Великий старик: 1985-1991

Дарреллу исполнилось шестьдесят. Полвека прошло с момента его при­езда на Корфу, полвека назад он исследовал чудеса этого удивительного мира под руководством своего друга и наставника Тео Стефанидеса. За это время он проделал большой путь. Хотя те, кто его знал, считали, что на са­мом деле ему где-то между четырнадцатью и двадцатью одним годом — на­столько энергичен, любопытен, деятелен и весел он был, — для всего ос­тального мира он превратился в великого старца, гения, пророка и гуру с летящими белыми волосами, пышной бородой и именем, перед которым преклонялись во всем мире.

Телевизионные фильмы принесли ему еще большую славу, чем его книги. В Британии число читателей его книг неуклонно росло. Он вошел в десятку писателей, чьи книги наиболее часто спрашивают в библиотеках. В большой мере это объяснялось невероятной популярностью «Моей семьи и других зверей». Эта книга по-прежнему оставалась настоящим бестселле­ром и была включена в школьную программу, хотя и в несколько урезан­ном варианте (к неудовольствию маленьких читателей, один из которых написал автору свой протест против «идиота, который вырезал из книги все грубые слова — «грудь», «бюст», «панталоны», «Вьюн» и «Пачкун», а также «чертов мальчишка»). В результате всего этого материальное поло­жение Джеральда существенно улучшилось. Его годовой доход составлял сто тысяч фунтов. Теперь он был обеспечен до конца жизни. Перемена в его личной и профессиональной жизни, несомненно, была связана с Ли, его отрадой и его счастьем.

Удача в личной жизни, как в зеркале, отразилась и в сфере профессио­нальной. В созданном им зоопарке жило свыше 1200 животных. Здесь ра­ботало более сорока человек, причем все они были настоящими профессио­налами. «Если вы спросите, какой зоопарк является лучшим в мире, — го­ворил директор Далласского зоопарка, бывший президент Американской ассоциации зоопарков, — кто-то назовет зоопарк Сан-Диего или Бронкса. Но если вы спросите у тех, кто работает в зоопарках, кто профессионально занимается содержанием зверей в неволе, директоров зоопарков, все назо­вут Джерсийский зоопарк».

Фонд, основанный Джеральдом, после долгих лет борьбы за признание и средства, получил мировую известность и стал признанным авторитетом в деле охраны окружающей среды. Долгое время Джерсийский Фонд был пионером в деле разведения диких животных в неволе. Теперь же он стал примером для подражания. В 1983 году более половины животных, в том числе и самые редкие, дали потомство — уникальный результат! Междуна­родный подготовительный центр готовил специалистов для самых разных стран мира — Китая, Бразилии, Мексики, Нигерии. В 1983 году было за­ключено соглашение с правительством Мадагаскара, в 1985-м — с прави­тельством Маврикия. За ними последовали соглашения с правительствами Индии, Бразилии, различных стран Карибского бассейна.

В это же время начал свою работу Канадский Фонд охраны дикой при­роды. Пожертвования жителей Канады значительно облегчили работу по сохранению редких животных. Аналогичная организация по другую сторо­ну границы, Американский Фонд охраны дикой природы, действовал еще более активно. Американские налоговые правила значительно осложняли перевод средств из Штатов на Джерси, поэтому Фонд стал осуществлять собственные проекты. Хотя американцы проделали огромную работу в этой области, Джеральд хотел, чтобы его организация развивалась иначе. Отклонения от избранного им пути его огорчали.

Планам Джеральда не было конца, он не прекращал своей борьбы за спасение животных, которым грозило вымирание, ни на минуту. Но с те­чением времени его все сильнее угнетало состояние нашего мира. «Зоопарк добился огромных успехов, — говорил он журналистам в середине 80-х го­дов, — но этот успех недостаточен. Наш прогресс идет слишком медленно. Нам приходится выпрашивать деньги и убеждать правительства, а тем вре­менем приходят все новые и новые ужасные известия о том, что творится вокруг нас. Природу уничтожают со сверхзвуковой скоростью, а мы по-прежнему тащимся на велосипедах. Я весь день пребываю в отчаянии от того, как человек относится к миру, в котором живет. Но стоит ли бо­роться? Я твердо верю в то, что я делаю, иначе я бы этим никогда не зани­мался». В 1987 году Джеральд присоединился к кампании, проводимой Дэ­видом Эттенборо, по увеличению численности амбарных сов путем измене­ния агрикультуры. В 1989 году он выступил в поддержку нового фонда, Программа для Белиза, призванной спасти от уничтожения тропические леса. «Когда Даррелл присоединился к кампании, — вспоминал Джон Бар-тон, директор Фонда, — газета «Тудей» немедленно пожертвовала 25 ты­сяч фунтов. Во всем мире многие проекты без участия Даррелла так и ос­тались бы всего лишь пунктом повестки дня очередной конференции».

Возглавляя биологический институт мирового значения, Джеральд Даррелл по рангу не уступал тем, кто возглавлял другие знаменитые зоо­логические организации — Нью-Йоркский зоопарк, зоопарк Сан-Диего, Национальный зоопарк в Вашингтоне и Зоологическое общество Лондона. Его принимали короли и королевы. В ноябре 1984 года, вскоре после воз­вращения из первой поездки по Советскому Союзу, он писал своим родст­венникам в Мемфис: «Король Олаф (Норвегия) приехал навестить нас, как только мы вернулись из России. С самого первого дня брака с вашей дочерью я все сильнее и сильнее запутываюсь в отношениях с королевски­ми особами. Этого короля я запомню надолго — он постоянно хихикал. Попробуйте провести три с половиной часа с хихикающим королем, и в конце этой встречи от вас останется всего лишь тень». В конце марта 1985 года Флер Коулз пригласила Джеральда в свою лондонскую квартиру на обед с королевой-матерью. Королева-мать была очарована его рассказами и рисунками.

Удивительно, что при таком довольно близком общении с королевски­ми особами заслуги Даррелла так и не были оценены по достоинству — он до сих пор не был посвящен в рыцари. Несколько попыток закончились не­удачей. Объясняется это по-разному: лорд Цукерман всеми силами старал­ся не допустить Джеральда в лондонские зоологические круги, Джеральд всегда был несдержан на язык и мог ненароком кого-то оскорбить, к тому же он не был резидентом Соединенного Королевства, что значительно умень­шало его шансы на получение рыцарства. Но в любом случае, Джеральд продолжал работать и не будучи рыцарем.

Все, кто в те дни близко общался с Дарреллом, находились под впечат­лением его безграничной энергии: он занимался охраной окружающей сре­ды, собственным зоопарком, выступал по радио и телевидению, снимался в документальных фильмах, посещал множество различных мероприятий, принимал гостей, удалял много времени друзьям. К нему шли все — от президентов и членов королевских семей до детей, инвалидов и просто оди­ноких людей. Джеральд находил для всех нужные слова. Благодаря его усилиям многие люди посвятили свои жизни его идеям. Для своих же со­трудников он всегда оставался хозяином, лидером, пророком, истинным светом.

Хотя основное внимание Джеральд всегда уделял бедственному поло­жению животного мира, он не забывал и о тяжком существовании обездо­ленных людей. «Мы должны относиться к униженным и бедным с состра­данием, — записал он в своем дневнике. — Если нам, обладающим приви­легиями и преимуществами, становится тяжело справляться с жизненными трудностями, нужно подумать о том, сколько храбрости и выдержки требу­ется этим людям, для того чтобы просто выжить». Люди писали Джеральду отовсюду — из Японии, стран Восточной Европы, Казахстана, Камеруна, Сомерсета, Техаса. Им хотелось пообщаться с великим человеком, задать ему вопросы, предложить интересные проекты, узнать о планах работы его организации, просто поблагодарить и высказать добрые пожелания. Писа­ли ему юные и старые, знаменитости и простые люди. Среди его коррес­пондентов были Иегуди Менухин, Спайк Миллиган, леди Берд Джонсон, Сэм Пекинпа, Стэнли Кубрик, Десмонд Моррис, Джон Клиз, Дирк Богард, Эдвард Хит, Маргарет Тэтчер, князь Монако Репье, Фредерик Форсайт и многие, многие другие.

