СИНЬОРА 9 page. Грания сказала Биллу, что ее отец просто счастлив

Грания сказала Биллу, что ее отец просто счастлив. Еще бы, ему удалось заполучить двух новых учеников, и их общее число уже достигло двадцати двух! Все, похоже, складывается удачно, ведь до начала занятий еще неделя. Эйдан решил, что начнет уроки даже в том случае, если не наберет запланированные тридцать человек. Ему не хотелось разочаровывать тех, кто уже успел записаться на курсы.

— Когда курсы откроются, в городе обязательно начнут о них говорить, и к нам потянутся новые желающие учиться, — сказал Билл.

— По слухам, примерно после третьего занятия происходит большой отсев, — предупредила его Грания. — Но из-за этого не следует падать духом. Сегодня я намереваюсь обработать свою подругу Фиону.

— Это та, что работает в больнице?

Биллу давно казалось, что Грания хочет сосватать за него свою подругу. Она то и дело упоминала ее имя, причем каждый раз — восторженным тоном, так, что Лиззи в сравнении с Фионой выглядела дурочкой и пустышкой.

— Да, ты о ней уже слышал. Я часто говорю о Фионе. Это наша с Бриджит лучшая подруга. Когда нам нужно соврать родителям, мы обычно говорим, что остаемся у нее ночевать. Ну, ты меня понимаешь?

— Я-то понимаю, а вот понимают ли родители?

— Они об этом просто не думают. Такие вещи предки предпочитают прятать подальше, в самый дальний уголок своего сознания.

— И часто Фионе приходится вас прикрывать?

— Меня — нет. По крайней мере, с той ночи, которую мы провели с Тони. Кажется, это было уже сто лет назад. На следующий же день я узнала, что он — настоящая крыса: оттяпал у папы должность директора. Я тебе об этом рассказывала?

Конечно, она ему об этом рассказывала, причем уже много раз, но у Билла было чересчур доброе сердце, чтобы сказать «да».

— Насколько я помню, ты говорила, что это было тяжкое время для тебя.

— Хуже не придумаешь! — вспыхнула Грания. — Когда я узнала об этом, то сразу же дала ему отставку. И хорошо, что это случилось не позже, поскольку, привяжись я к нему покрепче, боюсь, уже не смогла бы с ним расстаться.

Грания буквально кипела от несправедливости всей этой истории.

— А предположим, ты бы решила вернуться к нему? Это окончательно добило бы твоего отца?

Грания метнула в сторону Билла быстрый взгляд. Он что, телепат? Словно подсмотрел, как всю прошлую ночь она без сна ворочалась с боку на бок, думая о возможности вернуться к Тони О'Брайену. Он прочно поселился в ее сердце, да еще присылал ей такие необычные послания в виде почтовых открыток… Вообще-то, это было даже невежливо — не ответить ему хотя бы каким-нибудь способом, но Грания опасалась, что отец воспримет это чересчур болезненно. Он же был совершенно уверен, что должность директора предназначается ему, и наверняка переживал все случившееся гораздо сильнее, чем показывал.

— Знаешь, честно говоря, я задумывалась об этом, — медленно проговорила Грания. — И пришла к выводу, что лучше немного подождать. По крайней мере, до тех пор, пока у отца все наладится. Только тогда он будет способен более спокойно принять эту новость.

— Как ты думаешь, он обсуждает это с твоей матерью? Грания покачала головой.

— Они почти совсем не разговаривают. Маму интересует только ее работа в ресторане и визиты к сестрам. А папа большую часть времени занимается какими-то своими исследованиями. Он в последнее время очень одинок, и я не имею права еще больше осложнять ему жизнь. Но если затея с этими вечерними курсами принесет успех, он будет на седьмом небе от счастья, и тогда я, возможно, найду в себе силы огорошить его еще одним неожиданным известием. Если, конечно, я вообще решусь вернуться к Тони.

