Наблюдающие

– Ничто не случается так, как я предполагаю, – проговорила Морейн, нисколько не ожидая от Лана ответа.

Длинный полированный стол перед нею был завален книгами и бумагами, свитками и манускриптами, многие от долгого лежания припорошены пылью, а края пообтрепались от возраста, и кое‑какие из всего этого многообразия были лишь обрывками. Эта комната была будто создана для книг и манускриптов: повсюду вдоль стен полки, уступившие место лишь дверным проемам, окнам и камину. Стулья – с высокими спинками и хорошо набитыми сиденьями, но половина из них и еще больше маленьких столиков заставлены книгами, под некоторые из них книги и манускрипты попросту засунуты. Правда, ответственность Морейн несла лишь за беспорядок, учиненный ею на столе.

Она встала и подошла к окну, уставилась в ночь, разреженную огоньками деревни, что лежала неподалеку. Никакой угрозы погони. Никто и не подумает, что она появится здесь. Пусть прояснится в голове, и начну заново, решила она. Вот и все, что нужно сделать.

В деревне никто и не подозревал, что две пожилые сестры, живущие в этом уютном укромном домике, – Айз Седай. Об этом не подозревал ни один из жителей маленькой деревушки Тифанов Родник, земледельческой общины в глуши травянистых равнин Арафела. Селяне приходили к сестрам за советом в своих делах и за снадобьями от хвороб и с почтением относились к ним как к женщинам, благословенным Светом, но не более того. Аделис и Вандене удалились в добровольное уединение столь давно, что в Белой Башне не многие помнили, живы ли они вообще.

С одним Стражем, тоже в возрасте, который оставался с ними, они вели тихую жизнь, по‑прежнему намереваясь написать историю мира после Разлома и включить в нее все сведения, которые удастся найти, о том, что было ранее. Когда‑нибудь. А тем временем так много сведений требовалось собрать, так много загадок надо разрешить. В этом доме Морейн обязательно отыщет нужную ей информацию. Если не допускать того, что этих сведений тут просто нет.

Ее глаз уловил движение, и Морейн повернулась. Опираясь на камин из желтого кирпича, стоял Лан, невозмутимый, как валун.

– Лан, ты помнишь, как мы впервые встретились?

Она внимательно наблюдала, стараясь не упустить ничего, – иначе не увидела бы, как быстро дернулась у него бровь. Нечасто ей удавалось застать его врасплох. Этой темы ни один из них не касался; как она помнила, почти двадцать лет назад она заявила ему – со всей непреклонной гордыней той, кто останется всегда молодой, чтобы называться молодой, – что никогда не заговорит больше об этом, и ожидала того же молчания от него.

– Я помню, – все, что он сказал.

– И по‑прежнему никаких извинений? Ты же бросил меня в пруд. – Она не улыбнулась, хотя сейчас и могла почувствовать юмор той ситуации. – Я промокла до нитки, а ту погоду вы, Порубежники, называете весной. Тогда я замерзла почти до костей.

– И я припоминаю, что развел костер и развесил одеяла, чтобы ты согрелась в уединении. – Он поворошил горящие поленья и повесил кочергу обратно на крюк. В Пограничных Землях даже летние ночи холодны. – Я также помню, что той ночью ты выплеснула на меня, спящего, половину того пруда. Нам обоим тогда пришлось бы меньше дрожать от холода, если б ты прямо сказала, что ты – Айз Седай, а не взялась бы это демонстрировать. Не стала бы пытаться разлучить меня с моим мечом. Не лучший способ знакомства с воином в Пограничье, даже для молодой женщины.

– Я была молодой и одна, а ты был такой же большой, как и теперь, а твоя неистовость – ничем не скрытой. Я не хотела, чтобы ты знал, что я – Айз Седай. В то время мне казалось, что ты ответишь на мои вопросы более свободно, если останешься в неведении. – Она помолчала недолго, годы, минувшие с той встречи, пронеслись перед ее мысленным взором. Хорошо оказалось найти товарища, разделившего с нею все нелегкие труды и тяготы. – В последующие недели ты не думал, что я попрошу тебя соединиться со мною узами? Для себя‑то я в первый же день решила, что ты – именно тот, кто нужен.

