В РОССИЮ С ЛИ: 1984-1985

Советский Союз для Джеральда Даррелла был terra incognita. На про­сторах этой страны обитало множество диких животных, практически не­известных внешнему миру. Редчайшие виды животных охранялись доволь­но успешно. В этой стране осуществлялись природоохранные мероприя­тия, начавшиеся сразу же после революции.

Из-за громадных размеров Советского Союза путешественники с Запа­да почти не имели возможности увидеть наиболее отдаленные и неизвест­ные уголки страны. Советский Союз в 1984 году оставался супердержавой, монолитным, тоталитарным, полицейским государством. Но Джеральд по­нял, что за тонкой коммунистической перегородкой здесь жили дружелюб­ные, открытые, веселые, изголодавшиеся по свободе люди, — люди, кото­рые были близки душе и сердцу Джеральда. Он сразу же ощутил инстинк­тивное братство с этими людьми — возможно, благодаря пристрастию матушки России к алкоголю.

22 октября 1984 года Джеральд и Ли вылетели в Москву в сопровожде­нии Джона Хартли и съемочной группы, состоявшей из шести человек. План поездки был довольно напряженным. Хотя и фильм, и книга, напи­санная на его основе, производят впечатление единого путешествия, в ходе которого экспедиция проделала путь в 150 тысяч миль, на самом деле это было три поездки, длившиеся по полгода. Такое сложное расписание дик­товалось полной нелогичностью плана съемок и объяснялось погодными условиями и выдумками советской бюрократии. Несмотря на столь дли­тельное вступление, цель экспедиции осталась прежней — Джеральд хотел увидеть, что делается в Советском Союзе в целях зашиты и сохранения тех видов животных, которые находятся на грани исчезновения.

Первым пунктом программы была столица. «Москва — влажный, тоск­ливый, унылый город, где постоянно моросит дождь, — писал Джеральд своим родственникам в Мемфис. — Ничто здесь не способно нас развесе­лить. К своему удивлению, я узнал, что в России я — культовая фигура. Практически все, с кем я встречаюсь, читали мои книги». Это оказалось еще более поразительным, когда Дарреллов пригласили в Кремль. Когда часовой узнал, кто перед ним, он просто подскочил от радости и непремен­но хотел пожать Джеральду руку, объясняя, что он является его предан­ным поклонником. Невероятно, но факт: Джеральд Даррелл являлся лю­бимым писателем будущего российского военного вождя, генерала Лебедя.

Сначала Джеральд и Ли хотели ознакомиться с одной из наиболее ус­пешных программ по разведению диких животных в неволе. История спа­сения европейского бизона (зубра) являлась прекрасным примером того, как можно спасти от вымирания целый вид путем разведения в неволе. Ко­гда-то это замечательное животное населяло леса всей Европы и России, но охота и уничтожение среды естественного обитания привели к тому, что поголовье зубров катастрофически сократилось. К началу двадцатого века зубры остались только в Беловежской Пуще и в предгорьях Кавказа в Гру­зии. Во время Первой мировой войны и голодных лет, последовавших за ней, оставшиеся зубры были истреблены. Сохранилось всего несколько особей в зоопарках. В двадцатые годы зоологическое общество, распола­гавшееся во Франкфурте, занялось защитой и разведением этих замеча­тельных животных. К началу пятидесятых годов их численность возросла настолько, что появилась возможность выпустить небольшое стадо в Бело­

вежскую Пущу. В 1984 году в Подмосковье был создал специальный центр по возвращению зубра в леса европейского юга, где эти животные обитали прежде.

Первым делом Джеральд направился именно в этот центр — в Приок­ско-террасный заповедник. На огромной территории заповедника зубрам выделили довольно внушительную часть. Семьдесят зубров сохранялись как производители, а потомство, достигнув двухлетнего возраста, отправ­лялось на Кавказ или в Карпаты. Туда же направлялись зубры из других центров. В конце лета формировались небольшие стада. В результате на­пряженной работы в горах Советского Союза уже обитало более тысячи зубров. Джеральду очень понравилась сама станция, напомнившая ему его собственное детище на Джерси, но еще более приятно ему было бы увидеть стадо выращенных в неволе зубров в горах Кавказа. Через три дня они вы­летели в заповедник, располагавшийся неподалеку от города Сочи на Чер­ном море. А оттуда 28 октября они отправились в Кавказский заповедник на вертолете.

