Глава одиннадцатая. Хоть пока и не верится, но метеорологи предсказывают Англии снежное Рождество

«Лондон 14 декабря

Дорогая Джесси!

Хоть пока и не верится, но метеорологи предсказывают Англии снежное Рождество. На улице очень холодно, гораздо холоднее, чем в Вашингтоне и Нью-Йорке. К счастью, в доме Тарика на Итон-Плейс отличное центральное отопление. Я очень скучаю по солнцу. Наверное, две недели во Флориде избаловали меня».

Сара слепо уставилась на монитор компьютера, пораженная бессмысленностью лепетания о погоде. К этой теме всегда прибегают, когда хотят уклониться от более важного. Заполняется пустота, которую больше нечем заполнить.

Невозможно доверить правду десятилетнему ребенку.

Чувство одиночества, которое Сара надеялась заглушить письмом к Джесси, только обострилось. Она по уши влюблена в Тарика аль-Хайму, и ей не с кем поговорить об этом, не к кому обратиться за советом. И уж точно не к собственной матери.

В день приезда в Лондон она позвонила в Марчестер-холл попросить, чтобы ей прислали оставленную там одежду. Кашемировая накидка и никогда не выходящие из моды классические шерстяные платья могли бы ей пригодиться.

– Какой номер на Итон-Плейс, ты сказала? – переспросила мать.

Сара повторила, и графиня Марчестер вцепилась в нее:

– Я знаю этот адрес. Резиденция Тарика аль-Хаймы. Сара, что ты там делаешь?

Отрицать не имело смысла. Когда дело касалось важных персон, у ее матери была мертвая хватка.

– Я встретилась с Тариком в Австралии, и он пригласил меня путешествовать с ним. В данный момент я его гостья, – затараторила Сара, пытаясь изобразить беспечную невинность.

– Какая же ты умница! Постарайся подольше не отпускать его, дорогая. Он невероятно богат. И потрясающе красив!

Услышав в голосе матери завистливые нотки, Сара тут же прикусила язык. Все в ней содрогнулось от отвращения. Она почувствовала себя испачканной и быстро закончила разговор, подозревая, что мать теперь начнет планировать встречу. Любой ценой надо оградить себя от этого унижения.

Сара заскрежетала зубами и заставила себя сосредоточиться на письме.

Вашингтон… это слово будто выпрыгнуло на нее с экрана. Она уже послала Джесси открытки с видами Белого дома, Арлингтонского кладбища, театра, где был застрелен президент Линкольн, музея, в котором было столько чудес: от первого самолета братьев Райт до космической капсулы «Аполлона» с фигурами астронавтов внутри.

Все эти достопримечательности Сара изучала днем, пока Тарик был занят деловыми встречами. Но ночами…

Ее ошеломляли приемы, на которых она сопровождала Тарика. Его обхаживали политики и дипломаты, не говоря уж о их женах. Темами разговоров здесь были не лошади и не земельная собственность, а нефтяные рынки и ближневосточная политика.

Прекрасно справляясь со своей дипломатической миссией, Тарик при этом умело оберегал Сару от нескромных вопросов и от всякого рода неприятностей. Он просто не отпускал ее от себя. Даже заранее расписанные места за столом менялись по его категоричному требованию не разделять их.

Очень быстро все поняли, что Сару Хиллард необходимо уважать, как спутницу шейха Тарика аль-Хаймы, и горе тому, кто хотя бы случайно отнесется к ней с пренебрежением. Сам Тарик обращался с нею в высшей степени галантно, словно с принцессой, и заставлял других следовать его примеру.

А она чувствовала себя так, словно действительно дорога ему; этому немало способствовало то, что он вел себя как собственник. Только Тарик брал ее под руку. Только он мог положить ладонь на ее талию. Только он танцевал с ней. У Сары кружилась голова, и все труднее было твердо стоять на земле, не витая в облаках.

Сначала ей казалось, что Тарик делает то, чего она ждет от него, цинично демонстрируя свое «перевоспитание», но в его отношении к ней не было ничего язвительного, и наконец она осознала: Вашингтон – рассадник политических сплетен и все новости о Тарике докладываются в посольство его страны, а затем дяде. Тарик демонстрирует, как много значит она в его жизни, чтобы ее появление на свадьбе его брата не оказалось сюрпризом.

