Женщина и нация

ВВЕДЕНИЕ

В литературе о нациях и национализме редко поднимается вопрос пола, не­смотря на общий интерес к особенностям участия различных социальных групп в националистических проектах. Ключевой темой в анализе наций являются те условия, при которых этническая группа может претендовать на статус нации, а затем и национального государства и по возможности до­стигать его¹. Националистические движения обязательно опираются, при­чем неравномерно, на разные группы сочувствующих, и есть уже немало ана­литических работ о различающемся классовом составе таких движений, их образовательном уровне и многообразии их социально-экономических и культурных переменных. Однако различиям в интеграции мужчин и жен­щин в национальный проект авторы всей этой литературы уделяли лишь незначительное внимание. В большинстве текстов по национализму вопрос пола не ставится как значимый². Редкие и потому важные исключения в этом плане представляют Энлоу, Джайявардена, Ювал-Дэвис и Антиас³. Между тем произошло оживление интереса к родственному понятию гражданства, которое исторически формировало связь между «нацией» и «государством». Рассматривается «гражданство», как правило, в контексте макросоцис галь- ных сравнений, которые должны облегчить обсуждение социальных усло­вий, способствующих достижению разных форм демократии⁴. Нам оно ин­тересно тем, что связано с «нацией», и тем, что с его помощью мы, вероят­но, сможем разобраться в степени интеграции в национальный проект. Однако имеющаяся литература о нем, несмотря на такой его потенциал, не затрагивает ни вопросов пола, ни, что, по-видимому, еще более удивитель­но, вопросов этничности и «расы».

По проблеме взаимосвязи тендера с гражданством, этничностью, нацией и «расой» существует пять основных позиций. Во-первых, есть аргумент, согласно которому тендер, существуя, не оказывает никакого влияния на сущность гражданских/этнических/национальных/«расовых» отношений⁵. Порой он выражается в предположениях о том, что существует или не су­ществует патриархат, не особо пытаясь использовать или создать понятия, необходимые для более глубокой позиции⁶. Во-вторых, есть и симметрич­ный ему аргумент о том, что гражданство/этничность/нация/«раса» со сво­ей стороны существенно не влияют на сущность тендерных отношений⁷. Этот аргумент говорит, что неравенству полов свойственны общие черты во всех обществах и во все исторические эпохи и что все женщины подверже­ны угнетению, безотносительно к их документально зафиксированным раз­личиям в этничности/национальности/«расе». Данную позицию не следу­ет путать с идеей о том, что этничность не имеет значения в анализе обще­ственных отношений. В-третьих, встречается аргумент, согласно которому такие системы общественных отношений должны пониматься как взаимо­дополняющие — чтобы можно было, например, говорить о двойном бреме­ни, когда, скажем, темнокожая женщина страдает и от расизма, и от сек- сизма. Этим также предполагается, что расизм представляет собой дополни­тельное бремя угнетения, которое также приходится выносить некоторым женщинам и которое порождает различия и неравенство между ними. В со­ответствии с четвертым аргументом, этнические/национальные/«расовые» различия означают, что институты, играющие первостепенную роль в угне­тении белых женщин, не играют такую же роль для женщин иной этничес­кой принадлежности⁸. Например, можно сказать, что семья играет разную роль в тендерных отношениях различных этнических групп. Отсюда следу­ет, что общей формы тендерной дифференциации и неравенства в различных этнических группах не существует. Согласно пятому аргументу, тендерные и этнические/национальные/«расовые» отношения значительно влияют друг на друга, тем самым требуя анализа динамики изменения их форм⁹. Поэтому также необходим анализ причинно-следственных взаимосвязей тендера и этнических/национяльных/«расовых» разли"ий и нерапенства. Кроме того, во всех пяти позициях присутствует еще одна переменная — разное значение классовых и капиталистических отношений в каждом из данных анализов. Это последнее варьируется независимо от этих пяти пер­спектив.

ПОЛ, НАЦИЯ И НАЦИОНАЛИЗМ

Между тем как в большинстве текстов о нации вопрос пола игнорируется, ряд авторов внесли довольно важную лепту в его раскрытие: это Ювал-Дэ- вис и Актиас, Джайявардена и Энлоу¹⁰.

