт работы сознания, просто обращаясь к собственным переживаниям, обобщая их, то тогда избежать психологизма и субъективизма, действительно, невозможно. Если же давать общезначимые интерпретации наших переживаний, выдавая их за опыт сознания, то, как в этом случае преодолеть собственную неотрефлексированную обусловленность? Теперь конструкция Хайдеггера в интерпретации Гайденко.

 

«В «Бытии и времени» Хайдеггер в методологическом отношении идет за Гуссерлем. Предметом исследования у него является «бытие сущего, т.е. смысл бытия вообще», а это значит – структура трансцендентальной субъективности, являющаяся онтологическим фундаментом всего эмпирического (онтического). Как и Гуссерль, Хайдеггер отличает бытие от сущего, т.е. выносит за скобки эмпирический мир, чтобы добраться «к самому предмету»…Методом осуществления этой задачи Хайдеггер считает феноменологию. «Способ рассмотрения этого вопроса (о смысле бытия. – П.Г.) является феноменологическим. Тем самым это исследование не предполагает ни определенной «точки зрения», ни определенного «направления», потому что феноменология не есть и не может стать ни тем, ни другим, пока она понимается правильно. Феноменология как определенный метод – таково исходное значение этого понятия»125.

 

Обратим внимание, по Хайдеггеру феноменология должна строиться как необусловленное мышление, не предполагающее «ни определенной «точки зрения», ни определенного «направления», это просто метод, то есть по-гречески «путь» мысли. Какой же это путь, спрашивает Гайденко? И отвечает так. Феномен – это то, что показывает, являет себя. А феноменология состоит в открытие того, что «само себя показывает». Последнее же принципиально сокрыто. Феноменология способствует раскрытию «сокрытого феномена». Каким образом? Вскрывая понимание феномена и его обусловленность (то, что в феноменологической традиции обсуждается как «допредикативные структуры сознания», «допредикативное понимание»). В конечном счете, утверждает Хайдеггер, и понимание и обусловленность феноменов задаются языком. Итак, добраться до предмета и феномена можно, вслушиваясь и вникая, что предполагает интерпретацию, в стихию языка. Наконец, открытость человеческого существования Хайдеггер вслед за Гуссерлем и Дильтеем видит во временности и историчности.

 

«Итак, - пишет Гайденко, - «феноменология» - это метод, сущность которого состоит в открывании того, что само-себя-в-себе-показывает. Предмет же исследования, к которому должен быть применен феноменологический метод, - это бытие сущего, т.е. те трансцендентально-априорные структуры, которые являются «смыслом и основой» эмпирических явлений; феноменология как наука о бытии сущего есть, таким образом, онтология» …

«Хайдеггер видит ограниченность всей прежней философии в том, что она упускала бытие, потому что рассматривала сознание как познание по преимуществу, не имея возможности поэтому выйти за пределы субъект-объектных отношений. Критикуя интеллектуалистскую трактовку сознания, Хайдеггер хочет понять сознание как определенный способ бытия. Сознание как способ бытия, точнее, бытие сознания он и обозначает словом «тут-бытие» (Dasein)»…

«Тут-бытие определяется им как «сущее, которое в своем бытии понимающе относится к своему бытию». Понимание у Хайдеггера тождественно открытости тут-бытия. Именно своей открытости тут-бытие обязано тем, что для него не просто существует мир, но что оно всегда есть бытие в мире… «Онтологически «мир», - пишет Хайдеггер, - это не определение некоторого «сущего», которое есть не тут-бытие, а характеристика самого тут-бытия… Быть-в-мире, быть открытым и обладать изначальным пониманием, т.е. быть герменевтичным, - это, по Хайдеггеру, в сущности одно и то же»

«Как же описывает Хайдеггер эту изначальную открытость? Прежде всего она есть настроенность, расположенность…основной экзистенциал, бытийная характеристика тут-бытия… Настроенность – это допредикативное понимание (Пред-понимание. – В.Р.). Она имеет, по Хайдеггеру, экзистенциальную структуру проекта…бытие всего сущего непосредственно открыто человеку в отнесенности к его намерениям (возможностям), а не в чистом незаинтересованном созерцании…всякое видение как способ отношения к существующему является, по Хайдеггеру, неизначальным, вторичным, производным от практического обхождения с вещами»…