– И не предполагал, – сухо сказал он. – Я был слишком занят – меня не оставляла в покое мысль, сумею ли я сопроводить тебя в Чачин и уберечь в целости шкуру. На каждую ночь ты припасала для меня всякие сюрпризы. Тех муравьев я надолго запомнил. По‑моему, за ту поездку я и одной ночи как следует не выспался.

Она позволила себе легко улыбнуться, вспоминая.

– Я была молодой, – повторила она. – А все эти годы твои узы неужели тебя не раздражают? Такой мужчина, как ты, не станет безропотно ходить на поводке, пусть даже он такой легкий и незаметный, как мой.

Замечание было до обиды язвительным; она знала, что таким оно и будет.

– Нет. – Голос его был ровен, но он опять взял кочергу и яростно поворошил в пламени, чего вовсе не требовалось. По дымоходу смерчем взвился каскад искр. – Я выбрал по доброй воле, зная, что это повлечет за собой. – Железный прут загремел о крюк, и он сухо поклонился. – Честь служить вам, Морейн Айз Седай. Так было, и так будет всегда.

Морейн фыркнула:

– В твоей смиренности, Лан Гайдин, всегда больше высокомерия, чем у королей, за спиною у которых грозные армии. С того самого первого дня, как я встретила тебя, так и было.

– К чему все эти разговоры о прошлом, Морейн?

В сотый раз – или так ей показалось – она взвесила слова, которые собиралась сказать.

– Прежде чем мы покинули Тар Валон, я оставила распоряжения: если со мной что случится, твои узы передадут другой. – Безмолвно он смотрел на нее. – Когда ты почувствуешь мою смерть, ты обнаружишь, что вынужден немедленно разыскать мою преемницу. Не хочу, чтобы для тебя это стало неожиданностью.

– Вынужден, – тихо, едва слышно произнес он с гневом. – Никогда прежде ты не использовала мои узы, чтобы к чему‑то меня вынуждать. Я‑то думал, ты к этому относишься неодобрительно.

– Оставь я это дело неулаженным, по моей смерти ты мог бы освободиться от уз и тебя не удержал бы и самый сильный мой приказ. Я не позволю тебе погибнуть в бессмысленной попытке отомстить за меня. И я не позволю тебе вернуться к твоей, в равной степени лишенной смысла и пользы, собственной войне в Запустении. Война, в которой мы сражаемся, – та же война, если ты мог бы так на нее взглянуть, и я позабочусь, чтобы ты сражался в ней не напрасно. Не будет ни мести, ни гибели в Запустении.

– И ты предвидишь свою скорую смерть? – Голос его был негромок, лицо не выражало ничего, оба схожи со скалой в бушующем зимнем буране. Подобную манеру держать себя она видела не единожды, обычно – когда он бывал на грани ярости. – Ты что‑то задумала, какой‑то план, в котором мне нет места, и поэтому видишь себя мертвой?

– Я вдруг обрадовалась, что в этой комнате нет пруда, – проворчала она, затем вскинула руки, когда он подобрался, обиженный ее легкомысленным тоном. – Я вижу свою смерть каждодневно, как и ты. Как же иначе, раз выполняем все эти годы такую задачу? Теперь, когда назрел перелом, я должна помнить, что она даже еще более вероятна.

Какое‑то время он рассматривал свои ладони, крупные и широкие.

– Я никогда не думал, – медленно произнес он, – что может случиться так, что из нас двоих первым умру не я. Как‑то, даже в самых худших ситуациях, такой исход всегда казался… – Внезапно он сомкнул ладони и энергично растер их. – Если существует вероятность того, что меня отдадут как комнатную собачонку, то я не прочь хотя бы узнать, кому меня отдадут.

– Никогда не считала тебя домашней собачонкой, – резко отозвалась Морейн, – как не считает и Мирелле.

– Мирелле. – Он поморщился. – Да, это должна быть одна из Зеленых или какой‑нибудь сущий ребенок, только‑только ставшая полноправной сестрой.

– Если Мирелле умудряется держать в узде троих своих Гайдинов, может, она и с тобой справится. Хотя ей ты по нраву и она не прочь оставить тебя при себе, она обещала передать твои узы другой, когда подыщет тебе ту, кто подходит тебе лучше.