Билл смотрел на Гранию с восхищением. Как и он сам, она была более уверена в себе, чем ее родители, и, как и он, не хотела их огорчать.

— У нас так много общего! — неожиданно для самого себя сказал он. — Какая жалость, что мы влюблены не друг в друга!

— Да, Билл, — тяжело вздохнув, согласилась Грания. — Тем более, что ты — такой красивый парень, особенно в этом новом пиджаке. Ты молод, у тебя чудесные каштановые волосы, и ты не умрешь, когда мне исполнится сорок. Действительно ужасно, что мы не влюблены друг в друга, но я об этом не жалею. Ни секунды!

— Я знаю, — сказал Билл, — и тоже не жалею. Ужас, правда?

Чтобы заглушить укоры совести, Билл решил вывезти своих домашних за город и устроить семейный пикник на побережье. К намеченному месту они отправились на электричке.

— Мы едем на море! Мы едем на море! — восторженно тараторила Оливия, обращаясь к попутчикам, которых немного удивлял и смешил подобный энтузиазм вполне взрослой на первый взгляд девушки.

Все вместе они спустились к берегу полюбоваться на залив и рыбачьи лодки, что покачивались на его поверхности. Лето пока не кончилось, поэтому тут было еще много туристов и отпускников. Они слонялись по главной улице прибрежного городка, продуваемой ветрами, и пялились в витрины магазинов.

— Когда мы были помоложе, любой мог позволить себе купить домик в местечке вроде этого, — заметил отец Билла. — Но тогда нам казалось, что это — ужасная глушь, а приличную работу можно найти только ближе к городу. Поэтому мы и не стали тут селиться.

— Может быть, Билл когда-нибудь и поселится в таком же городке, как этот, когда получит назначение, — проговорила мать с замиранием сердца, даже не смея надеяться на подобное чудо.

Билл попытался представить себя и Лиззи, живущими в новой квартире или в старом доме в городке наподобие этого. Каждое утро ему придется уезжать на электричке в Дублин, а что будет делать на протяжении всего дня Лиззи? Заведет ли она себе новых друзей, как обычно случалось везде, где бы она ни оказалась? Появятся ли у них дети? Она говорила, что сначала родит мальчика, следом — девочку, а уж потом купит красивые занавески, но это было давно. Теперь, когда он затрагивал эту тему, Лиззи отвечала гораздо более уклончиво.

— Но представь, что ты сейчас забеременеешь, — пристал он к ней как-то ночью. — Должны же мы заранее выработать план!

— Наоборот, Билли, дорогой мой, — ответила она, — тогда нам придется не вырабатывать, а отменять все наши планы.

Он впервые ощутил жесткость, прятавшуюся за ее легкомысленной улыбкой, но, разумеется, не придал значения этой реплике. Билл знал, что жесткость не присуща Лиззи. Она, как и любая другая женщина, испытывала страх перед всяческими проблемами, связанными со здоровьем. По ее мнению, это было несправедливо: женщины никогда не могут до конца расслабиться и в полной мере наслаждаться сексом; им постоянно приходится думать о возможных последствиях вроде нежелательной беременности.

Оливия не любила ходить пешком, а мать во что бы то ни стало хотела зайти в местную церковь, поэтому Билл с отцом вдвоем пошли по Вико-роуд — красивой улице, вьющейся вдоль берега бухты, которую нередко сравнивали с Неаполитанским заливом. Здесь было много улиц, носивших итальянские имена вроде Вико и Сорренто, и многие дома назывались на итальянский лад: Милан, Ла Скала, Анкона. Люди, которым доводилось путешествовать, пытались таким образом увековечить свои воспоминания о далеких морских пейзажах, столь схожих со здешними красотами. Были тут и холмы, которых, как рассказывают, очень много на итальянском побережье.

