У перекрестка эпох 1 page

– Интересно, твое письмо дошло? – Проповедник косился, наблюдая, как я машинально потираю обрубок мизинца на правой руке.

Я отстраненно подумал, что за последний месяц это действие начинает превращаться в дурную привычку и пора уже от нее избавляться. Но отсутствующий палец порой болел, и я ничего не мог с этим поделать. Рука все еще ныла, чаще всего ночами или в те дни, когда менялась погода. Сейчас как раз наступило такое время. Всю неделю было тепло, но стоило мне оказаться на севере Литавии, недалеко от предгорий Кантонских гор, пришел холод, да такой, словно была не середина июля, а конец осени. Стало промозгло, дождливо и туманно, особенно по утрам. Иногда мне приходилось ждать, когда молочная дымка рассосется по ложбинам и лесам, опустится к земле, чтобы можно было продолжить путь, не страшась заблудиться в трех соснах.

– Людвиг! – потерял терпение Проповедник. – Ты вообще слышал, что я спросил?

– Извини. Задумался. Полагаю, Роман получил сообщение. «Фабьен Клеменз и сыновья» всегда доставляет корреспонденцию адресату. Если адресат, конечно, жив и заходит в контору.

– А если он все же не получил предупреждения?

Подобное было маловероятно, но я не стал его в этом убеждать.

– То у нас есть резервный вариант.

– Угу. Твоя ведьма. На нее можно положиться примерно так же, как и на тебя. Подумать только, я до сих пор не верю, что вам хватило мозгов сунуться к темному кузнецу. Вот честно, потеря мизинца воспринимается мной как милость Божья. Ты мог бы остаться вообще без головы. Просто повезло, что ему не было до вас никакого дела.

Я рассеянно погладил конскую морду:

– Ты злишься на Геру потому, что она устроила тебе трепку напоследок.

Он не стал отнекиваться:

– Разумеется! А я всего лишь сказал правду!

– Какую правду? Ты обвинил ее в том, что она бросает меня, раз сбегает по воздуху, тогда как нам, точнее мне, придется преодолевать все кордоны на своих двоих. Довольно невежливо, учитывая обстоятельства.

Старый пеликан равнодушно пожал плечами:

– Ну, я же не знал, что это была твоя идея. Разделить силы.

– Она быстрее меня окажется рядом с кардиналом Урбаном. Ей проще получить у него аудиенцию, и у нее есть защита от темного кузнеца. А метла, которую ей предложила за собаку ведьма, живущая в курганах, могла нести лишь одного. Так что ты получил от Гертруды то, на что давно напрашивался.

– Проявлю кротость и не буду говорить, что я думаю о твоем бесчеловечном злорадстве. Ну так чего там?

– Пока ничего.

– Может, пора уже двигаться?

– Вот сам и двигайся. Ты-то уже умереть не можешь. А я, с твоего позволения, еще немного понаблюдаю и сохраню свою шкуру.

Он посмотрел на меня с некоторой долей раздражения, не удержавшись от язвительного комментария:

– Да уж. В последнее время ты ее что-то сильно подпортил.

Я пропустил эту шпильку мимо ушей.

Мы стояли под шелестящим по осинам дождем, скрываясь за деревьями. Со своего места я видел темные дома с желтыми крышами, стога уже собранного сена, колодец на окраине хутора, огороды и все тот же чертов туман, делавший это раннее утро призрачным отражением сна.

После встречи с темным кузнецом прошел месяц, и за это время мир необратимо изменился. И, к сожалению, не в лучшую сторону. Натиск юстирского пота не смогли сдержать ни кордоны, ни магия. Болезнь, точно кувалда, с легкостью проломила преграды и начала стихийно распространяться по югу.

Сарон и Флотолийская республика полностью утонули в заразе, и оттуда не было вестей уже две с лишним недели. Ветеция еще худо-бедно держалась, но вспышки пота отмечались во многих городах. В Каварзере, прореженном прошлой эпидемией, было зафиксировано пока всего несколько случаев, из-за небольшого количества населения.

Но скоро, если князья не найдут сдерживающих мер, юстирский пот распространится дальше, на юг Литавии и восток Дискульте, поднимаясь все выше и выше. С наступлением холодов скорость замедлится, зимой все, возможно, затихнет, а весной начнется новый этап смертельной жатвы, и она доберется до северных княжеств.

