Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Фрей Бетто. А ваш отец? 2 page





Моего отца скорее занимали другие темы: политика, ежедневные усилия, он раздавал задания, организовывал работу, обсуждал разные вопросы. Редко, почти никогда, я не слышал, чтобы он говорил о религии. Может, в отношении религии он был скептиком. Таким был мой отец.

Вот атмосфера, в которой я рос, мои первые воспоминания, связанные с религией, и в этом смысле я могу сказать, что происхожу из христианской семьи, особенно со стороны моей матери и бабушки. Наверное, мои испанские дедушка и бабушка тоже были глубоко религиозными, но я их не знал; я видел в основном религиозные чувства моей матери и ее семьи.

 

Фрей Бетто. Вы говорили об истории вашего имени, о крещении.

Фидель Кастро. Да, любопытно, почему меня назвали Фиделем. Крещение было очень важной церемонией. В деревне, среди крестьян, даже среди тех, кто не обладал никакой религиозной культурой, крещение было народной традицией. Так как в то время людям куда больше грозила смерть и в деревне средняя продолжительность жизни была очень низкой, каждая крестьянская семья считала, что крестный – это второй отец ребенка, который должен ему помогать; если отец умрет, у сына будет человек, который поможет ему, поддержит его. Это было очень принято. Подыскивали самых надежных друзей; иногда крестным отцом становился дядя. Мне надо было бы спросить мою старшую сестру и Рамона, старшего брата, кто были их крестные родители, но думаю, что дядя.

Надо тебе сказать, что мы были детьми от второго брака. У отца была первая семья. Помню, что мы поддерживали отношения с детьми от первого брака. Я был третьим ребенком от второго бака, и всего нас было семеро, четыре сестры и три брата.

Так вот, мне предназначили в крестные одного друга моего отца, очень богатого человека; у него были некоторые деловые отношения с отцом, он иногда одалживал отцу деньги; это он одалживал деньги для вложений в усадьбу и для разных трат, он давал отцу взаймы под определенный процент, он был как бы банкиром нашей семьи. То был очень богатый человек, намного богаче моего отца; говорили, что он был миллионер. Моего отца никогда не называли миллионером; В то время миллионер был нечто колоссальное, это был тот, кто имел массу денег; в эпоху, когда дневной заработок составлял один доллар или одно песо, миллионер имел в миллион раз больше того, что другой зарабатывал за день. В то время собственность моего отца не могла оцениваться так высоко. Нельзя было казать, что мой отец миллионер, хотя он занимал хорошее положение.

Этого сеньора определили мне в крестные. Очень богатого, очень занятого сеньора, который жил в Сантьяго-де-Куба и имел много разных дел в других частях провинции. И никак не получалось, чтобы тот богач и священник приехали в Биран одновременно, и в результате, в ожидании этого события, я жил некрещеным, и помню, меня называли евреем – «худио». Говорили: «Это еврей». Мне было четыре-пять лет, и меня порицали, говоря что я еврей. Я не знал, что такое еврей, но, несомненно, мне говорили это в укор, вроде как стыдно жить некрещеным, хоть я тут был совсем не виноват.

Еще до крещения меня послали в Сантьяго-де-Куба. Учительница убедила мою семью, что я очень прилежный, очень сообразительный, говорила, что у меня есть способности к учению, и наслушавшись ее, меня послали в Сантьяго-де-Куба, когда мне было около пяти лет. Меня вырвали из моего мирка, где я жил безо всяких материальных забот, и отвезли в город, где начались лишения и голод.

 

Фрей Бетто. В пять лет?

Фидель Кастро. Да, в пять лет, не зная, что такое голод.

 

Фрей Бетто. А почему лишения?

Фидель Кастро. Лишения потому, что семья учительницы была на самом деле бедной, они жили только на ее жалованье. То было время экономического кризиса тридцатых годов – год 1931-й или 1932-й. Их было две сестры и отец; работала только она одна, а жалованье иногда не платили или платили с большим опозданием; во время большого экономического кризиса начала тридцатых годов часто жалованье вообще не платили, и люди жили очень бедно.

