Проклятый горн 1 page

Несмотря на сильный дождь, густой запах сосновой смолы витал в воздухе. Я шел через намокший бор, закинув сумку с закрепленным на ней палашом себе за спину, и влажная мягкая хвоя глушила мои шаги. Какую-то птаху не смущала непогода, и она, не заботясь о воде, льющейся с неба, пыталась петь.

Было жарко, и я парился в плаще, затем и вовсе снял его, рассудив, что нет разницы, каким способом стать мокрым. Проповедник отсутствовал. Вчера мы с ним крепко поспорили по теологическим вопросам, в частности о пребывании человека в аду, его возвращении и чем это грозит его душе. Когда после долгой дискуссии я привел вполне разумный аргумент, что мне, как стражу, этот факт биографии абсолютно ничем не может грозить, он вспылил и «хлопнул» дверью. Теперь небось остывает да накапливает новую порцию брюзжания.

Так что я шел в полном одиночестве, ни о чем особо не думая и поглядывая по сторонам. За редкими можжевеловыми кустами заметил шалаш, пристроенный к золотистому стволу столетней сосны. Он был весь усыпан старыми, пожелтевшими иглами и казался давно заброшенными. Что и не удивительно. Места тут довольно безлюдные.

Я заглянул в него, ощущая тяжелый, пряный запах, и увидел под потолком сушащиеся вязанки трав.

– Могу помочь? – спросил голос у меня за спиной.

Я неспешно повернулся для того, чтобы столкнуться с совершенно голым лиршем. Он стоял, уперев руки в бока, и глядел мрачно. Ростом с меня, весь покрыт золотистой чешуей, издали ничем не отличимой от коры сосен, с темными ореховыми глазами, прямой линией рта и зелеными волнистыми кудрями, находящимися в совершенном беспорядке.

– Возможно. Я ищу заброшенную деревню, на берегу реки.

– Про помочь это была ирония. Вроде так у вас, людей, говорят, – буркнул тот. – Хотя ты не человек. Впервые вижу такого.

Он чувствовал Темнолесье в моей крови, но, в отличие от других иных существ, не понимал, что это такое.

– Я страж.

– К чему тебе эта деревня? – помолчав, спросил он. – Одни замшелые развалины.

– Два года назад там было наводнение, река подмыла берег и обнажила могилы. После этого недалеко от поселения погибли несколько охотников. Город попросил меня проверить это место.

– Город? То есть приор. Он та еще шельма и любитель промискуитета[9]. Охота тебе на него работать?!

– Смотрю, ты довольно много знаешь о нем.

– Приходилось сталкиваться с этой паскудой. Он меня из городского парка выгнал, нечистью назвал и адской курвою. Я ему, твари похотливой, за это все овощи на монастырских грядках сгноил. Теперь из-за него, чтобы с травниками встречаться, надо лишних два часа идти. Вино у тебя есть? – неожиданно спросил он.

– Нет у меня вина.

– Ну тогда проваливай. – Он махнул ветвеобразной рукой. – Там твоя деревня. Только душ никаких нет. Визаган твоих охотников прикончил. Я своими глазами видел.

Он потеснил меня и забрался в шалаш, показывая, что беседа завершена.

Я пошел своей дорогой, добрался до речного берега. Высокого, обрывистого и песчаного, в котором было множество стрижиных гнезд. Из-за дождя над неспокойной водой летало лишь несколько птиц, то и дело пронзительно кричавших «сквииииир».

Двигаясь вдоль реки, я думал о том, что задерживаюсь уже на сутки, хотя давно должен был быть в Билеско, где меня ждет Гертруда. Но и проигнорировать сообщение о темных душах тоже не мог, оставляя незаконченное дело на другого стража, который, возможно, окажется в этой дыре через год, а то и два.

Заброшенная деревня, а точнее, то, что в северных княжествах называлось хутором, была сильно поглощена молодым лесом. Двенадцать изб с провалившимися крышами, одичавшие огороды, замшелые бревна. Люди давно оставили это место.

Кладбище тоже оказалось скромным. Я с трудом различил среди дикого шиповника с десяток могил. Раньше их было больше, но подмытый после половодья берег рухнул вниз, увлекая за собой останки.

Я расчистил кинжалом место для работы, убрав высокие заросли и подготовив площадку для фигуры. Нарисовав ее, увидел, что ни одна из граней не загорелась. И это подтверждало слова лирша. Темных душ здесь не было, но все же я не спешил уходить.