Это был великолепный полет. Вертолет шел очень низко, и можно было видеть прекрасные горы, заросшие густым лесом, и снежные шапки на вершинах. Стояла осень, и лес был особенно красив. Сначала казалось, что им не удастся увидеть зубров, но, когда вертолет подлетел к границе снеж­ного покрова, путешественники увидели стадо. Тридцать крупных зубров резвым галопом неслись куда-то по склону горы. Пилот немедленно поса­дил вертолет. Джеральд и остальные члены съемочной группы высадились и попытались провести съемку. Но глубокий, по колено, снег не позволил этого сделать. К тому же воздух был слишком разрежен, а зубры за это время успели скрыться на другой стороне горы.

На следующее утро после плотного, с обильными возлияниями завтра­ка в каменной горной хижине они вновь отправились на поиски зубров, на это раз на джипе. По мере того как они поднимались все выше, станови­лось очень холодно. Листья на деревьях покрылись тонким слоем льда, по­шел снег. В полной тишине было слышно, как с деревьев обрушиваются снежные шапки. Экспедиция продвигалась все выше к границе снежного покрова. Кончился пояс рододендронов. Теперь снег лежал на полянах в окружении суровых скал. Это было царство туров, серн и снежных куропа­ток. Путешественники видели сквозь снежную пелену туров. Затем тучи опустились ниже, и экспедиции пришлось вернуться, пробиваясь сквозь снег и туман.

Этот вечер Джеральд и Ли провели в доме местного лесника, что произ­вело на Джеральда огромное впечатление. Лесник и его жена оказались бывшими актерами, которые бросили жизнь в большом городе ради тиши­ны и уединения. Казалось, что все невероятные реалии Советского госу­дарства совершенно не касаются этих людей. Они были абсолютно сво­бодны и занимались любимым делом. «После обычного ужина у костра и бесконечных тостов, — писан Даррелл, — нас пригласили в дом Виктора и Наташи. Это было просто великолепно. В две маленькие комнатки втис­нуто все имущество семьи: пучки засушенных трав, картины, нарисован­ные сыном Виктора, фотографии выращенных ими животных (серн, мед­ведей и т. п.), множество книг и рукописей. Нас уложили спать. Атмосфе­ра этого дома была потрясающей — во всем чувствовались любовь и комфорт». На следующее утро Наташа подала вкуснейший грузинский зав­трак — свежее парное молоко только что из-под коровы, два вида своеоб­разного йогурта (один кислый, второй сладкий), овечий сыр, пироги, только что испеченные булочки, свежие грецкие орехи и крохотные дикие груши в сиропе. И, конечно, чай, чай, чай из огромного посеребренного праба­бушкиного самовара.

«Кавказ — замечательное место, а грузины очень добры, открыты и гостеприимны, — писал Джеральд в Мемфис. — Они напомнили мне гре­ков, особенно своими бесконечными тостами и готовностью целоваться. Думаю, за последние три недели я перецеловал больше мужчин, чем Оскар Уайльд за всю свою жизнь. Почему-то они все стремятся расцеловать и Ли, что убеждает меня в том, что за коммунистами нужен глаз да глаз».

Впечатления от Советского Союза у Джеральда остались смешанными. В середине ноября Джеральд и Ли вернулись на Джерси. «Все, что я могу сказать, — писал он в Мемфис родителям Ли, — что сейчас мы испытыва­ем к этой стране своеобразную смесь любви и ненависти. Мы увидели очень многое, что нам понравилось и глубоко тронуло. Но увидели мы и то, чего видеть нам не хотелось бы. Особенно терзает нас мысль о том, что та­кое огромное количество замечательных людей вынуждены существовать в рамках такой системы, в которой мне самому жить не хотелось бы. Еще хуже то, что практически все они об этом знают, но ни за что не созна­ются».