Я приехал в Сантьяго, в маленький деревянный домик, который, когда шел дождь, промокал весь, насквозь. Этот дом сохранился, он все еще там. В течение учебного года учительница продолжала давать уроки в Биране; ее сестра должна была жить на это жалованье. Из дому присылали на мое содержание сорок песо, на теперешние деньги триста-четыреста песо. Нас было двое, моя старшая сестра и я. И понятно, что в такой бедности, когда они не получали жалованья и, кроме того, старались экономить, в этих условиях на еду оставалось очень мало. Нас там питалось пять человек, а позже шесть, потому что через несколько месяцев приехал и мой брат Рамон, второй ребенок в семье.

И на каждого приходилось по горстке риса, фасоли, бататов, бананов, тому подобного. В середине дня обед покупали в судках, которого должно было хватить сначала пятерым, потом шестерым, на утро и вечер. Тогда я думал, что у меня слишком большой аппетит, еда казалось мне замечательной, а на самом деле я был просто голоден. Да, мне пришлось нелегко.

Ну так вот, вскоре сестра учительницы вышла замуж за гаитянского консула в Сантьяго-де-Куба, и раз я был там, мой богатый крестный так и не являлся, меня не крестили, мне уже было пять лет, а я был, как говорили «евреем», некрещеным, и даже не знал, что это значит; надо было принимать какие-то меры. Наверное, прозвище «еврей» и с религиозными предрассудками, о которых мы можем поговорить потом. Так вот, наконец меня окрестили, и моим крестным стал гаитянский консул, который был женат на сестре учительницы, Белен, хорошей, благородной женщине, учительнице музыки, хотя у нее не было ни работы, ни учеников.

 

Фрей Бетто. Значит, им не стал богатый друг вашего отца.

Фидель Кастро. Нет, им стал не богач, а консул самой бедной страны в Латинской Америке. Учительница была метиска, моя крестная мать тоже.

 

Фрей Бетто. Они еще живы?

Фидель Кастро. Нет, они давно умерли. Я не поминаю их злом, вовсе нет, хотя учительница преследовала материальную выгоду. Надо не забывать, что за каждого из нас присылали из дому по сорок песо в месяц. Но те годы были тяжелым периодом в моей жизни.

Так вот, однажды меня повели в собор Сантьяго-де-Куба. Не могу только сказать тебе точно, какого числа. Может статься, мне уже было шесть, когда меня крестили, потому что когда меня повели в собор, самый суровый период, период невзгод, уже прошел. Меня побрызгали святой водой и окрестили. И я наконец-то стал нормальным гражданином, крещеным, таким же, как все, и у меня были крестные родители. Но моим крестным не стал богач-миллионер, которого мне предназначали и которого звали дон Фидель Пино Сантос. Кстати, один его племянник – наш уважаемый товарищ, революционер, известный экономист, очень способный и работящий; экономист и коммунист. И вот заметь, он стал коммунистом в ранней молодости, несмотря на то что приходился племянником богачу, которого прочили не в крестные отцы и который в конце концов не стал моим крестным, хотя и оставил мне свое имя, понимаешь? Он дал мне свое имя, ибо меня назвали Фиделем из уважения к нему, ведь он должен был стать моим крестным, и его звали Фидель. Видишь, как справедливый случай может помочь человеку получить подходящее имя. Единственно справедливое из всего, что я получил

в тот период.

 

Фрей Бетто. А как звали консула?

Фидель Кастро. Луис Ибберт.

 

Фрей Бетто. Вас сегодня могли бы звать Луис Кастро.

Фидель Кастро. Меня могли бы звать Луис Кастро, если бы с самого начала консул предназначался мне в крестные отцы. Однако в истории человечества были очень уважаемые Луисы.

 

Фрей Бетто. Да, и много.

Фидель Кастро. Много Луисов, были короли и святые. А не было случайно папы по имени Луис?

 

Фрей Бетто. Не помню. Я не большой знаток истории пап. Зато у меня есть брат, которого зовут Луис.

Фидель Кастро. Могли ждать шесть лет, чтобы меня окрестить, но нельзя было ждать шесть лет, чтобы мне дать имя. И вот такова история моего имени, я обязан им очень богатому человеку. Не совсем такому, как библейский богач Эпулон; сказать по правде, грустно говорить о людях, которые умерли много лет назад, но мой потенциальный крестный отец имел славу очень бережливого человека, слишком бережливого. Не думаю, что у него было что-то общее с его библейским предшественником.