Во введении к своей книге¹¹ Энтиас и Ювал-Дэвис предполагают, что су­ществуют пять основных путей вовлечения женщин в этнические и нацио­нальные процессы:

1. они отвечают за биологическое воспроизводство членов этнических кол­лективов;

2. они воспроизводят границы этнических/национальных групп;

3. они играют центральную роль в идеологическом воспроизводстве коллек­тива и передаче его культуры;

4. они являются носителями этнических/национальных различий — и, сле­довательно, объектом внимания и символом идеологических дискурсов, при помощи которых создаются, воспроизводятся и преобразуются этни­ческие/национальные категории;

5. они участвуют в национальной, экономической, политической и военной борьбе¹².

Статьи сборника блестяще иллюстрируют эти положения. Они снабжают нас свидетельствами того, что женщины и тендерные отношения использу­ются именно так, как предполагают редакторы. Они показывают, что пол значим в этнической/национальной практике, и что этническая/нацио­нальная практика значима для тендерных отношений.

Из книги становится понятной и важность для некоторых этнических/ национальных проектов таких демографических факторов, как уровень рож­даемости и, стало быть, бремя ответственности, возлагаемой на женщин в особые исторические моменты, когда для блага нации/«расы» нужно или, наоборот, не нужно рожать много детей. Клаг убедительно иллюстрирует оба типа ответственности своими конкретными исследованиями Британии¹³, де Леперванш — исследованиями Австралии, где белых женщин поощряют, когда они рожают больше детей, а черных — нет¹⁴, а Ювал-Дэвис указывает на аналогичные пункты программ израильских и палестинских национали­стов. Гибкость дискурса материнства, в отличие от его биологического по­стоянства, является темой Гейтскелл и Унтерхолтера, которые сравнивают изменения в идее материнства в национализме белых африканцев и Афри­канского национального конгресса в ходе XX века¹⁵.

Антиас полагает, что женщины использовались как символ национальной идентичности в случае греко-киприотского национализма. Эту тему на при­мере Турции продолжает Кандиоти, хотя она также интересуется, всегда ли женщины будут оставаться пассивными символами вместо того, чтобы при­нимать активное участие в решении «женского вопроса»¹⁶. Ее интересует также, в какой мере идея пола используется национализмом, а в какой сте­пени сама динамика женского вопроса определяет ход истории. Из статьи Оббо про Уганду очевидно, что женщины имеют свои интересы, будучи объектом притеснения, а не просто пешками в националистическом проек­те¹⁷. Это вновь доказывает, что недостаточно считать, что национализм воз­действует на пол только в каком-то одном отношении. Наконец, в работе Афшара женщины решительно покидают мир символов и отстаивают свои тендерные интересы в контексте борьбы за исламское возрождение в Иране¹⁸.

Таким образом, пять главных ролей женщин в этнических/национальных процессах, обозначенных Антиас и Ювал-Дэвис, находят эмпирические под­тверждения в статьях сборника. Однако остается вопрос о том, исчерпыва­ются ли этими пятью ролями все основные точки пересечения тендерных отношений с отношениями этническими и национальными. Эти роли, конеч­но, важны, но они нуждаются в дополнении.

Во-первых, такая классификация отдает предпочтение идеологическому или культурному уровню, ибо к нему относятся три из пяти практик; из двух остальных одна является биологической, а другая — практикой «националь­ной экономической, политической и военной борьбы». Разделение труда, как ни странно, в этом списке отсутствует, если только оно не рассматривается как категориальный аспект биологии или культуры. Может быть, авторы полагают, что специфика разделения труда между полами в различных эт­нических/национальных группах соотносится с этническими/национальны­ми разделениями только на символическом уровне? Или в анализе женско­го труда они считают основной категорию «биологического воспроизвод­ства»? Эта последняя едва ли справится с такой ролью, поскольку деторож­дение есть только одна часть женского труда, хотя и существенная.

Второй и очень важный момент, не учтенный в данной классификации, заключается в том, что конфликт и поддержание границ между этнически­ми/национальными группами одновременно является конфликтом между различными формами общественных иерархий, а не только различных куль­тур. Даже наиболее сплоченная этническая/национальная группа почти все­гда предполагает систему социального неравенства, и причем такую, в кото­рой доминирующая(ие) группа(ы) обычно осуществляет(ют) контроль над «культурой» и политическим проектом «коллектива». То, что обществам, как правило, бывает свойственна система социального неравенства и доми­нирующая группа пытается руководить идеями, существующими в этом об­ществе, является социологической аксиомой. Поэтому можно ожидать, что в этнических/национальных конфликтах будут по-разному учитываться интересы членов такой группы. Стало быть, представители различных по­лов (и классов) будут питать и различный энтузиазм относительно «своего» официального этнического/национального проекта, в зависимости от того, в какой степени они согласны с приоритетами «своих» политических «ли­деров». Может статься, что представители обоих полов и всех общественных классов единодушно примут «этот» этнический/национальный проект, но такое вряд ли возможно, по крайней мере вопрос о данной возможности тоже стоит исследовать.

