Глава четырнадцатая. Ее кожу покалывало рубиновое колье, которое Тарик расправил на ее шее

Ее кожу покалывало рубиновое колье, которое Тарик расправил на ее шее. Темно-красный огонь, отражавшийся в зеркале, казалось, обвинял.

Она сдалась, отбросила все свои принципы и позволила Тарику сделать это, позволила ему превратить ее в женщину, которую сама узнавала с трудом. Но почему-то она не смогла остановить его. Ее сопротивление плавилось в жарком желании, горевшем в его глазах. Ей хотелось доставить ему удовольствие. Все остальное, казалось, просто перестало быть важным.

– Ты выглядишь потрясающе, – прошептал Тарик, оценивая и одобряя результат своих трудов. Затем он склонил голову и поцеловал ее обнаженное плечо, согревая кожу, оживающую под его прикосновением, провел ладонями по ее обнаженным рукам.

Сара пристально смотрела в зеркало, размышляя, кто же она теперь, кем она стала за эту последнюю неделю, позволив Тарику лепить ее, как он пожелает. В зеркале отражалась ошеломляюще красивая женщина. Непокорные кудри подстрижены в несколько драматичном стиле, в ушах сверкают огромные рубиновые серьги, привлекая внимание к лицу… какому же?… более чувственному… с этими затуманенными глазами, пухлыми яркими губами.

Открытое темно-красное платье без бретелей, веер искусных складок скрывает грудь, сияющий атлас перетянут еще более темно-красным бархатным поясом, подчеркивающим фигуру. Пышная юбка шелестит при каждом шаге, напоминая Саре об эротичном белье. Она чувствовала себя куртизанкой, нарядившейся для любовника, однако, когда Тарик покупал ей все это, его глаза сверкали от удовольствия, и она подчинялась ему.

Тебе будет хорошо, сказал он, но она не знала, хорошо ли ей. Она только знала, что неразрывно связана с Тариком. Их обоюдное влечение господствовало над всеми ее мыслями и чувствами, влияло на каждый поступок, порождало потребности и желания, смывавшие все доводы рассудка.

Даже сейчас, в этот самый момент, когда кончики его пальцев порхали по ее рукам, в глубине ее тела разгорался пожар желания. Ее сердце так яростно билось о ребра, что Тарик не мог не слышать. Когда его руки поднялись к ее плечам, она ждала, что они скользнут к ее груди и… но он отвернулся за ее бархатной пелериной, и Сара замерла, завороженная чувством, которое он вызвал в ней.

Тарик накинул на ее плечи подбитую атласом тяжелую пелерину и сказал с гордостью – гордостью собственника? – глядя ей в глаза:

– Пора ехать.

Ей совсем не хотелось ехать сегодня в Марчестер-холл, не хотелось, чтобы мать видела ее разодетой. Тем не менее она не могла заставить себя отвергнуть то, что Тарик с явным удовольствием делал для нее. Молча она сошла с ним по лестнице и села в ожидавший их «роллс-ройс». За сорок пять минут шофер доставит их в окрестности Лондона в величественный особняк графа Марчестера.

«Роллс-ройс» обеспечивал те же роскошь и уединение, что и лимузины, которыми Тарик пользовался в Австралии и Америке: тонированные окна, стеклянная панель между ними и шофером, бар с охлажденной бутылкой шампанского и бокалами, блюда с орехами и оливками, музыкальный центр.

Сара вспомнила свою первую поездку с Тариком в Уэрриби, похожую и не похожую на эту. Как странно, прошло всего два месяца, а ее новый сексуальный опыт так сильно изменил ее.

– Ты притихла, – заметил Тарик. Он взял ее за руку, сплел ее пальцы со своими, усиливая поток чувств, переливающийся между ними. – Ты думаешь о встрече с матерью?

Тарик всегда видел ее насквозь. Если бы она могла так же легко читать его мысли! Кроме их всепоглощающей страсти, что еще она знает о его чувствах? Как он относится к ней?

– Тарик, я выгляжу… слишком шикарно. Я к этому не привыкла. Это не я.

– Конечно же, ты, какой можешь стать в любой момент. Сара, не ограничивай себя. Ты должна чувствовать, что можешь принадлежать любому миру, какой для себя выберешь.

Его миру? Значит, все новые наряды – подготовка к тому, чтобы она выглядела прилично во дворце шейха? На свадьбе его младшего брата?

– Для тебя лучше… в политическом смысле… если я буду выглядеть так, как сегодня?

Тарик отрицательно покачал головой, улыбаясь ее выводу.

– Я хотел этого для тебя, не для себя, Сара. Мне кажется, ты слишком долго чувствовала себя кукушонком. Сегодня твоя мать не будет смотреть на тебя как на кукушонка.

Опять Тарик прав. Кукушонок превратился в павлина.

– Она подумает, что ты купил меня.