– Ну вот! Не песик, так посылка. Мирелле, значит… опекун! Морейн, даже Зеленые так со своими Стражами не обращаются. За четыре сотни лет ни одна Айз Седай не передавала узы своего Стража другой, а ты вознамерилась сделать это со мной, и не один раз, а дважды!

– Все решено, и переделывать я не стану.

– Ослепи меня Свет, если я пойду по рукам, имеешь ли ты хоть какое‑то представление, в чьих руках я в итоге окажусь?

– То, что я делаю, – для твоего же блага, и, может, к тому же и для блага других. А если Мирелле найдет сущего ребенка, только‑только ставшего полноправной сестрой, – разве не ты так сказал? – которому нужен Страж, закаленный в битвах и умудренный в обычаях мира? Сущего ребенка, девчонку, которой, вероятно, нужно, чтобы кто‑нибудь швырнул ее в пруд? Ты многое можешь дать, Лан, и стоит ли, чтобы все это кануло втуне в безвестную могилу или досталось воронам, когда бы могло послужить женщине, которая в этом нуждается? А то иначе все обернется куда худшим, чем грех, о котором злословят Белоплащники. Да, я убеждена, ты будешь ей очень нужен.

Глаза Лана слегка расширились; для него такая реакция – все равно что для другого человека замереть столбом в ошеломлении от догадки. Редко она видела его выведенным из равновесия. Он дважды открывал рот и лишь потом заговорил:

– И кого ты имеешь в виду, говоря о…

Она оборвала его:

– Лан Гайдин, ты уверен, что узы тебя не раздражают? Ты впервые, только сейчас, осознал силу этих уз, их основательность? Ты мог бы оказаться с многообещающей Белой, у которой нет сердца и которая вся воплощенная логика, или с юной Коричневой, которая видит в тебе не больше пары рук для того, чтобы таскать за нею книги и заметки. Я могу передать тебя, когда захочу, как посылку или как комнатную собачонку, – а тебе не останется ничего, как подчиниться. Ты уверен, что они тебя не раздражают?

– Значит, они нужны для этого? – проскрипел он. Глаза горели голубым огнем, рот кривился. Ярость. Впервые она видела, как ярость в открытую гравировала морщинами его лицо. – Значит, все эти разговоры были испытанием – испытанием! – дабы проверить крепость своих уз, не натирает ли поводок? Спустя столько времени? С того дня, как я дал тебе слово, я скакал туда, куда ты велела, даже когда считал это безрассудным или глупым, даже когда у меня был резон скакать другим путем. Никогда тебе не приходилось принуждать меня узами. По твоему слову я смотрел, как ты шагаешь в опасность, и держал руки по швам, когда хотел я одного – выхватить меч и прорубить тебе безопасный пути. И после всего ты испытываешь меня?

– Нет, это не испытание, Лан. Я говорю откровенно, без уверток, и я сделала так, как сказала. Но в Фал Дара я засомневалась, по‑прежнему ли ты всецело со мной. – Настороженность вползла в его глаза. Прости меня, Лан. Я не стала бы ломать стены, что ты выстраивал, но я обязана знать. – Почему ты так поступил с Рандом? – Он моргнул; он явно ожидал не такого вопроса. Она знала, какие мысли пришли ему в голову, и не стала бы оставлять его в покое теперь, когда он выведен из равновесия. – Ты привел его к Амерлин, а он заговорил и повел себя как лорд Пограничья и прирожденный солдат. Это некоторым образом соответствовало тому, что я для него планировала, но мы с тобой никогда не упоминали о том, чтобы обучить его чему‑то такому. Почему, Лан?

– Это представлялось… уместным. Когда‑то молодой волкодав должен встретить своего первого волка, но если этот волк увидит перед собой щенка, если тот станет вести себя как щенок, волк наверняка убьет его. Волкодав, если хочет выжить, должен быть волкодавом в глазах волка даже больше, чем в своих собственных.

– Так ты смотришь на Айз Седай? На Амерлин? На меня? Как на волков, готовых загрызть твоего юного волкодава? – Лан покачал головой. – Тебе известно, кто он такой, Лан. Тебе известно, кем он станет. Должен стать. Для чего я и трудилась с того дня, как мы с тобою встретились, и задолго до него. Ты и теперь сомневаешься в том, что я делаю?