 

Фрей Бетто. Нет, не думаю.

Фидель Кастро. Он не делал мне много подарков, я не помню ни одного. Взаймы моему отцу он давал и брал соответствующие проценты, которые тогда были ниже, чем сейчас. Кажется, мой отец традиционно платил в то время около шести процентов.

Позже этот человек стал политиком, даже выдвинул свою кандидатуру в палату представителей. Ты спросишь меня от какой партии: ну конечно же, от правительственной, потому что он всегда поддерживал правительственную партию, понимаешь? Потом один его сын стал представителем оппозиционной партии, и все устроилось как нельзя лучше.

Но когда наступала избирательная кампания, помню, мой отец поддерживал его. Ты понимаешь, какие уроки демократии получил я в таком раннем возрасте. В период выборов через мой дом проходило много денег; не столько проходило, сколько утекало из моего дома, чтобы на каждых выборах помочь другу отца. То есть мой отец тратил много своих средств, чтобы помочь кандидату. Такова была политика в то время.

Естественно, мой отец как землевладелец контролировал большинство голосов, потому что многие не умели даже читать и писать; в то время работать на кого-нибудь в поле было большой удачей, тебе делали большое одолжение, предложив работу; получить жилье в чьей-то усадьбе тоже было большой удачей, и потому этот крестьянин, этот работник и его семья должны были быть благодарны своему хозяину, и голосовать за кандидата, которого он поддерживал. Кроме того, существовали те, кого называли политическими сержантами. Кто такие были политические сержанты? Специалисты

в политике; Не скажу, чтобы то были помощники, разбирающиеся в социологии, в праве или в экономике, просто шустрые местные крестьяне, которых правительство нанимало на определенную работу, и когда начинались предвыборные кампании, им давали некую сумму денег, чтобы набрать голоса для кандидата в городские советники, деньги, чтобы набрать голоса для алькальда, деньги, чтобы набрать голоса для губернатора провинции, деньги, чтобы набрать голоса для члена палаты представителей, деньги, чтобы набрать голоса для сенатора, а также деньги, чтобы набрать голоса для президента. В то время не было кампаний по радио или телевидению, которые, наверно, стоят еще дороже.

 

Фрей Бетто. Так происходит в Бразилии.

Фидель Кастро. Помню, что так было в период выборов. Я говорю тебе о времени, когда мне было уже лет десять, в десять лет я, можно сказать, уже разбирался в политике, я столького навидался!

Помню даже, что, когда я приезжал домой на каникулы – потому что меня с пяти лет услали из дому, отправили учиться в город – и каникулы совпадали с политической кампанией, несгораемый ящик, стоящей в комнате, где я спал, становилось настоящей проблемой. Ты знаешь, что мальчикам по утрам нравится поспать подольше, но я этого

не мог, ибо в предвыборный период с самого раннего утра, около половины шестого, уже начиналось хождение, несгораемый ящик то и дело открывали и закрывали с неизменным металлическим скрежетом, и все потому, что приезжали политические сержанты, и надо было выделять им фонды. Все это, должен тебе сказать, был сплошной альтруизм, мой отец делал это просто из дружбы. Не помню, чтобы помимо займов, тот сеньор хоть в чем-то помог моему отцу, и он не давал отцу никаких средств для политических кампаний; все эти расходы мой отец нес по собственной инициативе. Вот так делалась политика, которую я видел мальчиком; так оно и было.

Существовал ряд людей, контролировавших определенное число голосов, особенно в отдаленных местах, потому что те, кто жил по соседству, контролировались непосредственно доверенными служащими усадьбы; но издалека, за тридцать, за сорок километров приезжали политические сержанты, державшие под контролем восемьдесят, сто голосов. Эти голоса должны были появиться затем в соответствующем избирательном участке; иначе политический сержант утрачивал свой престиж, терял премиальные или терял должность. Так проходили избирательные кампании в стране.

Тот, кто предназначался мне в крестные отцы, попал в палату представителей.