Билл и его отец смотрели на сады, дома и восхищались ими, не испытывая ни малейшей зависти. А вот если бы с ними была Лиззи, она наверняка принялась бы возмущаться тем, как несправедливо устроена жизнь: почему это у некоторых такие прекрасные дома, возле которых припаркованы по две большие машины, а у других нет ничего! Однако Билл, работавший банковским клерком, и его отец, который, натянув прозрачные гигиенические перчатки, целыми днями резал и взвешивал бекон, были способны смотреть на эти хоромы, не испытывая ни малейшего желания обладать ими.

Солнце светило вовсю. Отец с сыном смотрели на искрящиеся воды залива, что раскинулся далеко внизу, покачивая белые скорлупки лодок. Они присели на парапет, и отец Билла раскурил трубку.

— Скажи, в твоей жизни все сложилось именно так, как тебе мечталось в детстве? — спросил Билл.

— Не все, конечно, но в основном — да, — ответил отец и выпустил облачко дыма.

— А чем именно ты удовлетворен?

— Ну, например, тем, что получил такую хорошую работу и сумел сохранить ее, несмотря ни на что. Будь я азартным человеком, никогда не сделал бы ставку на то, что мне это удастся. А еще — тем, что твоя мама ответила на мои чувства, стала мне замечательной женой и прекрасной хозяйкой. Потом родились Оливия и ты, и это тоже явилось для нас великой наградой.

Билл испытывал странное, щемящее чувство. Оказывается, его отец живет в вымышленном мире! Неужели все, что он перечислил, способно сделать человека счастливым? Неужели этим можно гордиться? Умственно отсталая дочь, жена, которая и глазунью толком приготовить не умеет, а он называет ее «прекрасной хозяйкой»! Работа, на которую не согласится ни один нормальный человек, обладающий таким опытом, как отец!

— Папа, а почему ты называешь меня «великой наградой»?

— Брось ты, сынок, как будто сам не знаешь! — с улыбкой поглядел на него отец. — Или тебе просто захотелось, чтобы тебя лишний раз похвалили?

— Нет, я серьезно спрашиваю: чем я тебя радую?

— Разве можно мечтать о сыне лучшем, чем ты? Сам посуди: вот сегодня ты вывез всех нас за город, хотя деньги достаются тебе нелегким трудом, ты вносишь большой вклад в содержание нашего дома, ты так добр к Оливии…

Билл заговорил голосом, который даже ему самому показался чужим:

— Можно подумать, ты не знаешь, что за Оливией всегда придется присматривать! Ты задумывался над этим?

— Конечно, существует множество всяких приютов и специализированных интернатов, однако я уверен, что ты никогда не отправишь Оливию в заведение такого рода.

Они сидели, пригревшись на солнышке, внизу искрилось море, но тут подул легкий бриз и словно принес в сердце Билла Берка холодок. Он внезапно осознал то, над чем не задумывался ни разу за все свои двадцать три года. Билл понял, что Оливия — это не только их, родителей, но и его проблема, что взрослая сестра-ребенок будет рядом с ним до конца жизни. Когда через два года они с Лиззи поженятся, когда переедут жить за границу, когда появятся на свет двое их детей, Оливия останется частью их семьи. Пусть даже их родители умрут еще только через двадцать лет, но и тогда Оливии будет всего сорок пять, а разум ее останется на уровне маленького ребенка.

Билли почувствовал, что, несмотря на теплые солнечные лучи, его бьет озноб.

— Пойдем, папа. Мама сказала, что она зайдет в церковь, а потом они будут ждать нас в пабе.

Там они и нашли своих женщин. При виде брата широкое лицо Оливии осветилось улыбкой.

— Это Билл, он управляющий банком, — сообщила она посетителям, и все, кто сидел в пабе, улыбнулись. Так ей всегда улыбались те, кому не грозила перспектива ухаживать за ней до конца жизни.

На следующий день Билл отправился в Маунтенвью, чтобы записаться на курсы итальянского. С тяжелым сердцем он думал о том, как ему повезло, что отцу удалось скопить немного денег и отправить его в школу гораздо лучшую, нежели эта. В школе, где учился Билл, была приличная спортплощадка, и родителям учеников приходилось вносить так называемые добровольные пожертвования. Эти взносы шли на различного рода дополнительные аксессуары, которых здесь, в Маунтенвью, явно не было.