Достичь таких высот было нелегко — часто даже в физическом смысле слова: артрит, поразивший бедренный сустав Джеральда, постоянно давал о себе знать, и ему приходилось ходить с тростью. Артрит существенно ос­ложнил жизнь Джеральда. Особенно тяжело ему пришлось во время поезд­ки по Советскому Союзу. В феврале 1986 года он перенес операцию по за­мене сустава, о чем писал родителям Ли:

«Я лежу в довольно симпатичной палате. Из окна открывается прекрас­ный вид на церковь и церковный двор, но зато другое выходит на глухую, мрачного вида кирпичную трубу, откуда регулярно выбрасываются клубы черного, маслянистого дыма. После того как медсестра в одиннадцатый раз спросила меня, какое бедро я доверяю британской медицине, я полностью потерял доверие к врачам. Мое возмущение было столь сильным, что хи­рург пришел и пометил мое левое бедро специальным маркером. Потом мне устроили горячую ванну с йодом, после чего я стал благоухать, как первоклассный морг. И вот меня покатили в операционную. Я предусмот­рительно заглянул под рубашку, чтобы убедиться, что важная отметка с ле­вого бедра не смылась. Мы прибыли, анестезиолог вкатил мне целый шприц какого-то средства, и, благодарение богу, я отключился. Проснулся я буквально через пять секунд в полном сознании, не испытывая ни малей­шей боли в бедре, а очаровательная медсестра с милыми ямочками пыта­лась заставить меня дышать кислородом через смешную пластиковую мас­ку. Я решил узнать, что случилось и почему операцию отменили. И тут мне сообщили, что операция прошла успешно. Меня охватило ощущение эйфо­рии — бедро не болело, я был свободен. Со слезами на глазах я возблагода­рил медицину, врачей и медсестер. Я сказал, что как только будет опубли­кована новая книга моей жены, я пристрою к их больнице целое крыло. Я далее пытался поцеловать старшую медсестру. После непродолжитель­ной борьбы мне вкололи снотворное...

И вот настал великий день — я впервые отправился на прогулку: сде­лал два шага до двери и два обратно. После этого подвига я рухнул в по­стель с ощущением, что только что покорил Эверест без кислорода. Но по­степенно я стал чувствовать себя лучше и начал бродить по коридорам, как одуревшая летучая мышь. Скоро мне сообщили, что я могу вернуться домой. Ли приехала, чтобы забрать меня. Все сестры рыдали и целовали меня на прощанье, а я дарил им свои книги. Ночные сестры в этот момент не дежу­рили, поэтому на тех книгах, что предназначались им, я сделал любезную надпись: «В память о чудесных ночах, проведенных вместе».

Настроение Джеральда улучшалось с каждым днем. Особенно его пора­довало сообщение о том, что парижская Ассоциация юмора в международ­ных делах присудила ему почетную премию, ежегодно присуждаемую наиболее известным писателям-юмористам.

Через несколько недель по четвертому каналу британского телевидения начался показ фильма «Даррелл в России». Рецензии на фильм и на вы­шедшую одновременно с ним богато иллюстрированную книгу были самы­ми благоприятными. Книга вошла в десятку самых продаваемых книг в пе­реплете в Британии. 19 апреля старинный друг и наставник Джеральда сэр Питер Скотт открыл очередной павильон Джерсийского зоопарка — Центр размножения птиц, что стало важным шагом в модернизации и улучшении структуры зоопарка. Ли начала работать над собственной книгой «Состоя­ние ковчега: Атлас охраны природы в действий». В ней она писала об эко­логической ситуации, складывающейся в современном мире. 21 апреля Джеральд писал ее родителям:

«Ваша дочь серьезно занята писательской деятельностью. Она подни­мается в семь утра, и вижу я ее только в обед. Я серьезно подумываю о раз­воде, но мой адвокат сообщил мне, что будет трудно доказать факт супру­жеской измены с компьютером. В такой ситуации мне приходится не толь­ко нести на своих плечах всю тяжесть раздумий о судьбах мира, но и взять на себя всю готовку, а также развлекать мою сестру, которая приехала по­гостить и, похоже, не имеет ни малейшего желания уезжать. Теперь вы понимаете, что судьба моя тяжела и безрадостна. Но зато я могу ходить без трости!»

Летом Джеральд, Ли, Маргарет, сестра Ли, Харриет, и Саймон Хикс с женой и тремя дочерьми отправились на Корфу. Хотя Джеральда угнетало то, что он видел на острове своего детства, он не мог удержаться, чтобы не вернуться туда. Бесконтрольное развитие туристического бизнеса уродова­ло остров, и Джеральд каждый раз давал клятву никогда не возвращаться на Корфу, «разве что в гробу». Но справиться с собой он не мог. «Самые счастливые моменты моей жизни, — говорил он Саймону Хиксу, — это пробуждения на Корфу, когда я был еще ребенком. Все вокруг было совер­шенно — солнце, насекомые, богатство цветов, словом, абсолютно все. Са­мые прекрасное и красивое в жизни — это простые вещи, о которых мы забываем». Джеральд снял старинный дом, переделанный из маслобойни, на побережье Барбати. В прежние годы семья Дарреллов любила устраи­вать здесь пикники, возвращаясь домой на лодках. «Он не хотел видеть но­вые отели, которые рядами выстроились вдоль его любимого побережья, — вспоминал Саймон Хикс. — Мы предупреждали его, что впереди появился очередной отель, Джеральд отворачивался и смотрел в сторону Албании. Когда мы проплывали мимо, он снова поворачивался к Корфу, чтобы уви­деть очаровательные холмы, заросшие оливами, и маленькие подковооб­разные заливчики, где прошло его детство. Однажды, когда все уже ушли спать, мы с ним сидели возле пресса и пили виски. Было полнолуние, яр­кая луна отражалась в море, вокруг царила полная тишина. Я спросил Джеральда: «Наверное, тяжело снова возвращаться сюда?» Он посмотрел на море, подумал немного, а потом ответил, глядя на луну: «Но ведь она не изменилась».

В декабре 1986 года Джеральд оказался прикованным к инвалидному креслу — его правое бедро устроило ему «Ад с большой буквы». Несколько последующих недель были просто мучительными. Большую часть времени он проводил в Лондоне, работая над комментарием к другому тринадцати­серийному фильму «Мы и другие звери». Этот проект был посвящен отно­шениям между человеком и животными. Его выход планировался на следующую весну. Как и предыдущие документальные фильмы Даррел­ла — «Ковчег на острове», «Ковчег в пути», «Натуралист-любитель» и «Дар­релл в России», — новую картину делала студия Пата Фернса. Однако, в отличие от своих предшественников, этот фильм основывался на архивных съемках, хотя Джеральду и Ли все же пришлось сняться и на натуре (в том числе на Канарских островах). Кроме этого, они должны были появляться в начале и конце каждой серии и читать закадровый текст.

Этот фильм не был авторским произведением Даррелла, но все же его поклонники восприняли его очень тепло. Спайк Маллиган писал: «Самое замечательное в этом фильме то, что мы видим развитие человека на фоне изменения окружающей среды. Создатели программы буквально кричат нам, что в этом мире слишком много людей — и их постоянно становится все больше».

Пат Фернс рассчитывал снять следующий фильм с Джеральдом в Ки­тае, но, к сожалению, этому плану не было суждено осуществиться. Все же им удалось снять еще одну программу вместе. Это была часовая передача для Би-би-си о работе Джеральда «Ковчег Даррелла». В этом фильме были использованы архивные съемки, фрагменты из предыдущих фильмов, а также ряд кадров, снятых на Джерси, и специальное интервью принцессы Анны. Новая программа была показана на благотворительном мероприя­тии в зоопарке Калгари в Валентинов день 1988 года во время зимних Олимпийских игр. Эта программа ознаменовала завершение долгого, чрезвычайно плодо­творного сотрудничества между Патом Фернсом, Джеральдом и Ли. Теперь Джеральд более всего был занят борьбой с собственным телом. В середине января 1987 года он перенес вторую операцию по замене бедренного суста­ва. «Операция прошла успешно, — писал Джеральд родителям Ли 12 фев­раля. — Но она оказалась более болезненной, чем предыдущая, так как сустав был в очень плохом состоянии. Я быстро поправляюсь и очень скоро смогу щипать за зад самых симпатичных сестер».