Люди, как всегда, разделились на несколько групп. Кто-то не верил ни в мор, ни в новости о нем, и не будет верить до тех пор, пока их собственная кожа не посинеет, а лицо не исказится застывшей маской ужаса. Кто-то уже сходил с ума от страха перед реальной угрозой смерти. Кто-то безумел от власти, внезапно свалившейся на него среди возникшей анархии и кошмара, растекающегося по трактам. А кто-то потерял всякую нить реальности из-за безнаказанности, так как с эпидемией исчезали суды, стража, палачи, городские чиновники и все те социальные силы сдерживания, которые не давали людям превратиться в бросающихся друг на друга животных.

Жулики, воры, насильники, убийцы, мошенники, аферисты, лжепророки, религиозные секты и прочие представители худшей части человечества появлялись будто грибы после дождя. Это происходило как в странах, где уже свирепствовала болезнь, так и в местах, где она еще не появится несколько месяцев.

Проповедник называл это смутное время эпохой беззакония. И он был совершенно прав. За последнюю неделю, пока мы пробирались через провинцию Суерветто, успели на многое насмотреться.

Например, на карательные отряды религиозных безумцев, называющих себя Святыми братьями очищения. Облаченные в белые балахоны, ловящие любого, кто попадется им на глаза, и сжигающие жертву во славу господа.

В большинстве своем это были фанатики, разбавленные преступниками, сбежавшими из окрестных тюрем. Одни хотели заслужить прощение небес, другие пограбить. Шайки бандитов, убивающих тех, кто пытался убежать от мора.

Но они не являлись самыми свирепыми из волков, вышедших на охоту. Не лучше были те, кто считал, что поедание человечины избавит их от всех проблем. Порой такие собирались в стаю и нападали на людей, точно голодные ругару. Два дня назад я пристрелил людоеда, прыгнувшего на меня с дерева в надежде добыть на обед кусок свежей вырезки.

Были и просто убийцы. Уничтожающие других без особых на то причин. Исключительно ради удовольствия. В них не находилось и капли сострадания, и они не являлись сумасшедшими. Подобное обстоятельство делало их еще более опасными, так как убивали они с омерзительной жестокостью.

К вечеру прошлого дня мы наткнулись на последствия работы нелюдей. На лесной дороге лежала перевернутая набок повозка. Путников, прежде чем убить, долго мучили, а после надругались над трупами, развесив останки на деревьях.

– Меня бы уже стошнило от этого зверства, будь я жив, – отворачиваясь, простонал Проповедник.

Пугало же ходило от дерева к дереву, словно зритель по коллекции уродов музея Савранского университета.

Провинция, через которую я проезжал, управлялась бургграфом. Его милость решил урвать себе кусок от соседних земель, пока остальные пребывают в панике, запасаются продовольствием и пытаются понять, куда девать беженцев с юга.

Но везло бургграфу как зараженному юстирским потом, и он в первой же пограничной стычке получил пулю в лицо, отправился в мир иной, а в его провинции начался настоящий ад. За неделю здесь воцарилась анархия, и вышедшие из-под контроля бароны рвали друг друга на части, понимая, что никто их не остановит и не пришлет войска из метрополии, занятой куда более важными проблемами. Крестьяне не отставали от благородных, подались в леса, сводили счеты с соседними деревнями и хуторами и даже устраивали рейды против слабых замков.

Надо сказать, не без успеха. Тут же появлялись новые владетели, которые раньше стояли у сохи и плуга, заключались альянсы, и конечно же снова лилась кровь. И к отрядам благородных, и к черни то и дело присоединялись бежавшие от наступающего мора из соседних провинций и даже стран.

Тут не было ни правды, ни закона, ни долга, не говоря уже о таких понятиях, как справедливость и любовь. Существовало лишь право самого сильного, жестокого и быстрого.

Убийство чужаков стало обыденностью, и делали это без причины и, разумеется, во славу господа, который отчего-то «именно с ними», а не с теми, кого они грабили, насиловали, резали, вешали, сжигали, топили.

Проповедник с нетерпением ждал, когда же бог нашлет молнии на головы отбросов человечества, и по вечерам искренне молился об этом.

– Скорее бы они все сдохли, – с ненавистью цедил он, когда мы вновь натыкались на обезображенные, изрубленные или сожженные тела. – Скорее бы все сдохли. Никто и не заметит такой «потери». Господь, сделай так, как я прошу. Они вконец охренели.