– Нет. Нет, но… – Он уже оправился, вновь возводя стены. Но они еще не достроены. – Сколько раз ты говорила, что та'верен затягивает всех вокруг себя, словно щепки в водоворот? Возможно, меня тоже затянуло. Я лишь знаю, что это казалось правильным. Этим крестьянским парням нужен кто‑то на их стороне. По крайней мере, Ранду. Морейн, я верю в то, что ты делаешь, даже сейчас, когда и половины не знаю; верю, потому что верю в тебя. Я не просил освобождать меня от уз и не стану. Каковы бы ни были твои планы погибнуть самой и обеспечить мою безопасность – как распорядилась, – я с превеликой радостью готов сохранить твою жизнь и сделать так, чтобы эти планы, по крайней мере, завершились ничем.

– Та'верен, – вздохнула Морейн. – Может, оно и так. Скорей, я не щепку направляю в потоке, а стараюсь править бревно через пороги. Всякий раз, как я толкаю его, оно толкает меня, и чем дальше, тем больше становится бревно. Однако я должна идти до конца. – Она коротко рассмеялась. – Я не буду несчастна, мой старый друг, если ты умудришься опрокинуть эти планы. А теперь, пожалуйста, оставь меня. Мне нужно поразмышлять одной. – Он замешкался на мгновение и повернулся к двери. Но в последний момент она не позволила ему уйти, не задав напоследок еще одного вопроса: – Лан, ты мечтал когда‑нибудь о чем‑то другом?

– Все люди мечтают. Но я знаю: есть мечты для мечтаний. Это же, – он коснулся эфеса меча, – реальность. – Стены вновь стояли, такие же высокие и крепкие, как прежде.

Он ушел, а Морейн откинулась на спинку стула, глядя в огонь. Она думала о Найнив и о трещинах в стене. Не стараясь, не задумываясь, что делает, эта молодая женщина пробила трещины в Лановых защитных валах и посадила в этих трещинах ползучие побеги. Лан считал, что ничто не грозит ему, запертому в крепости судьбой и своей собственной волей, но неторопливо, исподволь, терпеливо эти побеги разрушают его стены, обнажая там человека. Он уже испытывал привязанность к Найнив; а вначале был безразличен к народу из Эмондова Луга, относясь к ним лишь как к тем, кто представляет определенный интерес для Морейн. Найнив переменила это отношение, как она переменила и Лана.

К своему удивлению, Морейн ощутила вспышку ревности. Ничего подобного раньше она за собой не замечала, никогда, – ни к одной из тех женщин, которые бросали к ногам Лана свои сердца, ни к тем, кто делил с ним ложе. Честно сказать, она никогда не думала о нем как об объекте ревности, как никогда не думала так ни об одном из мужчин. Она была замужем за своей битвой, как и он женат на своей. И в этих битвах они так долго были соратниками. Он загнал до смерти коня, а потом и чуть себя не загнал до смерти, на руках принеся ее к Анайе за исцелением. Не однажды она ухаживала за его ранами, своим искусством сохраняя ему жизнь, – жизнь, которой он готов был пожертвовать ради спасения ее собственной. Он всегда говорил, что обвенчан со смертью. Теперь же новая невеста взяла в плен его взоры, хотя он и был слеп к этому. Ему представлялось, будто он по‑прежнему стоит силен за своими стенами, но Найнив уже вплела свадебные цветы в его волосы. Найдет ли он в себе решимость столь же блаженно ухаживать за смертью? Морейн гадала, когда же он попросит ее освободить себя от уз. И как же она поступит, когда он попросит.

С недовольной миной она поднялась на ноги. Есть дела куда важнее. Намного важнее. Взгляд пробежал по раскрытым книгам и бумагам, заполнявшим всю комнату. Так много намеков, ниточек, но ни одного ответа.

Вошла Вандене, в руках – поднос с чайником и чашками. Она была изящной и стройной, с прямой спиной, почти белые волосы аккуратно собраны на затылке. Безвозрастности гладкого лица – много‑много лет.

– Я бы не стала беспокоить тебя сама, а послала бы с этим Джаэма, но он в амбаре тренируется с мечом. – Она хихикнула, отодвигая в сторону помятый манускрипт и ставя на стол поднос. – Лан здесь, и его присутствие заставило Джаэма вспомнить, что он не просто садовник или работник на подхвате. Гайдины такие упрямцы! Я думала, Лан еще тут, и поэтому прихватила лишнюю чашку. Ты нашла, что искала?