«Хайдеггер рекомендует не избегать герменевтического круга, а учиться правильно в него входить. А для этого прежде всего необходимо выделить ту сферу, в которой наиболее непосредственно и адекватно выражается пред-понимание. Такой сферой Хайдеггер считает стихию языка. Он хочет найти ту реальность, в которой живет тут-бытие, в которой поэтому воплощего, явлено, открыто пред-понимание. Тут-бытие не творит эту реальность, есть эта реальность. Язык не продукт тут-бытия, а его жилище, его дом…Если язык есть та реальность, где явлено пред-понимание, то герменевтической онтологии необходимо обратиться именно к языку для исследования вопроса о смысле бытия тут-бытия. И не так, как обращается к языку наука, т.е. языкознание, а герменевтически, с целью услышать, как в языке «говорит само бытие»…

«Герменевтика никогда не ставит вопроса об истинном начале философии, что характерно для прежних философов, особенно нового времени, - Декарта, Спинозы, Канта, Фихте, Гуссерля. По Хайдеггеру такое начало невозможно обрести, ибо оно принадлежит не философу, а самому бытию. А ведь именно поиск начала был попыткой как бы «прорвать» круг и – хотя бы по видимости – обрести точку отправления, как бы некоторое абсолютное начало координат».

«Хайдеггер усматривает источник открытости существования в его временности. Рассмотрение бытия в горизонте времени опять-таки восходит к Гуссерлю, чьи лекции по феноменологии внутреннего сознания времени Хайдеггер подготавливал к печати как раз в 1927-1928 гг…Хайдеггер видит главную характеристику подлинной временности в ее конечности. Открытое по отношению к своей временности, к смерти, человеческое существование именно поэтому открыто бытию…В качестве временного человеческое существование исторично; определение времени как историчности – его важнейшее, т.е. онтологическое, определение…В «Бытии и времени» Хайдеггер, по существу, предпринял попытку онтологически фундировать дильтеевский историзм, сделав тем самым герменевтику и понимание универсальным методом, в то время как у Дильтея это был лишь метод наук о духе. В рамках таким образом понятой герменевтики «самость», Я, выступает не как субстанция и не как субъект – и то и другое понимание Хайдеггер равно отвергает, - а как экзистенция, сущность которой составляет историчность»126.

 

Эти высказывания стоит прокомментировать. Во-первых, их можно правильно понять только в том случае, если принять феноменологическую установку на тождество сознания и мира (Быть-в-мире, быть открытым и обладать изначальным пониманием, т.е. быть герменевтичным, - это, по Хайдеггеру, в сущности одно и то же»). Во-вторых, Хайдеггер мыслит не только как онтолог, но и как методолог («Герменевтика никогда не ставит вопроса об истинном начале философии»; «всякое видение как способ отношения к существующему является, по Хайдеггеру, неизначальным, вторичным, производным от практического обхождения с вещами»; «в качестве временного человеческое существование исторично; определение времени как историчности – его важнейшее, т.е. онтологическое, определение»). В-третьих, по отношению к традиционной философии Хайдеггер занят критикой именно картезианско-кантианской картины (он «видит ограниченность всей прежней философии в том, что она упускала бытие, потому что рассматривала сознание как познание по преимуществу, не имея возможности поэтому выйти за пределы субъект-объектных отношений»).

Пытаясь в целом оценить философию Хайдеггера, Гайденко пишет следующее.

 

«Хайдеггер переворачивает традиционный способ философствования, при котором неизвестное объясняется через известное», его принцип «состоит в том, чтобы понять явное через неявное, то, что сказано, через то, что не может быть сказано, понять слово через молчание, сущее – через несущее, бытие – через ничто. Этим принципом и определяется метод его мышления. Он отвергает ту форму философствования, которая руководствуется разумом, понятым как ясное и отчетливое мышление, как «свет», и хочет создать новую форму в соответствии с пониманием истины как «сокровенности открытого». Этот тип философского мышления носит эзотерический характер…философ как и поэт, становится чем-то вроде прорицателя, а философский текст превращается в своеобразный шифр, требующий разгадки. Именно таковы тексты Хайдеггера, чьи ученики и последователи превращаются в толкователей, подбирающих самые разные ключи к тайне хайдеггеровского мышления»127.