На самом деле и сама книга содержит свидетельства о варьирующемся от­ношении женщин и, конечно, их различных групп, различающихся по клас­совой принадлежности, образованию, сельскому или городскому прожива­нию и так далее, к этническому/национальному проекту лидеров «своего» сообщества. Такому напряжению, существующему между (крайне дифферен­цированными) тендерными группами и этническим/национальным проек­том, посвящены некоторые самые сильные статьи, как, например, статья Ашфар об Иране. Иногда тендерный дискурс может меняться по мере того, как меняются и основания националистического движения (см. анализ пе­ремен в национализме белых африканцев и Африканского национального конгресса в работе Гейтскелл и Унтерхолтер).

Антиас и Ювал-Дэвис придают большое значение участию женщин в эт­ническом/национальном проекте, но оно ведь весьма различно, поэтому я считаю нужным уделить внимание именно вопросу о дифференциальном характере женского участия. Национальный проект может по-разному вли­ять на женщин и мужчин (и подгруппы таковых) и, следовательно, возбуж­дать в них энтузиазм разной силы.

Значение феминистских требований в формировании националистических требований обсуждает в своей статье Джаявардена¹⁹. Она утверждает, что феминистки наиболее активно выступали за эмансипацию женщин в рам­ках националистических движений «третьего мира» в конце XIX и начале XX столетия. Она показывает, что на закате XIX и на заре XX века в стра­нах третьего мира националистические движения включали в себя суще­ственные феминистские элементы. Она рассматривает свидетельства взаи­мосвязи феминизма с национализмом в Египте, Иране, Афганистане, Индии, Шри Ланке, Индонезии, Филиппинах, Китае, Вьетнаме, Корее и Японии. Все эти страны пережили империалистический гнет, и выявленные ею при­знаки феминизма связаны там с антиимпериалистическими националисти­ческими движениями.

Джаявардена обсуждает мнения писателей «третьего мира» о том, что фе­минизм есть сугубо западное, декадентское, чуждое, пригодное разве что для буржуазии явление и отклонение от борьбы за национальное освобождение и социализм. Она рассматривает и соответствующую точку зрения Запада, согласно которой феминизм — это продукт Европы и Северной Америки, и если его можно найти в другом месте, то там он будет не более чем имитаци­ей. Она возражает обеим данным позициям тем, что феминизм имеет свои собственные корни в странах «третьего мира» и не привнесен туда с Запада. Однако она не намерена отрицать и влияние Запада, которое сыграло важ­ную роль в осуществлении общественных изменений, косвенно способство­вавших феминизму:

«Феминизм не был привнесен в «третий мир» с Запада, а скорее... истори­ческие обстоятельства вызвали такие важные материальные и идеологичес­кие изменения, которые оказали воздействие на женщин, хотя влияние им­периализма и западной мысли, по общему признанию, входило в число су­щественных элементов этих исторических обстоятельств. Дебаты о правах и образовании для женщин в Китае шли уже в XVIII веке; в Индии начала XIX века развивались движения за социальную эмансипацию женщин; ис­следования других стран показывают, что феминистская борьба 60—80 лет назад началась во многих уголках Азии»²⁰.

Джаявардена хочет сказать, что феминизм не следует сводить к вестерни- зации, но это не значит, будто вестернизация была здесь совсем не при чем. Далее она утверждает, что освободительные движения женщин происходи­ли в контексте националистических битв. Они «разыгрывались на фоне на­ционалистической борьбы за обретение политической независимости, утвер­ждение национальной идентичности и модернизацию общества»²¹, а «борь­ба за освобождение женщин была существенной и неотъемлемой частью движений национального сопротивления»²².

Организация женщин вокруг собственных требований была тесно связа­на с националистическими движениями. Такие организации редко носили автономный характер, чаще они представляли собой крылья или дополне­ния националистических групп, в которых доминировали мужчины'"'.