Настроение Джеральду подняла телеграмма из Академии естественных наук Филадельфии. В ней сообщалось, что Джеральду Дарреллу присуж­дена престижная медаль Ричарда Хупера «в знак признания его заслуг в деле исследований в области естественной истории и охраны окружающей среды». Джеральд выписался из больницы в прекрасном состоянии духа. Об этом он написал родителям Ли: «В инвалидном кресле меня вывезли из больницы имени короля Эдварда VII в окружении рыдающих сестер. Меня доставили в Саутгемптонский аэропорт. Мое инвалидное кресло закатили в холодный угол, и все внимание привлек к себе Паттерсон (домашний та­рантул Ли). Таможенники внимательно изучили его паспорт, свидетельст­во о рождении и сняли с него отпечатки пальцев. Наконец нам позволили подняться на борт самолета. Все так увлеклись Паттерсоном, что никто и не заметил, что мои бедра звенят так, словно через металлоискатель прохо­дит ближневосточный террорист, увешанный оружием. Паттерсону напит­ков во время полета не подавали, а зато мне...»

Джеральд понимал, что его силы — как физические, так и обществен­ные — весьма ограничены. Ему удалось чуть-чуть затормозить процесс ис­чезновения биологических видов с лица планеты, но остановить, не говоря уж о том, чтобы полностью прекратить, этот процесс было невозможно. С такой задачей не справился бы ни один человек. Но это не означало, что нужно опустить руки и смириться. Даже один спасенный вид — это уже триумф. И поскольку вымирание животных — дело рук единственного вида (человека), то, изменяя настроение и поведение этого вида, можно было спасти Землю. Однако реалистические цели организаций, занимаю­щихся охраной окружающей среды, были весьма скромными. Победить вымирание и исчезновение было не в их силах. С чувством глубокой горечи Джеральд узнал о том, что 14 июля 1987 года было официально объявлено о том, что очередной вид — флоридский черный приморский воробей — исчез с лица земли. Это событие было трагичным само по себе, а кроме того, оно символизировало печальную судьбу животных, оказавшихся в полном распоряжении человека. «Как канарейка, предупреждающая шах­теров о том, что кислорода становится недостаточно, — писала флорид­ская газета, — исчезновение этой птицы является предостережением всем нам: «Мы все в опасности!»

В конце июля Джеральд и Ли вылетели на Корфу, чтобы принять уча­стие в финальных съемках фильма «Моя семья и другие звери». Первый канал Би-би-си начал работу над этим десятисерийным фильмом еще в ок­тябре. Бюджет фильма составил два миллиона фунтов. Этот проект осуще­ствляли совместно отдел драмы и отдел естественной истории. Предполага­лось, что каждую получасовую серию будет предварять трехминутный до­кументальный фрагмент. На Корфу привезли двадцать скорпионов, десять богомолов, трех гигантских лягушек, множество змей, черепах, расписных черепашек-террапинов, сипух и специально обученных голубей. Помимо этого, было привезено шестьсот замороженных мышей, чтобы кормить змей. Маму играла Ханна Гордон, роль Спиро досталась Брайану Блесседу. Экс­центричную миссис Кралевски играла Эвелин Лэй, а светловолосый трина­дцатилетний школьник из Кента, Даррен Редмейн, не имевший никакого актерского опыта, играл самого Джеральда Даррелла. Его задача осложня­лась тем, что настоящий Джеральд Даррелл, теперь уже раз в пять старше, убеленный сединами, бородатый, опирающийся на трость, приехал на съемки. Джеральд дал съемочной группе множество бесценных советов, проанализировал сценарий и категорически потребовал права вето на вы­бор актрисы на роль мамы. Он чувствовал, что Ханна Гордон прекрасно справится с этой ролью: «Она совершенно великолепна. Ей удается воссоз­дать удивительную атмосферу нашей семьи, хотя она никогда никого из нас не видела».

Присутствие Джеральда на съемочной площадке очень вдохновляло ки­нематографистов и доставляло огромное удовольствие самому Дарреллу. Ему нравилось смотреть, как перед ним снова разворачиваются события его детства. Спустя пятьдесят лет ни один из домов, где в действительности жила семья Дарреллов, не подошел для проведения съемок. Сцены в зем­лянично-розовом доме снимались на вилле Фундана возле Скриперо, ин­терьеры нарциссово-желтого дома снимались на вилле Куркумелли в Афре, а окрестности снимались вокруг виллы Богданос возле Пирги. Бело­снежно-белый дом заменили домом Кириакиса в Пуладах. Основную труд­ность представляли не визуальные изменения окрестностей, а звуки вось­мидесятых — шум машин, мопедов, моторных лодок и реактивных само­летов. «Несмотря на все трудности, — писал приятелю Джеральд, — (а когда они прилетели на остров, шел снег, потом у двух звукооператоров случились сердечные приступы, потом еще звукооператор-грек ухитрился попасть в ветродуйную машину) им удалось со всем справиться. Результа­ты весьма впечатляют».

Наконец-то волшебное детство Джеральда на магическом острове на­шло свое воплощение в кино. Чтобы отметить это событие, Джеральд разо­слал специальные приглашения, разрисованные от руки, всем, кто прини­мат участие в этом проекте, на вечеринку и барбекю на огромной, прекрас­ной вилле Куркумелли в Афре:

«Настоящие Дарреллы приглашают других Дарреллов, Спиро, Тео, а также всех, кто принимал участие в съемках (в том числе и продюсера). Ради спасения репутации Би-би-си постарайтесь остаться трезвыми в тече­ние хотя бы пятнадцати минут».

В конце лета Джеральд и Ли отправились во Францию, на свою ферму. Они решили отключиться ото всего, спокойно отдохнуть, почитать и пора­ботать над книгами. Они оба поднимались рано — около половины седьмо­го. Джеральд приносил Ли чашку чая в постель, а потом они занимались своими делами: Ли возилась в саду, а Джеральд что-то писал. Иногда они отправлялись на рынок в Ним, пили кофе в местном кафе, но Джеральду не хотелось уезжать далеко от дома. За долгие годы он привык проводить послеобеденную сиесту на открытой террасе. Здесь он сидел до чая, а по­том продолжал писать. Вечером он принимался готовить ужин. Слово «го­товить» ему не нравилось. Он всегда говорил, что «сконструировал» карри или «построил» суп. Иногда он слушал романтичные любовные песни Ар­летты, его любимой греческой певицы. Но Джеральд категорически запре­щал всем вокруг слушать или играть песню «Дэнни Бой», проникнутую меланхолией и предчувствием скорой смерти.

Близкий друг Дарреллов еще со времен съемок «Натуралиста-любите­ля» Джонатан Харрис вспоминал: «Он постоянно что-то пил. Холодное пиво появлялось в его руке после завтрака и не исчезало в течение всего дня. Он был в хорошей форме, но, когда у него портилось настроение, он сразу же тянулся за виски, и вот это-то нас всех огорчало. Не думаю, что у него было много близких друзей — я имею в виду действительно близких, сер­дечных друзей. Я был одним из самых близких, но я не помню моментов по-настоящему сердечной близости между нами. У Джеральда было мно­жество знакомых, но даже рядом с ними он оставался очень одиноким. Большую часть времени он проводил на людях. Его обществом были его жена, семья и «ребята». Он был очень близок со своим братом Ларри. Его очень тревожило, что Ларри, заметно отдалившийся от семьи в последние годы, может не приехать на Рождество. Ли вынуждена была звонить Лар­ри по нескольку раз». Связь Джеральда со старшим братом никогда не пре­рывалась. Они оба отдавали себе отчет в недостатках друг друга: Лоуренс считал, что Джеральд слишком много пьет, а Джеральд всегда полагал, что Лоуренсу стоило бы лучше относиться к своим женщинам. Но в трудные времена каждый из них мог рассчитывать на поддержку другого.

А тем временем вышла новая, прекрасно иллюстрированная детская книга Даррелла «Фантастическое путешествие на воздушном шаре», наве­янная так поразившим Джеральда полетом на воздушном шаре во время съемок «Натуралиста-любителя» несколько лет назад. К Рождеству эта книга заняла третью строчку в списке бестселлеров в переплете для детей. Книга, которая впоследствии была экранизирована, рассказывала о воз­душном путешествии вокруг света на волшебном воздушном шаре старого дядюшки Ланселота, его племянницы и двух племянников. Горючим для этого странного средства передвижения служил древесный сок, электриче­ство давали электрические угри, а тепло путешественники получали при помощи солнечных батарей. Веселое семейство умело разговаривать с жи­вотными. Им открылись сокровища живой природы от Амазонки до Аркти­ки — и эти сокровища человечество бездумно разбазаривало. В рамках рекламной кампании новой книги Джеральд не упустил возможности сно­ва поговорить об охране окружающей среды: «Жизненно важно, чтобы мо­лодежь осознавала свою ответственность за судьбу мира. Но я говорю об этом не назидательно, а весело. Движение за охрану окружающей среды совершило несколько ошибок. Их усилия сконцентрировались на несколь­ких милых животных, вроде панды, и все вокруг считают, что подобной работы достаточно. Но эти люди не объяснили человечеству, что от эколо­гической катастрофы страдают не только животные, но и люди. Жад­ность — это первый смертный грех. Наш вид, Homo sapiens, относится к своей планете варварски и является самым опасным для Земли».