За фундаментами сараев нашел более-менее подходящий спуск к реке. По счастью, почва здесь песчаная, так что мне не грозило поскользнуться и свернуть себе шею.

От воды пахло свежей рыбой, от земли – едва уловимо тленом. Я прошел по сухой полоске до кладбища, осмотрел фрагменты темных костей, которые пока еще не утащило на дно. Задрав голову, изучил берег, увидел «срез» кладбища – ниши могил, наполовину висящие над обрывом гробы. Три целых, четыре раздавленных, с торчащими из них черными останками.

Зловещее место. Темная душа здесь вряд ли зародится, все сроки уже прошли, а вот злобный одушевленный спустя пару десятков лет запросто. И не важно, что кладбищу осталось просуществовать не больше года, до следующего разлива реки, которая заберет в себя уцелевшие захоронения. Они все равно будут здесь, пусть и скрытые водой. Работу я закончил быстро: резервная фигура для проверки на наличие темных душ и еще пара рисунков, блокирующих любую вероятность, что здесь заведется нечто злобное и опасное для человека.

Поднявшись обратно, я увидел на краю, перед обрывом, огромные следы кабаньих копыт. Вне всякого сомнения обитающий неподалеку визаган наблюдал за мной, пока я работал, и уехал так же незаметно, как и появился. Печать Софии, живущая в моей крови, остановила его от желания попробовать мое мясо.

Возвращался я тем же путем, что и пришел. Дождь и не думал переставать, шуршал среди сосен успокаивающе и сонно. Вокруг звенело комарье. Лирш валялся в своем шалаше, наружу торчали лишь золотистые пятки. Он очень удивился, увидев меня снова, и крикнул в спину:

– Скажи этому евнуху приору, что, если хочет снова жрать свежие овощи, пусть разрешит мне жить где прежде! Скажешь?

– Скажу.

Я выполнил свое обещание, но приор, совсем еще не старый мрачный мужик, услышав об ином, помрачнел еще больше с тех пор, как узнал, что дело не в темных душах, а в визагане.

– Может, убьешь эту тварь, раз не нашел душ?

Я так и не понял, о ком он просит, о лирше или же о всаднике на кабане.

– Сожалею, но это не моя сфера деятельности.

Он не стал настаивать и, чтобы избавиться от меня, спросил, сколько мне должен город, ожидая, что я обдеру их казну как липку. Я взял с него номинальную плату за стандартную проверку территории и уехал первым же дилижансом.

Уж не знаю, кто меня разбудил на рассвете. Проповедник или тряска. Мы въезжали в Билеско по Атейскому тракту. Я открыл глаза, затем потянулся, пытаясь хоть как-то прийти в себя после неудобной ночевки.

На соседней лавке спал уже старый, неразговорчивый художник, ехавший в столицу Дискульте расписывать церковь Санта Энграсия. Подложив толстую руку под небритую щеку, он негромко посапывал, несмотря на то что дилижанс подпрыгивает на каждой ямке.

Проповедник сидел напротив, глядя в маленькое, забрызганное грязью окошко. Из-за гор поднималось солнце, и небо было алым, летним, адским. В уже начинавшем дрожать мареве угадывалась жара, пришедшая на смену прохладным дождливым дням. Июнь, как и все летние месяцы на юге, обещал быть ничуть не более комфортным, чем чистилище. Во всяком случае, для северного человека, предпочитавшего зону княжеств и редко бывавшего в столь далеких областях нашего христианского мира. В отличие от Натана и Львенка, я не слишком люблю и знаю этот регион, хотя мне и случалось здесь бывать.

Проповедник же, остывший после нашего спора, был весь в предвкушении. Он никогда не забирался так далеко от своей родины, слышал, что женщины города, в который мы скоро попадем, самые красивые в мире, что сокровищ в церквях больше только у флотолийцев, что Билеско это почти что рай на земле, и поклониться мощам апостола Луки обязан всякий верующий, даже если он уже мертв.

Дилижанс остановился на временной почтовой станции, в пригороде, расположенном на небольшом холме, с которого открывался вид на город. Я выбрался наружу, вытащив из-под лавки клинок и сумку, слыша как возница с руганью пытается растолкать не желающего просыпаться художника.