Подобным же образом Джаявардена доказывает, что экспансия капита­лизма явилась значимым фактором в создании материальных обстоятельств, которые вывели движение женщин в общественную сферу и привели их к феминизму, но капитализм не был непосредственной причиной феминизма. Он скорее создал условия, при которых феминистские требования стали воз­можными.

«Основные реформы, включавшие в себя избавление женщин от докапи­талистических социальных ограничений разного рода, дающие им свободу движения, выводящие их из изоляции и облегчающие возможность работы вне дома, вполне гармонировали со стратегией капиталистических форм эко­номического производства и капиталистической идеологией. Во многих стра­нах периоды реформ совпали с попытками развивать капитализм и исполь­зовать предложение дешевого женского труда в сфере фабричного производ­ства и обслуживающем секторе экономики»²⁴.

Джаявардена отчетливо видит, что влияние таких экономических и соци­альных изменений на женщин имеет существенные классовые различия. Наибольшую выгоду развитие образования и доступность профессий принес­ли женщинам буржуазного и мелкобуржуазного слоев.

На этом основании Джаявардена утверждает, что феминистские и нацио­налистические движения не только тесно связаны между собой, но они так­же не могут быть осмыслены отдельно от понимания империализма и как местного, так и международного капитализма.

Стоит отметить хотя Джаявардена не затрагивает этот вопрос, — что мно­гие страны «третьего мира» формально предоставляли женщинам избира­тельное право одновременно с мужчинами, в момент обретения ими нацио­нальной независимости. Поэтому истории демократических практик «тре­тьего мира» столь сильно различаются с таковыми у «первого мира», где женское избирательное право обычно было отделено от мужского нескольки­ми десятилетиями. Гражданство, национализм и пол тесно взаимосвязаны.

В то время как Джаявардена, а также Ювал-Дэвис и Антиас сосредоточи­вают внимание на взаимоотношениях женщины с нацией, Энлоу интересу­ет значение пола в отношениях между нациями. Она исследует и междуна­родный порядок, и транснациональные образования и доказывает, что их невозможно понять до конца, не проанализировав тендерные отношения. Свой аргумент Энлоу строит на рассмотрении тендерной сущности институ­тов, составляющих международный порядок.

Приводя пример о связи пола и международной туристической торговли, она заключает, что формы развития туризма не могут быть поняты вне раз­личных конструкций тендера и сексуальности, которые отражаются на ви­дах путешествий — от комплексных туров «для респектабельной женщины» до секс-туризма для мужчин²⁵.

Энлоу исследует, каким образом иерархические отношения между наци­ями и формирование гендерно обусловленных культурных форм воздейству­ют друг на друга. К примеру, в колонизированных странах женские образы часто конструировались и поставлялись так, чтобы эротизм соседствовал с экзотикой, тем самым оправдывая имперское господство во имя «цивилиза­ции». «Восточные» женщины как бы «нуждались» в «защите» со стороны европейских мужчин.

«Европейский «ориентализм» внушал мысль о неотразимой прелести этих культур, в то же время оправдывая европейское господство от имени «циви­лизации». Образ мусульманской женщины, страдающей в своей чадре, был краеугольным камнем этой ориенталистской идеологии и имперской струк­туры, которая на нее опиралась»²⁶.

Энлоу утверждает, что основа конкретного вида тендерных отношений использовалась как оправдание колониального господства. Понятие «циви­лизации» было насыщено идеями правильных тендерных устоев и форм от­ношений между полами.

«Поведение, достойное леди, являлось столпом империалистической ци­вилизации. Подобно здоровому образу жизни и христианству, женская рес­пектабельность была призвана убедить как колонизаторов, так и колонизи­руемых в правоте и необходимости иностранного завоевания»²⁷.

Но не только женственность являлась вопросом имперской важности; это также касалось и мужественности. Энлоу предполагает, что британские ли­деры были заинтересованы в поддержке надлежащих форм мужественнос­ти, обеспечивающей прочность империи. В частности, она считает, что Крым­ская и Бурская войны привели к инициативам по «исправлению» форм му­жественности. Основание движения бойскаутов в 1908 году, инициатором которого стал Роберт Бэйден-Пауэлл, было реакцией против распростране­ния венерических заболеваний, смешанных межрасовых браков и падения рождаемости, ведущих, как предполагалось, к закату Британской империи²". «Бэйден-Пауэлл и другие британские империалисты находили, что увлечен­ность спортом, вкупе с почтением к уважаемой женщине, и есть залог успе­ха Британской империи»²⁹.