А у моего бедного, настоящего крестного, консула Гаити, было неприятности. В один прекрасный день в 1933 году на Кубе побеждает революция против тирании Мачадо – мне в 1933 году было уже 7 лет, - и эта революция против Мачадо принесла с собой на первых порах законы националистического толка. Тогда много народа не имело работы, люди голодали, в то время как, например, в Гаване во многих магазинах, принадлежавших испанцам, брали на работу только испанцев. Возникло требование националистического плана: определенная часть рабочих мест должно оставаться за кубинцами, и в принципе это могло быть справедливо, но привело в некоторых случаях к жестоким мерам, когда лишали работы людей, которые хоть и были иностранцами, но жили очень бедно и не имели других средств к существованию.

Я вспоминаю с болью, с настоящей болью, как например, в Сантьяго-де-Куба и в провинции Ориенте начали изгонять гаитянских иммигрантов, которые прожили на Кубе уже долгие годы; тех гаитян, что много лет назад уехали из своей страны, преследуемые голодом, что выращивали тростник, и рубили его с таким упорством, с такими усилиями! – и за очень скудную плату. Они были почти рабами. Думаю, нет, уверен, что рабы в прошлом веке жили лучше и о них больше заботились, чем об этих гаитянах.

 

Фрей Бетто. Еда и забота о здоровье.

Фидель Кастро. С рабами обращались как с животными, но их кормили и о них заботились, чтобы они жили, чтобы они производили, их берегли как капитал для плантаций. И напротив, эти гаитянские иммигранты, десятки тысяч, ели, только когда работали, и никого не волновало, живы ли они или умерли с голоду; помню, эти люди терпели всяческие бедствия.

Когда произошла так называемая революция 1933 года, которая действительно была борьбой, восстанием, движением, направленным против несправедливостей и притеснений, выдвигались как требования национализации какой-нибудь электрической компании или другого иностранного предприятия, так и требования национализации труда; и во имя национализации труда десятки тысяч гаитян были безжалостно высланы на Гаити, это было поистине нечто бесчеловечное в свете наших революционных концепций. Что произошло с ними, сколько из них сумело выжить!

Я припоминаю, что в то время мой крестный был еще консулом

в Сантьяго-де-Куба, и туда пришел большой пароход, называвшийся «Ла Саль», с двумя трубами. Приход в Сантьяго-де-Куба двухтрубного парохода было невероятным событием. Раз меня повели на него посмотреть, и пароход был полон гаитян: их изгоняли с Кубы и вывозили на Гаити.

Позже мой крестный остался без работы, без консульства, наверное, без всяких доходов и без ничего и тоже оказался на Гаити. Моя крестная долгие годы жила одна. Потом, через много лет он вернулся на Кубу – я был уже большой, - приехал в Биран в поисках убежища и прожил там некоторое время. У него не было средств

к существованию.

 

Фрей Бетто. А когда вы поступили в религиозный колледж?

Фидель Кастро. Я поступил в религиозный колледж в первый класс.

 

Фрей Бетто. В каком возрасте?

Фидель Кастро. Это надо бы теперь уточнить; наверное, мне было около шести с половиной - семи лет.

 

Фрей Бетто. Это был колледж салезианцев?

Фидель Кастро. Да. Это длинная история, и кое-что из нее я тебе расскажу.

Как я уже говорил, в тот период, когда меня, совсем маленького, послали в Сантьяго-де-Куба, я очень нуждался, жил очень трудно. Примерно через год стало немного получше. В один прекрасный день в моем доме узнали об этих трудностях, рассердились, меня снова забрали в Биран, но после протестов, после объяснений учительницы и последующего примирения меня опять отослали в ее семью в Сантьяго; хотя, конечно, после скандала положение было уже не таким тяжелым. Сколько времени я прожил там в целом? Наверное, не меньше двух лет.

Дело было в том, что поначалу меня не послали ни в какую школу, учила мен сама крестная; уроки состояли в том, что она заставляла выучивать таблицы сложения, вычитания, умножения и деления, напечатанные на обложке тетради. Я знал их наизусть, похоже, выучил так крепко, что больше никогда не забыл. Иногда я считаю так же быстро, как на компьютере.

 

Фрей Бетто. Да, я вчера это заметил.