Город, обнесенный светло-желтыми стенами, возвышался на отвесном алебастровом берегу Золотого моря, имея лишь одну пригодную гавань для захода кораблей, расположенную гораздо ниже укреплений. Отчего большую часть грузов, доставляемых по воде, поднимали вверх или на мулах или с помощью новейшего изобретения флотолийских инженеров – канатной дороги. Ее приводили в движение огромные колеса, которые крутили волы в Приморском бастионе.

На тракте был нескончаемый поток всадников, телег и пеших путников. Я влился в эту разношерстную толпу, слушая обрывки разговоров, пересуды и ругань. Мимо прошли два десятка монахов из нищенствующего ордена отшельников Святого Августина, они распевали гимны, прося защитить всех путников, что оказались вместе с ними на дороге. В кружку, которую нес один из них, постоянно кидали монеты.

– Красиво поют, – оценил Проповедник. – Слышал, что говорят люди?

– Юстирский пот пришел в южный Сарон. И вроде бы появился даже в пригородах Виоретто. Это рано или поздно должно было случиться.

– Порой меня просто поражает твой фатализм! – фыркнул тот, но тему продолжать не стал, отвлекся на драку двух купцов.

Проехала кавалькада богато одетых всадников при оружии, и все расступились, давая им дорогу. Поднялась пыль, какой-то ремесленник закашлялся, послал проклятье вслед благородным.

На Масленичных воротах стояли усиленные патрули, проверяли каждого, поэтому я застрял в очереди на полтора часа. Проповедник злился и спрашивал, почему я не воспользуюсь своим правом, как любой страж, входить в столицы без всякого ожидания.

Но я не желал привлекать лишнего внимания. Свое пребывание в Билеско я хотел сохранить в тайне, насколько это только возможно. В моих планах было отыскать законника Сисэрино Руджеролло, который может вывести меня на темного кузнеца. Я собирался представиться вымышленным именем.

Недалеко от рва, сухого, сильно заросшего кустарником, стояло несколько виселиц. На них болтались трупы разной степени свежести, и у каждого на груди висела обязательная табличка, говорившая любопытным, за какое преступление шея человека оказалась в петле. Любопытных вокруг было много, но умеющих читать слишком мало. Какой-то молодой человек, судя по берету, студент одного литавийского университета, начал декламировать всем желающим причину казни, но быстро понял, что его знания довольно сильно раздражают простых людей и ему вот-вот намнут бока. Чтобы не умничал. Так что паренек затерялся среди толпы, смекнув, что не стоит злить народ.

– Богородица, спаси, – вздыхала толстая прыщавая тетка передо мной. – Чего так долго-то? Вымокнем все.

С севера, со стороны Золотого моря, медленно приближались грозовые облака. Когда дошла очередь до меня, я попал к одной из семи троек стражи, расспрашивающих вновь прибывших.

– Кто, откуда и зачем? – наверное, в тысячный раз за день поинтересовался загорелый мужик, поправляя ремешок мориона, впивающийся ему в подбородок.

– Переплетчик. В данный момент прибыл из Ливетты по персональному приглашению кавальери Лоренцо Риннучини.

– Бумаги есть?

Я вытащил из сумки письмо, которое мне переслала Гертруда, протянул солдату. Он, несмотря на то что не был офицером, умел читать. Но больше внимания уделил печати на конверте – алому быку.

– Клинок у тебя зачем? – между делом поинтересовался он.

– На дорогах бывает опасно.

– Ремесленникам в городской черте можно носить кинжалы и корды. Дойдешь до дома, оставишь, или будут неприятности.

– Хорошо.

– Два сентерима.

– Почему два? – для дела удивился я.

– Потому, что ты на работу пришел, а не в гости.

Уже не споря, я бросил в прорезь закрытого на замок ящика две мелкие серебряные монеты и вошел в густую тень воротной арки. Сразу за ними, примыкая к стене, начиналась караулка и небольшой двор, превращавшийся в узкую улочку, эдакое бутылочное горлышко, способное устроить настоящую давку для тех, кто пойдет на штурм и все-таки прорвется в Билеско этой дорогой.

– Эй, переплетчик! – окликнули меня. – Подойди.

Офицер с плюмажем на легком шлеме стоял возле караулки. С ним были двое в одежде городских жителей, но при оружии. По их выправке я понял, что они явно не из тех, кто не умеет постоять за себя.

– Что случилось? – закудахтал Проповедник. – Чего им надо?!

– Без паники.

Я не видел причин упираться, подошел, и солдат с раздражением скривил губы:

– У этих господ к тебе пара вопросов.