Энлоу показывает, что националистические движения чаще рождались из мужского, нежели женского опыта: «национализм обычно проистекал из памяти, присущей мужчинам, из унижений и надежд, испытываемых муж­чинами»³⁰. Она полагает, что национализм был бы иным, если бы в строи­тельстве такой культуры и проекте учитывался женский опыт. И развивает это положение далее: если бы его учитывали, то иными стали бы и сущность государственных отношений, и собственно международный порядок: «если бы побольше национальных государств возникло из идей и опыта феминис­тского национализма, то внутренние идентичности сообществ в рамках меж­дународной политической системы могли бы уравновешиваться идентично- стями, возникающими из смешения национальностей»³¹.

Энлоу размышляет о международном разделении труда, которым обуслов­лен столь дешевый труд женщин в странах «третьего мира». Она рассматри­вает различные патриархальные практики, «удешевляющие» женский труд, — в частности поддержание «семейных» отношений и подавление жен­ских союзов. Международное значение доказывается рассмотрением исполь­зования этого труда транснациональными корпорациями. Национальные границы теряют свое значение для многонационального капитала и тем са­мым для женщин как трудящихся.

Аргумент Энлоу о роли пола в вопросах нации и международной жизни часто строится на анализе сексуальности. Так происходит, когда она рассуж­дает о мировой индустрии туризма, голливудском кино, роли женщин, за­нимающихся проституцией на военных базах, и женах дипломатов. Однако логика Энлоу не всегда такова: например, о положении женщин, трудящихся на мировых фабриках в Азии и в качестве домашней прислуги, она рассуж­дает иначе. Ее вывод заключается в том, что личное — это не только поли­тическая, но и международная категория. Личное и тендер имеют значение повсюду — даже в международном порядке.

Ее аргумент о связи тендера с нациями и интернациональным порядком выглядит убедительным как на теоретическом, так и на эмпирическом уров­не. Она умело показывает, как тендер обуславливает элементы международ­ного порядка и как это влияет на международные отношения.

За ее исследовательским подходом стоят определенные теории междуна­родного порядка и тендера. В своем анализе Энлоу, вероятно, отдает пред­почтение сексуальному и культурному уровням, придавая половому разде­лению труда значение более низкого уровня. Я с ней совершенно согласна, когда она включает в свой анализ женщин и международного порядка все виды оплачиваемого труда, домашнее хозяйство, сексуальность, культуру, насилие и государство. Однако я не решаюсь солидаризироваться со столь явным предпочтением сексуального и культурного уровней экономическо­му. Исследование, возможно, было бы полнее, если бы оно затрагивало и тен­дерную структуру собственно международных институтов. Поразительно, но данный аспект в нем совершенно отсутствует, если не считать редкие упо­минания о МВФ.

В КАКОЙ МЕРЕ ЖЕНЩИНЫ УЧАСТВУЮТ В ОДНОМ НАЦИОНАЛЬНОМ ПРОЕКТЕ С МУЖЧИНАМИ?

Во второй половине своего очерка я хочу рассмотреть, в какой степени жен­щины разделяют групповую идентичность с мужчинами, в частности — один и тот же национальный проект. Под национальным проектом будет подра­зумеваться ряд коллективных стратегий, нацеленных на удовлетворение осознанных потребностей нации; сюда входит национализм, но могут вклю­чаться и иные стратегии. Я собираюсь отстаивать мысль о том, что между мужчинами и женщинами в данных вопросах часто бывают различия, и при­веду некоторые их причины.

Во-первых, я хочу внести несколько предложений по выработке понятий, которые облегчат сравнение тендерных отношений между различными на­циями и этническими группами. До сих пор дебаты в этой сфере сдержива­лись отсутствием простых макропонятий, в которых фиксировались бы зна­чимые различия между моделями тендерных отношений на социетальном уровне.