– Я даже не уверена, что же я ищу. – Морейн нахмурилась, изучая собеседницу. Вандене была из Зеленой Айя, а не из Коричневой, как ее сестра, но они вдвоем провели в изысканиях столько времени, что ее познания в истории сравнялись со знаниями Аделис.

– Чем бы это ни было, ты, видно, даже не знаешь, где смотреть. – Вандене, покачивая головой, покопалась в книгах и манускриптах на столе. – Такой разнобой тем. Троллоковы Войны. Наблюдающие За Волнами. Легенда о Возвращении. Два трактата о Роге Валир. Три – о темном пророчестве, и… Свет, это же труд Сантры об Отрекшихся! Отвратительная вещь! Такая же гадкая, как эта, о Шадар Логоте. И Предсказания о Драконе, в трех переводах и вдобавок оригинал. Морейн, чего же тебе все‑таки надо? Пророчества я еще могу понять – до нас здесь доходили кое‑какие вести, хоть и на отшибе мы. Кое‑что слышали и о происходящем в Иллиане. В деревне ходят слухи, что, мол, кто‑то уже сыскал Рог. – Она постучала по манускрипту о Роге и закашлялась от поднявшегося пыльного облачка. – Конечно, этому я не доверяю. Слухи они слухи и есть. Но?… Нет. Ты говорила, тебе нужно уединение, и не буду тебе мешать.

– Погоди‑ка, – сказала Морейн, останавливая вторую Айз Седай у двери. – Может, ты сумеешь дать ответы на некоторые вопросы.

– Я постараюсь. – Вандене неожиданно улыбнулась. – Аделис заявляет, что я зря не выбрала Коричневую. Спрашивай. – Она налила две чашки чая и подала одну Морейн, затем пододвинула стул к камину.

Парок вился над чашками, а Морейн тщательно продумывала, какие вопросы задать. Чтобы получить ответы и не открыть чрезмерно много.

– Рог Валир не упоминается в Пророчестве, но он как‑то связан с Драконом?

– Нет. За исключением того факта, что Рог должен быть найден до Тармон Гай'дон и что, как считается, Дракон должен сражаться в Последней Битве, между ними нет никакой связи.

Беловолосая женщина потягивала чай и ждала.

– Что‑нибудь связывает Дракона с Мысом Томан?

Вандене помешкала с ответом.

– И да, и нет. Этот вопрос – яблоко раздора между мною и Аделис. – Голос ее обрел менторский тон, и какое‑то время она говорила в манере Коричневой. – В оригинале есть строфа, которая буквально переводится так: «Пятеро скачут дальше, и четверо возвращаются. Над наблюдающими провозгласит он себя, со знаменем пронесясь через небо в огне…» Ну и так далее. Вся закавыка в слове ма’врон. Я утверждаю, что оно переводится не просто «наблюдающие», которое есть а’врон. Здесь намного важнее ма’врон. Я утверждаю, что оно значит «Наблюдающие За Волнами», хотя сами они называют себя До Миер А'врон, разумеется, а не Ма’врон. Аделис говорит мне, что я занимаюсь софистикой, что это натяжка. Но я полагаю, это означает, что Возрожденный Дракон появится где‑то над Мысом Томан, в Арад Домане или в Салдэйе. Пусть Аделис думает, что я глупа, но я прислушиваюсь к каждому словечку, каждой крупице новостей, приходящих в эти дни из Салдэйи. Мазрим Таим способен направлять, как я слышала, и нашим сестрам не удалось еще его обложить и загнать в угол. Если Дракон возрожден и Рог Валир найден, значит, скоро Последняя Битва. Мы можем так и не закончить нашу историю. – Она вздрогнула, затем внезапно засмеялась. – Нашла о чем беспокоиться. Наверное, я и в самом деле становлюсь более Коричневой. Страшно даже размышлять о таком. Задавай следующий вопрос.

– Не думаю, что тебе стоит волноваться о Тайме, – рассеянно заметила Морейн. Нащупалась связь с Мысом Томан, хотя и тонкая и слабая. – С ним разделаются, как и с Логайном. Что по поводу Шадар Логота?