– Это не имеет значения. Мы с тобой знаем правду. Мы просто «наводим мосты» с твоей матерью, разве нет? Рождественская доброжелательность. И раз уж мы заговорили о мостах… – Тарик поднял ее руку и поцеловал внутреннюю сторону запястья, отчего ее пульс забился раза в два быстрее, – хотел бы я «навести мост» между нами прямо сейчас, но боюсь измять твое платье. – Он прижал к себе ее руку. – Это я буду чувствовать весь вечер, ждать тебя, желать тебя.

Сара не удержалась и погладила его затвердевшую плоть, натянувшую брюки. Осознание собственной власти взволновало ее. Она забыла, куда они едут, забыла о мучивших ее сомнениях. Его половое возбуждение навело ее на другие мысли. Она затрепетала, вспомнив, какое наслаждение испытала в его объятиях. Сможет ли она касаться его так, как он касался ее, сводя с ума нарастающей силой ощущений в то время, когда сам полностью владел собой?

Влечение стало непреодолимым. Она еще не успела ясно осознать свое решение, как уже потянулась к его молнии. Тарик вздрогнул, накрыл ладонью ее руку.

– Позволь мне! – приказала она.

Он ослабил хватку.

– Сара, ты испортишь платье. Мы не можем…

– Я могу. Не трогай меня, Тарик. Это только для тебя, – сказала она и подумала: «И для меня тоже».

До сих пор управлял он. Саре необходимо было почувствовать, может ли она что-то подарить ему, заставить его почувствовать себя особенно любимым, может ли она показать ему, что любит, обожает, лелеет каждую его частицу. Подгоняемая всплеском адреналина в крови, она быстро освободила его.

Его бедра напряглись, когда пальцы ее сомкнулись на его плоти, разраставшейся под нежными поглаживаниями. Он так часто ласкал ее. А теперь настала ее очередь. Сара опустила голову.

Новый опыт оказался изумительным, и Тарик явно хотел этого. Она чувствовала его экстаз и наслаждалась ощущением своей власти, соблазняя и дразня, подводя его к высшему пику, но не сразу, не сразу… Его дыхание участилось, мышцы живота напряглись…

Сара услышала его стон. Она смогла! Она подарила ему наслаждение, какое он так часто дарил ей.

Она уравняла их в правах. Теперь между ними нет никаких преград.

Сара подняла голову и взглянула на него, желая убедиться, ликует ли он так же, как она.

Его глаза потемнели, затуманились. Губы чуть-чуть раскрылись. Под ее взглядом он с явным усилием взял себя в руки и улыбнулся, признавая, что на этот раз она увела его в путешествие, которого он не ожидал, к которому не был готов.

Ее инициатива.

Сара сделала это, ничего не прося взамен, и сама изумилась, как осознание того, что она угодила своему мужчине, словно превратило ее в настоящую женщину.

– Спасибо, – тихо сказал он. – Каким-то образом ты заставила меня почувствовать то, что я никогда не чувствовал прежде. Я не знал никого, кто бы мог хоть отдаленно сравниться с тобой.

Слезы волнения подступили к ее глазам.

– И для меня никогда не будет никого, похожего на тебя.

Он ласково коснулся ее щеки и улыбнулся.

– Думаю, это нужно отметить шампанским.

Сара засмеялась, с любовью следя, как он приводит в порядок костюм. Счастье переполняло ее, любовь, казалось, не знала границ.

– Теперь тебе не надо ждать, – залепетала она, опьяненная без шампанского.

– О, я буду ждать, моя дорогая. – В его глазах вспыхнули озорные искры. – И подарю тебе рай на обратном пути. По тем же правилам. Ты сидишь. Я касаюсь.

Рай… Сара снова рассмеялась, возбужденная этой перспективой, уверенная, что его вожделение отражает его любовь к ней, такую же сильную, как ее собственная. И пусть ее мать думает, что хочет. Это платье от известного модельера не имеет никакого значения. И драгоценности ничего не значат. Важны только ее бурлящие отношения с Тариком, связь, необыкновенно дорогая им обоим.

Эта убежденность помогла Саре выдержать приезд в Марчестер-холл, избавила от смущения при слишком шумном приветствии матери и последовавшем ритуале знакомства с гостями. С несколько циничным удивлением она различила гордость в голосе матери, повторяющей:

– Моя дочь Сара… Моя дочь Сара.

Теперь, когда Сара появилась в обществе с Тариком аль-Хаймой, мать явно не стеснялась ее.

Цинизм превратился в печаль, когда она подумала о том, что никогда не была близка с матерью. И вряд ли теперь что-либо изменится. Они настолько разные, пропасть между ними слишком широка для любых «мостов». Эта встреча установила лишь шаткое перемирие.

И Сара испытала облегчение, вдруг поняв, что ее это больше не волнует. Теперь она принадлежит Тарику. Ей никто не нужен. Она упивалась его близостью. Тарик ни разу не отошел от нее. Ни разу не позволил никому увести ее.

Когда больше двух десятков гостей, приглашенных к ужину, провели в банкетный зал, Сара заметила, что все пары, кроме нее и Тарика, разделены. Они снова сидели рядом, как в Вашингтоне и Нью-Йорке.