В кои-то веки я и Пугало присоединились к его молитвам. И хотя у каждого из нас имелись свои причины, но мы были как никогда солидарны в одном – желании увидеть конечный результат гнева создателя.

В свете творящегося вокруг меня безумства я ехал очень медленно, так как проявлял большую осторожность. Надо сказать, вполне разумную. Однажды я разминулся со Святыми братьями очищения, и только лишь потому, что они были слишком заворожены огнем сжигаемой ими деревни, чтобы смотреть по сторонам. В другой раз едва не попался сорвавшимся с цепи наемникам, возомнившим себя хозяевами этой земли. В третий лишь чудом вырвался из засады, организованной на меня какими-то смердами, гнавшимися за лошадью с вилами да цепами и требующими немедленно остановиться, «атова худова те будет!».

Сейчас было то самое редкое время, когда не играло никакой роли, что я страж. Уверен – человека из Братства прикончили бы с куда большим удовольствием, чем многих других. Хотя бы потому, что я не могу заболеть юстирским потом. Несомненно, нашлись бы и другие причины. Людей многое раздражает.

Так что я старался не искушать судьбу. И пытался покинуть провинцию окольными путями, лесными трактами и пустынными рощами. Но даже здесь постоянно сталкивался с делами рук моего племени.

И делами крайне неприятными.

Поэтому встреченный на пути большой хутор вызывал у меня заметные опасения, и я не спешил въезжать в него в открытую. По идее лучшим вариантом стало бы объехать его лесом, но прошлым утром я здорово заплутал в тумане и с тех пор слабо понимал, где нахожусь и как далеко отсюда до Кантонских земель. Дорогу я мог бы узнать здесь – в первом целом поселении, на которое наткнулся за последние пять дней.

Пытаясь понять, безопасно ли здесь, я мешкал. И ждал гласа с небес, который сделает за меня выбор.

– Слушай. Я двадцать минут бродил по этой дыре, выискивая людей с оружием. Там лишь крестьяне. – Проповедник начал терять терпение из-за моей осторожности.

– Я очень благодарен тебе за помощь, старый друг. Но давай признаем, что разведчик из тебя примерно такой же, как из меня священник. Ты много раз прокалывался. И я допускаю, что кое-какие вещи могли ускользнуть от твоих внимательных глаз.

Он громко фыркнул, но не обиделся, признавая мою правоту:

– И все же повторюсь, что в деревне мирные люди, большинство из которых сидит по домам. Не веришь мне, спроси у Пугала.

Пугало бродило в легком тумане, среди утренней мороси, раздраженное и невеселое. Оно злилось на непогоду и что отсутствуют развлечения. Сейчас одушевленный присматривался к ближайшей копне сена, и оставалось лишь догадываться, какая каверза рождается в его больном воображении.

Разумеется, после случая под Билеско и я, и Гертруда попытались вытащить из него хоть что-то о том, каким образом оно вложило в кольцо из кости ругару силу, способную защитить от золотого пламени. Но оно лишь непонимающе таращилось на нас, словно кот, пойманный за воровством сливок, а затем и вовсе смылось на пару дней, когда его достали вопросы. Теперь страшила пребывал в дурном расположении духа, страшно бесясь, что пропустил события возле заброшенного монастыря молчальников, послушавшись моей просьбы и оставшись в Билеско.

– Смотри! – внезапно встрепенулся Проповедник.

Из ближайшего к лесу дома появилась женщина. Полная, крепкая, с белой косынкой на волосах и в темном крестьянском платье. Она постояла возле ограды, прислушиваясь. Ее не смущала ни морось, ни холодное утро. Убедившись, что все спокойно, прошла к низеньким хозяйственным пристройкам и вернулась с черной курицей под мышкой.

Она равнодушно и очень умело свернула птице шею, бросила на влажную землю, среди растущей свеклы и капусты. Взяла небольшую лопату и начала быстро рыть яму возле крыльца.

– Что она делает? – привстал на цыпочки Проповедник.

Пугало тоже заинтересовалось происходящим, подошло к плетню, оперлось на него, возвышаясь чудовищем из кошмара над ничего не подозревающей женщиной. Та кинула птицу в яму, закидала землей.

– Зачем же так переводить мясо, глупая ведьма!

– Она не ведьма. И это не колдовство.

– А что же такое? Будь тут инквизитор, он бы клюнул на подобное, точно рыба на червяка.