Сказав это, он развернулся на каблуках и направился к воротам. Я получше рассмотрел двух неизвестных. Один приземистый, плотно сбитый, с короткой прической-ежиком на массивной голове, выглядел расслабленно и улыбался. Второй, начавший лысеть, со свежими порезами от бритвы на впалых щеках, казался куда более серьезным.

– Нам лучше поговорить внутри. – Порезанный распахнул дверь.

Я не собирался никуда идти с теми, кого видел впервые, и они поняли это.

– Мы настаиваем.

– Вы не можете настаивать, сеньоры. Если я только не увижу доказательств, что у вас есть право действовать подобным образом в пределах городских стен.

В том, что какое-то право у них точно есть, я был уверен. Потому что редко лейтенант стражи подчиняется двум гражданским. Весь вопрос лишь в том, кто они такие.

Порезанный с раздражением положил руку на висевшую у него на поясе широкую чивону, но его товарищ с улыбкой попросил:

– Не надо злить волков, Джанкарло. Разумные люди всегда договорятся друг с другом. В каком-то кармане у меня была эта хрень…

Он зашарил по куртке, и его неспешный, обстоятельный поиск вызвал еще большее раздражение у приятеля. Наконец тот не выдержал, буркнув:

– Бога ради, Эспозито! – и протянул мне на ладони золотую медаль, диск на котором был выбит спящий под деревом единорог. – Тайная служба короля Альфонсо, переплетчик.

Тайная служба есть у всякого уважающего себя короля, князя и герцога. Я редко сталкивался с этими людьми, но прекрасно знал, что они частенько наделены серьезными полномочиями. Еще чаще их методы были беспринципными, а паранойя огромной.

– Думаю, мне стоит предупредить твою ведьму, – пробормотал Проповедник, которого порой довольно быстро осеняют очень хорошие, по цене бриллиантов идеи.

Он исчез, точно утренний туман, оставив меня наедине с этой парочкой.

– Еще какие-нибудь доказательства, или этого хватит? – Джанкарло убрал жетон обратно в карман.

– Я мог бы сказать, что нездешний и, возможно, у каждого афериста есть такая штуковина, не будь она сделана из чистого золота.

– Соображаешь, – довольно улыбнулся Эспозито, и я увидел, что в его зубах настоящая просека, такими редкими они были.

Джанкарло снова указал мне на дверь, злясь, потому что на нас то и дело поглядывали проходящие мимо люди, но я и с места не двинулся.

– Все еще не вижу причин куда-то идти, – возразил я, видя как улыбка пропадает с широкого лица Эспозито. – Чем тайную службу заинтересовал скромный переплетчик? Вы, ребята, явно не ведете беседы с каждым приходящим в ваш город.

– Нагл ты для переплетчика. – Приземистый вновь остановил своего друга. – Но вполне обычен для стража.

– Вы не менее чванливые ублюдки, чем законники. Да, мы знаем, кто ты такой на самом деле! – У Джанкарло дернулась щека. Было видно, что он сдерживает себя из последних сил. Удивительно нервный парень.

– Мы просто хотим поговорить, ван Нормайенн. Не трать попусту время ни свое, ни чужое. Так что заходи, или начнем безобразную драку на глазах у зевак. Уверен, тебе и нам она нужна меньше всего.

В караулке пахло супом, было душно, несмотря на открытые окошки, в дальнем углу стояли сколоченные в два яруса грубые кровати. За столом несколько стражников без кирас, в намокших от пота темных рубахах играли в кости. Еще один облизывал тарелку после завтрака.

Кубики со стуком били о доску, катились, останавливались. Слышался тихий разговор.

– Пошли вон, – сказал солдатам Джанкарло.

А куда более тактичный Эспозито улыбнулся, сглаживая ситуацию:

– Погуляйте пару минут на улице, ребята. С меня вино.

Они безропотно встали со своих мест, тот, что был с тарелкой, забрал ее с собой. Судя по всему, эту парочку стражники видели не в первый раз, и у них не возникало вопросов, почему они обязаны подчиняться.

– Откуда вам известно мое имя? – спросил я, садясь так, чтобы за спиной у меня оказалась стена с выцветшей штукатуркой.

– Приор сообщил о твоем визите в Филесто и что ты уехал на дилижансе в Билеско. Нам всего лишь оставалось правильно выбрать ворота и дождаться тебя. – Эспозито взял стул, повернул его и тоже сел, положив руки на спинку.