20 ноября Джеральд и Ли отправились в двенадцатидневный круиз но Индийскому океану. Их пригласили выступить на новом роскошном не­мецком лайнере «Астор», который совершал плавание из Момбасы через Сейшельские острова, Маврикий, Реюньон на Мадагаскар. Вниманию пас­сажиров предлагались демонстрация мод, лотерея, уроки танцев, утренние пробежки. Дарреллы прочли на корабле несколько лекций о своих путеше­ствиях — «Джеральд Даррелл на Корфу», «Даррелл в России» и «Мадага­скар — огромный красный остров». Хотя Джеральд жаловался, что на «Асторе» он стал обычным развлечением вроде кока-колы или кукурузных хлопьев, путешествие прошло замечательно, компания подобралась отлич­ная, а Ли просто сияла.

Рождество 1987 года Дарреллы провели в Мемфисе. Все было как пре­жде. Вернувшись на Джерси, Джеральд писал Хэлу и Харриет Макджордж: «Я бесконечно благодарен вам за самое счастливое Рождество в моей жиз­ни с того момента, когда мы праздновали Рождество в кругу семьи». С Джерси Даррелл улетал в Лондон, где ему предстояла третья операция по поводу артрита — на этот раз небольшая, но весьма болезненная, на паль­це ноги. Джеральд и Ли придерживались строгой диеты, он даже вдвое со­кратил потребление алкоголя — настоящий подвиг. В мае его состояние ухудшилось настолько, что Джеральд даже жаловался родителям Ли на «девять лет непрерывных страданий, прошедших с того момента, когда вы вынудили меня жениться на вашей дочери». Сама же Ли выглядела просто блестяще. Джеральд писал: «Не понимаю, почему, когда я смотрю на себя в зеркале, то замечаю, что постарел и покрылся морщинами, а когда смот­рю на лицо Ли на подушке, она кажется мне красивее, чем когда-либо раньше. Думаю, у меня катаракта». И действительно, в конце года Дже­ральду предстояла операция по поводу катаракты — ему вставили искусст­венный хрусталик.

8 июня Джеральду сообщили, что ему присуждена самая почетная пре­мия в области охраны окружающей среды. Премия экологической про­граммы ООН «Глобал 500» давала право на включение имени лауреата в Почетный список достижений в области охраны окружающей среды. «В те­чение последних тридцати лет, — гласило сообщение, — мистер Даррелл является одним из ведущих специалистов по охране окружающей среды. Его книги и телевизионные фильмы призывают к сохранению живой при­роды на нашей планете. Основанный им Джерсийский Фонд охраны дикой природы добился впечатляющих успехов в разведении диких животных, находящихся на грани уничтожения, в неволе».

6 июля отмечалось двадцатипятилетие Фонда. «Мы разбили на терри­тории зоопарка огромный тент, — писал Джеральд в Мемфис, — и устрои­ли себе пикник. Я только что закончил жарить индейку с диким рисом. К нам приехали лейтенант-губернатор сэр Вильям Пиллар с женой и ак­триса Ханна Гордон, которая играла в «Моей семье и других зверях» роль моей мамы. Они с губернатором произнесли речь, а оркестр играл «Карна­вал животных» Сен-Санса. Мы все надеялись на милость божью — и дождь действительно не пошел. Не стоит и говорить, что холодильники буквально трещат по швам от шампанского. Единственное, что огорчает меня в этот прекрасный день, так это ваше отсутствие».

Джеральд имел полное право оглядываться на прошедшие двадцать пять лет с удовлетворением и гордостью. Долгая борьба начала наконец приносить свои плоды. Этим летом он писал о прошедшем годе: «Вы може­те сказать, что 1987 год был для нашего Фонда вполне обычным: еще два правительственных соглашения, восемь новых программ, студенты из два­дцати двух стран мира, спасенный остров, пятьсот детенышей, четыре спа­сенных от вымирания вида животных возвращены в среду естественного обитания, на телевидении прошел ряд программ, а число посетителей зоо­парка существенно увеличилось!»

Но в этих словах нет и доли самолюбования. Хотя разведение диких животных в неволе получило всеобщее признание, хотя все больше и боль­ше стран задумывалось над вопросами охраны окружающей среды, ситуа­ция в мире по-прежнему оставалась весьма опасной. В декабре официаль­ная покровительница Фонда, принцесса Анна, посетила Джерси и заложи­ла капсулу в основание Королевского павильона. В капсуле содержалось письмо Джеральда Даррелла будущим поколениям. Простое, непосредст­венное письмо выражало веру в разум людей будущего. Это было завеща­ние и заповедь.

«Всем, кого это может касаться.

Многие из нас, хотя и не все, признают следующие факты:

1. Все политические и религиозные различия, которые в настоящее вре­мя тормозят и сдерживают прогресс мира, должны быть разрешены циви­лизованным образом.

2. Все формы жизни имеют такое же право на существование, как и люди, без них мы просто погибнем.

3. Перенаселение — это проблема, касающаяся всех стран мира. Если подобная ситуация будет сохраняться, нас ждет гибель.

4. Экосистемы очень сложны и хрупки. Если их эксплуатировать чрез­мерно, с жадностью, неразумно, природа погибнет, а вместе с ней и чело­век. Используемая же разумно, природа является подлинной сокровищни­цей. Неразумное разграбление этих сокровищ приведет к голоду, страдани­ям и гибели человечества, а вместе с ним и бесчисленного количества других форм жизни.

5. Глупо уничтожать тропические леса. Они дают приют не только мно­гочисленным формам жизни, но и помогают выжить самому человеку.

6. Для нас мир — то же самое, чем был Эдемский сад для Адама и Евы. Адам и Ева были изгнаны из Эдема, а мы изгоняем себя сами. Разница в том, что Адаму и Еве было куда пойти. Нам же идти некуда.

Мы надеемся, что к тому моменту, когда вы будете читать эти строки, вы хотя бы частично сумеете избавиться от нашей бесконечной жадности и глупости. Если нам это не удалось, то, по крайней мере, некоторые из нас попытались это сделать...

Мы надеемся, что вы благодарны за то, что родились в таком волшеб­ном мире.

Джеральд Даррелл».

Через два дня после закладки памятной капсулы Джеральду была при­своена почетная ученая степень — его вторая степень. На этот раз он стал почетным профессором Университета Дарема. «Принимая во внима­ние совершенное этим человеком и его планы на будущее, — говорилось в сообщении, — мы признаем его величайшие заслуги и высочайшие челове­ческие качества. Все это вселяет в нас надежду».

В январе 1989 года Джеральд посетил маленькую центрально-амери­канскую страну Белиз. Здесь надежда вспыхнула с новой силой. В Белизе сохранилось три четверти растительности (в основном тропических лесов) и большая часть коралловых рифов. Рифы Белиза по протяженности усту­пали только Большому Барьерному Рифу в Австралии. Все население, от правительственных чиновников до обитателей джунглей, поняло, что буду­щее страны лежит в разумном и мудром использовании природных ресур­сов — богатых рыбой морей, плодородных земель, густых лесов. Были приняты законы, охраняющие рифы и мангровые прибрежные леса Бели­за. Огромный участок джунглей был выделен под заповедник ягуаров. Эко­логическая Программа для Белиза должна была осуществляться на площа­ди в четверть миллиона акров — частично в девственных лесах, частично на сельскохозяйственных землях. Идеи Даррелла оказались очень близки руководству зоопарка Белиза и Образовательному тропическому центру. Директор Центра, Шарон Матола, избрала свой путь именно благодаря книгам Джеральда, прочитанным ею еще в детстве. Животные в зоопарке содержались в превосходных условиях — и размножались. Сотрудники ра­ботали с энтузиазмом.