– Ритуал.

Он всплеснул руками:

– В чем разница?! Ритуал. Колдовство. Чертова магия. Итог-то один. Дьявольское искусство.

– Это способ обезопасить свой дом от темной души.

– Ха-ха!

– Зря смеешься, – одернул я его.

– Людвиг. Я, конечно, вырос в деревне и не так учен, как ты. Но впервые слышу о подобной ерунде. Всем известно, что от темной души защищают стражи, а не дохлые курицы.

– Это не просто дохлая курица. Это черная курица. Ей свернули шею и закопали под южным углом дома. Стражи существовали не всегда, в отличие от темных душ. И людям приходилось находить способы бороться с невидимыми сущностям. Не уничтожать, а отгонять их от себя и от своего жилища. Они понимали, что когда внезапно начинают умирать соседи и творится странное, то это не обязательно черт или адское создание. Это мог быть тот, кто не спешит в пекло.

– И что? Дохлая птаха защитит бабу? – Он все еще не верил.

– Не от всего, что есть в мире. От сильных тварей конечно же не спасет. Но от множества других темных душ – вполне. Такой оберег действует около месяца.

– А потом?

– Надо найти новую черную курицу.

– А если ее не будет?

– Начинать молиться. Или искать стража.

– Как видно, она не рассчитывает, что такой, как ты, приедет в это Богом забытое место. Эй, ты чего?!

Я уже был в седле:

– Деревню объехать не получится, друг Проповедник. Я должен помочь, если здесь есть темная душа.

– «Если есть», Людвиг! – крикнул он мне в спину. – А если нет?! Клянусь грудью святой Агаты, темной душой тебя можно заманить даже на плаху!

Я заставил лошадь идти шагом, и женщина, все еще не ушедшая со двора, довольно быстро заметила меня. Вздрогнула, отпрянула к дому, но прятаться не стала, напряженно следя за моим приближением и ожидая, что следом за мной из леса появятся другие всадники.

Я не делал угрожающих движений, не торопился и сохранял дружелюбное выражение на лице. Ну, во всяком случае, я рассчитывал, что детина, заросший бородой, с едва видимыми шрамами на щеках и лбу, выглядит не так уж и страшно.

– Утро доброе, хозяйка, – поприветствовал я ее, молчавшую и все так же настороженную, собиравшуюся при малейшем намеке на опасность юркнуть в дом и запереть дверь. – На хуторе есть темные души? Я страж.

В подтверждение своих слов я показал кинжал с звездчатым сапфиром.

– Ты придурок, который каким-то чудом пережил свои тридцать лет! – Проповедник держался поблизости.

Ее отношение изменилось. Настороженность сменилась мгновенным испугом.

– Уезжайте немедленно! – прошептала крестьянка. – Если хотите жить! Быстро!

И, ничего не объясняя, ушла в дом, закрыв за собой дверь. Объяснения мне были не нужны. Я развернул лошадь, ударил ее каблуками в бока и был уже на середине туманного луга, когда услышал стук многочисленных копыт. Тут же придержал животное, чтобы его поступь не выдала меня, поехал медленнее, надеясь, что серебристые нити тумана скроют меня от глаз людей, двигавшихся по лесной дороге совсем недалеко от того места, где я находился.

Отряд из восьми человек вылетел на открытое пространство, когда до спасительных осин мне оставалось не больше пятидесяти ярдов. Проповедник в панике издал звук полузадушенного цыпленка, но я не суетился, просто пригнулся пониже, ткнувшись в лошадиную шею, пахнущую теплом и потом, и не поднимался, пока животное не оказалось под прикрытием деревьев.

Ни один из всадников так и не посмотрел в мою сторону.

– Тебе крупно повезло! – Проповедник мастер говорить очевидные вещи.

Вновь прибывшие въехали в поселок. Я потерял их за домами, и, судя по тишине, отсутствию пожаров, криков и мольбы, они или местные, или же их здесь хорошо знали.

Это были не те, кто собирался грабить и убивать.

– Она тебя не сдаст? – забеспокоился старый пеликан.

– После того как предупредила? Не думаю.

– Ну да, пожалуй, – согласился он. – Кажется, ей позарез надо поговорить со стражем. И что? Ты собираешься околачиваться здесь, в то время как Гертруда тебя ждет в кантоне Ульс?

– Проповедник, из тебя выходит не слишком хороший манипулятор. Меня на такую неказистую уловку не поймать.