 

Но разве сама Гайденко не подбирает такие ключи, и надо сказать, делает это очень удачно, «вскрывая сокрытое», делая Хайдеггера понятным? Я не отрицаю, что Хайдеггер эзотеричен и, действительно, его тексты часто весьма темны. Но, во-первых, не все, во-вторых, их начинаешь отчасти понимать, после того, как уяснишь феноменологический подход и основные идеи Хайдеггера, в-третьих, большинство серьезных философских текстов, даже, на первый взгляд, очень ясных и понятных, нуждаются сегодня в истолковании и раскрытии сокрытого. Если речь идет не о копировании и воспроизведении, а о «возобновлении философии», то буквально все серьезные философские тексты и концепции, как старые, традиционные, так и новейшие требуют нового прочтения, осмысления и понимания. Заслуга Гайденко перед философией, в частности, в том, что она успешно решает данную задачу.

Феноменологический подход и Хайдеггера можно лучше понять, имея в виду следующее (в данном случае, это уже мои «ключи»).

- Феноменологов не устраивали те способы философского осмысления и объяснения, которые сложились в XVIII, начале XIX столетия. Эти способы были ориентированны на естествознание как идеал науки и предполагали субъект-объектную трактовку познания.

- Философскому осмыслению, с точки зрения феноменологов, подлежали новые подходы, разные способы научного объяснения одних и тех же феноменов, искусство и другие символические системы наряду с наукой, творчество в широком смысле слова.

- Чтобы преодолеть обусловленность творчества со стороны сложившихся систем философского осмысления, а также объяснить возможность открытия новых явлений и реальностей, феноменологи настаивают на необходимости мыслить беспредпосылочно и анализировать опыт творчества, в котором новые реальности конституируются. В этом плане «бытие» Хайдеггера как «сокрытое» можно понять в смысле установки на признание еще не выявленных и нереализованных способов осмысления и объяснения определенных явлений. Понятно, что эти способы разные и большей частью располагаются в будущем, то есть нам они неизвестны и в настоящее время принципиально не могут быть охарактеризованы; впрочем, ситуация не меняется и для мыслителей, идущих вслед за нами - перед ними тоже неизвестное будущее.

- Не менее важным было введение принципа интенциональности, позволяющего опираться не на начала философии, а собственный опыт творчества. Но принцип интенциональности нужно понимать двояко: с одной стороны, он требует от мыслящего настроиться на предметность, с другой – перестроить самого себя, свое мышление, правильно в нем установиться (отсюда, в частности, постоянный рефрен Хайдеггера – «мы еще не мыслим»).

- В плане концептуализации феноменологи опирались, с одной стороны, на переосмысленные психологические представления, с другой – на традиционно философские, тоже переосмысленные. Отсюда двойная (или множественная) трактовка всех феноменологических основоположений. Скажем, сознание, по Гуссерлю, это и переживания, и онтология128, открытость тут-бытия, по Хайдеггеру, и состояние последнего, и допредикативное понимание, и расположенность (настроенность), и проект.

- Реальный феноменологический анализ представляет собой не столько реализацию представлений, соответствующих «феноменологической концептуализации», сколько особую методологию и мыслительную работу, позволяющие увидеть новое, конституировать новую предметность и реальность. При этом могут быть использованы самые разные средства и методы, важно лишь, чтобы в результате это новое проявилось и появилось.

- В этом отношении феноменологическая работа принципиально двуслойна: в одном слое феноменолог использует обычные инструменты и способы работы, в другом – он отслеживает свое сознание на предмет становления нового, выявления новой предметности и реальности. Чтобы пояснить последние утверждения, приведу две иллюстрации.

4. Рациональная реконструкция двух образцов феноменологической работы

Первая иллюстрация касается известной работы Хайдеггера «Вопрос о технике». В результате этого исследования у читателя, действительно, возникает новое понимание и видение техники или, говоря языком Хайдеггера, феномен техники является нам в своем подлинном виде (как «весть бытия»). Спрашивается, за счет чего? Во-первых, за счет анализа обусловленности способов мышления техники, во-вторых, трактовки техники в рамках более широкого целого (современной культуры), в-третьих, реализации установки на решение проблем, возникших в связи с современной техникой и более широко техногенной цивилизацией. Вот основные идеи этой работы.

В начале статьи «Вопрос о технике» Хайдеггер подчеркивает, что объектом рассмотрения философии техники является не просто феномен техники, а именно сущность техники. Немецкий философ имеет в виду не ту технику, которая сложилась и существует и которая подвергается критике, а "возможную", то есть технику, которая нас может устраивать в ближайшей или более отдаленной перспективе. Поскольку существующее положение дел в отношении техники Хайдеггер оценивает негативно, а также поскольку это положение дел, как он считает, зависит от форм сознавания (мышления) техники, немецкий философ ставит своей задачей, с одной стороны, блокировать существующие формы мышления техники, с другой стороны, наметить особенности нового понимания техники.