24 мая 1989 года была десятая годовщина свадьбы Джеральда и Ли. Чтобы ознаменовать эту юбилейную дату, Джеральд закатил невероятно пышную вечеринку. Он не скупился — ведь этот брак спас его жизнь. «Ду­маю, у нас все получится, — писал он Дэвиду Шеперду. — Я заказал оран­жад и бутылку шампанского с особенно крупными пузырьками, чтобы его хватило на сорок с небольшим человек или около того». Праздник прохо­дил в огромной викторианской оранжерее и окружающем ее саду в Трини­ти-Мэнор, одном из крупнейших поместий Джерси неподалеку от зоопар­ка. Гостям были сняты номера в лучшем отеле острова. В комнатах гостей ждали огромные букеты и шампанское. Стол был сервирован серебряными приборами из Дома правительства. Повсюду красовались растения в горш­ках и цветочные гирлянды. Гости попадали в настоящий тропический рай. Негромкие звуки фортепиано создавали романтическую атмосферу.

Джеральд осыпал Ли подарками, причем самыми разнообразными. Ли получила четырех живых тарантулов, старинное ожерелье из богемских гранатов, великолепный Ноев ковчег с сотней зверей, вырезанный немец­кими резчиками по дереву в начале XIX века, двух металлических павиа­нов в полный рост из Зимбабве. «Ли подарила мне, — писал Джеральд друзьям, — очаровательную картину своего дяди, очень талантливого ху­дожника, красивую вазу для меда в форме огромной пчелы и роскошное, удобное кресло, в котором я буду сидеть, когда мы отправимся во Фран­цию».

24 ноября 1989 года в Кентском университете в Кентербери открылся Даррелловский институт по охране окружающей среды и экологии. Осно­вателем и директором этой организации стал доктор Ян Свингленд. Это было первое академическое учреждение, целиком сосредоточившее свои усилия на охране окружающей среды и на экологической биологии. На следующий день Джеральд получил еще одну почетную ученую степень, на этот раз от Кентского университета.

На содержание Фонда и зоопарка в год уходило около двух миллионов фунтов. Но в конце восьмидесятых члены Фонда проявили такую щед­рость, что Джерсийское государственное казначейство предположило, что настал наиболее подходящий момент для погашения полученного займа. В 1989 году финансовое состояние Фонда стало еще устойчивее благодаря беспрецедентному по своей щедрости жесту. Один миллион фунтов был по­жертвован на поддержание функционирования Подготовительного центра Фондом защиты животных Уитли. Пожертвование сделал Эдвард Уитли, чей двоюродный дядюшка, Герберт, богатый и эксцентричный основатель Пейтонского зоопарка, в 1949 году финансировал вторую камерунскую экспедицию Джеральда (он согласился купить половину привезенных им животных, а также всех зверей, которых не возьмет Лондонский зоопарк).

Уитли был банкиром, но мечтал стать писателем. Вдохновленный рас­сказами эксцентричного дядюшки, Эдвард прилетел на Джерси, чтобы взять у Джеральда интервью. Естественно, что в детстве он читал все кни­ги Даррелла, но все же сам легендарный основатель Джерсийского зоопар­ка сумел его поразить. «Своей белой бородой, гривой седых волос и яркими голубыми глазами, — вспоминал Уитли, — он напоминал одновременно певца в стиле кантри и ветхозаветного пророка. Он оказался полнее и ниже, чем я ожидал. Ему было нелегко садиться. «Бедренные суставы меня подвели, — пожаловался он мне. — Пришлось заменить их искусственны­ми». Уитли получил вполне предсказуемое интервью и забыл о нем. Впо­следствии он прислал Джеральду любезное письмо с благодарностью за уделенное ему и его жене Араминте время.

Имя Араминта очаровало Джеральда, и он написал ответное письмо: «Как только ваша прелестная жена вошла в комнату, я был настолько оча­рован ее внешностью, что пропустил мимо ушей ее имя, которое, если я правильно разобрал ваш почерк, звучит как Араминта — великолепное старинное имя, весьма приятное на слух». Магия этого имени была на­столько сильна, что еще во время поездки в Австралию в 1962 году Дже­ральд придумал себе воображаемую подружку Араминту Джонс. Впослед­ствии он назвал Араминтой свою машину. В письмах к Ли Джеральд назы­вал Араминтой ее воображаемую соперницу, с которой он собирался отправиться на Баффинову Землю.

«С этого момента началась наша дружба, — вспоминал Эдвард Уит­ли. — Он взял меня под свое крыло... Через полгода я бросил свою работу и стал писателем. Джерри постоянно звонил и писал мне. Он стал для меня настоящим, верным другом».

В 1989 году Уитли вернулся на Джерси. Джеральд показал ему зоопарк и Подготовительный центр. Уитли был буквально потрясен увиденным, но его беспокоило то, что работа Подготовительного центра обходится Фонду в круглую сумму и это учебное заведение находится на грани закрытия. «Я же был банкиром, — писал Уитли. — Я разработал бизнес-план, кото­рый обеспечивал вполне приличные доходы». Миллион фунтов мог спасти Подготовительный центр. Новости поразили Джеральда, Ли и их коллег. Джеральд написал молодому человеку: «Мы все поражены вашим поступ­ком. Я никогда не мечтал, что мне удастся создать Подготовительный центр, а теперь я уверен в его будущем. Вы действительно выдающийся че­ловек — конечно, не столь привлекательный, как Ваша жена Араминта, но все же обладающий определенным обаянием. Я не могу выразить Вам свою благодарность и надеюсь, что Вы с Араминтой приедете, чтобы я смог отблагодарить вас, отравив блюдом собственного приготовления». Доволь­но скоро Уитли отправился в кругосветное путешествие, чтобы собствен­ными глазами увидеть работу выпускников Центра в десяти странах. Ре­зультатом этого путешествия стала книга «Армия Джеральда Даррелла».

Джеральд и Ли всегда отмечали Рождество в Мемфисе, проводили лето во Франции. Финансовое состояние семьи улучшилось. Доходы от «Нату­ралиста-любителя» и «Даррелла в России» оказались довольно приличны­ми. В Мазе удалось отремонтировать террасу, построить новый плаватель­ный бассейн, оранжерею и студию, выходящую окнами на бассейн и окре­стные холмы, которые Джеральд окрестил Дельфами. Джеральд избавился от кое-какой старой мебели, а сестра Ли, Хэт, убедила его перепланиро­вать сад. «Мне кажется, что, с нормальной точки зрения, нас можно счесть законченными шизофрениками, — писал Джеральд родителям Ли. — Но мы очень счастливы. Мы можем приехать в ваш замечательный дом, пол­ный любви, вкусной пищи и бесплатного виски. У нас есть Джерси, где ре­бята и девушки встречают нас радостно и приветливо. У нас есть Ма-Ми­шель, где мы можем расслабиться, поработать и немного погреться на сол­нышке. А кроме этого, нам нравится то, что мы делаем, несмотря на то, что мы постоянно воздеваем руки к небу и жалуемся на судьбу».

Греясь на солнышке рядом с Ли и Хэт, Джеральд наконец-то получил возможность создать давно обещанную оду Араминте Уитли. В шестьдесят пять лет он не утратил чувственного удовольствия, получаемого от предста­вительниц женского пола. Даже на смертном одре он не переставал флир­товать.

В конце осени 1990 года Джеральд и Ли вернулись на Мадагаскар, что­бы поймать ай-ай и несколько других видов животных, которым грозило вымирание. Это было последнее путешествие Джеральда. Он в последний раз увидел джунгли.

Мадагаскар — не самое здоровое место даже в самые лучшие времена года. Несомненно, душой Джеральд радовался предстоящему путешест­вию, но его тело сопротивлялось, как могло. Боль в суставах, пораженных артритом, настолько усилилась, что порой ему приходилось оставаться в лагере, пока его спутники отправлялись в джунгли на поиски приключе­ний.

Целью экспедиции было поймать несколько пар лемуров двух видов — ай-ай и кротких, гигантскую прыгающую крысу и плоскую черепаху (ка­пидоло). В среде естественного обитания этих животных сложились усло­вия, угрожающие дальнейшему существованию видов. Ай-ай, безвредное ночное животное, являлось основной целью экспедиции. Огнево-подсечное земледелие сужало среду естественного обитания этого зверька. Несчаст­ный ай-ай приспособился к тем растениям, которыми человек вытеснил более привычные для него. Он стал поедать кокосы и сахарный тростник, тем самым нанося ущерб сельскому хозяйству. Но мало того, многие мала­гасийцы верят в то, что этот зверь с загадочными круглыми глазами, круп­ными зубами и длинными, похожими на антенны пальцами, обладает ма­гической силой и является предвестником смерти. Поэтому вряд ли стоило ожидать теплого, дружеского отношения к подобному созданию.

