Пракамолодежи в обычно-правовой системе

Биологический конфликт, закодированный в отношениях старших и младших, определил и основные «естественные права» молодежи. Главным механизмом снятия данного конфликта был обряд инициации, когда мальчики становились мужчинами-воинами. О важности, придаваемой социумом этому обряду, свидетельствую! многочисленные эпюграфиче-ские материалы. Вместе с подготовительными процедурами он мог длиться от нескольких месяцев до нескольких лет. Его структура, используемые техники говорят о том, что обряд был мощным средством психологического воздействия, и прежде всего, за счет эффективно осуществлявшегося внушения. Можно выделить и другие механизмы снятия данного конфликта, среди которых: экономические, социальные и идеологические (Бочаров 20006: 87-95, 104-114). С обретением нового статуса молодежь наделялась и новыми правами и обязанностями. Представляется, что главным среди них было право на насилие. Оно делегировалось молодежи в обмен на лояльность по отношению к социальным верхам, т. е. старшим. Остановимся на этом подробнее.

В рамках обряда инициации сформировался институт набегов. Они осуществлялись в форме военных предприятий против «чужаков», как правило, соседей. В ходе него юноши должны были демонстрировать качества воина-мужчины: смелость, решительность, силу, ловкость и т. ц. и т. п. Первоначально, судя по этнографическим материалам, эти набеги (драки) не имели рациональной мотивации (захват территории или материальных ресурсов), а рассматршшшсь как своего рода «виц спорта» и велись «до первой крови» (Culwick 1935: 60). Причем старшие побуждали молодежь к набегам. Об этом, в частности, свидетельствуют- материалы по русским, относящиеся к XV веку. Иностранцы описали молодежные драки, междеревенские «состязания», отмечая их жестокость. (Россия... 1983: 72-73). Институт меж деревенек их драк, в которых участвовали холостые парни, фиксировался у русских еще во второй половине XX века (Щепанская 2001), Фольклор многих народов прославляет юных бойцов, отличавшихся храбростью, силой, ловкостью. В общем, насилие по отношению к «чужакам» было институализировано, что отводило деструктивную энергию молодежи за пределы социума, поскольку иначе она могла быть направлена против своих старших, что реально грозило социальной дезинтеграцией.

\226\

Однако старшие стремились тщательно контролировать военную деятельность молодежи. Например, у туркмен, как следует из материалов, старшие соседних образований (поселений, племен) согласовывали между собой взаимную компенсацию убытков, нанесенных сторонам в ходе молодежных бесчинств с обеих сторон (Вотяков 2002: 64-68). По свидетельству японского ан!рополога, проводившего исследования в Эфиопии но второй половине XX века, старшие старались урезонить свою молодежь, «рвущуюся в бой», чтобы отомстить соседям за свой скот, с которым те обошлись неподобающим образом. В ходе перебранки молодые люди обвиняли старших в излишней терпимости и даже в трусости. В общем, старшие, поощряя, с одной стороны, известные проявления молодежи, с другой же, стремились предотвратить чрезмерное усиление ее позиций, сохраняя тем самым гармонию межпоколенных отношений (Almagor 1977: 127).

Одним из важных идейно-психологических механизмов воздействия на молодежь было «проклятие отцов». Проклятый был, как считалось, обречен на страдания. Так, у туркмен бытовала притча: молодой человек, в нарушение отцовского запрета совершивший набег, в результате погибает (Ботяков 2001: 294-231). Существовали и другие механизмы контроля, например материальные ресурсы, которые захватывались у соседей и поступали в распоряжение старших. В противном случае они могли быть использованы молодыми людьми для уплаты брачного калыма, т. е. для преждевременного обретения полноценного статуса, что опять же подрывало позиции старших. Фольклор многих народов воспевал наряду с храбростью, силой и дерзостью «юного бойца» его равнодушие и даже пренебрежение к материальным ценностям: «Истинный молодец должен быть юл как сокол!». Причем «драчливость» приветствовалась только у неженатой молодежи, после же брака подобное поведение осуждалось. Контроль мог осуществляться и другими способами (Бочаров 20006: 109-113).

Интересно, что, запретив «межплеменные войны» в своих колониях в Африке, европейцы переориентировали тем самым молодежную агрессию против своего собственного режима и старших, на которых они опирались. Последние, во многом благодаря поддержке колонизаторов, стали нарушать прежние традиции, плодя, таким образом, социальную молодежь. Закономерно поэтому, что молодежная составляющая фигурирует в названиях первых политических антиколониальных организаций: «Молодые кикуйю», «Молодые кавирондо», «Младоалжирцы» и т. д.