– Шадар Логот! – фыркнула Вандене. – Если вкратце, то город был уничтожен своею собственной ненавистью, были уничтожены все живые существа, до единого, исключая Мордета, советника, который все и затеял, начав применять тактику Друзей Темного против самих Приспешников Тьмы, и теперь он пойман в ловушку, дожидаясь возможности украсть какую‑либо душу. Входить туда небезопасно, и небезопасно прикасаться в городе ко всему. Но любой послушнице, приблизившейся к ступени Принятой, известно столько же. Если подробно, то тебе нужно остаться здесь на месяц и выслушать лекцию Аделис – она об этом знает все доподлинно, но даже я могу сказать тебе, что Драконом там и не пахнет. Этот город был мертв еще за сто лет до того, как из пепла Троллоковых Войн восстал Юриэн Каменный Лук, а из всех Лжедраконов по времени он ближе всех к нему.

Морейн подняла руку:

– Я не говорю точно, и пока я не говорю о Драконе, Возрожденном или ложном. Не могла бы ты указать причину, по которой Исчезающий взял бы нечто, пришедшее из Шадар Логота?

– Нет, если он знает, что это за вещь. Ненависть, убившая Шадар Логот, была ненавистью, которую предполагали использовать против Темного; исчадия Тени она уничтожает с тем же успехом, как и тех, кто шагает в Свете. Они справедливо боятся Шадар Логота, и не меньше, чем мы.

– А что ты можешь рассказать мне об Отрекшихся?

– Что‑то ты перескакиваешь с одной темы на другую? Рассказать я могу не многим более того, что ты узнала послушницей. Сверх того никому больше не известно о Безымянных. Ты хочешь, чтоб мы болтали о том о сем, что выучили будучи обе девчонками?

Морейн молчала. Ей не хотелось говорить слишком многое, но у Вандене и Аделис под рукой сведений обо всем неизмеримо больше, чем где‑либо, не считая Белой Башни, а там ее ожидало сложностей куда больше, чем ей того хотелось иметь сейчас. Она позволила имени скользнуть с губ, словно радуясь избавлению от него.

– Ланфир.

– На сей раз, – вздохнула собеседница, – я не знаю ни чуточки больше, чем знала послушницей. Дочь Ночи остается во многом загадкой, как будто и вправду закутана в плащ мрака. – Она помолчала, глядя в чашку, а когда подняла взор, острые глаза впились в лицо Морейн. – Ланфир связана с Драконом, с Льюсом Тэрином Теламоном. Морейн, у тебя есть какой‑то намек, где будет Возрожден Дракон? Или был Возрожден? Он уже идет?

– Если бы был, – спокойно ответила Морейн, – разве сидела бы я здесь, вместо того чтобы находиться в Белой Башне? Амерлин знает столько же, сколько и я, в этом готова поклясться. Ты получила от нее вызов?

– Нет, но полагаю, что получу. Когда придет время и мы должны будем встретиться с Возрожденным Драконом, Амерлин понадобится каждая сестра, каждая Принятая, каждая послушница, способная самостоятельно зажечь свечу. – Голос Вандене стал глуше, задумчивей. – При той мощи, которой он будет обладать, мы обязаны сокрушить его до того, как у него появится шанс использовать ее против нас, до того, как он сойдет с ума и успеет разрушить мир. Но сначала мы должны позволить ему встретиться с Темным. – Она нерадостно рассмеялась, видя лицо Морейн. – Я – не Красная. Я достаточно изучала Пророчества, чтобы понимать: до того мы не осмелимся его укротить. Если мы вообще сумеем укротить его. Я не хуже тебя знаю, как и любая сестра, которая имеет желание понять, что печати, удерживающие Темного в Шайол Гуле, слабеют. Иллианцы сзывают Великую Охоту за Рогом. Лжедраконы кишмя кишат. И двое из них, Логайн и теперь тот, в Салдэйе, способны направлять. Когда было в последний раз, чтобы Красные меньше чем за год обнаруживали двух мужчин, способных направлять? Когда в последний раз они находили одного в пять лет? Не на моей памяти, а я порядком старше тебя. Знамения повсюду. Тармон Гай'дон близится. Темный вырвется на свободу. И Дракон будет Возрожден. – Чашка задребезжала, когда Вандене поставила ее на поднос. – Вероятно, потому‑то я и опасаюсь, что ты увидела какие‑то признаки этого.

