Что подразумевает внимание к ситуации?

Когда пациент усаживается напротив меня и гово­рит мне о том, что его тревожит, у меня есть выбор.

³² См., напр.: Stern D. Le monde interpersonnel du nourrisson.
P., 1989.

³³ Robine J.-M. Un album d'entretiens a propos de Paul Good­
man // Gestalt, 1992, №3.

116

Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

117

Я могу рассматривать его слова не только как сло­ва, произнесенные в некоей ситуации, но также как слова, принадлежащие ситуации, — как если бы эти слова принадлежали некоему недифференцирован­ному полю, которое предстоит уточнить, а не инди­виду, который их произносит. Классический образ действия, которому я следовал на протяжении мно­гих лет, состоит в том, чтобы сосредоточиться на про­блеме пациента: как он ощущает свою озабоченность, откуда это тягостное чувство к нему приходит, о чем ему напоминает, с помощью каких проекций оно мо­жет быть организовано и т. д. Такая классическая ин­дивидуалистическая позиция приводит терапевта к мысли, что он все более досконально узнает своего пациента. Эта позиция может показаться «естествен­ной» постольку, поскольку она уже вошла в привыч­ку. Но ничего «естественного» в ней нет; она не более чем некий выбор образа действия, вытекающий из ус­тановки терапевта.

Другой выбор, сопряженный с другой установкой, позволит мне взглянуть на проблему пациента как на то, что прежде всего принадлежит ситуации. Раз­ве проблема пациента не может оказаться в том, что он таким образом реагирует на меня? Может быть, это я создаю его проблему? Может быть, я внушаю ему чувство неудобства как реакцию на то, что берусь его рассматривать? Или такова его реакция на нашу встречу? Может быть, «его» волнение — только мое собственное? Или это разлитое в воздухе беспокойс­тво не более чем та атмосфера, которая возникает не­посредственно между нами?

Мой выбор в пользу того, чтобы исходить из си­туации, никак не основан на какой-либо истине: это только методологический выбор, вытекающий из те­оретического выбора. То, что я обычно называю «са-

мим собой», зачастую можно счесть преждевремен­ной дифференциацией поля. «Опыт предшествует «организму» и «среде», которые выступают абстрак­циями от опыта»³⁴. Прогрессивная и постоянная диф­ференциация, сменяющие друг друга акты интегра­ции и индивидуализации, последовательная деста­билизация застывшей системы представлений о себе (это «про меня»/а это не «не про меня»)... стоят в цен­тре терапевтической работы и конструирования self на пути самопознания.

Такой образ действия несколько отличается от позиции диалога, хотя ряд развиваемых идей нахо­дят здесь свой отклик. Перспектива диалога, если и принимает в расчет вопрос поля, уместна, по-моему, лишь в том случае, когда два индивида предваритель­но ясно идентифицированы, разъединены и выступа­ют двумя субъектами, которые встречаются и преоб­разуют свой опыт. Такой взгляд, мне кажется, в боль­шей мере отправляется от эпистемологии «нахожде­ния в поле», нежели «принадлежности к полю», и тогда мы рассматриваем два индивидуализированных лица вместо прогрессивной индивидуализации двух лиц. Хотя в ситуативной перспективе, которую я поддержи­ваю, элемент диалога точно есть, а вопрос о времени не получает единого решения. Здесь нельзя не вспомнить об одной из главных функций речи, на которую указы­вают многие теоретики: говорить означает заполнять бездну, отделяющую меня от другого человека, пре­одолевать изначальную раздельность, подчас питать иллюзию, что в какие-то моменты это получается... но это означает также быть обреченным на неуспех таких притязаний, без конца возобновлять попытку, как Си­зиф, вечно катить в гору камень своей речи.

³⁴ Goodman P. Little Prayers and Finite Experience. New York, 1972.

Жан-Мари Робин

В этом процессе индивидуализации, конечно, бы­вают моменты, когда я оказываюсь «я», а ты оказы­ваешься «ты» и мы можем встретиться. Но также есть моменты, когда я — это ты, а ты — я; а еще такие, когда существованием обладает «нечто», «оно»; такие, ког­да существуем «мы» (пусть в виде иллюзии); и такие, когда я не имею малейшего понятия ни о том, что есть «я», ни о том, что представляешь из себя «ты»!