Наедине с нею Тарик был неизменно вежлив и заботлив, но сохранял дистанцию, которую она не могла сократить. Иногда по вечерам он вдруг внезапно покидал ее, иногда подробно расспрашивал: хорошо ли она провела время? Не скучала ли? Хочет ли снова встретиться с теми или иными людьми? У нее возникало леденящее ощущение, что он продолжает собирать фрагменты ее образа в цельную картинку. А самое мучительное – наедине он ни разу не дотронулся до нее. Ни разу.

Восторг… разочарование. Сара то и дело бросалась из одной крайности в другую. Ей необходим был хоть один день вдали от Тарика, чтобы восстановить какое-то подобие душевного равновесия. Однако его образ преследовал ее. Если она не думала о предыдущем или предстоящем вечере, ей сразу же представлялось, как чудесно было бы осматривать достопримечательности с Тариком, как чудесно было бы постоянно быть рядом с ним.

То же самое повторилось в Нью-Йорке, только здесь они общались с банкирами и разговоры вертелись вокруг финансовых рынков. Новая одежда оказалась совершенно необходимой. Межсезонные наряды, купленные в Нейплсе, не подходили для нью-йоркской зимы, а Сара не хотела своим видом подводить Тарика.

Неделю назад они прилетели в Англию, обосновались в этом доме, и в некоторых отношениях ей стало труднее. В Лондоне для нее не было ничего нового и вечера не были заняты приемами и встречами. Не было у нее и домашней работы – всем здесь ведал управляющий со своей супругой. И, словно подчеркивая ее неудачу в попытке пробиться к сердцу Тарика, в Лондоне был Питер Ларсен, человек, знавший Тарика лучше всех, его доверенный уполномоченный по улаживанию конфликтов.

Прилетел ли Питер прямо из Австралии, Сара не знала и о том его не спрашивала. Ларсен вел себя с отработанной британской сдержанностью и был осмотрителен до крайности. В ее присутствии он никогда не говорил о делах, хотя почти целые дни проводил в этом доме: или в кабинете, который она сейчас занимала, или в библиотеке, где постоянно уединялся с Тариком, обсуждая дела.

Днем Питер обедал вместе с ними, был безупречно вежлив с ней, но никогда ничего не рассказывал о своей личной жизни. Единственное, что Сара знала о нем, – это то, что у него есть квартира близ Темзы.

Она не то чтобы не любила Питера, но пылко завидовала его непринужденным отношениям с Тариком. Порой они словно бы говорили на каком-то своем языке, им хватало взглядов и жестов, их взаимопонимание, гармония были безупречными. Тарик безгранично доверял Питеру, и при них Сара иногда чувствовала себя посторонней.

После случая с Дионой ван Хаузен Тарик не давал Саре никаких поводов для ревности, но она ревновала его к Питеру Ларсену.

Сара испустила унылый вздох и снова взглянула на экран. У нее не было настроения продолжать письмо, однако она попыталась придумать еще что-нибудь.

«Я рада, что посылка из Нью-Йорка не пострадала в пути и близнецы щеголяли в школе в американских шляпах с изображением статуи Свободы».

Символ свободы. Освободится ли она сама от Тарика даже к концу этого года? Сара понадеялась, что отец не подведет ее и оправдает высокую цену, которую она платит за его второй шанс.

Дверь кабинета открылась, мгновенно выведя Сару из задумчивости. Питер Ларсен с папкой бумаг под мышкой резко остановился, увидев ее, и чуть заметно нахмурился. Сара вскочила, нервно подыскивая слова оправдания.

– Я сочиняла письмо Джесси. Надеюсь, вы не возражаете?

Питер пожал плечами.

– Насколько я понимаю, вы абсолютно свободны в этом доме, мисс Хиллард. Пожалуйста, продолжайте ваше письмо.

– Я не хотела бы мешать вам.

– Я зашел только положить папку в картотеку. Как поживает Джесси?

Сара изумилась его вопросу.

– Прекрасно! С нетерпением ждет Рождества.

Питер улыбнулся. По-настоящему улыбнулся!

– Джесси такая умница. Чувствует себя у компьютера как рыба в воде. Она мне очень понравилась. Передайте ей привет от меня.

Сара была совершенно ошеломлена этой неожиданной трещиной в привычной броне Питера Ларсена.

– Да, обязательно… Я не знала, что вы с ней знакомы.