– Попробовать стоило. Вот лезешь ты туда, куда тебя никто не просит!

– Моя совесть просит. И долг стража.

– Долг? Ха! Господни милости! Да ты еще более вымирающий вид, чем некоторые из иных существ! Тебе же не шестнадцать лет. Пора избавляться от… какое там слово… патетики, Людвиг.

– Я более чем избавлен от нее. Настолько сильно, что ищу любой способ, чтобы привнести ее в свою жизнь.

– Жизнь, за которую в наше адское время никто и медной монетки не даст!

Делать мне было нечего, так что следующий час мы занимались глупой беззлобной пикировкой. Я то и дело поглядывал на хутор, но всадники не уехали. Наконец из дома вновь вышла женщина, держа в руках корзинку, направилась к деревьям, по пути несколько раз оглянувшись.

Меня она не видела, войдя в лес ярдах в двухстах от того места, где я прятался. Я нагнал ее на маленькой просеке, появившись неожиданно из густой листвы, вновь напугав. Она отшатнулась, уронив тяжелую корзину, затем узнала меня.

– Вы один?

– Кто эти люди? – вместо ответа спросил я.

– Они служат новому барону. Это его лес и земли. Приехали сюда за едой.

– Защищают вас в обмен на продукты?

– Да. Вам лучше не попадаться им на глаза.

– Не собираюсь этого делать.

– Вы голодны?

Она стала доставать из корзинки еду – крынку молока, четвертинку свежего хлеба, куриное мясо и вареную репу.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Луиза, господин.

– Я Людвиг. Расскажи мне о темной душе, от которой ты спасалась, Луиза.

Она вздрогнула:

– Вы знаете?!

– Я видел, как ты закапывала курицу.

– Только нашему священнику не говорите! – взмолилась она. – Он не одобряет такого и обязательно накажет. Отец Георг считает, что против зла поможет лишь молитва. Но она не помогает!

Разумеется. Темная душа – не адское создание. Молитва ее не остановит.

– Не бойся, – пообещал я. – Расскажи, что ты знаешь.

– Стали умирать дети. – Лицо у женщины было испуганным. – Две недели назад. Погибали все в полдень, их находили бледными и с выпученными глазами.

– Сколько смертей?

– Четыре. Это не похоже на болезнь. Думали, что ведьма, но у нас такого сроду не было. Все всех знают. И молитвы отца Георга не помогают. Вот я и подумала о темной душе.

– Ты говорила об этом с другими жителями?

Она горячо кивнула:

– Да. Люди напуганы, но верят священнику, а не мне. Две семьи уехали к замку барона, от греха подальше, а мне деваться некуда. Бабка когда-то говорила, что курица может спасти от беды.

– Умная у тебя бабка. До того как это началось, кто-нибудь из ваших умирал?

– Нет.

– Чужие люди появлялись?

Женщина неохотно кивнула:

– Было несколько путников с юга, убегавших от мора. Люди барона поймали одного недалеко отсюда. Привезли и целый день допрашивали, считая его соглядатаем господина Флерда.

– Человека убили?

– Повесили на лесной дороге, запретили снимать. Потом уж наши мужики его стянули, боясь, что выйдет что-нибудь плохое, и закопали там же.

– Место показать сможешь?

Она с сожалением покачала головой:

– Нет, господин. У меня ребенок, и уже надо возвращаться, пока соседи не хватились. Это по той дороге, что они прискакали. Возле дуба. Он единственный у нас, не ошибетесь.

– Как далеко отсюда до равнинных кантонов?

– Если на лошади, то полтора дня, вон в ту сторону. По лесной тропе до старой мельницы, а там уж и Вельницкий тракт будет.

Она оставила еду и корзинку и ушла поспешно, едва ли не бегом. Проповедник прочистил горло и взмолился:

– Обещай мне! Ты проверишь мертвеца, а затем пойдешь своей дорогой. И не важно, есть на хуторе темная душа или нет.

– Друг мой. Не требуй от меня того, что я не могу сделать, – попросил я его, и он лишь ругнулся.

Я, оставив лошадь, пошел пешком, двигаясь вдоль дороги. Проповедник не стал следовать за мной.

Как я и полагал, кряжистый дуб рос совсем недалеко от хутора. Темная душа вполне могла добраться туда от места, где покоилось ее тело. Свежую могилу, судя по внешнему виду неглубокую и довольно небрежную, я нашел шагах в сорока от дороги.