Институт набегов породил многие важные феномены в человеческой культуре. В частности, набеги предполагали поддержание состояния «вражды» между соседями. Это же, как представляется, нашло отражение в этнонимах. Они, как уставлено, возникали либо из самоназвания, либо из названия «другие» (как правило, соседи). 8 первом случае этимология этнонима в большинстве означает «люди», во втором— «нелюди», «варва-

\227\

ры», «немые», «нечистые». Словом, этноним изначально конструировал образ врага, тем самым легитимируя применение насилии по отношению к соседям («чужакам»). Порой, сама дружина, став относительно самостоятельным институтом в социуме, могла трансформироваться в этническую группу. Такое развитие событий продемонстрировал на эти о исторических материалах С. Б. Чернецов (Чернецов 1977:18-45).

По мере усложнения социально-политической организации, как отмечалось, появлялось все больше молодых людей, родители которых не могли обеспечить своим сыновьям своевременное продвижение по общественной иерархии, а зачастую и сознательно его тормозили. Молодые люди, оставаясь в прежнем статусе, продолжали трудиться на своих отцов. Последние же вместо того, чтобы использовать ресурсы на калым для сыновей, использовали его на приобретение дополнительных жен себе. Вступая в брак с молодыми женщинами, предназначенными для своих сыновей, они (в соответствии с прежней традицией) получали право не «уходить в отставку», а продолжали занимать доминирующие позиции в социуме (см. главу 8).

Бесправная же «молодежь», куда теперь входили помимо бедных молодых людей из «своих», также рабы, изгои, всякий люд без роду и племени, как правило, составляла дружины военных вождей. Сначала вожди использовали их для набегов с целью грабежа чужаков, что поддерживалось социумом, так как при дележе добычи все получали свою часть. Впоследствии же дружины стали использоваться вождями и против «своих» с целью сбора налога для поддержания воинства (Бочаров 2001: 497-531). Социально-политические структуры типа вождеств европейцы встретили в Африке в XX столетии. Такие же образования были характерны для Древней Руси. Историк 11. И, Костомаров характеризовал воинство князей «так называемого Рюрикова дома... как шайку удальцов, жадных к грабежу и убийствам» (Костомаров 1S73: 3).

Иными словами, становление государства происходило в результате деградации прежней модели, характеризовавшейся гармонией отношений между старшим и младшим поколениями, что привело к усилению позиций молодежи в социуме. Можно эту мысль сформулировать и по-иному: естественное право молодежи на насилие, которое признавалось социумом но отношению к «чужим», обернулось против самого социума, что происходило, конечно, в связи с общим изменением социально-экономического контекста, когда война становится важным источником жизнедеятельности общества.

В вождествах иерархия оформлялась тоже в рамках возрастных координат (отец — дети). Например, дружинники (молодежь) становились субъектами права лидеров (вождей, князей). Это выражалось в гом, что они идеологически приобщались к культу предков клана вождя, уча-

\228\

ствуя в соответствующих ритуалах на их могилах и чановясь, таким образом, его младшими родственниками (детьми). В результате изменялись правоотношения между дружинниками и вождем, который стал реально выполнять функции отца, причем самую фундаментальную из них, а именно обеспечение детей ресурсами дли вступления в брак (калымом). Теперь эти ресурсы они получали or вождя, деля между собой добытые в ходе грабежей материальные ценности. Словом, дружинники могли обрести долгожданный статус и без участия своих слабосильных отцов. Да и лидеры вождеств, которые были исторически первым примером отделенной от народа власти (публичной), в лице такой дружины получили в сбои руки эффективный инструмент насилия, в том числе и против «своих», что в соответствии с прежней традицией было немыслимо. Иными словами, вождь стал для дружинников «отцом», т. е. реально выполняющим «отцовские» социальные обязательства, а значит, мог использовать насилие в том числе и по отношению к реальным отцам тех дружинников из «своих», которые не исполняли по бедности своих прямых обязательств или не хотели исполнять, стремясь как можно дольше сохранить свой социальный статус. Остальная же «молодежь» из «чужаков» и вовсе обретала социальное бытие только в рамках этого института, а поэтому была полностью лояльна лидеру.

Интересно, что данная структура воспроизводится время от времени в своих основных характеристиках на последующих этапах общественной эволюции, порождая насилие революционного типа. В этом можно убедиться, анализируя «горячие точки» в современном мире, прежде всего в так называемых развивающихся государствах. Там именно вооруженная молодежь выступает в качестве главной движущей силы, борясь либо за «национальную независимость», либо за «социальную справедливость». Попробую проиллюстрировать это положение на примере «чеченской войны», используя добротный полевой материал, представленный в работе В. А. Тишкова (Тишков 2001).

Date: 2015-05-04; view: 529; Нарушение авторских прав