– Я под колпаком у тайной службы короля? Довольно странно, учитывая, что я не был в вашей стране лет двенадцать.

– Мы всего лишь наблюдаем, – поднял крепыш руку, успокаивая меня, хотя я в этом не нуждался. – Король хочет знать, сколько в его столице стражей, а сколько законников. Он научен горьким опытом, что, когда людей из Братства и Ордена собирается много, случаются вещи вредные для государства.

– Вы о Садоском кризисе? Его величество так волнует прошлое? Уже семь лет минуло.

Тогда Орден Праведности ловил в Дискульте стража, нарушившего законы, по которым мы работаем. Преступление было серьезное и, к сожалению, реальное, молодой дурак собрал кинжалом несколько светлых душ, отказался от глубокой проверки клинка, убил двоих и бросился в бега. Его обложили как медведя, король, следуя правилам, дал законникам всю полноту власти для решения вопроса.

И те наломали дров не меньше мальчишки. Перенервничали настолько, что по ошибке прикончили маркиза из Садоса, западного региона Дискульте, перепутав его со стражем. Взбешенные вассалы маркиза собрались и перебили почти сорок человек орденцев и тех, кто им служил. На всеобщую беду, в свите законников оказались три фаворита короля, решивших, что будет забавно на этот раз поучаствовать в охоте не на лису, а на человека из Братства.

Фавориты, как того и следовало ждать, были из знатных фамилий, и родственники решили отомстить за их смерть. В итоге в стране едва не разразилась гражданская война. Отделались сотнями трупов, чередой сгоревших деревень и мельниц и мятежом в двух провинциях.

– Но осадочек-то после того случая остался. Вы как искорки в сухой соломе. Зазеваешься, и вот уже вокруг все пылает. Мы здесь для того, чтобы избежать пламени. Ответите на несколько вопросов?

– Не вижу причин отказываться.

Будь тут Проповедник, он бы сказал, что нечего мне было помогать приору, тогда никто бы не узнал о моем приезде в город. Он конечно же прав, никто не узнал бы, но стражи не отказывают в помощи, если дело касается темных душ. Иначе города просто перестанут платить Братству положенные суммы.

– Уш! – негромко позвал Эспозито, и с верхней кровати бесшумно спрыгнул иной.

У него была черная кожа, редкие белые волосы и светло-голубые узкие глаза. Руки тонкие, точно веточки, с изящными длинными пальцами.

Я знал этих существ, их называли вестниками правды, и прозвище настолько прижилось, что за ним давно забылось оригинальное имя.

– Не возражаете, если Уш поприсутствует при разговоре? – вежливо спросил Эспозито.

По лицу Джанкарло было видно, что он бы был не против, если бы я возражал. Тогда можно было бы сказать, что мне есть чего скрывать, и продолжить беседу уже не так цивилизованно.

– Нисколько.

Уш сел напротив, я закатал рукава, положил руки на стол, и тот опустил горячие, шершавые пальцы мне на запястья.

– Простите мою назойливость, – прошелестел он.

– Вы приехали под чужим именем. Вам было что скрывать?

– Да.

Искатель правды не шелохнулся, а Эспозито, понимая, что я не склонен говорить лишнее, уточнил:

– Озвучьте причину своей маскировки. Пожалуйста.

И здесь я тоже не стал врать:

– Не желаю, чтобы Орден Праведности знал о моем присутствии. Выражаясь вашими словами, мне совсем не нужен пожар. Законники лишь путаются под ногами и мешают нормальной работе. Я не люблю их внимание.

Я и вправду не желаю, чтобы Сисэрино Руджеролло знал о моем приезде.

– Вы в городе по личной инициативе?

Оставалось порадоваться тому, что совет одобрил мои действия.

– Нет. По заданию Братства.

– Каково это задание?

Тут я мгновение подумал над более точной формулировкой:

– Как всегда: поиск и уничтожение тех, кто опасен для нашего мира. – На мой взгляд, это вполне подходило под розыск темного колдуна.

Уш и глазом не моргнул.

– Бумаги, которые вы предъявили на входе, настоящие?

Я этого не знал, но верил, что они не фальшивка.

– Да.

– Вы знакомы с кавальери Лоренцо Риннучини?

С учетом что такого человека не существует, ответ был очевиден:

– Нет.