Эти движения поля (или ситуации), делающие воз­можной игру отражений, в которой возникают отде­льные субъекты, суть движения контакта. Мне не раз случалось подчеркивать тот факт, что гештальт-тера-пия в гораздо большей степени является культурой глагола, чем культурой имени существительного; это скорее культура действия, чем культура сущности. По этой логике, выслушивая пациента, в том числе рас­сказанные им анекдоты и сны, я охотно рассматри­ваю фигуры глаголов, которые он употребляет и в ко­торых можно увидеть признаки этих движений ситуа­ции. К примеру, рассказывая сон, он говорит мне, что бросил ручку. Не считая эту деталь незначительной, я могу задержаться на фигуре «бросания» и исследовать ее возможные повороты. Неосознанное желание бро­сить терапию? Мысль, которую я отбрасываю? И т. д.

Такая сосредоточенность на ситуации в попыт­ке отождествить ее элементы, кроме того, делает те­рапевта более восприимчивым к тому, что есть, чем к тому, чего нет. Поспешная внимательность к тому, чего нет, подразумевает, что нечто «должно быть», неявное, почти неизбежное, рождающее чувство сму­щения. Заметить, что взгляд пациента постоянно ос­танавливается на картине, висящей за моей спиной, не то же самое, что заметить, что он не смотрит на меня. Заметить, что он сдерживается не то же самое, что заметить, что он едва дышит. Заметить, что он вы-

Быть в присутствии другого 119

ражается однообразно, не то же самое, что сказать себе, что он плохо владеет собой.

Дополнительные соображения о «ситуации»

Для гештальт-терапевта, которому привычно под­ходить к совокупности человеческих действий (мыш­лению, поступкам, речи, движению страстей, иссле­дованию среды и т. д.) как феноменам границы кон­такта, не составит труда увидеть в этих действиях «действия в ситуациях».

Чтобы использовать такое понимание ситуации в качестве основания моей практики терапевта, я изу­чал работы разных представителей гуманитарных наук (социологов, этнометодологов, семиотиков, фи­лософов и т. д.). Среди многих книг, которые я читал в основном по-английски, я сумел опереться, прежде всего, на «Логику ситуаций — Новые взгляды на эко­логию социальных действий», которая вышла под ре­дакцией Мишеля де Форнеля и Луи Кере в Школе вы­сших исследований в социальных науках. Этот труд имеет то преимущество, что сводит вместе отдельные тезисы, которые развиваются в других книгах. Я беру оттуда некоторые направления размышления, сущес­твенные для гештальт-терапевта, которые, разумеет­ся, хорошо бы развернуть.

Ситуация — это «часть среды, в которой находятся действующие лица и которую они определяют с по­мощью схем индивидуализации, не будучи в состоя­нии сделать ее объектом некоего объективного зна­ния, или определить полностью в содержании своих высказываний»³⁵.

³⁵ Barwise J. The Situation in Logic. Stanford, 1989.

120

Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

121

а) Ситуация определяет опыт³⁶.

Ситуация способна определять опыт, она не прос­то вместилище опыта. Культурные правила управля­ют способом, которым индивиды должны себя вести в силу своего присутствия в ситуации³⁷.

б) Ситуация — объект представления.

Ситуации являются тем, к чему субъекты приспосаб­ливаются посредством определений, которые они им дают. Это определение (приписывание смысла), таким образом, обязательно предваряет всякий акт воли³⁸.

в) Действовать значит обращаться с ситуацией.
Человек не довольствуется анализом ситуации,

в которой он находится, а действительно ее строит. Уместные, выделенные и выбранные элементы, вы­страивающие ситуацию, формируют непосредствен­ный контекст действия.

г) Понимать ситуацию значит уметь объяснить
действие.

К. Поппер³⁹, в самом деле, доходит до утвержде­ния, что если в достаточной мере проанализировать ситуацию, в которой находится действующий субъ­ект, можно объяснить его действия исходя из ситуа­ции безо всякого обращения к психологии: действие присваивается ситуации. Субъект находится одновре­менно в поле возможностей и поле предопределен-ностей⁴⁰.

³⁶ Dewey J. Art as Experience. New York, 1993.

³⁷ Goffman E. La situation negligee // Les moments et leurs
hommes. P., 1988.

³⁸ У. Томас и Ф. Знанецкий, цит. по кн.: Fornel M. de, Quere
L. (dir.). Fornel M. de, Quere L. (dir.). La logique des situa­
tions — Nouveauxregards surl'ecologie desactivitessociales. P.,
1999.

³⁹ Цит. по кн.: Fornel M. de, Quere L. (dir.). Op. cit.

⁴⁰ См. выше у Перлза, Хефферлина и Гудмена об острой эк­
спериментальной ситуации.

д) Ситуации не предрешены.
Этнометодология, напротив, считает, что ситуации

в значительной мере не предрешены; они возникают и шаг за шагом раскрываются в протекании действия. Опираясь на гештальтпсихологию и феноменологию, этнометодологи считают, что обстоятельства, ситуа­ции, события обнаруживают относительную прозрач­ность ввиду прямой связи ощущения и значения, вос­приятия и движения. Смысл ситуаций возникает из существования в ситуациях, которое выступает ис­точником молчаливого понимания.