Фидель Кастро. Вот так оно и было. Никакого учебника, только тетрадь и иногда диктанты. Я, конечно, выучился складывать и все такое, читать, писать, писать под диктовку; наверное, стал делать поменьше ошибок, стал писать красивее, но факт, что я провел там почти два года, в сущности, теряя время попусту. Единственно полезным было то, что я узнал трудности, узнал жизнь тяжелую, трудовую, полную лишений. Думаю, я был жертвой некой эксплуатации, потому что деньги, выплачиваемые за нас родителями, приносили этой семье немалый доход.

Помню праздник волхвов. Среди того, во что нас учили верить в этом возрасте,

в пять, шесть, семь лет, был День волхвов. Вот ты говоришь о религиозных верованиях, и среди самого первого, во что мы учились верить, были волхвы. Потому что, конечно, День волхвов… Мне было, наверное, три или четыре года, когда волхвы появились в первый раз. Помню, первыми подарками, которые оставили мне волхвы, были яблоки и маленькая машинка, что-то такое, и еще конфеты.

 

Фрей Бетто. В Бразилии не так. В Бразилии дарят подарки на Рождество, а здесь –

6 января.

Фидель Кастро. День волхвов был 6 января; нам объясняли, что трое волхвов, которые пришли поклониться Христу в момент его рождения, каждый год приносят детям подарки.

Помню, я праздновал с этой семьей три дня Волхвов. Значит, я провел с ними не меньше двух с половиной лет.

 

Фрей Бетто. На Кубе была неизвестна фигура Папы Ноэля – Деда Мороза?

Фидель Кастро. Нет, на Кубе он не существовал; здесь были волхвы, приезжавшие на верблюдах. Дети должны были писать письма волхвам: Каспару, Мельхиору и Бальтазару. Помню мои первые письма, когда мне было пять лет; чего только я не просил у волхвов: машины, паровозы, кинопроекторы, все на свете. Пятого числа я писал волхвам длинные письма, собирал траву, клал ее вместе с водой под кровать, а потом начинались разочарования.

 

Фрей Бетто. А почему трава?

Фидель Кастро. Раз волхвы приезжали на верблюдах, надо было оставлять верблюдам под кроватью стакан воды и траву.

 

Фрей Бетто. Вместе, смешанное одно с другим?

Фидель Кастро. Да, траву, перемешанную с водой, или ставит их совсем рядом.

 

Фрей Бетто. Ах, как интересно, я этого не знал!

Фидель Кастро. Надо было давать верблюдам корм и воду, особенно если вы надеялись, что волхвы принесут вам много подарков, все то, что вы просили у них

в письмах.

 

Фрей Бетто. А волхвы что ели?

Фидель Кастро. Ну, про волхвов я не знаю. Никто не вспоминал, что волхвов тоже надо кормить, может, поэтому они не очень-то меня жаловали. Верблюды ели траву и пили воду, но взамен почти ничего мне не оставляли. Помню, первым их подарком была картонная дудка, только мундштук металлический, вроде как алюминиевый. Дудка длиной с карандаш, вот такая – это был первый подарок.

И три года подряд, три раза они дарили мне дудку. Я должен был стать музыкантом, не иначе, потому что, в самом деле.… На второй год волхвы принесли мне другую дудку, наполовину алюминиевый, наполовину картонную; в третий раз – третью, с тремя клапанами, эта была уже целиком алюминиевая.

Ну хорошо, значит, я пошел в школу. К концу третьего года пребывания меня послали в школу приходящим учеником, экстерном. Вот там-то все и началось.

 

Фрей Бетто. В какую школу?

Фидель Кастро. В школу салезианцев.

После того, как я просидел дома два или полтора года – не могу сказать точно, это надо бы проверить, - меня послали в школу салезианцев, за шесть-семь кварталов. Рано утром я шел на уроки, возвращался, обедал – в это время нам уже давали обед, мы не голодали, - и снова шел в школу. Когда я начал ходить в школу, в доме еще жил консул Гаити, мой крестный. Это был большой прогресс: по крайней мере, я учился в школе.

Там, в первом классе, нас уже учили систематически – катехизису и всему, связанному с религией, начаткам священной истории. Мне было тогда примерно шесть с половиной – семь лет, потому что меня передержали дома. Я очень маленьким научился читать и писать и по их вине потерял почти два года, я мог бы уже ходить в третий класс.