Экспедиция должна была посетить три района острова. Сначала Дже­ральд, Ли, Джон Хартли и Квентин Блоксам со съемочной группой искали ай-ай в районе Мананара на восточном побережье Мадагаскара. Затем Хартли и Блоксам перебрались западнее, в Морондава. Здесь они устроили лагерь и принялись ловить крыс и черепах. А Джеральд и Ли отправились на озеро Алаотра, крупнейшее озеро Мадагаскара. Они хотели поймать кроткого лемура, а затем должны были присоединиться к остальным в Мо­рондава.

Экспедиция выехала из Антананариву — столицы Мадагаскара, кото­рую чаще называют просто Тана, — и направилась на север. Дороги мгно­венно ухудшились. Джеральда мучили боли в пораженных артритом суста­вах. Добравшись до Мананары, он не смог ходить. Но когда Квентин Блок­сам вернулся с ночной вылазки в состоянии радостного возбуждения, его настроение улучшилось. «Ай-ай повсюду, — радовался Квентин. — Они кругом! Они буквально кишат на каждом дереве... Это удивительно... Не­вероятно... Я хочу сказать... Ай-ай повсюду!»

Квентину удалось увидеть настоящую любовную оргию ай-ай. Экспеди­ция разбила лагерь неподалеку от Антанамбаобе. Первого ай-ай, Верити, им подарил старинный друг Джеральда, профессор Альбиньяк, основатель заповедника «Человек и биосфера», в окрестностях которого и работали путешественники. Вот что писал Джеральд об ай-ай:

«В сгущающихся сумерках он спустился ко мне по ветвям. Его круглые гипнотические глаза сверкали, похожие на ложки уши поворачивались во все стороны независимо друг от друга, словно радары, белые усы топорщи­лись и шевелились, как сенсоры. Его черные руки с тонкими, изысканны­ми пальцами — из которых третий был еще более длинным, — элегантно цеплялись за ветки, пока он спускался — ну точно пианист-виртуоз, иг­рающий Шопена. Казалось, что перед вами ведъмин черный кот или ино­планетный пришелец. Если бы поблизости оказалась летающая тарелка с Марса, вы бы сразу решили, что это существо только что спустилось с нее. Это был кэрролловский Бармаглот, оживший и каким-то чудом вылез­ший из густого леса.

Он спустился ко мне на плечо, заглянул в лицо своими огромными, гипнотическими глазами, пробежал пальцами по моей бороде и волосам с такой легкостью, словно профессиональный парикмахер. На его нижней челюсти я заметил огромные, похожие на резцы, зубы. Зубы становились все крупнее, и я решил сохранять спокойствие. Зверек издал короткое вор­чание и спустился ко мне на колени. Особенно его заинтересовала моя трость. Его черные пальчики бегали по трости, словно она была флейтой. Потом он наклонился и с устрашающей аккуратностью чуть было не пере­кусил мою трость пополам своими громадными зубами. К его огорчению, в трости не оказалось никаких личинок, поэтому он решил вернуться на мое плечо. И снова ай-ай принялся перебирать мне бороду и волосы. Ощуще­ние при этом было такое, словно волос моих касается легкий ветерок.

Но вот он, к моему беспокойству, обнаружил мое ухо. «Ага, — сказал он себе, — здесь наверняка скрывается самая крупная и вкусная личинка!» Он изучал мое ухо, как гурман наслаждается изучением меню, а потом очень осторожно запустил в него свой длинный палец. Я приготовился к глухоте: привет, Бетховен, сказал я себе, вот и я! К моему удивлению, я почти не чувствовал, как палец ай-ай исследует мое ухо в поисках таинст­венных деликатесов. Не обнаружив в ухе ничего вкусного и ароматного, зверек недовольно фыркнул и исчез в ветвях.

Так я впервые увидел ай-ай. Я понял, что это самое невероятное жи­вотное, с которым мне посчастливилось встретиться. Животное это нужда­лось в помощи, и мы должны были ему помочь...»

Экспедиция обратилась за советом к местному предсказателю. Он сооб­щил путешественникам, что их ждет удача — «только в том случае, если ваши побудительные мотивы искренни». Началась охота на ай-ай. Видео­запись Верити была показана местным школьникам, чтобы пробудить в них интерес. Но через пять недель съемочная группа должна была уезжать, звукооператор свалился со злокачественной малярией, заражением крови и гепатитом, бюджет был исчерпан, расписание съемок пошло ко всем чер­тям, а единственным ай-ай оставалась все та же Верити. По иронии судь­бы, стоило лишь экспедиции покинуть лагерь, как на следующий же день местные фермеры принесли самку ай-ай с детенышем, а помощники пой­мали еще одного детеныша и взрослого самца. К тому моменту когда экспе­диция Даррелла покидала Мадагаскар, у них было шесть ай-ай, как и планировалось. Зверьки были немедленно отправлены на Джерси самоле­том. Здесь они быстро адаптировались к новым условиям и стали размно­жаться. Это были единственные ай-ай в мире, содержащиеся в неволе, за исключением пары в Центре приматов Университета Дьюка в Северной Каролине.

Вернувшись в столицу, Дарреллы встретились с Эдвардом и Араминтой Уитли. Эдвард работал над репортажем о заграничных проектах Джерсий­ского Фонда, который впоследствии вошел в книгу «Армия Джеральда Даррелла». Эдварду показалось, что Джеральд находится в хорошей фор­ме. Даррелл с восторгом говорил о Мадагаскаре, где есть все, чем славится Франция (включая местное вино и виски), зато нет французов. Он с аппе­титом поглотил огромную тарелку лягушачьих лапок, причем, как он ут­верждал, эти лапки принадлежали экологически опасному для острова виду лягушек, непредусмотрительно завезенных из Индии и безжалостно уничтожающих местные виды.

Прибыв на озеро Алаотра, Джеральд почувствовал себя плохо. Он где-то подцепил дизентерию и теперь страдал от мучительных болей в животе и диареи. «Мне казалось, что кто-то оперирует мои нижние регионы при по­мощи тупой пилы», — писал он. Джеральд чувствовал себя так плохо, что задумался о смысле жизни: «Почему, спрашивал я себя, ты так с собой по­ступаешь? В твоем возрасте ты должен быть умнее и не вести себя, словно тебе все еще двадцать один. Почему ты не уйдешь на покой и не займешься гольфом, кеглями или резьбой по мылу? Почем ты истязаешь себя? Зачем ты женился на молодой девушке, которая подталкивает тебя к этим безум­ным действиям? Почему бы тебе просто не совершить самоубийство?»

Состояние Джеральда усугублялось бедственным положением озера Алаотра. Окрестные леса давно были вырублены, в результате чего стали разрушаться холмы. Почва сползала в озеро, берега превращались в топ­кие болота. Когда-то этот район славился посадками риса. Теперь Мадага­скар импортировал рис из-за границы. Район озера Алаотра в метафориче­ском смысле демонстрировал судьбу всего острова — стремительное само­убийство человечества, холокост остальных форм жизни, в том числе и кроткого лемура, среда обитания которого ограничилась узкой полоской тростника вокруг озера. А тростниковые заросли регулярно выжигались, чтобы устроить посадки риса. Было ясно, что, если не предпринять экс­тренных мер, кроткий лемур — размером с небольшого котенка, с зелено­вато-коричневым мехом, крупными золотистыми глазами и огромными ру­ками и ногами — очень скоро разделит судьбу двух видов местных птиц, которые незадолго до приезда экспедиции полностью вымерли.

Незадолго до Рождества на Алаотру к Дарреллам приехали Уитли. Не­смотря на состояние здоровья Джеральда, дела шли хорошо. Эдвард отме­тил, что способ охоты на кроткого лемура, предложенный Дарреллом, был очень простым. Они объезжали местные деревни и спрашивали, не хочет ли кто-нибудь из жителей продать им зверьков. Одного лемура удалось приобрести в первый же день, а через три дня были получены все требуе­мые десять особей, в том числе четыре детеныша, которых приходилось кормить молоком и протертыми бананами с помощью спринцовки. Живот­ных отправили в Тану, где за ними присматривал Джозеф Рандрианаво-­равелона, выпускник Джерсийского подготовительного центра. Затем са­молетом лемуров отослали на Джерси.

Араминта вернулась в Англию, а Джеральд, Ли и Эдвард встретились с Джоном и Сильвией Хартли и Квентином Блоксамом в лагере, разбитом в тридцати милях от Морондавы. Окрестные леса находились под покрови­тельством швейцарской природоохранной компании. Вокруг лагеря были расставлены ловушки, чтобы поймать гигантскую прыгающую крысу. Че­рез несколько дней план поимки был выполнен. Удалось поймать не только прыгающих крыс — грузных животных, опирающихся на хвост, словно кенгуру, — но и плоских черепах.