– Это ты потребовал, чтобы нас не разделяли? – спросила Сара, когда Тарик отодвинул для нее стул.

– Я принял приглашение, поставив это условие. Удовольствие быть рядом с тобой принадлежит мне.

Сара почувствовала себя еще более любимой и желанной.

Она ужинала в банкетном зале Марчестер-холла не в первый раз, но – как ни странно – впервые не чувствовала себя здесь чужой. Ее окружало накапливаемое столетиями богатство: вручную расписанные по штукатурке потолки, ослепительные люстры, шелковые шторы, натертые до блеска паркетные полы, огромные зеркала в золотых рамах, мраморные камины, картины старых мастеров, которым мог бы позавидовать любой музей. Мебель восемнадцатого века, тончайший фарфор, сверкающее столовое серебро, изысканный хрусталь.

Прежде она считала такое богатство неприличным, сейчас же понимала его красоту. Отдав себя в руки Тарика, Сара поддалась искушению и принимала все, что он считал нужным дать ей. Тебе будет хорошо, сказал он, и, пожалуй, выполнил свое обещание. Рядом с ним, купаясь в своем счастье, она чувствовала себя так, словно действительно могла войти в любой мир и не оказаться там чужой. Каким-то образом Тарику удалось совершенно переориентировать ее жизнь.

Сара посмотрела на тот конец стола, где сидела ее мать, беседующая со своими гостями… Графиня! И вдруг увидела и наконец-то признала, как великолепно ее мать подходит для этой роли. Грусть оттого, что мать практически исключила ее из своей жизни, не прошла, но теперь ценности изменились. Сара даже подумала, не была ли она раньше слишком сурова, слишком критична. Что знала она о сокровенных чувствах своей матери?

Майкл Киарни, вероятно, был таким же неотразимым, как Тарик, а значит, было ужасно терять его из-за другой женщины. Граф, конечно, гораздо старше, но, если матери хорошо с ним и сама она взамен дает ему то, чего он хочет, вероятно, этот брак держится не только на деньгах и высоком общественном положении.

Сара знала, что матери сейчас сорок восемь лет, хотя она выглядела едва на тридцать. Сияющие белокурые волосы подчеркивали эффект молодости, достигаемый умелым уходом. В элегантном серебристом платье, с изысканными бриллиантами на шее и в ушах, мать не уступала в прелести ангелам, украшавшим рождественский стол.

Многие годы Сара с презрением и негодованием наблюдала за материнской одержимостью деталями – несущественными деталями. Ей казалось, что важнее суть человека, а не внешние эффекты.

Однако и во внешних эффектах можно найти удовлетворение.

Мать бросила на Сару взгляд и улыбнулась, восхищение осветило ее лицо.

Сара улыбнулась в ответ. Она была в своей тарелке. Она чувствовала себя красивой. Она чувствовала себя любимой. Сегодня – канун Рождества, время мира и доброжелательности.

Сара радовалась, видя мать счастливой, несмотря на то что это счастье ее основано на пустяках.

Еда и вино были великолепны, или, может, все сегодня казалось Саре лучше обычного, ведь она сидела рядом с Тариком и это обостряло ее чувства. Иногда он касался ее руки кончиками пальцев, и она, осмелев, провела ногтями по его бедру. Тарик в ответ тихонько дунул ей в ухо, притворяясь, что доверительно шепчет что-то. Сара подняла бокал вина, обещая ему взглядом совсем не то, что выразила в тосте. Какая изумительная игра!

Она заметила красный след от своей нижней губы на хрустальном бокале и подумала о красном кольце, которое наверняка оставила на его теле, затем чуть не заерзала, предвкушая их возвращение в Лондон. Ты сидишь. Я касаюсь. Все возможные ощущения от его прикосновений заплясали в ней.

Застольная беседа казалась и Саре и Тарику далеким неясным шумом, она не затрагивала их, даже когда из вежливости они что-то отвечали. Они жили в своем мире, их тела были настроены на одну волну, их взгляды проникали за стены этого зала.

Кофе подали в гостиную. Голодный блеск глаз Тарика предупредил Сару о скором отъезде, а потому она извинилась и вышла в ванную комнату.

Мать перехватила ее по дороге и обняла за плечи.

– Дорогая, пойдем наверх ко мне. Мы можем вместе подправить макияж и поболтать.

Сара внутренне сжалась от предложения «поболтать». Она не желала никаких отвлечений от Тарика, тем более фривольной болтовни, в которую ее втягивала мать. Ей хотелось скорее вернуться к Тарику.

Но мать выжидательно улыбалась, и совесть приказала Саре выполнить дочерний долг. Прошло два года с их последней встречи, и сегодня – канун Рождества. Несколько минут ни к чему не обязывающего разговора – не такая уж тяжелая ноша.

Всего несколько минут вежливости.

Что бы ни сказала мать, она не сможет омрачить ее отношения с Тариком!

Date: 2015-11-13; view: 276; Нарушение авторских прав