Джанкарло удивился:

– И вместе с тем у вас бумага от него.

– Да.

Агент тайной службы нахмурился, видя, что я не собираюсь облегчать ему жизнь:

– Почему у вас приглашение от Риннучини, если вы незнакомы?

– Полагаю, потому, что мне его прислали из Братства.

– Какие дела у вас будут с кавальери?

– Надеюсь, что никаких. Это был всего лишь пропуск.

– Вы собирались с ним встречаться?

– Нет.

– Где вы планировали остановиться?

– В трактире.

– Господин ван Нормайенн! – вспылил Джанкарло. – Отвечайте более подробно!

– Вы что-то путаете, – нехорошо усмехнулся я. – Я здесь по доброй воле, господа. И отвечаю как хочу на вопрос, который мне был задан. Если вам что-то не нравится, спрашивайте лучше.

– Название трактира, где вы планировали остановиться! – чуть ли не прорычал Порезанный.

– «Кубок и ковш».

– Знаете ли вы о замыслах Риннучини против короля Дискульте? – внезапно спросил Эспозито.

– Нет.

– Замышляете ли вы против короля Дискульте?

– Нет.

– Повлекут ли ваши действия угрозу для короля, города Билеско или государства?

– Нет.

Искатель правды вел себя как и прежде, смотрел в одну точку.

– Расскажите, что конкретно вы собираетесь делать в нашем городе.

– Выполнить задание Братства.

– В чем оно заключается?

Опасный вопрос.

– Простите. Это вас не касается. Я не имею права разглашать эту информацию. Если она вас интересует, отправьте запрос в Арденау от имени его величества. Уверен, вам ответят.

– Вам есть что скрывать? – тут же ухватился за шанс Джанкарло.

– Конечно. – Было бы глупо отрицать такое. – Я вижу вас впервые, господа. И не исключаю вероятности, что вы передаете услышанное от стражей законникам. А как мы уже выяснили, я не желаю лишних проблем от Ордена Праведности во время своей работы.

– Но ведь законники не трогают стражей, пока те не нарушают правила? – Эспозито улыбался, хотя вопрос он задал хороший.

Я рассмеялся, и Уш чуть сильнее прижал пальцы к моему пульсу.

– Сеньоры. Мы же с вами не первый день живем на этом свете. Между моей организацией и той, что якобы следит за нами, издавна существуют трения. Вы же понимаете, что для того, чтобы причинить друг другу неудобства, не требуется ждать каких-либо нарушений. Вообще, я не понимаю, что мы здесь делаем. Вы выяснили, что я не представляю никакой угрозы для короля или государства.

Через дверь проскочил Проповедник, сказав мне:

– Тебе следует задержать дыхание, когда все начнется.

Я мало что понял, но склонил голову, показывая, что услышал его.

– Еще несколько вопросов, и вы будете свободны, – попросил Эспозито. – О скольких стражах в городе вам известно?

Я знал, что Гертруда здесь. Так же как и Львенок. А еще мне всегда было интересно, как действуют существа, подобные Ушу. Так что я улыбнулся и произнес:

– Ни об одном.

Чужие пальцы на моей коже на мгновение стали обжигающе-горячими, и иной прошелестел все тем же спокойным голосом:

– Ложь.

Дверь приоткрылась, что-то со стуком упало на пол и покатилось в нашем направлении. Я сделал глубокий вдох, набрав в легкие весь возможный воздух. Джанкарло отделился от стены, подошел к круглому комку листьев, с недоумением нахмурился.

Взрыв был беззвучный и невидимый глазу. Просто внезапно человек подлетел в воздух на ярд, затем грохнулся на пол, среди разлетающейся сухой трухи.

– Какого?!.. – Эспозито приподнялся на стуле, закатил глаза и потерял сознание.

Уш, в отличие от людей, остался в добром здравии и убрал руки от меня подальше.

– Если вам надо идти, я не стану мешать, – прошелестел он. – Только не бейте меня.

Бить его было страшно. Он казался таким хрупким, что любой удар моего кулака гарантированно раздробил бы ему кости. Впрочем, у меня и в мыслях такого не было.

На улице меня ждал ухмыляющийся Львенок.

– Привет, дружище. Пойдем отсюда, пока эти дурни не очнулись или стражники не вернулись.

Мы так и сделали.