е) «Смысл есть отношение между ситуациями»^.

ж) Зависимость значения от восприятия или от по­
нимания

Витгенштейн⁴², который был увлечен работами Кёлера и гештальтпсихологов, продолжил полемику по важному пункту: с его точки зрения, нельзя говорить о восприятии значения в чистом виде. Восприятие зна­чения выступает неотъемлемой частью восприятия ве­щей, что противоречит тезису Кёлера, высказывавше­гося в пользу того, что значения происходят из акта на­деления смыслом, или интерпретации, которая совер­шается после восприятия единиц информации, дан­ной в ощущениях. Витгенштейн здесь близок к фено­менологическому тезису «инструментальности»; речь идет о том, что в одном и том же акте мы схватываем слово «стул» и то, что «на нем сидят». Ниже мы обра­тимся к понятию возможность и остановимся подроб­нее. Мы непосредственно воспринимаем объекты, со­бытия, ситуации вместе с присущими им значениями.

з) Возможность

Возможность означает иметь ресурсы для того, что­бы сделать что-то. Понятие «возможности», возник-

⁴¹ Barwise J. Op. cit.

⁴² Wittgenstein L. Remarques sur la philosophie de la psycholo­
gic 1989 (§869).

122

Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

123

шее в продолжение работ Левина о «валентности», ка­жется, ввел Гибсон⁴³. Оно подразумевает способ, ко­торым среда может быть воспринята в соответствии с теми средствами, которые есть в нашем распоряже­нии. Но для Гибсона возможность вещей среды не­посредственно воспринимается, и ценности и значе­ния являются внешними по отношению к восприни­мающему. Активное восприятие ситуации контроли­руется исследованием возможностей. Согласившись с Гибсоном, мы, таким образом, оказываемся в рядах противников конструктивистского тезиса, согласно которому не существует другой воспринимаемой ре­альности кроме той, которую мы же и строим. Меж­ду тем критическое исследование употребления этого понятия показывает, что «возможности» вещей, со­бытий и ситуаций зависят от намерений и от систе­мы стандартных и социально организованных перс­пектив.

Заключение

«Ситуации не вызывают наших действий, но и не представляют собой простой фон, на котором мы ре­ализуем наши намерения. Мы воспринимаем ситу­ацию только в зависимости от наших реальных спо­собностей и желания действовать»⁴⁴.

Я вернусь еще раз к одному из моих любимых при­меров. Одна шестидесятилетняя дама в ходе нашей первой и второй встречи мне обстоятельно рассказы­вала о том, как она устала от назойливости своих де­тей и внуков, которые завладели ее жизнью и загонят ее в гроб. Кончался прекрасный летний день, и яркий луч солнца упал на лицо дамы и ослепил ее. Но дама,

⁴³ Цит. по кн.: Fornel M. de, Quere L. (dir.). Op. cit.

⁴⁴ Joas H. La creativite de l'agir. P., 1999.

кажется, этого не заметила. (Как любят выражаться теоретики ситуации, — «Увиденный, но не замечен­ный»). Достаточно было отодвинуть кресло на не­сколько сантиметров в сторону, чтобы избавиться от луча солнца, который заставляло даму строить ужас­ные гримасы. Но, как говорил Йоас, «мы восприни­маем ситуацию только в зависимости от наших реаль­ных способностей и желания действовать». По всей вероятности, отсутствие готовности как-то поступить мешало даме заметить ситуацию... Работа над ее се­мейными отношениями, над тем, что мешает ей ус­танавливать и отстаивать свои личностные границы, вероятно, имела бы низкую эффективность, пока па­циентка недостаточно осознает свой прямой контакт с ситуацией, как это и проявилось.

Гештальт-терапевт работает над процессом пос­троения фигур⁴⁵. Но наше внимание привлекает не столько фигура сама по себе, сколько ее отношение с фоном, который ее образует и поддерживает. Одна фигура, взятая в отдельности, не имеет смысла. Мар­сель Дюшан, «вынеся» унитаз из дома и водрузив на постамент в музее скульптуры, замечательно это про­демонстрировал. Он переосмыслил ситуацию, иначе «расположив» действие и объект. В этом, наверное, и заключается первое действие гештальт-терапевта, а также то, что приковывает наше внимание к своеоб­разию «здесь», к «здесь» и «теперь» каждой сессии.

⁴⁵ О терапии - или анализе - гештальта см.: Perls E, Heffer-line R., Goodman P. Gestalt-therapie. I, 7.

Быть в присутствии другого

125

Date: 2015-05-05; view: 574; Нарушение авторских прав