Весной 1985 года Дарреллы вновь вернулись в Советский Союз. 10 ап­реля Джеральд отправил в Мемфис очередное письмо из Москвы:

«Мы прибыли сюда все сразу (с девяносто двумя местами багажа) и провели в этом городе два дня. Скажу прямо, это не самое лучшее место на земле. Как только нас показали по национальному телевидению, нас узна­ют буквально все вокруг. Для нас устроили несколько отличных обедов (весьма странно для Москвы). В целом этот богом забытый город произвел на нас более благоприятное впечатление, чем в прошлый приезд. Ночным поездом мы отправились в Череповец, а оттуда в Дарвинский заповедник в 120 км от города. В Москве мы познакомились с Николаем Дроздовым, очень симпатичным и милым человеком, местной телезвездой. Он преду­смотрительно принес с собой шесть небольших стаканчиков в филигран­ных подстаканниках и огромное количество бренди, чтобы их наполнить. В результате наше купе, где никогда не курили, наполнилось дымом, раз­давалось громкое пение, звон стаканов, что весьма огорчило нашу провод­ницу. Проводница, чтобы вы поняли, — это женщина, которая сопровож­дает вагон поезда. Она обязана подавать вам чай в любое время дня и ночи, включать и выключать свет и радио (по которому хор Советской Ар­мии исполнял песни о производстве тракторов), а также предупреждать пассажиров, чтобы те не курили в купе. После наших поездок большинство проводниц отправлялось прямиком в психушку. Можете себе представить: десять человек (преимущественно иностранцы), совершенно пьяные, что-то орущие и поющие, продолжающие пить и курить и, что особенно огорчительно, нарушающие все установленные правила. Наконец десять человек вывалилось из нашего купе, и поезд отъехал от перрона. Мы еще немного выпили (в чисто медицинских целях) и легли спать. Благословен­ная ночь! Утром появилась нервно улыбающаяся проводница с чаем. Мы чувствовали себя отвратительно.

Вскоре мы прибыли на станцию. На улице было двенадцать градусов мороза. Вокруг симпатичные домики, которые выглядят так, словно их по­строил Нэш в 1780 году. Дома выкрашены бледно-зеленой краской с белой отделкой. Очень симпатично и неожиданно. Не стоит и говорить, что ос­тальная часть города, построенная после революции, уродлива до изумле­ния. На станции нас встретил директор Дарвинского заповедника, восемь джипов, грузовик и милицейская машина. Наш эскорт двинулся из города. Впереди неслась милицейская машина с мигалкой и сиреной. Несчастные крестьяне шарахались прямо в грязь, когда мы проносились мимо, не обра­щая внимания на красный свет светофоров. Примерно семь часов мы еха­ли по дороге, которую нужно увидеть, чтобы поверить в то, что такое воз­можно, — была оттепель, снег растаял, и вся дорога представляла собой шоколадный пудинг с кочками и ухабами.

Вечером мы прибыли в заповедник. Здесь живет около пятидесяти че­ловек. Нас встретила дама в красном вышитом платке с домашним хлебом (круглым), на вершине которого стояла маленькая солонка. По обычаю нужно отломить кусочек хлеба, окунуть его в соль, передать Ли и проде­лать то же самое самостоятельно. Затем нас провели в отведенный нам коттедж, состоящий из двух комнат и холла. Дом обогревается огромной печью, встроенной в разделяющую комнаты стенку. Туалет (с двумя дыр­ками) расположен примерно в сотне ярдов от дома. Воду нам принесли из колодца в ведре. Чтобы вы поняли, как здесь холодно, скажу, что, пока я наливал воду из ведра в чайник и шел в спальню будить мадам, вода в вед­ре успевала замерзнуть».

Джеральд так и не закончил и не отправил это письмо. Дарвинский за­поведник, расположенный в самом сердце лесной России, стал началом на­пряженной поездки, в ходе которой Дарреллы исколесили Советский Союз вдоль и поперек, используя самые различные средства передвижения (ре­активные самолеты, лодки, лыжи, верблюдов, вертолеты, поезда, лоша­дей, телеги, джипы и северных оленей). Они перебирались из зимы в лето и обратно, переезжали из одного часового пояса в другой, полностью поте­ряв представление о времени.

Дарвинский заповедник расположен на берегах огромного искусствен­ного озера. Основная его задача наблюдать за экологическими изменения­ми и разводить глухарей, чтобы возвратить их в леса, где эта птица почти что истреблена. Этот заповедник находится достаточно далеко к северу, чтобы вода в ведре успевала замерзнуть, но недостаточно далеко, чтобы с уверенностью утверждать, что находящийся в спячке медведь не проснет­ся, когда вы решите его снять, и не оставит вместо себя только отпечатки лап возле берлоги. Джеральд писал: «Дарвинский заповедник — замеча­тельное место, но снять здесь нам почти ничего не удалось».