– Он придет, – ровным голосом сказала Морейн, – и мы сделаем то, что должно быть сделано.

– Если б я думала, что из этого будет какой‑то толк, то оторвала бы от книг нос Аделис и отправилась в Белую Башню. Но мне здесь хорошо, и я рада, что я здесь, а не там. Вдруг у нас будет время закончить нашу историю.

– Надеюсь, сестра, что будет.

Вандене встала:

– Ладно, у меня еще есть дела перед сном. Если вопросов больше нет, то я оставлю тебя, продолжай свои поиски. – Но помедлила, и тут обнаружилось, что, сколько бы она ни провела времени с книгами, она по‑прежнему оставалась сестрой из Зеленой Айя. – Ты что‑то должна решить с Ланом, Морейн. В душе этот мужчина клокочет похлеще Драконовой Горы. Рано или поздно, но его прорвет. Я достаточно знаю мужчин и понимаю, когда мужчина взволнован из‑за женщины. Вы долго были вместе. Может, он наконец‑то увидел в тебе не только Айз Седай, но и женщину.

– Лан видит во мне ту, кто я есть, Вандене. Айз Седай. И по‑прежнему, как я надеюсь, друга.

– Ох уж эти Голубые. Всегда готовы спасать мир, а теряют сами себя.

Беловолосая Айз Седай ушла, и чуть погода Морейн взяла плащ и, бормоча, вышла в сад. Что‑то из сказанного Вандене зацепило ее мысли, но ей не удавалось вспомнить, какие именно слова стали тому причиной. Ответ, или намек на ответ, на вопрос, который она не задала, – но все равно вопрос упрямо не давался, не облекался в осмысленные слова.

Сад, как и дом, был небольшим, но аккуратным даже в лунном свечении, смешанном с желтыми пятнами из окошек домика, между ухоженными клумбами с цветами бежали песчаные дорожки. От мягкой прохлады ночи Морейн накинула на плечи плащ. Каков же был ответ и каков же был вопрос?

Позади заскрипел песок, и она повернулась, думая, что это Лан.

В нескольких шагах от нее в полутьме смутно вырисовывалась тень – тень, казавшаяся очень высоким человеком, закутанным в плащ. Но лунные отсветы выхватили лицо: со впалыми щеками, бледное, с черными, чрезмерно большими глазами над морщинистым красногубым ртом. Плащ распахнулся, распластавшись в громадные крылья, наподобие крыльев летучей мыши.

Понимая, что опоздала, она открыла себя саидар, но Драгкар уже начал еле слышно напевать, и это тихое воркование наполнило ее, разбивая ее волю. Саидар ускользнула прочь. Она ощутила лишь неопределенную печаль, шагнув к этому созданию; низкий напев, что притягивал все ближе, притуплял, подавлял чувства. Белые‑белые руки – как человеческие, но оснащенные когтями, – протянулись навстречу Морейн, и губы цвета крови изогнулись в пародии на улыбку, обнажая острые зубы, но смутно, совсем смутно, она понимала – он не будет ни кусать, ни рвать. Бойся Драгкарова поцелуя. Как только эти губы коснутся ее, она будет все равно что мертва, они высосут душу, после – жизнь. Кто бы ни нашел ее, пусть даже Драгкар выпустит ее, когда они придут, но обнаружат тело без единой раны и холодное, как двухдневный труп. А если они появятся прежде, чем она умрет, обнаружат они куда худшее и на самом деле не ее вовсе. Напев тянул ее все ближе, к этим бледным рукам, и уже голова Драгкара медленно склонилась к ней.

Когда клинок мелькнул над плечом Морейн и пронзил Драгкару грудь, она почувствовала слабое – слабее некуда – удивление, и лишь чуть побольше, когда второй меч накрест блеснул над другим ее плечом и ударил вослед первому.

Ошеломленная, покачиваясь на слабых ногах, она словно бы издалека наблюдала, как тварь отбросили назад, прочь от нее. Потом появился Лан, затем Джаэм. Костистые руки седоволосого Стража сжимали меч так же уверенно и крепко, как и у мужчины помоложе. Скребущие по острой стали бледные руки Драгкара окровавились, крылья оглушительно хлопали по двум мужчинам. Вдруг, израненный и истекающий кровью, он вновь начал тихо напевать. Теперь – Стражам.