Билл посмотрел на облупившуюся штукатурку и безобразные навесы для велосипедов. Вряд ли кому-либо из парней, которые посещают сей храм науки, удастся после окончания школы устроиться на работу в банк, как удалось ему. А может быть, он рассуждает как сноб? Или наоборот — культивирует в себе гипертрофированное чувство вины, пытаясь выстроить некую шкалу моральных ценностей? Может, времена изменились и нынче все по-другому? Нужно обсудить это с Гранией, ведь, в конце концов, здесь преподает ее отец.

А вот с Лиззи об этом говорить бесполезно, на этот счет Билл не питал никаких иллюзий.

Перспектива посещения курсов привела Лиззи в сильнейшее возбуждение.

— Я всем рассказываю, что скоро мы сможем свободно болтать по-итальянски, — говорила она и заливалась счастливым смехом. Иногда в такие минуты она напоминала ему Оливию: та же наивная вера в то, что стоит о чем-то сказать, как это непременно сбудется. Но разве можно сравнить безупречную, ослепительно красивую, ясноглазую Лиззи с несчастной Оливией? Его умственно отсталая сестра — это его крест, и нести этот крест придется всю жизнь!

В глубине души Билл надеялся, что Лиззи все же раздумает посещать курсы, и это позволит ему сэкономить несколько лишних фунтов. Паника постепенно овладевала им: сумма долгов уже превысила размер его месячной зарплаты, а он еще не принес домой ни единого пенни. Билл наслаждался своим новым пиджаком, но это не могло заглушить нараставшую в душе тревогу. Вполне возможно, покупка пиджака явилась с его стороны безответственным поступком, о котором Биллу еще предстоит пожалеть.

— Какой замечательный пиджак! Наверное, чистая шерсть? — поинтересовалась женщина, сидевшая за письменным столом, и пощупала ткань его рукава. На вид ей было лет пятьдесят, и у нее была приятная улыбка.

— Да, вы правы, — ответил Билл. — Чистая шерсть, но цена зависит в основном от покроя — по крайней мере, так мне сказали в магазине.

— Безусловно, — со знанием дела кивнула женщина. — вероятно, итальянская вещь, не правда ли?

У нее был ирландский выговор, но слышался какой-то легкий акцент, словно она долго жила за границей. В голосе ее прозвучала неподдельная заинтересованность, хотя речь шла о вполне обыденных вещах. Кто она — учительница? Ведь Грания говорила, что преподавать язык им будет какая-то настоящая итальянка. Может, это она и есть?

— Вы учительница? — спросил Билл. Он еще не расстался со своими деньгами и теперь думал: может, пока рано вносить плату за их с Лиззи обучение? А вдруг вся эта учеба окажется полнейшей чепухой и надувательством — ведь такое случается на каждом шагу? В таком случае он по-глупому выбросит деньги на ветер.

— Да, вы угадали. Меня зовут Синьора. Я прожила двадцать шесть лет в Италии, на Сицилии. Я даже думаю до сих пор на этом языке и надеюсь, что мне удастся поделиться своими знаниями с вами и другими людьми, которые присоединятся к нам.

Теперь отступать было сложнее. Билл пожалел о своей чрезмерной щепетильности. Многие его коллеги из банка, которых они с Гранией называли между собой «акулами», без труда выпутались бы из подобной ситуации.

Подумав о грании, Билл вспомнил и то, что она говорила ему о курсах.

— А вы уже набрали нужное количество учащихся? — поинтересовался он. Возможно, в этом — выход, ведь если не будет достаточного количества учеников, курсы вообще не начнут функционировать. Однако лицо Синьоры оживилось.

— Si, si, тут нам очень повезло. О наших курсах узнали и здешние жители, и даже те, кто живет вдалеке. А, кстати, как о нас узнали вы, мистер Берк?