8 апреля Дарреллы отправились в Приокский заповедник, расположен­ный в трехстах милях к юго-западу от Москвы. Это основной центр по раз­ведению журавлей — семь из четырнадцати известных науке видов журав­лей представлены в этом заповеднике, причем пять из них находятся на грани вымирания. Этот заповедник известен своей коллекцией хищных птиц, а также огромной работой по спасению животных во время весенне­го разлива. Ученые спасают зайцев, барсуков, енотовидных собак, лис, а также очень редких животных — крупных водяных кротов, полуземлеро­ек, полуполевок. Промокших, озлобленных и неблагодарных животных вывозят на лодках и выпускают в безопасное место. 19 апреля экспедиция совершила гигантский скачок в Восточную Сибирь и посетила Баргузин­ский заповедник на берегах все еще замерзшего озера Байкал. Это самое большое пресное озеро в мире. Оно находится в семи часах лета от Моск­вы. Здесь разводят редчайшего баргузинского соболя. Путем разведения в неволе это животное было спасено от вымирания. Кроме того, здесь обита­ет уникальная пресноводная байкальская нерпа. Когда-то это животное было почти полностью истреблено, но теперь строго охраняется. Числен­ность нерп достигла 75 тысяч [6].

2 мая экспедиция снова совершила дальний перелет. Из морозной Си­бири путешественники перенеслись в Репетекский заповедник, в туркмен­скую пустыню Каракумы. Температура в тени достигала 114 градусов (по Фаренгейту), хотя еще была весна. Для путешествия по пустыне это время подходило как нельзя лучше, и экспедиция двинулась в путь на верблюдах. Путешественники смогли ознакомиться с огромным множеством обитате­лей этого неприветливого места.

Из Репетека было рукой подать (по советским меркам) до легендарно­го древнего узбекского города Бухара, рядом с которым расположился центр по разведению красивейшего животного с весьма неэстетичным на­званием зобастой газели. Спасение газели явилось еще одним примером за­мечательных успехов, достигнутых благодаря разведению диких животных в неволе. Когда газели почти что исчезли в природе, а в живых остались лишь те животные, которых содержали дома, в прессе и по телевидению была проведена кампания, призванная убедить владельцев газелей отдать их в новый центр разведения, чтобы можно было вернуть это животное в среду естественного обитания. В течение короткого времени было собрано около пятидесяти газелей. К моменту приезда Джеральда численность этих животных исчислялась шестьюстами голов. Этот и другие центры выпуска­ли полученное потомство в пустыню, что позволило снова вернуть живот­ных в природу. Джеральд был совершенно очарован маленькими оленята­ми, спасенными от полного вымирания: «Оленята оказались прелестными малышами, одетыми в светло-коричневые шубки, с огромными блестящи­ми черными глазами и большими ушами, похожими на меховые лилии. Они совершенно не боялись человека и подходили к нам, сосали наши паль­цы и резвились вокруг нас на своих тонких, стройных ножках».

К востоку от Бухары лежал Самарканд, город Александра Македонско­го и Чингисхана, место упокоения великого Тамерлана, в котором останав­ливался Марко Поло. Джеральд был потрясен этим городом, синими мече­тями, многоцветием народных костюмов на улицах и гигантским рынком, торговым центром всего региона. По словам Джеральда, молодые женщи­ны в Самарканде напоминали жительниц Тибета, у старух «груди и ягоди­цы походили на арбузы», а старики были «высушенными и коричневыми, как буйволиное мясо, их седые бороды приводили на память испанский мох».

Из Самарканда путешественники отправились в Шанские горы, на гра­ницу с Индией, Китаем и Афганистаном. Здесь, в небольшой горной доли­не, расположился заповедник Чаткал. Джеральд решил, что он попал в за­поведную Шангри-Ла.

«Мы поднялись в предгорья Шанских гор, и перед нами открылась не­мыслимая по своей красоте картина. Повсюду возвышались острые, словно кинжалы, горы. Они изгибались, как змеи. Склоны гор были зелеными и желтыми. На этом фоне отчетливо выделялись белые языки ледников и снега. Мы стали спускаться все ниже и ниже, словно пытаясь догнать соб­ственную тень, которая скользила по снежным полям. И вот мы очутились в узкой долине. Горы буквально сомкнулись над нами. Внизу мы увидели сосновые леса и рощи диких яблонь в цвету. Повсюду цвели какие-то жел­тые цветы. Было впечатление, что мы попали на горчичные поля. Наконец мы приземлились в небольшой долине — настоящем царстве цвета. Скло­ны гор были покрыты желтыми цветами, которые мы видели с воздуха. Между ними рос дикий ревень с широкими темно-зелеными листьями и яр­ко-розовыми стеблями. Повсюду были разбросаны красные и желтые тюльпаны. В долине росло множество яблоневых деревьев, покрытых бе­ло-розовыми цветами. Солнце пригревало, небо было ослепительно синим, словно яйцо воробья. Воздух был прохладным и свежим. Мы решили, что даже ради того, чтобы увидеть это прекрасное место, стоило приехать в Со­ветский Союз и проделать столь долгий путь».

Скорее всего, никто из западных ученых никогда не бывал в этом отда­ленном, уединенном уголке природы, где росли 1400 видов растений, мно­гие из которых были очень редкими. В долине жили самые разнообразные бабочки, птицы и животные. Самыми редкими были гигантский гриф, су­рок Мензбира и сибирский козерог. Экспедицию приветливо встретили ди­ректор заповедника и его помощники — «веселая группа растрепанных головорезов с темными монгольскими лицами и блестящими черными гла­зами».

«Они распаковали наши вещи, достали оборудование и повели нас че­рез дикие яблоневые рощи. Вокруг нас порхали коричневые фритиллярии, черные адмиралы и бронзовые стрекозы. Все они стремились добраться до тюльпанов и одуряюще пахнувшего фенхеля.

Разместились мы в маленьком домике, уютно устроившемся среди яб­лоневых деревьев на берегу маленькой горной речки. Вода в речке была просто ледяной и абсолютно прозрачной. Сквозь нее мы видели янтарного цвета камни с серебристыми прожилками. Речка журчала днем и ночью, словно целый рой пчел.

Мы с Ли прогулялись по долине вдоль речки. Вокруг царила полная ти­шина, нарушаемая только журчанием воды и птичьим пением. Прохлад­ный чистый воздух был напоен ароматом цветущих яблонь. Огромные бе­ло-розовые цветы привлекали множество шмелей — темно-красных, мох­натых, как игрушечные медвежата, с блестящими крыльями. На деревьях обитало множество птиц — дятлы усердно стучали клювами, словно плот­ники, сойки порхали повсюду, сверкая своими синими и розовыми перыш­ками, древесные воробьи щебетали как безумные.

На долину опустился вечер, вокруг нас легли глубокие тени, цвета ста­ли приглушенными. Сразу стало очень холодно. Нам пришлось надеть все свои теплые вещи. Но тут нас пригласили в дом директора зоопарка. Мы уселись у огня и стали наслаждаться огненным грузинским коньяком. Ко­гда директор ушел спать, его весельчаки-помощники отправились в долину и вернулись с полными шляпами грибов. Каждый такой гриб был размером с кукольный зонт. Грибы оказались очень вкусными и ароматными. Их по­ложили в плов, готовящийся в огромном медном казане. Плов был таким вкусным, что мы не могли оторваться. Наконец мы все же заснули в своих спальных мешках из козлиных шкур».

22 мая Дарреллы вернулись в Москву, а оттуда вылетели на Джерси. 5 июня они снова вернулись в Россию, чтобы снять заключительные кадры нового сериала. Теперь экспедиция должна была посетить два крупнейших заповедника, расположенных на берегах Каспийского и Черного морей. 7 июня путешественники вылетели в Астрахань, чтобы увидеть Астрахан­ский заповедник, раскинувшийся в дельте Волги у места ее впадения в Каспийское море.

Астраханский заповедник был основан по приказу Ленина еще в 1918 году. Это первый и один из крупнейших российских заповедников, на тер­ритории которого восемьсот протоков прокладывают себе путь среди трост­никовых зарослей, заливных лугов и ивовых чащ. Заповедник имеет ог­ромное биологическое значение. Здесь гнездится огромное количество вод­ных птиц. Они прилетают сюда, чтобы вывести потомство или перезимо­вать. Количество птиц в Астраханском заповеднике исчисляется миллиона­ми. От пяти до семи миллионов гусей и уток обитают здесь только весной и осенью. Основная задача ученых, работающих в Астраханском заповед­нике, — изучение и наблюдение за экологией дельты.

Джеральд убедился в наличии взаимосвязи между численностью боль­шого баклана, ворон и сомов. Этот пример отлично иллюстрирует сложную экосистему дельты. Большой баклан, крупная и прожорливая птица, пи­тающаяся рыбой. Казалось бы, она должна уменьшать численность рыбы в дельте, но, пролетая над водой, она обогащает реку микроскопическими растениями, которыми кормятся мальки рыб. Вороны истребляют птенцов баклана, когда родители покидают гнездо, чтобы добыть пищу. Но им уда­ется сожрать не всего птенца целиком. Часть тушки падает в воду, где ее жадно пожирают крупные сомы. Некоторые сомы достигают семи футов в длину, а их головам позавидовал бы любой мастиф. Экскременты сомов удобряют донную почву, обогащая ее азотом и фосфором. Благодаря ог­ромному количеству бакланов, обитающих в дельте, почва этого района чрезвычайно плодородна.

Даже на самой Волге очень много птиц, но, когда экспедиция на двух огромных, весьма комфортабельных баржах достигла дельты, количество пернатых поразило даже видавших виды Дарреллов. «Птицы буквально кишели в воздухе, — писал он. — Проплыв несколько миль среди этого ор­нитологического рая, мы попали в штаб-квартиру заповедника — малень­кую деревушку, где нам отвели небольшой домик. Домик наш стоял на за­ливном лугу, и вокруг во все горло квакали бесчисленные лягушки. Мы провели здесь три дня, и это было самое лучшее время в моей жизни. Запо­ведник был не только удивительно красив, но в нем обитало столько птиц и других форм жизни, что нам приходилось постоянно раздумывать, что же выбрать для съемки».

Чтобы осмотреть протоки, путешественники погрузились на моторные лодки. Добравшись до места назначения, они выключили моторы и в пол­ной тишине стали дрейфовать по водному лабиринту. Вокруг летали чайки, крачки, ласточки, ястребы, ночные цапли и блестящие ибисы, пеликаны и маленькие белые цапли и бакланы. Повсюду цвели лотосы, над которыми порхали стрекозы и мошки. Лягушки отчаянно квакали. Порой из воды по­казывались огромные сомы. Воздух был наполнен какофонией звуков. Здесь мир был таким, каким его создал бог и каким он когда-нибудь станет вновь.

Но Астрахань была связана не только с Волгой. За дельтой лежала рес­публика Калмыкия, иссушенная солнцем степь, место обитания странного парнокопытного. Здесь жили сайгаки — полуантилопы, полукозлы. Дже­ральд давно мечтал увидеть это животное, но устроить это оказалось нелег­ко. Сайгаки жили в сухой степи. Чтобы добраться до места их обитания, нужно было пять часов плыть по реке, а затем еще семь часов ехать по жаркой и пыльной дороге. «Небо над головой стало пурпурным и зеле­ным, — вспоминал Джеральд. — Солнце обжигало, словно пламя. И нако­нец мы увидели силуэты сайгаков. Огромное стадо спокойно паслось на равнине. Когда сайгаки двигались, их копыта выбивали небольшие вул­канчики пыли. У этих животных странные, тяжелые головы, которые ка­жутся слишком большими для их тел. У них крупные носы картошкой, а рога тонкие и светло-желтые, как сало. Видеть, как они медленно переме­щаются по степи навстречу заходящему солнцу, было очень приятно. Ма­ленькие сайгаки пронзительными, резкими голосами звали матерей, и те отвечали им низко и хрипло».

История спасения сайгака — настоящее чудо нашего века. В начале XX века на сайгаков безжалостно охотились. Вскоре это животное очути­лось на грани вымирания. Затем охота на сайгака была строго запрещена, и их численность стала восстанавливаться. К тому моменту, когда в кал­мыцкую степь приехала съемочная группа Даррелла, насчитывалось более миллиона сайгаков, причем 170 тысяч обитало в Калмыкии[7].

Экспедиция двигалась дальше. Впереди они увидели мерцающие огонь­ки. Местная телевизионная компания устроила для путешественников ми­ниатюрную деревню в пустой степи. Здесь была отлично оборудованная кухня, огромная палатка для съемочной группы, две гигантские кибитки или юрты, накрытые шерстяными коврами. Одна из них служила столо­вой, в другой разместились Джеральд и Ли. Гостеприимные хозяева преду­смотрели душ и туалет, провели электрическое освещение. За кухней раз­местился транспорт экспедиции — автобус, три грузовика, два джипа, ма­шина «Скорой помощи» и огромный биплан. Вечером для путешественни­ков устроили роскошный ужин, развлекали гостей две девушки в нацио­нальных костюмах, исполнявшие народные танцы. Неудивительно, что, когда настало время прощаться, Джеральд записал: «Нам не хотелось уез­жать, не хотелось покидать эту романтичную и комфортабельную кибитку. Как счастлив сайгак, что обитает в этом восхитительном мире, может на­слаждаться ароматами, равных которым не сможет создать ни один химик, а по ночам лежать на душистом цветочном покрове».

Но на этом путешествие не закончилось. Вечером 16 июня путешест­венники прибыли в Асканию-Нова, самый известный российский заповед­ник. Здесь сохранилась девственная степь и был создан центр по разведе­нию животных, находящихся на грани вымирания, а также проводилась уникальная программа по акклиматизации экзотических животных, таких, как южноафриканская антилопа, лама и зебра. Через неделю экспедиция оказалась в довольно старом Березинском заповеднике, в Белоруссии. Ос­новное внимание здесь уделялось бобрам (в заповеднике обитало шестьсот бобров и более тысячи были отправлены отсюда в другие заповедники). Березинский заповедник поразил путешественников своими лесами и цве­тущими лугами.

8 июля экспедиция вылетела в советскую Арктику. Они пересекли че­тыре часовых пояса и попали в край, где никогда не заходит солнце. Полу­остров Таймыр расположен на 750 миль севернее Северного полярного круга, а его побережье всего на тысячу миль не достигает Северного полю­са. Это мир тундры, плоский, бесцветный, пустой. Джеральд писал: «Мы чувствовали себя словно на поверхности Луны. Невозможно было опреде­лить, сколько времени, полдень или полночь на дворе». Здесь экспедиция собиралась посетить заповедники на реке Бикада и на озере Лагада. Из Ха­танги вертолетом путешественники добрались до пункта назначения. Дже­ральд с удивлением наблюдал за тем, как изменяется ландшафт. Золоти­сто-зеленая равнина была испещрена голубыми пятнами озер всех разме­ров и форм. Кое-где из губчатой почвы выступал вечный лед. Казалось, что вертолет пролетает над древними полями, распаханными давно исчезнув­шей расой полярных людей. Несмотря на то что лето было в полном разга­ре, повсюду виднелись пятна нерастаявшего льда.

Вертолет приземлился среди крохотных домишек, разбросанных по бе­регам реки Бикада. Гостям отвели маленький трехкомнатный дом. В усло­виях полярного дня было очень трудно заснуть, но Ли разрешила эту про­блему, обмотав вокруг головы носок. Все вокруг было миниатюрным. Чтобы разглядеть цветы, приходилось склоняться чуть ли не до земли, а деревья не достигали высоты колена. Повсюду сновали лемминги — основной корм местных хищников — ястребов, сов и песцов. Единственным исключением среди карликового мира тундры стало животное, ради которого путешест­венники сюда и прилетели, — огромный, лохматый, тяжело переваливаю­щийся мускусный бык.

История возвращения мускусного быка на ледяные просторы советской Арктики очень необычна. Животное было истреблено еще до наступления XX века, а популяция его была восстановлена лишь в наши дни. Мускус­ные быки вымерли на просторах Сибири более десяти тысяч лет назад. На Таймыре последние быки погибли около трех тысяч лет назад. В тридца­тые годы советские ученые попытались вернуть это животное на Таймыр, завезя несколько особей из Гренландии. Но осуществлению этого плана по­мешала война. В начале семидесятых правительства США и Канады при­слали шестьдесят мускусных быков в Россию в качестве подарка. Полови­на животных была отправлена на остров Врангеля, а другая — выпущена на Таймыре. Быки прижились и благоденствовали. В момент визита Дар­релла на Таймыре насчитывалось свыше сотни голов. Ученые хотели дове­сти численность мускусных быков до десяти тысяч. Искать их легче всего было с вертолета.

«Внизу мы увидели стадо мускусных быков, — писал Джеральд. — Быки неслись перед нами, лохматые, словно старые ковры, со светлыми мордами и изогнутыми рогами, похожими на старые выцветшие палки, найденные на дальней полке во время генеральной уборки. Они бежали вперед, и их кремовые копыта глубоко уходили в мох, поднимая миниа­тюрный смерч пыли». Вертолет приземлился, и на охоту вышли сибирские лайки, предусмотрительно прихваченные с собой. Свора кинулась вперед, отчаянно лая. «И тогда мускусные быки осуществили классический ма­невр. Они встали кругом, укрыли детенышей в центре, а взрослые живот­ные угрожающе выставили наружу грозные рога. Между собаками и дете­нышами возникло непреодолимое препятствие». Если собака подбегала слишком близко, старый бык покидал кольцо и бросался на нее, склонив голову почти что до земли. «Пригрозив собаке раздраженным ворчанием и угрожающими движениями рогов, бык вернулся в кольцо. Видеть этих мощных животных, стоящих плечом к плечу и готовых защитить свое по­томство, доставляло нам подлинное удовольствие... Только безумно храб­рый хищник мог бы попытаться прорвать это кольцо, чтобы добраться до слабых детенышей».

Съемки прошли великолепно, хотя трудностей хватало. Очень сложно было отснять качественный тринадцатисерийный фильм в столь огромной и необычной стране, как Советский Союз, особенно в период его умирания. Главная сложность заключалась в том, что редкие и исчезающие виды жи­вотных обычно обитали в самых отдаленных и труднодоступных районах. После долгой и утомительной, хотя порой совершенно сказочной, поездки из одного конца СССР в другой все устали, и нервы у всех были на пределе. Погода на Таймыре тоже не способствовала отдыху. В дневнике Ли сохра­нились тоскливые записи: «Погода по-прежнему плохая... Очень ветрено и пасмурно, снимать нельзя... Утро холодное и ветреное... Все раздражены... Снова плохая погода, так что сидим дома...» На озере Лагада река так об­мелела, что лодки не смогли пройти. Пришлось вызывать вертолет. Жи­вотные оказались сердитыми и не хотели позировать, погода снова ухудши­лась, спиртное кончилось. Джерри вышел из себя и отчаянно ругался. Но все страдания съемочной группы были вознаграждены. С вертолета им уда­лось увидеть огромное стадо северных оленей, целый лес рогов. Потом пу­тешественникам попалась пара красногрудых гусей, одних из самых краси­вых представителей водных птиц. В дневнике Ли мы читаем:

«19 июля. Прилетел вертолет, и мы отправились в заповедник. На этот раз мы вернулись с двухметровым бивнем мамонта весом примерно в 60 килограммов. Сотрудники заповедника устроили для нас банкет — вод­ка лилась рекой. Нам с Джерри подарили бивень маленького мамонта и мамонтовый зуб. Джерри лег спать, а я осталась — и получила великолеп­ную кость мамонта. Я очень сильно напилась, и Джерри на меня сердился.

20 июля. Спали до одиннадцати, потом поднялись со страшным по­хмельем. Мы сняли Юрия за проверкой капканов, а потом Джерри снимал леммингов. Я все упаковала и заснула. В 16.00 улетаем. Вертолет запазды­вает. Заканчиваю свой дневник!»

Самолетом Джеральд и Ли вернулись в Англию, будучи не в состоянии избавиться от вкуса водки и оленины. Они завершили самое удивительное путешествие в своей жизни. Им удалось увидеть двадцать заповедников на самой не исследованной западными учеными части суши. За это время они отсняли почти тридцать миль пленки. «То, как поставлена охрана природы в Советском Союзе, произвело на нас глубокое впечатление, — писал Дже­ральд буквально накануне развала СССР. — Здесь этому придают такое значение, как ни в одной стране мира. Хотя все эти действия далеки от со­вершенства, но ведутся они по самым высоким стандартам. В стране мно­жество самых разнообразных заповедников, в каждом из которых нас встречали очень целеустремленные и обаятельные люди, искренне заинте­ресованные в результатах своей работы. Эта поездка была очень интерес­ной и увлекательной».

13 августа, через три недели после возвращения из Советского Союза, Джеральд и Ли завершили работу над книгой о своем путешествии. Эта по­ездка изменила Джеральда. Он говорил Ли, что неплохо было бы написать продолжение книги «Натуралист на мушке» и назвать ее «Русские на муш­ке — по степи в правильном направлении».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