Пугало восседало на высоченном табурете, ловило то и дело залетавших в окно мух, с болезненным удовольствием отрывало им крылышки, лапки, а оставшееся выбрасывало на улицу. Его серп торчал из-за пояса, точно клык какого-то дракона, опасный и как всегда бритвенно-острый.

Проповедник, гордившийся тем, как он ловко мне помог, теперь отсутствовал, отправившись глазеть на старые церкви, расположенные в северной части города, недалеко от берега. Чувствую, после того как он обманулся с ангельским следом в Крусо, старый пеликан засунет голову в каждый табернакль[10]и реликварий[11], чтобы убедиться в реальности их содержимого.

Гертруда писала письмо в Братство, и снежно-белое, остро заточенное перо выводило на бумаге ровные, аккуратные буквы. Я не видел девушку с зимы и теперь любовался белыми завитками волос, лежащими на ее изящной шее. Она покосилась на меня, чуть улыбнулась, но ничего не сказала, продолжая работать. На пальце колдуньи все еще было костяное кольцо, которое я подарил ей в лесной избушке. Я сам себе с удивлением признался, что мне приятно видеть его.

– Давно Пугало с тобой? – спросил я.

– Пришло неделю назад. Сперва сильно меня перепугало, я думала, с тобой что-то случилось. Из него же слова не выжмешь.

– Я рад, что оно вернулось.

– Ну… не сомневалась, что рано или поздно это случится. – Гера витиевато расписалась под письмом, дунула на него, и буквы поползли по бумаге, изменяясь, путаясь местами, складываясь в сложный шифр. – Оно привязано к тебе не меньше, чем ты к нему.

Мы с Пугалом одновременно возмущенно посмотрели на нее, но не стали отрицать очевидное.

– Что совет по поводу него делает?

– Если честно, то ничего. Кроме магистров, никто не знает настоящей причины смерти законника. Они оставили бревно плыть по течению, надеясь, что оно рано или поздно само утонет. Никто специально не станет гоняться за твоим одушевленным. Из-за событий, творящихся на востоке, Братство занимается более важными делами. Меньше чем через год, если мор не остановится и начнет шествие по странам, мы с ног собьемся, отлавливая темные души и отправляя в рай светлые. Говорят, в этот раз будет ускоренный выпуск.

Я нахмурился:

– Выбрасывать к темным душам недообученных детей глупо. Они не заткнут дыры, а лягут в первом же сражении.

– Ну я за это не голосовала, если тебе так легче. – Девушка изящным движением сложила бумагу пополам, убрала в конверт и начала шептать заклинание, создавая магическую печать, которая уничтожала запись, если письмо открывал человек, которому не было предназначено послание. – Утешает то, что одних юнцов никто не отпустит. Они будут действовать в паре с более опытными стражами. Людвиг…

Гертруда помолчала:

– Я рада, что ты вывел Стенена на чистую воду. Очень жалко Шуко.

Я кивнул. Говорить тут было не о чем.

– В совете магистров еще никогда не было такого кризиса. – Она села рядом со мной. – Несколько кресел до сих пор пустуют, Мириам добровольно отказалась от власти, Павел сделал то же самое и отдал бразды правления Николет.

– Уж она-то справится. Я уверен.

– Справится. Но мы теряем время, а Орден после гибели своих в Арденау наседает на нас. Повезло, что я в тот момент была в Риапано и успела поговорить с ди Травинно раньше законников.

Я приобнял ее:

– Он на нашей стороне?

– Кто может сказать такое о кардинале? – невесело ответила та. – Он на стороне Церкви и собственных интересов. Сейчас ему невыгодно ослаблять нас, ди Травинно прекрасно понимает, что в ближайшее время мы будем единственной сдерживающей силой для многочисленных темных душ, которые всегда появляются во время эпидемий. Рубить нас под корень – это обречь на гибель сотни беззащитных людей. Тем более мы самостоятельно решили проблему со Стененом и не выносили сор во двор.

– Но Орден не в восторге.

Ее красивые губы стали жесткими, а голос ядовитым:

– Ты даже себе не представляешь насколько. Хоть на словах все чисто, но они всегда отличались паранойей. Напрямую стражей никто не трогает, но на северо-востоке, где власть Риапано далеко, нам то и дело вставляют палки в колеса. Что? – Она по моим глазам поняла, что я хочу о чем-то спросить, но не решаюсь.

– Кристина. Ведь ты знала, что это она стоит за смертью Хартвига.

Колдунья вздохнула, и в ее глазах появилась искренняя печаль.