Отпирая картотеку и выдвигая ящик, Питер невозмутимо ответил:

– Я специально заглянул к ней после последней встречи с вашим отцом. В основном чтобы проверить ее успехи, посмотреть, как преподаватель выполняет свою работу, узнать, нравится ли Джесси, чему ее учат. – Питер взглянул на Сару и снова улыбнулся. – Она продемонстрировала мне все свое умение, чтобы я мог рассказать об этом Тарику.

Такой ребенок, как Джесси, выдавит улыбку и из камня, подумала Сара. Может, удастся выудить из Питера еще какую-нибудь информацию о семье?

– Как давно это было?

– Как раз перед моим вылетом сюда. Первого декабря.

Сара прикинула время, которое он провел в Австралии, после того как она улетела с Тариком. Получилось четыре недели. Большой срок.

– Как держится мой отец? – с тревогой спросила она. – Я имею в виду… вы были удовлетворены тем, как он тренирует лошадей?

– Я уверен, что ваш отец старается, мисс Хиллард. – Питер с сочувствием посмотрел на нее. – Вы ведь понимаете, что только время покажет результат.

– Да, конечно. Я только… Я беспокоилась об Урагане… он так плохо выступил на Мельбурнском кубке.

Сара отчаянно искала способ выяснить, не выказывает ли ее отец особого отношения к фавориту.

– Об этом позаботились, мисс Хиллард. Я лично за всем проследил. С той стороны больше не будет никаких неприятностей, – уверил ее Питер, запирая картотеку.

Означает ли это, что Питер Ларсен нашел для Урагана другого тренера? Но ведь это исключает испытание Урагана в конце года?

– Как позаботились? Я не понимаю…

– Мисс Хиллард, вам совершенно не о чем беспокоиться. – Лицо Питера стало безжалостным. – Не сомневайтесь, букмекера, вымогавшего информацию у вашего отца, предупредили о том, что дальнейшая грязная игра с лошадьми Тарика не принесет ему ничего, кроме неприятностей. Очень серьезных неприятностей.

У Сары закружилась голова. Слова Питера разрушали все ее прежние представления, и то, что выплывало на свет Божий, было слишком безобразным. Ее сердце сжалось от дурных предчувствий, однако она должна была выспросить его, должна была заглянуть в банку с червями, приоткрытую Питером. Голос не слушался ее. Слова с трудом пробились сквозь сумбур ужасных мыслей, с трудом преодолели эмоциональный барьер и страх услышать приговор.

– Вы хотите сказать, что отец «сдавал» скачки букмекеру?

– Разве Тарик не говорил вам?

Сара смертельно побледнела.

– Значит, это был не стресс…

– Но вы должны знать. – Казалось, Питер спорит с собой, а не с ней. – Я был уверен, что Тарик попросил меня выйти, чтобы с глазу на глаз объяснить вам, как ваш отец злоупотребил его доверием.

– Почему Тарик скрыл это от меня? Если мой отец мошенничал… брал взятки.

Питер провел ладонью по лицу, тихо обругал себя, затем явно восстановил свою крепкую броню:

– Прошу прощения, мисс Хиллард. Видимо, ему было важно тогда успокоить вас.

– Пожалуйста… Я хочу знать.

– Вы должны извинить меня. Я проявил непростительную несдержанность.

Значит, правда. Несомненно, правда. Сара видела это по непроницаемому лицу Питера, по его непреклонной спине, когда он выходил из кабинета. Наверняка он отправился прямо к Тарику сообщить о своем промахе. И что потом?

Сару затошнило. Слова Тарика звенели в ее ушах… Вопрос доверия. Доверия, обманутого так, что прощение невозможно. И Тарик знал. Все то время, что она молила его о снисходительности, о понимании, о милосердии, он знал правду.

Он отослал Питера в тот момент, когда эта правда могла открыться. Если бы Тарик рассказал ей о мошенничестве тогда, каким был бы результат? Сара сосредоточилась, пытаясь вспомнить свои чувства в тот момент. Правда выбила бы почву из-под ее ног. Она бы умерла от стыда и сдалась.

Но Тарик не хотел подобного результата. Он предложил сделку, заставил ее принять его условия.

Ради чего?

Все, что было в следующие шесть недель, не давало ей ответа на этот вопрос.

Она чуть не сошла с ума, пытаясь понять, чего он от нее хочет.

Ну, все. Ее терпение лопнуло. Ей до смерти надоели его проверки и подшучивания. Ей необходимы ответы. И она получит их.

Немедленно!

Date: 2015-11-13; view: 254; Нарушение авторских прав