— Мне сказали в банке, — ответил он.

— В банке! — Радость Синьоры была столь искренней, что Биллу не хотелось разочаровывать ее объяснениями. — Надо же, о нас знают даже в банке!

— Как вы считаете, смогу ли я выучить на ваших курсах банковскую терминологию? — Билл перегнулся через стол и устремил на женщину нетерпеливый взгляд.

— Что именно вас интересует?

— Ну, всякие специальные термины, которые применяются в банковском деле, — уклончиво ответил Билл. Он и сам толком не знал, какие именно банковские термины когда-либо могли бы пригодиться ему в Италии.

— Вы можете составить список этих терминов, и я узнаю их специально для вас, — сказала Синьора. — Но, откровенно говоря, наши курсы будут иметь мало общего с банковским делом. Мы в основном собираемся преподавать вам общие основы языка, попробуем дать возможность почувствовать дух Италии. Я хочу, чтобы вы хотя бы немного узнали и полюбили ее, и тогда, если вы когда-нибудь окажетесь в этой стране, вам покажется, что вы пришли в гости к другу.

— Это было бы здорово! — искренне сказал Билл и протянул ей деньги за себя и Лиззи.

— Martedi, — сказала Синьора.

— Простите, что вы сказали?

— Martedi. Во вторник. Вот вы уже и знаете первое слово на итальянском.

— Martedi, — повторил Билл и зашагал к автобусной остановке. Он шел и думал о том, что это была еще более безрассудная трата денег, чем покупка элегантного итальянского пиджака из чистой шерсти.

— Что мне надеть на курсы? — спросила его Лиззи вечером в понедельник. Такой вопрос могла задать только она. Другие скорее поинтересовались бы, брать им с собой тетради и словари.

— То, что не будет отвлекать других от занятий, — откликнулся Билл.

Глупый совет, и только дурак мог надеяться на то, что он будет принят. В гардеробе Лиззи не было ни одного наряда, который не отвлекал бы кого угодно от чего угодно. Даже сейчас, под конец лета, она носила короткие юбки, чтобы окружающие могли любоваться ее длинными загорелыми ногами, короткие топики и легкие блузки, свободно наброшенные на плечи.

— Но что именно? — не унималась Лиззи. Понимая, что его спрашивают не о фасоне, а о цвете, Билл ответил:

— Лично мне нравится красный.

Ее глаза радостно загорелись. Доставить Лиззи удовольствие было проще простого.

— Я примерю прямо сейчас, — взвизгнула она и достала из шкафа красную юбку и красную с белым кофточку. С копной своих золотых волос она выглядела изумительно — юной и свежей, — ну просто как девушки с рекламного плаката дорогого шампуня.

— А может, вплести в волосы красную ленту? — задумчиво проговорила она. — Как ты считаешь?

Билл ощутил прилив едва ли не отеческих чувств: она действительно нуждалась в нем, в его помощи и защите. Сколь бы ни было велико его сходство с филином, как бы ни был он озабочен перспективой расплачиваться по долгам, Лиззи без него просто пропадет.

— Сегодня — первый день занятий, — сообщил он на следующий день грании.

— Ты потом обязательно расскажешь мне, как все прошло, — серьезно сказала она. — Только честно, без прикрас.

Ей было очень важно знать, как будут складываться дела у отца, как он будет выглядеть со стороны — достойно или глупо.

Билл заверил девушку, что расскажет ей всю правду, только правду и ничего, кроме правды, но в глубине души подумал, что, возможно, это обещание придется нарушить. Даже в том случае, если эта затея закончится полным провалом, он не сможет огорчить Гранию и, скорее всего, заверит ее, что все прошло отлично.