В каждой бочке меда всегда найдется ложка дегтя. Такой ложкой дегтя в мадагаскарской экспедиции Даррелла стали мухи — комнатные мухи, слепни, оводы и множество других видов. Нашествие мух усугублялось не­переносимой жарой — даже по утрам градусник показывал не меньше со­рока градусов. «Мухи совершали самоубийство в вашем стакане с пивом по десятку за раз», — писал Джеральд. Полотнища палаток и столы были чер­ны от полчищ мух. Мухи облепляли лицо, руки, ноги. Они жалили так, пи­сал Даррелл, «словно какой-то жестокосердный миллионер гасил о ваше тело толстые, дорогие гаванские сигары». Но природа даже в своих самых неприглядных проявлениях никогда не раздражала Даррелла. «Посмотрите на обычную комнатную муху или москита под микроскопом, — писал он, — и вы сразу же будете поражены архитектурной красотой их тел. Сложный глаз комнатной мухи — это чудо творения». Эдвард Уитли опи­сывает лагерь экспедиции как сущий бедлам, сборище всевозможных ноч­ных животных — лягушек, птиц и зверей, — «квакающая, пищащая, рыча­щая масса», над которой раздавался мощный храп, доносящийся из палат­ки Джеральда и Ли. «Джерри, — вспоминал Уитли, — обладал счастливой способностью засыпать где угодно».

Мадагаскарская экспедиция позволила Джеральду и Ли ознакомиться с развитием проекта по разведению мадагаскарской клювогрудой черепахи (ангоноки, как ее называли на острове). Это крупнейшая и наиболее впе­чатляющая черепаха из четырех видов, населяющих остров. Порой эти че­репахи достигали двух футов в длину и весили до сорока фунтов. Клювог­рудые черепахи являются редчайшими на земле, так как обитают только на северо-западе Мадагаскара и численность их неуклонно сокращается из-за выжигания кустарников, где они селятся, а также из-за завезенной на остров африканской дикой свиньи.

В 1985 году Специализированная группа по черепахам при Междуна­родном союзе охраны природы обратилась в Джерсийский Фонд с просьбой принять участие в спасении клювогрудой черепахи. Проект осуществлялся в лесничестве Ампидзуороа неподалеку от города Махадзанга. Руководил проектом Дон Рейд, помогал ему Жермен Ракотобеарисон, выпускник Джерсийского подготовительного центра. Ли и Эдвард Уитли с радостью убедились в том, что черепахи благополучно размножаются.

Джеральд не смог посетить Ампидзуороа, так как слег с лихорадкой и был вынужден оставаться в комфортабельном отеле «Кольбер» в Тане, на­слаждаясь кондиционированным воздухом, холодным пивом, прохладным душем и горячими лягушачьими лапками. Но благополучие, наступившее в судьбе клювогрудых черепах, настраивало его на лирический лад. «Я дер­жал в руках четырех детенышей клювогрудой черепахи, — писал он, — и был счастлив. В моих руках лежачи четыре крохотных, согретых солн­цем камушка, гладко отшлифованных и изваянных ветром и волнами». Ли ворковала над черепашатами, восхищаясь их яркими глазками, цепкими коготками, крепкими лапками, напоминающими окаменевшие листочки крохотного дерева. «Ничто не сравнится с тем, когда ты видишь и держишь в руках плоды своего труда. Эти круглые комочки жизни в наших руках стоили всех тех усилий, всех просьб, всей борьбы с местной бюрократией, всех долгих месяцев планирования и кропотливой работы. В наших ладо­нях сидели крохотные, похожие на пирожки с румяной корочкой черепа­шата, символизирующие будущее своего вида. Мы знали, что, если защи­тить их от невзгод, эти необычные допотопные создания смогут размно­жаться и покажут новым поколениям, каким был мир раньше».

Джеральд и Ли заехали и на Маврикий, где Джерсийский Фонд вот уже пятнадцать лет осуществлял проект по охране окружающей среды. За это время был достигнут существенный прогресс. Когда Джеральд впервые посетил остров, численность маврикийской пустельга сократилась до четы­рех особей, розовых голубей оставалось всего двадцать. На острове Родри­гес жило сто двадцать уникальных золотых крыланов, обитающих только здесь, а на Круглом острове численность уникальных рептилий и растений сокращалась с пугающей скоростью — всему виной были кролики и козы, неосмотрительно завезенные еще в начале XIX века.

После того как все усилия местного правительства закончились ничем, на помощь пришел Джерсийский Фонд. С помощью Новозеландского об­щества охраны природы и австралийского военно-морского флота (предос­тавившего вертолет) начались работы на Круглом острове. В 1990 году проблемы Круглого острова остались в прошлом. На Джерси и на самом Маврикии были созданы жизнеспособные колонии маврикийской пустель­ги, розовых голубей и золотых крыланов. В Джерсийском зоопарке актив­но размножались гекконы, сцинки и боа с Маврикия. Благодаря активной работе Карла Джонса на Маврикии численность редчайшей птицы, маври­кийской пустельги, существенно увеличилась. «Если кому-то и удалось вер­нуть редкий вид из бездны забвения, — писал Джеральд, — так это Кар­лу». К 1990 году Карлу удалось получать пятьдесят птенцов пустельги каж­дый год. Он уже выпустил 112 молодых птиц на волю — великолепное достижение. В одном из последних лесов, оставшихся на острове, он со своими помощниками занимается возвращением в природу выращенных в неволе розовых голубей. Джеральд писал:

«Пока мы сидели и болтали, произошло нечто удивительное. Раздался громкий шум крыльев, и розовый голубь уселся на дерево в двадцати фу­тах от нас. К нашему удивлению, это оказалась птица, выращенная на Джерси и присланная на Маврикий в рамках нашего проекта, — мы поня­ли это по кольцу на ее лапке. Голубь вспорхнул, а потом уселся перед нами во всей красе, словно великолепный образчик викторианской таксидер­мии. Разумеется, мы поделились с ним крошками с нашего стола. Угоще­ние было благосклонно принято, а затем голубь улетел в лес. Было так приятно видеть птицу, выращенную на Джерси, которая теперь порхает между деревьев своего родного леса. Для этого и существуют зоопарки — конечно, хорошие зоопарки!»

Впоследствии Джеральду довелось стать свидетелем не менее уди­вительного события. Вместе с Ли и Карло Джонсом он отправился осмот­реть те утолки леса, где были выпущены на свободу птенцы пустельги. Карл стал подманивать птиц, имитируя их крики, а Джеральд стоял подоб­но статуе Свободы, держа в вытянутой руке дохлую мышь в качестве при­манки.

«Вот, вот они летят! — воскликнул Карл.

В воздухе послышался легкий шорох, словно пролетел ангел, а потом мелькнуло коричневое тело, блестящий глаз. К моим пальцам легко при­коснулись острые когти, и мышь исчезла, а пустельга унеслась, крепко дер­жа добычу. Удивительно было видеть эту птицу, которой было суждено по­гибнуть — ведь в природе оставалось всего четыре особи. А теперь, благо­даря разведению в неволе, я могу угостить эту замечательную птицу мышью».

Вернувшись на Джерси, Джеральд и Ли сразу же отправились в зоо­парк проведать новых обитателей, которых им предстояло спасти: прекрас­ных капидоло с блестящими панцирями, восхитительных змей, гладких и теплых, как морские камушки, гигантских прыгающих крыс, пушистых кротких лемуров и самых удивительных животных, ради которых и была затеяна вся эта экспедиция, — «наше маленькое племя Зверей с Магиче­ским Пальцем».

«В своей жизни я повидал почти всех животных — от китов-убийц до колибри размером с перышко, от жирафа до утконоса, — писал Дже­ральд. — А теперь, видя, как ай-ай деловито снуют по своим клеткам, пы­таясь выяснить, что бы можно было найти и съесть, я испытал огромное облегчение. Я чувствовал, что завершил очень важное дело». Джеральд взял на руки ай-ай, которого он назвал Маленьким Принцем. «Огромные уши, великолепные, спокойные, но заинтересованные глаза красивейшего цвета, странные черные, мягкие ручки, магический палец, изгибающийся, как викторианская застежка» — таким предстал перед Джеральдом ай-ай. Джеральд вспоминал: «Я подумал о животных, спасенных нами на Маври­кии. Если бы нам только удалось сделать то же самое для этих удивительных зверьков, привезенных нами с Мадагаскара! Если бы с нашей помощью и с помощью других людей можно было бы спасти обитателей чудесного ост­рова Мадагаскар, если бы мы смогли вернуть потомство Маленького Прин­ца на остров — может быть, это послужило бы извинением тому, что чело­век сделал с природой».