С усилием Морейн собрала волю в кулак; она чувствовала себя опустошенной, словно бы твари удалось ее поцеловать. Нет времени быть слабой. Мгновенно она открыла себя саидар и, когда Сила наполнила ее, собралась с духом, чтобы непосредственно дотронуться до исчадия Тени. Двое людей были слишком близко; что‑нибудь иное неизбежно заденет и их. Даже используя Единую Силу, она знала, что почувствует себя запачканной Драгкаром.

Но когда она шагнула вперед, Лан выкрикнул:

– Прими смерть!

Эхом твердо отозвался Джаэм:

– Прими смерть!

И оба шагнули вплотную к Драгкару, по рукоять вбивая клинки.

Запрокинув голову, Драгкар взвыл, его пронзительный крик, сорвавшись на визг, тысячью иголок вонзился в голову Морейн. Даже в коконе саидар Морейн ощущала этот визг. Словно подрубленное дерево, Драгкар завалился на спину, ударом крыла сбив Джаэма на колени. Лан, как будто обессилев, осел на землю.

От дома спешили фонари, это подбегали Вандене и Аделис.

– Что тут за шум? – спросила Аделис. Она была почти зеркальным отражением своей сестры. – Ушел Джаэм и… – Свет фонаря упал на Драгкара; слова замерли у нее на языке.

Вандене взяла Морейн за руки.

– Он не?…

Она не договорила, как взору Морейн предстал сияющий нимб, окруживший Вандене. Чувствуя силу, втекающую в нее от другой женщины, Морейн уже не в первый раз пожалела, что Айз Седай не могут сделать для себя столь же многого, как в состоянии сделать другим.

– Нет, – благодарно произнесла она. – Он не сумел. Посмотри, что с Гайдином.

Лан с напряженным выражением на лице посмотрел на Морейн.

– Если бы ты не рассердила меня настолько, что я пошел отрабатывать приемы вместе с Джаэмом, настолько, что бросил их и решил вернуться в дом…

– Но я рассердила, – сказала она. – Узор все включает в плетение. – Джаэм заворчал, но позволил Вандене осмотреть плечо. Он был костистый и жилистый, но выглядел будто старое корневище – таким же крепким.

– Каким образом, – спросила Аделис, – какое из порождений Тени смогло приблизиться настолько, а мы его и не почувствовали?

– Его опекали, – сказала Морейн.

– Невозможно, – отрезала Аделис. – Только сестра могла бы… – Она осеклась, и Вандене, отвернувшись от Джаэма, посмотрела на Морейн.

Морейн произнесла слова, которые ни одна из них не хотела услышать.

– Черные Айя. – От деревни раздались крики. – Лучше вам спрятать это, – она указала на Драгкара, распростертого на цветочной клумбе, – и поскорее. Они придут и станут спрашивать, не нужна ли вам помощь, но вид этого вызовет толки, которые вам ни к чему.

– Да, разумеется, – сказала Аделис. – Джаэм, иди встреть их. Скажи, что не знаешь, откуда такой шум, но у нас все хорошо. Задержи их подольше.

Седоволосый Страж торопливо зашагал в ночь на голоса приближающихся селян. Аделис повернулась, разглядывая Драгкара, словно тот был запутанным абзацем в ее книгах, какой‑то головоломкой.

– Вовлечены в это дело Айз Седай или нет, но что привело его сюда?

Вандене молча смотрела на Морейн.

– Боюсь, мне нужно от вас уезжать, – сказала Морейн. – Лан, не подготовишь ли лошадей? – Когда он ушел, она сказала: – Я оставлю вам письма, которые надо отправить в Белую Башню. Сумеете их отослать?

Аделис молча кивнула, не отрывая взора от твари на земле.

– А там, куда ты уходишь, ты найдешь ответы? – спросила Вандене.

– Видимо, я уже нашла один ответ, который искала, не зная об этом. Я лишь надеюсь, что не слишком опоздаю. Мне нужно перо и пергамент.

Она увлекла Вандене к дому, оставив Аделис разбираться с Драгкаром.