Анализируя технику, Хайдеггер прежде всего показывает, что и традиционное инструментальное понимание техники (как средства деятельности) и трактовка техники как нейтрального феномена, закрывает нам возможность понять сущность техники. Например, по поводу инструментального понимания техники Хайдеггер говорит, что оно является "зловеще правильным" и что "худшим образом мы отдаемся во власть техники тогда, когда рассматриваем ее как нечто нейтральное; ведь такое представление о технике, ныне особенно распространенное, делает нас совершенно слепыми в отношении сущности техники"129.

Вводя трактовку техники как "постава" (когда всякая техника рассматривается как функциональный элемент поставляющего производства - вода Рейна как средство для работы электростанции, электростанция как средство выработки тока, электрический ток как средство для освещения городов или работы электромашин и т. д.), и, показывая дальше, что человек и природа сами превращаются в постав, Хайдеггер блокирует столь привычное для нас убеждение, по которому человек стоит над техникой и природой или что техника не влияет на природу, поскольку создана и действует в соответствии с ее законами. Иначе говоря, Хайдеггер утверждает, что вопрос о технике - это вопрос о человеке и его влиянии на природу планеты.

Другим важным положением Хайдеггера является утверждение о том, что современная техника тесно связана не только с естественной наукой, но и более широко с метафизикой Нового времени; последняя же по Хайдеггеру культивирует идеи субъективизма и господства над миром. "Человеческий субъективизм, пишет Хайдеггер в докладе "Время картины мира", прочитанном в 1938 г., - достигает в планетарном империализме технически организованного человека своего высшего пика: с которого он опускается в плоскость организованного однообразия и обустраивается там. Это однообразие есть самый надежный инструмент полной, то есть технической власти над Землей"130.

Идея господства субъекта над природой и историей и связанная с ней возможность точного исчисления явлений определяют, по мнению Хайдеггера, отношение между современной наукой и техникой. "Исследование располагает сущим, - говорит Хайдеггер в том же докладе, - когда оно может либо заранее высчитать сущее в его будущем течении, либо пересчитать задним числом в качестве прошлого. В исчислении наперед - природа, а в историческом пересчитывании - история рассматриваются одинаково"131.

Итак, техника органично связана, с одной стороны, с современным естествознанием и метафизикой, с другой - особым образом организованным (поставляющим) производством. Хайдеггер утверждает, что в рамках "постава" и человек и природа становятся всего лишь техникой, что представляет угрозу для самого существования человечества. Как обусловленный техникой, как часть технической реальности человек уже не может действовать против техники; его решения по природе воспроизводят все те же технические принципы, он не может мыслить какие-то другие нетехнические действия. Важна и негативная оценка техники, как ставящей человека на грань риска и катастрофы. "Опасна, - говорит Хайдеггер, - не техника сама по себе. Нет никакого демонизма техники; но есть тайна ее существа. Существо техники как миссия раскрытия потаенности - это риск. Измененное нами значение слова "постав", возможно сделается нам немного ближе, если мы подумаем теперь о поставе в смысле посланности и опасности"132.

Хайдеггер подчеркивает невозможность мыслить и решить проблемы техники в рамках соответствующих практик и дискурсов, в которых техника сложилась (была конституирована) и функционирует. Для пояснения своей мысли Хайдеггер старается показать, что техника не является чем-то внешним по отношению к бытию, а совпадает с последним, поэтому наивно, не меняя само бытие, надеяться повлиять на технику в нужном для человека направлении. "Если существо техники, постав как риск, посланный бытием, - пишет Хайдеггер, - есть само бытие, то технику никогда не удастся взять под контроль просто волевым усилием, будь оно позитивное и негативное. Техника, чье существо есть само бытие, никогда не даст человеку преодолеть себя. Это означало бы, что человек стал господином жизни"133.

Но сразу же за этим Хайдеггер говорит, что и без сознательных усилий человека техника не сможет измениться. Но человек для этой задачи нужен иной. Необходимым условием осмысленного воздействия на технику является, по Хайдеггеру, работа человека в отношении себя: человек должен "открыться существу техники", "опомниться", заново "ощутить широту своего сущностного пространства" (вероятно, вспомнить и понять свои высшие ценности, чтобы подчинить им ценности, менее значимые - комфорта, власти над природой, власти над миром)134.