Я даже фигуру не стал рисовать. По всем признакам – по тому, как свисают ветки, как шелестят листья, как скатываются мелкие камешки с края могилы, и по влажному сумраку, что царил в этом участке леса, – было понятно: темная душа, и душа не самая слабая, зародилась именно здесь. Но рядом с местом погребения не осталась, а значит, стала для этого достаточно сильна.

Я прищурился, выискивая в воздухе невидимые обычному глазу тонкие, похожие на осеннюю паутину серебристые нити, и заметил одну, висевшую на коряге ярдах в двадцати от меня. Она как раз блеснула на солнце, указывая мне нужное направление…

– Подумать только! Ты точно пес, бегающий за собственным хвостом! – Проповедник потерял выдержку, когда я в третий раз миновал его, обходя деревню по кругу. – Спаситель с тобой! Сколько еще это будет продолжаться?

– Я пытаюсь найти потерянный след. Фигура не действует. Темная душа рядом и водит меня за нос.

– Кроме тебя, здесь никто не проходил. Только Пугало. Но теперь оно шарится в курятнике. Ты не хочешь его оттуда вытащить прежде, чем все несушки откажутся от своих обязанностей на целый год?

– У меня есть дела поважнее. Ты точно никого не видел?

– Да нет же! Говорю – только ты и Пугало. Ну и комары, которые вокруг тебя крутятся. Ничего похожего на темную душу.

Я сел, понимая, что прежней тактикой ничего не добьюсь. Следовало все хорошенько обдумать и выработать какой-то новый план действий. Цепочка следов терялась в десяти шагах от меня, словно темная душа вдруг решила отправиться в ад без моей помощи.

Она чувствовала меня и великолепно спряталась. Вполне возможно, что где-то на хуторе.

Из своего укрытия я видел крестьян, которые, несмотря на моросящий дождь, работали на маленьких, отвоеванных у леса полях. Возле ручья топили баню для сборщиков барона, и пахнущий смолой дымок несло прямо ко мне.

Внешне все было спокойно, но меня смущало это не меньше, чем обстоятельства, из-за которых я здесь задержался. Я не мог понять, что за тварь мне противостоит, еще никто так ловко не уходил от преследования. Наоборот, частенько темные сущности сами бросались на того, кто, по их мнению, представлял опасность. Эта же заметала следы с такой поспешностью, что оставалось лишь диву даваться.

– Почему я никого не видел? – Проповедник с напряжением следил за получившейся фигурой.

– Светлые души не могут видеть некоторые темные сущности. – Я убрал кинжал в ножны, потер ноющее от работы правое запястье. Рука прекрасно меня слушалась, но эта тупая боль, возникавшая неожиданно и совсем не вовремя, причиняла неудобства.

– Никогда такого раньше не было.

– Не ты ли мне говорил третьего дня, что все когда-нибудь бывает впервые.

– Не смей переиначивать смысл моих слов и обращать их против меня! – в возмущении подскочил он. – Ох ты ж святой Андрей и все его пескари!

Его глаза округлились до невозможности, и он точно мышь юркнул передо мной, замахав рукой:

– Смотри!

Из леса, совсем недалеко от меня, появились всадники. Они двигались шагом, чтобы не покалечить ноги лошадей на неровной поверхности заливного луга, и дождь скрывал их приближение от крестьян. Когда на открытое пространство выехало человек тридцать, отряд разделился, медленно, полукольцом охватывая хутор. А из-за деревьев выезжали все новые и новые конные. Часть из них оказалась в белых балахонах Святого братства очищения.

Проповедник клещом вцепился мне в плечи:

– Ради Бога! Не лезь!

Он, как и я, без труда понял, что люди, действующие как опытные охотники, вряд ли являются друзьями тех, кто приехал сюда часом раньше. Развернулось мокрое серое полотнище, и кольцо начало сжиматься.

Их наконец-то заметили, крестьяне побежали с полей. Неизвестные воины все так же неспешно въезжали в хутор.

Я ничего не мог сделать. Один человек не способен остановить семьдесят хорошо вооруженных бойцов, которые приехали для того, чтобы убивать.

Мне оставалось лишь смотреть, да скрежетать зубами.

Пугало было довольно. Скалилось, бродило мимо догорающих, едко воняющих обугленным мясом изб. Трупов на улице не осталось, напавшие прежде чем уехать всех убитых кинули в огонь.