Когда они с Лиззи приехали в школу, Билл не узнал пыльную пристройку. Она буквально преобразилась. На стенах появились огромные плакаты, фотографии фонтана Треви, Колизея и «Давида» Микеланджело, репродукция «Моны Лизы», а также картины, изображающие бескрайние виноградники и блюда с итальянскими деликатесами. В комнате стоял стол, застланный красной, белой и зеленой гофрированной бумагой, а на нем — картонные тарелки, прикрытые целлофановой пленкой, и в них — настоящая еда: маленькие кусочки салями и сыра. На столе лежали также бумажные цветы, и к каждому цветку был прикреплен большой ярлык с его названием. Оказывается гвоздика по-итальянски называется garofano. Да, кто-то здесь изрядно потрудился.

Билл надеялся, что все это не окажется напрасным. Ради странной женщины с волосами необычного цвета — наполовину рыжими, наполовину седыми, которую называли просто Синьора, ради мужчины с добрым лицом, который суетился в глубине комнаты и, видимо, был отцом грании, ради всех тех людей, что смущенно расселись вокруг стола и, заметно нервничая, ожидали начала занятий. Всех их, как и его самого, привели сюда какие-то надежды и мечты, но ни один, судя по внешнему виду, не планировал сделать карьеру в международном банковском бизнесе.

Синьора сплела пальцы рук и заговорила.

— Mi chiamo Signora. Come si chiama?[20]— обратилась она к мужчине, в котором Билл предположил отца грании.

— Mi chiamo Aidan,[21]— ответил он.

И так далее, пока на этот вопрос не ответил каждый из сидящих. Лиззи это страшно понравилось.

— Mi chiamo Lizzie! — выкрикнула она, и все восхищенно улыбнулись — так, словно она продемонстрировала великие достижения в изучении итальянского языка.

— Давайте попробуем, чтобы наши имена звучали более по-итальянски. Вы могли бы сказать: «Mi chiamo Elizabetta».

Такой вариант понравился Лиззи еще больше, она стала твердить свое новое имя на все лады, и ее с трудом удалось остановить.

Потом все записали в своих тетрадях выражение «mi chiamo», вывели на карточках свои имена и прикрепили на грудь. А затем стали учить, как осведомляться друг у друга о самочувствии, спрашивать о том, который час, какой день недели, какое число и где живет собеседник.

— Chi е?[22]— задавала вопрос Синьора.

— Guglielmo,[23]— хором отвечал класс.

Скоро все явно расслабились. Синьора раздала листы с написанными выражениями, которые в этот день учили, уже знакомые всем по звучанию, и стало ясно, как трудно было бы произнести их, увидев только на бумаге. Они снова и снова задавали друг другу одни и те же вопросы: «Какой сегодня день? Как вас зовут? Который теперь час?» Всем это очень нравилось.

— Вепе,[24]— сказала Синьора, — у нас осталось еще десять минут. — Послышался огорченный выдох. Неужели прошло уже почти два часа? — Вы сегодня на славу потрудились. Сейчас мы перекусим, но, перед тем как съесть салями и сыр, вы должны научиться правильно произносить эти слова.

Тридцать взрослых, словно голодные дети, набросились на колбасу с сыром, старательно твердя их итальянские названия.

— Giovedi,[25]— сказала Синьора.

— Giovedi, — хором откликнулся класс. Билл начал аккуратно составлять стулья, один на другой возле стены Синьора посмотрела на отца грании, словно желая узнать, что он думает об уроке. Тот ответил ей одобрительным кивком. На помощь Биллу пришли другие учащиеся, и через пару минут в классе был наведен образцовый порядок. Уборщице здесь будет нечего делать.

Билл и Лиззи вышли к автобусной остановке.

— Ti amo, — неожиданно сказала ему она.

— Что это значит? — спросил Билл.

— Ой, не прикидывайся, будто не знаешь! — улыбнулась Лиззи. От ее улыбки у него таяло сердце. — Ну, пошевели мозгами! Что такое «ti»?

— По-моему, это означает «ты», — сказал Билл.

— А что такое «ато»?

— Любовь?

— Это значит: «Я тебя люблю».

— Откуда ты знаешь? — спросил потрясенный Билл.

— Я спросила у Синьоры, перед тем как уйти. А она сказала, что эти два слова — самые лучшие в мире.

— Так оно и есть, — согласился Билл.

В конце концов, из этих курсов итальянского, может, и впрямь выйдет толк.

Все вышло именно так, как предсказывала Грания, но не из-за того, что Лиззи стало неинтересно, а потому, что в Дублин приехала ее мать.

— Она не была здесь целую вечность, и я просто обязана встретить ее на вокзале, — извиняющимся тоном сказала она Биллу.

— Но разве ты не можешь сказать ей, что вернешься домой в половине девятого? — взмолился Билл. Он был уверен, что если Signorina Elizabetta пропустит хотя бы одно занятие, то не появится там уже никогда. Она наверняка заявит, что слишком сильно отстала от группы и уже не сможет догнать остальных.

— Ну правда же, Билл, мама бывает в Дублине очень редко. Я не могу ее не встретить.

Билл хмуро молчал.

— Ты ведь так сильно любишь свою маму, что даже живешь с ней под одной крышей, а я свою, получается, даже встретить на станции Хьюстон не могу? Можно подумать, я прошу у тебя так уж много!

— Нет, не много, — пришлось ему согласиться.

— И вот что еще, Билл, не мог бы ты одолжить мне денег на такси? Мама ненавидит автобус.

— А она сама не может заплатить за такси?

— О, не будь таким жадюгой, сквалыгой и скупердяем!

— Но это же нечестно, Лиззи! Это несправедливо и неправильно!

— Ну и ладно! — передернула плечами Лиззи.

— Что означает твое «ладно»?

— Что означает, то и означает. Наслаждайся своим итальянским и передай от меня привет Синьоре.

— На, держи деньги на такси.

— Нет, не нужны мне твои подачки! Тем более, когда у тебя такая кислая рожа!

— Я очень хочу, чтобы вы с мамой доехали до дома на такси, поэтому я убедительно прошу тебя взять эти деньги. Если ты это сделаешь, я буду совершенно счастлив, почувствую себя щедрым и великодушным. Пожалуйста, Лиззи, возьми их! Очень тебя прошу!

— Ну ладно, если уж ты так этого хочешь. Он поцеловал ее в лоб.

— Смогу я хотя бы на этот раз познакомиться с твоей мамой?

— Очень надеюсь на это, Билл. Ты знаешь, я еще в прошлый раз хотела вас познакомить, но у нее здесь столько подруг, и с каждой нужно было встретиться… На них ушло все время, что она тут пробыла.

Про себя Билл подумал, что почему-то ни одна из многочисленных подруг матери Лиззи не изъявила желания приехать за ней на вокзал на такси или на собственной машине. Однако вслух он этого, естественно, не произнес.

— Dov'e la bella Elizabetta?[26]— спросила Синьора на следующем занятии.

— La bella Elizabetta е andata alia stazione, — с удивлением услышал Билл собственный голос. — La madre di Elizabetta arriva stasera.[27]

Синьора было восхищена.

— Benissimo, Guglielmo. Bravo, bravo![28]— радостно захлопала она в ладоши.

— Ах ты, зубрила несчастный! Небось всю ночь над учебником корпел? Перед училкой выслуживаешься? — злобно прошипел сквозь зубы крепыш, сидевший рядом с Биллом. На бирке, прикрепленной к лацкану его пиджака, синим цветом значилось: «Луиджи». На самом деле его звали Лу.

— Ничего я не зубрил. Слово «andato» мы проходили на прошлой неделе, а слово «stasera» еще в первый день. Все эти слова нам положено знать.

— Ай, ладно, не дергайся! — поморщился Лу и присоединился к классу, который хором кричал, что на этой piazza много красивых домов. — «Много красивых домов…» Вранье! Сплошное вранье, — снова забормотал он, глядя в окно, за которым раскинулся грязный и запущенный школьный двор с постройками, похожими на бараки.