В школе давалось систематическое образование, но особенно материально и в смысле окружения стало намного лучше, у меня были учителя, уроки, товарищи, чтобы играть, и многие другие занятия, чего совсем не было, когда я сидел дома один и учил арифметику по тетрадной обложке. Это новое положение длилось до тех пор, пока я сам в том раннем возрасте не поднял свой первый мятеж…

 

Фрей Бетто. Почему?

Фидель Кастро. Просто потому, что я устал от всего этого. Иногда дома меня шлепали в наказание и, если я не ходил по струнке, грозили, что пошлют в школу интерном. И вот наконец я однажды понял, что жить в школе для меня выгоднее, что мне будет там лучше, чем в этом доме.

 

Фрей Бетто. Кто грозил, ваши брат и сестра?

Фидель Кастро. Крестная, крестный, учительница, когда приезжала на каникулы, все!

Фрей Бетто. А-а, крестная и остальные взрослые!

Фидель Кастро. Да-да.

 

Фрей Бетто. И какой вы подняли мятеж?

Фидель Кастро. Так вот, эти люди получили настоящее французское образование, они превосходно говорили по-французски. Очевидно, оттуда идут их отношения с консулом. Не помню хорошенько, почему две сестры получили французское образование, было ли то во Франции или на Гаити. Они говорили по-французски и были воспитаны безукоризненно. И конечно, всем этим манерам они с малых лет учили меня. Среди прочего, нельзя было просить. Помню, у иных мальчиков, совсем бедных, тем не менее водилось сентаво, чтобы купить гранисадо – толченый лед с сиропом – или кусочек сладкого льда, а мне нельзя было ничего у них просить, потому что это запрещалось нормами французского воспитания; и если мне случалось сказать кому-то: дай мне немножко, мальчики, по свойственному их возрасту эгоизму и также оттого, что жили в ужасающей бедности, зная, каких правил я должен был придерживаться, немедленно говорили: а-а, ты просишь, вот я скажу у тебя дома.

В той семье были свои правила, впрочем, я их не критикую. Надо было делать

то-то, то-то и то-то, все очень дисциплинированно. Надо было говорить очень вежливо, нельзя было повышать голос. Конечно, нельзя было говорить ни одного неположенного слова. И вот, слыша угрозы послать меня в интернат я чувствую, что мне все это надоело; я уже давно понял, что происходило раньше, я даже понял, отчего я прежде голодал и что со мной поступали несправедливо – я не рассказываю тебе это в деталях, потому что наша цель не писать мою автобиографию, а поговорить о темах, которые ты поднял, - и вот однажды я прихожу из школы и намеренно не подчиняюсь ничему, не слушаюсь никаких приказаний, не выполняю никаких правил, не придерживаюсь никакой дисциплины, говорю громко, произношу все слова, которые, как мне казалось, запрещено произносить, сознательно поднимаю мятеж с тем, чтобы меня послали жить в интернат. И вот так мой первый мятеж, и далеко не единственный, вспыхнул в первом классе, в возрасте самое большее семи лет; надо бы это уточнить в каком-нибудь архиве.

 

Фрей Бетто. И вас послали в интернат?

Фидель Кастро. Да, меня поселили в интернате. Я был счастлив, когда это произошло. Для меня поселить в интернате было освобождением.

 

Фрей Бетто. И сколько лет вы прожили в интернате у салезианцев?

Фидель Кастро. Почти четыре года. Я жил там вторую половину первого класса, второй, третий класс, а из третьего, благодаря хорошим отметкам, перепрыгнул через класс и перешел в пятый, так что нагнал один из потерянных тогда лет.

 

Фрей Бетто. Какое вам давали религиозное образование? Больше говорили о хорошем, о счастливом, или много говорили об аде, о карах Господних? Как обстояло дело? Требовалось и всегда ходить на мессы, налагались ли епитимьи, надо ли было каяться, или там придерживались более позитивной линии? Как вам это помнится?

Фидель Кастро. У меня сохранились воспоминания о разных этапах, потому что я был в трех школах и в разном возрасте. В этот первый период очень трудно было судить

о таких вопросах. Надо вспомнить сейчас, как это было.