Во-вторых, я рассмотрю причины того, почему женщины и мужчины по- разному соотносят себя с национальными проектами и могут быть в неоди­наковой степени привержены различным типам макроуровневых групп. Дан­ная задача осуществляется в три этапа. Первый — это рассмотрение степе­ни и условий, в которых национальные проекты одновременно оказываются тендерными проектами. Второй этап — это рассмотрение взаимосвязей на­ционализма, милитаризма и тендера и их отличий. Третий — это обсужде­ние вопроса о том, свойственно ли тендерным отношениям то же простран­ственное распределение, что и классовым и этническим отношениям, и раз­личен ли пространственный диапазон тех социальных явлений, с которыми связаны обязательствами мужчины и женщины. Этот последний вопрос мы рассмотрим при помощи двух примеров: тендер, нация и ЕЭС, а также фе­минизм, национализм и вестернизация.

ПОНЯТИЯ, НЕОБХОДИМЫЕ ДЛЯ АНАЛИЗА

РАЗНЫХ ФОРМ ТЕНДЕРНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Мы должны уметь постигать различные формы тендерных отношений в тео­риях и понятиях. В настоящий момент большинство авторов придержива­ется одной из трех позиций: 1) существует только одна основная форма тен­дерных отношений, а различия незначительны'¹²; 2) диапазон различных практик столь велик, что всякий пример в нем уникален, поэтому теорети­ческий подход к тендеру невозможен (постмодернистская позиция); 3) здесь либо царит, либо отсутствует патриархат³¹¹. Первая позиция неверна эмпи­рически; вторая — сама по себе пораженческая и отрицает возможность лю­бого социально-научного проекта; третья наивна и неверна. Я занимаю про­межуточную позицию между первыми двумя, согласно которой разработка понятий среднего уровня является важной частью социологического пред­приятия, и утверждаю, что в формах тендерных отношений существуют раз­личия, которые можно свести к нескольким главным типам.

Принципиальный недостаток многих теорий патриархата — это содержа­щееся в них предположение о том, что существует лишь единственный ба­зис патриархальных отношений, который определяет также другие тендер­ные аспекты. Сам этот базис у разных теоретиков различен, но все они раз­деляют эту модель базиса-надстройки. Именно данное обстоятельство делает изучение тендерных отношений столь статичным и сильно затрудняет ана­лиз изменений, ради которого придется выйти за рамки этой схемы³⁴.

Решением данной проблемы может быть теоретический подход к тендер­ным отношениям как к совокупности аналитически разделяемых структур. Таковых шесть: домохозяйство, занятость, государство, насилие, сексуаль­ность и культура. Эти структуры могут выражаться по-разному, тем самым создавая разные формы патриархата. Можно выделить две его главные фор­мы: частную и общественную. Для частного патриархата характерно господ­ство патриархальных отношений в сфере домохозяйства. Общественный пат­риархат господствует в сфере занятости и государства. При частном патри­архате способ поражения женщины в правах — индивидуальный, и осуще­ствляется оно ее мужем или отцом. В рамках общественного патриархата он коллективный, осуществляется многими мужчинами, действующими сооб­ща. При частном патриархате доминирующую стратегию можно определить как стратегию исключения, ибо женщины исключаются из сферы обще­ственной деятельности и таким образом ограничиваются домашней. При об­щественном патриархате доминирует стратегия обособления, когда женщи­ны допускаются в любые сферы, но обособляются там и ставятся в зависи­мость от мужчин³⁵.

Форма патриархата никак не связана со степенью неравенства полов. Это важный момент, поскольку он позволяет нам сравнивать формы тендерных отношений, не исходя автоматически из того, что их различия обусловлены неравенством полов. Это другой, причем существенный, вопрос. Участие в общественной сфере может повлечь большую свободу для женщин, в част­ности свободу самостоятельного заработка или развода в случае неудачного брака; однако порой это означает просто еще один труд в дополнение к до­машней работе и возможность быть оставленной по прихоти мужа.

Британию XIX века в основном устраивала частная модель, между тем как в 1990-х годах произошел поворот к общественной форме. Но здесь этничес­кие группы Британии отличаются друг от друга. Афро-карибским в наиболь­шей степени присуща общественная форма, азиатским — частная, в то вре­мя как белые британцы занимают промежуточную позицию. Про Иран мож­но сделать вывод, что при шахе там начался временный отход от частной формы в пользу общественной, а теперь вновь произошло возвращение к ча­стной форме по воле исламских фундаменталистов.

У этих форм патриархата есть подтипы, которые определяются взаимоот­ношением доминирующей и других структур. Общественный патриархат можно подразделить на рыночную форму и государственную. США представ­ляют собой рыночную форму общественного патриархата, между тем как

Советский Союз — государственную, а Западная Европа лежит где-то посе­редине.