Анализируя работу Хайдеггера, В.Хёсле, с одной стороны, согласен с тем, что проблемы техники нельзя решить техническими методами (в рамках технического дискурса и парадигмы), с другой - считает, что Хайдеггер не смог нащупать положительное решение проблемы, поскольку активной этической позиции предпочел философское созерцание. "Конечно, - пишет Хёсле, - хайдеггеровское предостережение должно восприниматься очень серьезно; было бы опасным заблуждением полагать, что проблему техники можно решить исключительно целерациональным, то есть техническим способом. Желание овладеть техникой само есть выражение технического образа мыслей...Но означает ли это в таком случае, что нужно слепо следовать судьбе бытия?..Хайдеггер вынужден предоставить технике свободу действий: категория ответственности у него отсутствует. Вместо нее у Хайдеггера остается наряду с воспоминанием о греческом искусстве лишь размышление о сущности техники...Эта эра может быть преодолена только тогда, когда ценностнорациональный разум сможет быть услышан наряду с целерациональным, когда вопрос "что нравственно?" вновь будет поставлен выше вопроса "что возможно сделать?". Однако тщетно ожидать от философии Хайдеггера укрепления этической рациональности"135.

С Хёсле можно согласиться только в одном: да, предположение, что современная техника в конце концов станет похожа на античное "техне" и склонится под знаменами красоты и гармонии, достаточно неправдоподобно и вряд ли является решением проблем, так точно поставленных Хайдеггером. Однако с обвинением Хайдеггера в игнорировании этической стороны вопроса согласиться нельзя. Просто он понимает этическую ответственность иначе, чем Хёсле. Для Хёсле это, вероятно, просто смена ценностей, иначе бы он ни говорил о "ценностнорациональном разуме". Для Хайдеггера "предприятие" более сложное: стоя в бытии, техническом по своей природе, совпадая с ним, человек одновременно должен выйти из бытия. Спрашивается, как это возможно, на что при этом человек будет опираться? Простой смены ценностей здесь явно недостаточно.

 

Вторая иллюстрация представляет собой анализ замечательной книги Франсуа Жюльена «О «времени». Элементы философии «жить» (2005). Книга буквально поразила меня глубиной и свежестью постановки вопроса. Искусно соединив феноменологический и культурологический подходы, сравнивая европейское понимание времени и китайское понимание сезона, в определенном смысле противоположное западному темпоощущению, Ф.Жюльен сумел по-новому увидеть и продумать проблематику времени, как европейскую, так и китайскую. То есть опять, выражаясь языком феноменологии, время как «подлинный феномен» явилось нашему сознанию.

При этом автор «О «времени» вполне пристрастен в своих предпочтениях: ему нравятся китайское понимание-отправление жизни и сезона, а также представления Мартина Хайдеггера о «здесь-бытии» и времени («Смысл Dasein есть временность»), напротив, он пускает немало стрел в западное понимание времени, как блокирующее естественные формы жизни. Сравним (курсив мой. – В.Р.).

 

- «Таким образом, сезон представляет собой общую рубрику, под которой пересекаются по принципу аналогии и в соответствии с надлежащим качеством самые разные линии эволюции, звезды и животные, ноты и тональности, имена и числа, места и боги – и так далее вплоть до жестов и привычек. То есть сезон является упорядочивающим принципом мира, или, скорее, он каждый раз создает свой мир в соответствии с определенной экологией

Сезон «воздействует», а человек, проницаемый для всякого влияния, реагирует в унисон, никакая его внутренняя структура не препятствует этому, а проходящее через него влияние сезона не изолируется в чем-то, что можно было бы определить как «ощущение» в отличие от рационального представления…

Вот так я возвращаюсь к китайской мысли, к ней, которая не мысля «время», сразу выводит нас из под влияния концепции времени, стеснявшей нас в нашем отношении к «жить» и к процессам

выбор китайской мысли в этом отношении является прямо противоположным: она отправляется не от субъекта, а от ситуации, которая ввиду своей постоянной эволюции, является моментом-ситуцией…именно окружающий мир и его «сезон», как мы видели, вызывают прилив чувств и побуждают поэта реагировать и выражать эти чувства в песне…

«[обрести] покой [в] моменте» (ань ши)… Успокаивающей и умиротворяющей самодостаточности момента, переданной в китайском выражении, противопоставляется недостаток, присущий времени и его терзающий