Прежде всего, помню, что в то время я жил отдельно от семьи. Меня послали в Сантьяго, и само это уже принесло с собой ряд проблем, потому что я оказался далеко от семьи, от дома, от места, которое так мне нравилось, где я бегал, гулял, был свободен, и вдруг меня посылают в город, где мне приходится так трудно; то есть у меня возникли материальные проблемы, я жил вдали от семьи, подчиненный людям, которые не были моими родственниками, я страдал от ряда материальных жизненных трудностей. Мне захотелось разрешить эти проблемы. Да, я устал от этой жизни, от этого дома, от этой семьи, от этих строгих правил. Мои проблемы были другого плана, не религиозные, а материальные, житейские, Я должен был и хотел их решить, изменить собственное положение. Инстинктивно, действуя, собственно, по интуиции, я в конце концов, полностью отказываюсь повиноваться этой власти.

И тогда я меняюсь. С жизнью в интернате мое материальное положение улучшается. Я уже могу играть там с другими мальчиками во дворе после уроков; я уже не один; каждую неделю, дважды в неделю, нас водили за город, к морю, нас водят на маленький полуостров, к бухте Сантьяго-де-Куба, где сегодня находится нефтеочистительный завод и другие промышленные предприятия. Салезианцы арендовали там участок у моря, устроили там купальни и спортивные сооружения. Нас водили по четвергам, потому что не было уроков ни в четверг, ни в воскресенье; они делили неделю на две части, три и два учебных дня. Для меня было огромным счастьем жить в интернате, каждый четверг ходить к морю и чувствовать себя свободно, удить рыбу, плавать, гулять, заниматься спортом, и то же по воскресеньям. Все это меня больше интересовало, больше увлекало.

Религиозное образование, катехизис, мессы и все остальное были чем-то нормальным, частью обычной жизни, как уроки и часы занятий. Тогда, как теперь на слишком длинных собраниях, самым приятным были перемены. В то время религиозное образование было чем-то естественным; в тот период я еще не мог его оценивать.

 

Фрей Бетто. Вам оно не внушало страха, боязни, вы не задумывались о проблеме грехов? Это не подчеркивалось?

Фидель Кастро. Эти проблемы я осознаю позже, не на той первой стадии.

На первой стадии священную историю учили так же, как историю Кубы. То, что происходило на заре мира, все эти вещи мы принимали как нечто естественное, нам рассказывали, что так было. Нас не заставляли задумываться над этим. И меня больше волновал спорт, море, природа, разные учебные предметы и все такое. У меня не было в действительности никакого специального интереса или призвания к религии. Так обстояло дело.

Обычно примерно каждые три месяца мы ездили на каникулы домой, в усадьбу. Деревня – это была свобода.

Например, Рождество было замечательным временем, потому что означало две недели каникул. Не только две недели каникул, но и две недели праздника и лакомств, всяких закусок, сластей, варений, халвы, которые привозили в это время и которых, конечно, в моем доме было в изобилии. Всегда на Рождество делали особые закупки, покупали, по традиции, определенные испанские продукты. И когда подходили эти дни, ты радовался, едва сев в поезд, а потом тебя ждала лошадь. Чтобы попасть домой, надо было ехать поездом, а дальше на лошади, и то и другое. Вместо дорог лежала сплошная грязь. В первые годы в моем доме не было никакого моторизованного транспорта, не было даже электричества. Электричество провели в нашем доме намного позже. Мы в усадьбе освещались свечами.

Но для нас, уже узнавших, что такое голод, насидевшихся в городе взаперти, эта свобода, простор, еда вдоволь, праздничная атмосфера рождественских дней, Нового года, Дня волхвов – все это было очень привлекательно. Ах, но очень быстро ты узнаешь, что нет никаких волхвов. Впервые в тебе зарождается некий скептицизм. Ты начинаешь обнаруживать, что нет никаких волхвов, что это родители кладут тебе игрушки; сами взрослые слишком рано открывают ребенку глаза. Я не против обычаев, вовсе нет. Я не высказываю никаких суждений по этому поводу, но ребенок быстро начинает понимать, что его определенным образом обманывали.

Date: 2015-11-15; view: 217; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию