Эксперт другого рода

Как же его можно было бы использовать? Мне нра­вится в ваших работах тот опыт, который я получаю для себя. Я хочу спросить, каким образом это использо­вать в терапии?

Как формализовать эту мысль — действительно большой вопрос. Важным изменением в последние пять или шесть лет для меня был отказ от работы в по­зиции эксперта. Или лучше сказать, что экспертиза сдвигается от знания того, как функционирует инди­вид к тому, чтобы оценить, что и как происходит в от­ношениях. Это совсем другая позиция. Я, вероятно, в больше мере бываю вовлечен в отношение. Те ре-зонансы, которые во мне возникают, я использую не для того, чтобы указать то, что я думаю или чувствую, ибо я использую то, что я чувствую, очень по-разно­му, а прежде всего для того, чтобы поддержать клиен­та, чтобы он мог расширить свой опыт поля здесь и теперь, а также обращаться к своему прошлому.

Я всегда был чувствителен к «процессу». Я вспоми­наю один эксперимент из прошедшей недавно сессии в рамках обучающей программы. У нас были практи­ческие занятия: студенты в течение трех дней работа­ли с клиентами. У клиента, как водится, была возмож­ность говорить все, что он хотел, и такая же возмож-

172

Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

173

ность была у терапевта. Единственная разница заклю­чалась в том, что клиент не имел права говорить, в чем состояла его проблема; то есть ничего не говорилось о теме или о проблеме. Все обучающиеся терапевты, та­ким образом, были вынуждены работать только с про­цессом. Это был очень сильный эксперимент, ибо все терапевты могли работать только с процессом, здесь и теперь, без какого-либо отчетливого содержания.

Ранее в нашей беседе вы упомянули, что в гештальт-терапии вас беспокоит недостаточный уровень диа­гностики. Я полагаю, что вы ввели в вашу программу ра­боту по диагностике. В этом плане, достаточно ли для гештальт-терапевта наблюдать процесс, как в экспе­рименте, который вы только что описали?

Я практикую психотерапию 35 лет и, стало быть, имею за плечами некоторый опыт. Было бы легко ска­зать, как это сделал Перлз: «Это дерьмо», или «Нам не надо диагностики». Но это есть и это уже интег­рировано. Диагностика и психопатология могут слу­жить для нас подспорьем в понимании процессов, в которые вовлечены наши клиенты. Это не дает осно­вания, чтобы лечить истерию или что-то другое, но то, что дает нам информацию. Знание процессов ран­него развития также полезно. Я не убежден в том, что нам как гештальт-терапевтам требуется некая осо­бая психопатология и некая особая теория развития. В нашем распоряжении имеется немало ориентиров, необходимых, для того, чтобы мы могли поддержать процесс. У нас есть немало понятий, чтобы описать опыт клиента, а кроме того, я могу использовать не­которые понятия из психоанализа, феноменологии, Бинсвангера... Чего не хватает, так это формализи-ции. Например, нет словаря, чтобы описать, каким

образом клиент формирует гештальт или связь, но­вый контакт, или сводит новое к чему-то уже извес­тному. Я полагаю, у нас много инструментов, но нет общей дескриптивной канвы. Отто Ранк сказал, что каждый клиент вынуждает нас пересматривать всю психопатологию. Классическая диагностика описы­вает некоторые категории процессов и/или структур. Умение видеть большее количество процессов полез­но для гештальт-терапевта. Но то, на что нам надо бросить наши усилия, есть подлинно исследователь­ская работа. Категории и терминология ставят перед нами много фундаментальных вопросов, как-то при­вязанность, достижение согласия, стыд, тревога, при­знание и т.д.; а в терапии мы разрабатываем эти важ­ные проблемы. Но остановиться на «симптомах» и ве­щах подобного рода слишком просто; это не тот род исследования, о котором я говорю.

Date: 2015-05-05; view: 567; Нарушение авторских прав