Маленький Принц смотрел на Джеральда блестящими глазами, его уши поворачивались в разные стороны, словно антенны. Зверек нежно переби­рал бороду Джеральда. А потом он беззаботно запустил свой магический палец в ухо Джеральда. «Мы прошли полный круг, — закончил Джеральд рассказ об этом бесконечном путешествии. — Но, как всем нам известно, у круга нет конца».

Пока Джеральд путешествовал по Мадагаскару, в возрасте семидесяти восьми лет умер его старший брат Лоуренс. На протяжении последних лет он тяжело болел. Одно время он очень много курил, из-за чего возникла эмфизема легких. За три года до смерти он чувствовал себя так плохо, что с трудом мог передвигаться по дому. В последние дни своей жизни Лоуренс Даррелл являл собой печальное зрелище — больной, мрачный, скучаю­щий, подавленный, вечно пьяный, запертый в своем доме. «Он слишком устал от жизни», — писал Джеральду близкий друг семьи, незадолго до смерти навестивший Ларри.

Последняя подруга Лоуренса Франсуаза Кестман рассказывала Дже­ральду о смерти брата. 7 ноября 1990 года она вышла из дома, чтобы от­вести младшего сына в школу и купить чего-нибудь на завтрак. Когда она вернулась, Лоуренс был уже мертв. Он умер мгновенно от кровоизлияния в мозг. Через несколько дней его тело было кремировано в Оранже, а прах захоронен в маленькой церкви в Соммьере, где покоился прах Клод.

«Я всегда считал своего старшего брата невнимательным, — писал Джеральд. — И мое мнение подтверждает тот факт, что Ларри решил уме­реть именно в тот момент, когда я находился в очень важной экспедиции на Мадагаскаре, где нет ни самолетов, ни факсов, ни телефонов, ни даже приличных дорог. Я узнал о его смерти несколько дней спустя, когда было уже поздно утешать двух его бывших жен, бесчисленных подружек и столь же бесчисленных друзей во всем мире». Ларри заменил Джеральду отца. Он всегда, был готов помочь младшему брату советом. Именно Ларри заста­вил его поверить в себя, именно он открыл ему красоту и загадочность анг­лийского языка, именно он сделал из Джеральда писателя. «И вот он ушел, — писал Джеральд. — Пронесся в нашей жизни, как комета, оста­вив за собой блестящий шлейф людей, которые любили его, восхищались им, а норой и смеялись над ним. В жизни всех этих людей после его ухода образуется пустота, которую ничем не заполнить. Они будут скучать по нему. Я тоже».

Свой дом в Соммьере Лоуренс завещал Франсуазе. Кроме дома, он ос­тавил ей средства на организацию Центра Лоуренса Даррелла. «Институт Ларри Даррелла и мой Даррелловский институт по охране окружающей среды и экологии в Кентском университете — вот что мы, Дарреллы, оста­вим после себя», — с гордостью писал Джеральд Алану Томасу.

Известие о смерти брата подкосило Джеральда. Еще больше расстроила его статья в «Санди телеграф», в которой утверждалось, что Лоуренс всту­пил в кровосмесительную связь со своей дочерью Сафо, когда той было во­семнадцать лет, через год после смерти его жены, Клод. Автор статьи опи­рался на выдержки из дневника самовлюбленной и эмоционально неустой­чивой Сафо. В феврале 1985 года после нескольких неудачных попыток самоубийства она все же сумела повеситься. Ей было тридцать три года. Бездоказательные обвинения журналистов глубоко огорчили семью. Дже­ральд, Маргарет и Джеки объединили свои усилия по пресечению клеветы.

Джеральд ощущал свою смертность. Умер его старинный друг Питер Булл, у Алана Томаса обнаружили рак. Знаменитая тетя Пру умерла от сердечного приступа, метнув кирпич в соседского кота. Она оставила Дже­ральду 25 тысяч фунтов. Сам Джеральд неуклонно приближался к семиде­сятилетию. Настало время подвести итоги, обдумать будущее. Самым важ­ным вопросом был вопрос о его преемнике. 22 января 1991 года он написал неформальное письмо лорду Крайтону, досточтимому патриарху Совета Фонда: «Недавняя смерть моего брата напомнила мне о том, что никто из нас не бессмертен. Если Вы не против, я считал бы разумным ввести Ли в состав Совета, чтобы она в случае моей смерти автоматически становилась Почетным директором Фонда без дополнительных церемоний и проволо­чек». Джеральд напомнил лорду Крайтону, что Ли обладает необходимым образованием — она более квалифицированна, чем ее муж да и многие другие члены Фонда. Более того, сотрудники знают и уважают Ли, предпо­читая обсуждать свои проблемы с ней, а не с ним, поскольку доверяют ее суждению и полагаются на ее тактичность. «Ли глубоко предана делу Фон­да. Она инициировала и руководила осуществлением проекта по спасению клювогрудых черепах на Мадагаскаре. Она будет председателем Даррел­ловского фонда экологической биологии. По моей просьбе она сохранит фамилию Даррелл, что будет способствовать успешной работе фонда. Я умру спокойным, если буду знать, что дело моей жизни останется в на­дежных руках Ли». Поскольку Джеральд сам не мог выступить с этим предложением перед членами Совета, он попросил сделать это лорда Край-тона. Крайтон немедленно ответил своим полным согласием.

Как обычно, летом Джеральд и Ли отправились в Мазе. «Оранжерея так заросла, — писал Джеральд родителям Ли в Мемфис, — что мне при­дется нанять трех арабов, чтобы те прорубили мне дорогу своими мачете». Ли увлеклась садоводством, вокруг дома кишат зловещие растения. «Это вьющееся растение с круглыми, как задница слона, листьями и длинными розовыми усиками. Каждый раз, когда я прихожу в оранжерею, эти усики (которые растут по ярду в минуту, стоит только отвернуться) тянутся ко мне и обвивают меня со всех сторон. Выпивая по вечерам, мне приходится постоянно быть начеку, чтобы они меня не придушили. У нас есть еще одно растение, напоминающее пораженные гангреной остатки зеленого пекине­са. Это чудовище норовит вылезти из своего горшка и устроиться на моих ногах, одному господу известно с какой целью...»

Хотя у Джеральда была новая студия, он редко там работал, поскольку это означало оставаться в одиночестве, а одиночества он никогда не пере­носил. Больше всего он любил работать за небольшим столиком в дальнем конце гостиной, откуда он видел террасу и кухню. Таким образом, в его поле зрения всегда находился кто-то из близких (предпочтительно его соб­ственная жена), что не позволяло ему почувствовать себя одиноким.

В начале девяностых вдохновение покинуло Джеральда. Прошло де­сять лет с момента выхода в свет «Натуралиста-любителя», написанного в сотрудничестве с Ли. «Натуралист на мушке» был слабее, а «Даррелл в Рос­сии» являлся почти буквальным изложением русских дневников, к кото­рым тоже приложила руку Ли. За последующие пять лет он написал еще шесть книг. Пять из них были короткими художественными произведения­ми, и лишь одна адресовалась взрослым любителям научно-популярной ли­тературы. Теперь он писал, полагаясь на свое воображение, а не на собы­тия реальной жизни. Состояние его суставов и глаз с каждым годом ухуд­шалось, что не позволяло ему путешествовать.

Алтеа Мортон-Санер стала четвертым литературным агентом Джераль­да в середине восьмидесятых. Она неоднократно встречалась с ним во Франции, бывала в Соммьере у Лоуренса, агентом которого являлась. «Лучшие книги Джеральда остались в прошлом, — признавала она. — Хотя он оставался очень знаменитым, он лишился свободы. Он не мог пи­сать такие книги, как прежде. Он превзошел своих современников, за ис­ключением Ларри. Оба брата обладали одинаковой притягательностью и влиянием на окружающих. Глубокий голос Джерри, его невероятная мяг­кость, его стремительное остроумие были способны успокоить всех вокруг. Он ни к чему не относился серьезно, кроме своей работы. Когда он видел, что люди жестоко обращаются с животными, он выходил из себя. С годами он становился все более раздражительным и нетерпеливым, но ожидал, что вы будете мириться с этим в знак дружбы».

Две детс

Date: 2015-11-13; view: 312; Нарушение авторских прав