Это невыразимое китайским языком есть «смысл жизни»…Но если я думаю о процессе жизни («жить») в соответствии с моментом и как о постоянном переходе, в ходе которого один момент вызывает другой, и все эти моменты, вместе взятые, объясняются с помощью единственного факта их изменчивости, когда они друг друга оттеняют и усиливают, то исчезает угол зрения, отрывающий нас от «времени», откуда, собственно, и эманировал вопрос о смысле жизни, да и сам этот вопрос как-то рассасывается. Для него больше нет «места», как и для экзистенциального напряжения – и прекрасной драмы! – которую он разыгрывает».

- «По правде говоря, мы, в нашем так называемом современном мире, более уже не чувствуем его, разве что только безотчетно. Возможно, что частично именно отсутствие этого ощущения и делает наш мир «современным». В действительности уже давно решетки, воздвигнутые нашим разумом, накрыли и скрыли такую возможность для нашего сознания…

Хотя «жить» не перестает обрисовывать некие «до» и «после», а эти «до» и «после» способны в любой момент погрузиться в мою память или в мои проекты, они не устанавливают границ и не выделяют никакого определенного горизонта. «Жить» не имеет дна ни с какой стороны … «жить» не поддается пониманию в рамках концепции Времени; ведь в этом случае, допуская растяжение, образующее промежуток, время даже в своем настоящем осталось бы чем-то неотвратимо нависающим над жизнью»136.

 

Но почему спрашивается, время нужно поверять жизнью, а также, чем уж так плоха наша с вами европейская жизнь. Ну, да, мы все отчасти, стали «поставом» и живем в быстро текущем времени, которое, однако, вовсе «не нависает над жизнью», а разумно организует ее. Заметим, на этом стоит вся техногенная цивилизация, делающая нас свободными и могущественными. И разве свободен традиционный китаец, отдающийся на произвол судьбы ситуации и моменту? Может быть, он и не задается сакраментальным вопросом о смысле жизни, и, как отмечает Франсуа Жюльен, не боится смерти, но зачем нам такая жизнь, и стоит ли подчинять жизнь единственной задаче преодоления страха перед смертью?

 

- «Смерть, - пишет Ф.Жульен, - есть для нас то, к чему направлено сущностно-экзистенциальное; лишь в смерти как в своем последнем «еще нет» и обретает свою «целостность» это «экзистирующее», чья темпоральная структура и есть забота, проявляющаяся как воля к бытию. Ну как же не увидеть в этом «феноменологическом описании» бытия-к-смерти», управляемом темпоральностью, вершины присущей Западу способности драматизировать…Сила древнего даосизма в этом отношении состоит в развитии некой альтернативы данной концепции…Чтобы смерть не представляла собой изначальной угрозы, открываемой предвосхищением конечного предела «экзистенции» как ее наивысшей возможности, а вписывалась в жизнь или, как нам это объясняет текст «Чжуан-цзы», в то непрерывное преобразование, которое и есть «жизнь». Чтобы на смерть больше не смотрели как на событие или даже Событие par excellence, а воспринимали так же, как и любой момент, приходящий на смену другому моменту, чтобы к ней относились как к чему-то «простому», доступному, оставляя в стороне все сложности; короче говоря, чтобы смерть переживалась как нечто естественное»137.

 

Уже Платон выступал против «драматизации смерти», говоря в «Апологии Сократа», что «не следует ожидать ничего дурного от смерти», что «с человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после смерти»138. Платон стремился объяснить афинским гражданам, что «смерть есть благо», если человек живет правильно и разумно, и - зло и страдание, если он живет неправильно. Для Платона важно понять, как жить, чтобы встречать смерть спокойно, без страха. “Такой человек, - писал он в “Послезаконии”, имея в виду человека, идущего по пути «философского спасения», - даже восполнив смертью удел своей жизни, на смертном одре не будет, как теперь иметь множества ощущений, но достигнет единого удела, из множественности станет единством, будет счастлив, чрезвычайно мудр и вместе блажен”139. Однако мы знаем, что мало кому удавалось спокойно встречать «эту даму с провалившимся носом и косой», в частности, потому, что окончание жизни в европейской культурной традиции обычно понималось и переживалось как прекращение всего, как пустая вечность не заполненная ничем.

Date: 2015-05-19; view: 381; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.01 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию