Глава семнадцатая. Газета «американские известия»

ТИШИНА

Газета «Американские известия».

Сентябрь 1920 г.

Из форта Водсворт гроб с останками покойного мальчика был доставлен на русское православное кладбище.

В процессии приняло участие 130 детей. Погребение состоялось около 2 часов дня. Гроб усыпали цветами. На одном венке из роскошных хризантем была надпись: «Безвременно погибшему Павлуше Николаеву от Объединенного комитета русских организаций Америки».

Спи мирно, наш бедный маленький странник.

Уже сидя в автомобиле, Райли Аллен и Ханна Кемпбелл бросили прощальный взгляд на маленький холмик, усыпанный цветами. Вскоре они вернутся в город, на шумную улицу, окунутся в ее живой поток. А мальчик останется в этом царстве печали и вечной тишины.

– Всю жизнь буду казнить себя, – сказал Райли с болью в сердце.

– Это чувство не покидает и меня, – вздохнула миссис Кемпбелл. – С того дня, как мы похоронили на острове Русском маленькую девочку.

– Настю Альбрехт…

– Да. А в Петрограде все еще не знают о ее смерти. Старшая сестра не решилась написать родителям.

– Петя Александров поступил точно так же, – сказал, чуть помолчав, Райли. – Вчера он отправил письмо отцу. И передал привет от сестры Лены. А ведь уже неделя, как она умерла.

К автомобилю подошел воспитатель Симонов:

– Мистер Аллен, дети на своих местах в автобусах. Мы готовы к отъезду.

– Хорошо, Георгий Иванович. Можете ехать. Только еще раз напомните шоферам, пусть строго следуют за полицейской машиной.

Симонов продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу.

– Что‑то еще?

– Не могли бы вы, мистер Аллен, взять к себе девочку? С ней истерика. Врач советует отделить ее на время от остальных детей.

Ханна вышла из автомобиля:

– Я сама ее приведу.

Девочку трясло как в ознобе. Дрожали плечи, губы. Она плакала тихо и безутешно.

– Как тебя зовут?

– Зоя Яковлева.

– Успокойся, Зоя.

– Мне жалко Павлушу.

Ханна прижала ее к себе:

– Я тоже плакала. Всю ночь. Думала о бедном мальчике. Но взяла себя в руки.

– И я держалась. А когда Павлушу стали опускать в могилку… Там так тесно…

– Ты впервые на похоронах?

– Когда была маленькой, умерла моя сестра Оля. Мы ее похоронили на Преображенском кладбище.

– Почему она умерла?

– От кори.

– Ты была маленькая, а все помнишь…

– Мне и тогда было страшно. Но мама сказала, что Оленьку забрал к себе Господь. И душа ее уже на небесах.

– Вот видишь… Наверно, и Павлуша смотрит сейчас на нас со стороны. Так что вытри слезы.

Ханна взяла девочку за руку и проводила в автомобиль, посадив между собой и Райли. Зоя припала к ее плечу.

– Тебе уже лучше?

– Да, миссис Кемпбелл. Вы как настоящая мама.

– Мамаша Кемпбелл, моя Мария тоже нуждается в вашем внимании, – сказал Аллен.

– Я хотела бы ее увидеть. Как она?

– Вчера был врач. Советует лечь в госпиталь.

– И что же?

– Мария и слушать не хочет.

– А вы сами как думаете?

– Ее не следует оставлять наедине с ее болезнью. Я же занят. То Вашингтон, то Нью‑Йорк… А вот сегодня – кладбище.

– Жизнь и смерть не только следуют друг за другом. Но и находятся бок о бок.

– Мария говорит точно так же. Она утверждает, что у нее плохие предчувствия.

– Она слишком молода, чтобы так рассуждать.

– Смерть родителей и жизнь в сиротском доме сделали ее слишком ранимой.

– Это верно. Но Мария вас очень любит, мистер Аллен.

– Мне кажется, нас свел не слепой случай, а сама судьба.

– Вы это говорите с такой уверенностью…

– Меня неудержимо влекло в Сибирь… Я не мог это толком объяснить ни себе, ни своим товарищам в Гонолулу.

Ханна прислушалась к дыханию девочки:

– Уснула. Мы подъезжаем к Манхэттену. Надо вернуть ее в автобус.

– Поедемте все вместе к Марии. Она будет рада ребенку. Но сначала купим цветы.

– Лучше купим пирожные.

– Верно, – спохватился Райли. – На сегодня цветов предостаточно.

Райли открыл двери своим ключом. Марии не было в передней комнате. Но за другой, полуоткрытой дверью стучала пишущая машинка.

– Мария! Посмотри, кто к нам пришел.

– Миссис Кемпбелл! Рада вас видеть!

– А мне не рады? – спросила Зоя.

– Зоя, милая! Каким ветром тебя занесло?

– Мы с похорон.

С лица Марии слетела улыбка.

– Да, знаю, – сказала она упавшим голосом. – Умер Павлик Николаев. А я не смогла вместе с другими проводить его в последний путь. Врач и мистер Аллен запретили мне выходить из дому.

– У тебя строгий постельный режим, – напомнил Райли.

– Вот почему вместо улицы я провожу время на балконе девятнадцатого этажа.

– Сегодня мы погуляем. Но сначала – обед.

– Райли, я хочу посекретничать с Марией, – сказала Ханна.

– А мы пойдем на кухню. Ты ведь умеешь готовить, Зоя?

– Я этому научилась еще дома. Нас у мамы пятеро, не считая умершей сестры.

– А кто твой папа?

– Он усердный работник.

– Что значит – усердный?

– Кто очень старается. Ему даже выдали медаль из червонного золота. На медали царь Николай Второй и слова «За усердие». Сначала папа хотел стать монахом. Но встретил маму, она у нас очень красивая, и женился. Мы были счастливы, пока не умерла Олечка.

– Она была младше тебя?

– Нет, старше. На целый год. Папу в тот день вызвали на работу. А когда он вернулся, Олечка уже умерла.

Еще Зоя хотела рассказать, как, помогая матери, ходила за молоком в магазин, о своем брате Фотьке, страшном озорнике, любившем кататься на конке, повиснув сзади, о жизни на загородной даче и о своей дружбе со скворцами, которые умело и смешно передразнивали соседских петухов… И о многом‑многом другом.

Но мистер Аллен ее остановил.

– Хватит о грустном. Скажи лучше, что любишь поесть.

– Жареную картошку, – не задумываясь ответила Зоя. – И еще яичницу.

– С ветчиной?

– С ветчиной еще вкуснее.

– Вот и хорошо. Возьми нож. Будем чистить картошку…

Мария и Ханна тем временем вышли на балкон.

Сначала Ханна посмотрела вверх. Порывистый ветер нес легкие облака, будто кто‑то большой и сильный развеял пух одуванчика. Потом она опустила глаза на бесконечную череду крыш, не таких, что были знакомы ей с детства, – из теса, черепицы и с ласточкиными гнездами, а плоских, однообразных, а потому скучных. А в самом низу снова жизнь и движение – по узким, пересекающимся руслам улиц.

– Нравится? – спросила Мария.

– Люблю высоту и тишину. А здесь это вместе.

– А мне страшно. И все же на балконе уютно. Читаю, печатаю на машинке, пью чай… И жду Райли.

– Ждать любимого человека… Что может быть прекраснее!

– Я хочу быть рядом с ним не только на кухне и в спальне.

– Тогда подумайте о своем здоровье. Дайте слово, что уже завтра ляжете в госпиталь.

– Лучше эти стены, чем больничные.

– Вы рассуждаете, Мария, как ребенок, который боится уколов.

– Больше всего я боюсь, что пароход уйдет без меня.

– Что вы такое говорите! Райли вас любит…

– Знаю. Но Райли Аллен отвечает за целую колонию. Долг для него – превыше всего.

Миссис Кемпбелл взяла руки девушки в свои и заглянула в большие серые глаза, полные слез. Затем достала платок и бережно прикоснулась к ее щекам, носу, подбородку.

– Дорогая Мария. Надеюсь, вы верите мне? Я узнавала, воспаление уха – серьезная болезнь. Не хочу пугать, но, возможно, скопился гной и потребуется операция. Вспомните, что случилось с Леной Александровой. Мы не успели доставить ее к берегу. А причиной был всего‑то укус мушки.

– Если я и соглашусь лечь в госпиталь, то только потому, что не хочу быть обузой для Райли.