Проповедник молился на останках церкви, стоя на коленях возле лежавшего на боку, дымящегося, обгоревшего с одной стороны распятия. Он поднял на меня полные страдания глаза. Наверное, сейчас он вспоминал свою деревню.

– За что они так с ними?

Я указал на воткнутое в землю плохонькое копье, на котором висела доска с надписью, и прочитал для него:

– «Сим знаком достопочтимый бургграф Флерд подтверждает, что эти земли отныне и во веки веков принадлежат ему и его потомкам». Бургграф! Ты слышал? Один из баронов решил проглотить большой кусок пирога.

– Хоть бы он подавился, черт поганый! Людей-то зачем убивать? Его же подданные.

– Не его. На этих землях правит другой, Флерд находится по соседству. Уничтожив хутор, он досадил конкуренту и лишил того дополнительного провианта. В таком медвежьем углу это не большое преступление. Подобное случается и в дни, когда мир не боится юстирского пота.

– Чертова мразь! Землю он, видите ли, потомкам собрал! Чтоб этот Флерд сдох от юстирского пота еще до Рождества!

И он вновь начал молиться, приняв смиренную позу.

Я заметил движение в дыму. Что-то большое, величиной с фургон, под прикрытием густой, едкой завесы кралось к лесу, выбравшись из компостной ямы на заднем дворе одной из хижин.

Знаки с низким воем улетели в дым, взорвались чередой ярких вспышек, даже не задев темную душу. Она взметнулась в воздух, точно блоха. Поднялась на высоту самой большой колокольни и стала падать.

Прямо на меня.

Я бросился прочь, подлетел, когда туша с грохотом упала за спиной, но устоял. Стеганул золотым шнуром по дождливому небу, поджал ноги и пронесся над догоревшим домом, подальше от темной сущности, не решившейся преследовать меня по тлеющим углям.

Только теперь я худо-бедно мог ее рассмотреть. Она действительно была размером с фургон. Синяя, в мертвенно-зеленую полосу. Тварь выглядела как человек сожравший все, что только можно. Казалось, темная душа состоит лишь из раздувшегося колыхавшегося брюха. В нем по какой-то нелепой случайности торчали тонкие ручки, ножки и маленькая, скошенная с боков голова, больше подходящая для какого-нибудь циркового уродца.

Но, несмотря на несуразную комплекцию, двигалась она легко, проворно и абсолютно бесшумно. Это мой противник доказал в следующее же мгновение, увернувшись от очередного знака, который впечатался в плетень, развалив его и выжигая просеку в вершках свеклы, находящихся за ним.

Темная душа напрягла ноги, легко, точно перышко, взмыла в воздух, решив повторить тот же трюк, что и прежде, – раздавить меня свой тушей при приземлении. Но на этот раз я был ученый. Хлестанул ее золотым шнуром прямо по брюху, свободный конец бросил на горевшее бревно. Моя невидимая веревка натянулась, увлекла огромный кусок дерева в небо, превратив его то ли в копье, то ли в гарпун, который, получив ускорение, вонзился твари в живот в тот момент, когда она начала свое движение к земле.

Мой противник приземлился уже не столь изящно. Рухнул набок, прямо в горящие обломки дома. Душа попыталась вылезти, таща за собой мешающее, жгущее нутро бревно, и я угодил знаком ей прямо в скошенную, беззвучно открывающую рот голову.

Вздымающаяся, все еще «живая», мерзко воняющая паленым волосом туша булькала и шевелила конечностями, разбрасывая угли во все стороны. Я связал ее на всякий случай пятью фигурами, так как приблизиться все равно не мог. Окончательно развоплотить ее кинжалом получилось лишь через несколько часов. Пугало все это время крутилось вокруг, тыкало тварь серпом и лыбилось, когда она начинала содрогаться и сучить руками, пытаясь дотянуться до одушевленного, который проворно отскакивал. Страшилу вся эта ситуация невероятно забавляла.

Я прекратил его веселье, когда жар от пожара спал до такой степени, что мне удалось подойти к ней вплотную и воспользоваться кинжалом.

Я поймал взгляд Пугала на своей искалеченной руке.

Оно, следуя справа от лошади, показало, что ему интересно, как я теперь буду управляться с кинжалом.

– Ничего не изменилось. Фигуры и знаки получаются такими же. Ты могло в этом убедиться пару часов назад.