— Скоро здесь будет гораздо симпатичнее, — прошептал Билл, — школу уже начали красить.

— Ты, как я погляжу, большой оптимист, — брюзгливо ответил Лу. — У тебя все всегда замечательно.

Биллу хотелось сказать, что в его жизни замечательного мало: он привязан к дому, где все зависят от него, любит девушку, которая даже не считает нужным представить его своей матери, что он не имеет понятия, каким образом в следующем месяце выплатить взятый в банке кредит. Но, конечно же, ничего такого Билл не сказал. Вместо этого он присоединил свой голос к хору, распевавшему всю ту же песню: «In questa piazza ci sono molti belli edifici»,[29]думал о том, куда отправились Лиззи с матерью. В его душе теплилась слабая надежда на то, что Лиззи не повезет маму в ресторан, чтобы потом вручить ему чек для оплаты, поскольку в этом случае серьезных неприятностей в банке не миновать.

Члены группы перекусили поджаренными хлебцами с сыром. Синьора сказала, что это кушанье называется crostini.

— А где же vino? — спросил кто-то.

— Я очень хотела угостить вас vino rosso и vino bianco,[30]но вы же понимаете: здесь школа, и администрация не хочет, чтобы сюда приносили алкогольные напитки. Нельзя подавать дурной пример школьникам.

— Боюсь, заботиться о моральном облике этой шантрапы уже поздно, — пробурчал Лу.

Билл посмотрел на соседа с неподдельным интересом. Для него было загадкой, зачем этому человеку понадобилось изучать итальянский язык. Вообще-то, это касалось всех присутствующих, и тем более Лиззи. Но для чего приходит сюда дважды в неделю этот Лу, превратившийся ныне в Луиджи, который явно презирает все происходящее здесь и рычит на всех в течение двух часов, пока длятся занятия, было совершенно непостижимо. В конце концов Билл решил, что это нужно воспринимать как элемент многообразия жизни.

Один из бумажных цветков сломался и теперь лежал на полу.

— Можно мне взять его, Синьора? — спросил Билл.

— Certo, Guglielmo, — ответила Синьора. — Это для lа bellissima Elizabetta?

— Нет, это для моей сестры.

— Mia sorella, mia sorella — так по-итальянски будет «моя сестра», — сказала Синьора. — Вы хороший, добрый человек, Guglielmo.

— Да, но что это дает в наши-то времена? — обронил Билл, вышел на улицу и направился к автобусной остановке.

Оливия встретила его на пороге.

— Поговори по-итальянски! Поговори по-итальянски! — закричала она.

— Ciao, sorella, — сказал он. — На, держи garofano. Я принес ее тебе.

От счастливого выражения, появившегося на лице сестры, Билл почувствовал себя еще хуже, чем прежде, хотя и до этого у него на душе было прескверно.

С этой недели Билл стал брать на работу бутерброды. При нынешнем состоянии его финансов он не мог позволить себе даже дешевой столовки.

— У тебя все в порядке? — озабоченно осведомилась Грания. — Ты выглядишь усталым.

— Нам, полиглотам, не привыкать к нагрузкам, — слабо улыбнулся Билл.

Грания, похоже, хотела задать ему вопрос относительно Лиззи, но затем передумала. Лиззи… Что она делает сегодня? Пьет коктейли вместе с мамашей и ее подружками в каком-нибудь большом отеле, тусуется в баре «Храм» или открывает для себя какое-нибудь новое заведение, о котором потом будет взахлеб рассказывать ему? Биллу хотелось, чтобы она позвонила ему и спросила, как прошли вчера занятия, а он назвал бы ее красавицей и сказал бы, что очень скучает по ней. Он похвастался бы, как здорово он произнес на итальянском несколько фраз, когда сообщил учительнице, что Лиззи поехала на вокзал встречать маму, а она рассказала бы ему о том, где была и что делала. Но это затянувшееся молчание…

Date: 2015-11-13; view: 291; Нарушение авторских прав