С этими понятиями можно приступать к сравнительному анализу. Наш нижеследующий анализ основывается на них.

НАЦИОНАЛИЗМ И ЖЕНЩИНЫ

Заинтересованы ли женщины в национальных/этнических/«расовых» про­ектах в той же степени, что мужчины? Тот же самый ли это проект, что и мужчин? Каковы границы женских националистических/этнических/«ра­совых» и других крупномасштабных социальных проектов: такие же, как у проектов мужчин, более глобальные или более локальные?

Антиас и Ювал-Дэвис рассматривают, каким образом женщины становят­ся участницами национального проекта и, в особенности, как по-разному, но одинаково они вовлекаются в этот проект — то добровольно, то просто- таки страстно втягиваясь в борьбу (см. выше роль номер пять в изложении Антиас и Ювал-Дэвис), то вынужденно, когда порой их рассматривают как производительниц «расы» (роль номер 1), а чаще всего более буднично — как воспроизводящих культуру путем социализации детей (номера 2 и 3), то пас­сивно — как символы (номер 4). Похоже, Антиас и Ювал-Дэвис придержи­ваются того взгляда, что женщины привержены национальному/этническо­му проекту ничуть не менее, чем мужчины, но иногда это происходит у них иным образом.

Я уже выразила свои сомнения по этому поводу. Иногда это действитель­но так, а иногда нет. Временами женщины могут поддерживать иной на­циональный проект, нежели мужчины. В борьбе за определение того, из чего складывается данный национальный проект, женские голоса обычно звучат слабее мужских. Стало быть, тендерные отношения кое-что значат в определении того, на чем строится данный национальный проект. Там, где в национальный проект включены интересы женщин, женщины более охотно оказывают ему поддержку. В работе Джаявардены о феминизме и национализме в «третьем мире» начала XX века показано, насколько все­объемлющими могут быть такие проекты благодаря одной только борьбе женщин.

Оказывают ли пол и этничность/нация/«раса» взаимное влияние друг на друга? Между тем как Ювал-Дэвис и Антиас отчетливо продемонстрирова­ли влияние нации на пол, я полагаю, что речь здесь надо вести о взаимовли­янии (см. дальнейшее обсуждение милитаризма и национализма). Более того, специфика женского отношения к этническому/национальному про­екту отражается на самом проекте и его связях с другими этническими/на­циональными группами.

Вопрос о том, чьим бывает национальный проект, уже обсуждался приме­нительно к работе Энлоу. На примере, который последует ниже, я доказы­ваю необходимость новой теории «формирования нации», учитывающей этот момент.

КРИТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД ФОРМИРОВАНИЯ ГОСУДАРСТВА ИЛИ ЦИКЛЫ РЕСТРУКТУРИЗАЦИИ?

Одно из допущений работ Манна³⁶ и Тернера³⁷ заключается в том, что в об­разовании нации (или образовании государства, или национального государ­ства) есть критический период. У Манна это ключевая идея в анализе соци- етальных вариаций развития того, что он считает основными политически­ми институтами, составляющими демократию. Такое же ключевое допуще­ние делает Тернер, разбирая моменты формирования различных форм гражданства.

Я утверждаю, что в формировании наций часто вообще не бывает ключе­вого периода. Во многих странах гражданство получили не все люди одно­временно, но разные группы в разные периоды обрели разные его аспекты. Страны различаются тем, что белые мужчины, белые женщины, а также мужчины и женщины групп этнических меньшинств обрели гражданство либо одновременно, либо нет. Манн и Тернер делают ложный ход, обобщая опыт гражданства белых мулсчин. Как показал Смит, формирование тех эт­нических групп, которые в дальнейшем составят нацию, происходит в тече­ние очень долгого времени³⁸.

Тернер, вероятно, полагает, что когда в 1840-х годах в Соединенных Шта­тах белые мужчины завоевали себе избирательное право, то таким образом для страны были завоеваны демократия и гражданство. Хотя темнокожие мужчины технически не имели права голоса до 1880-х, а на практике, при­нимая во внимание законы Джима Кроу, вплоть до движения за гражданс­кие права в конце 1960-х. Белые женщины были лишены его до 1920 года, а черные, хотя формально получили его в 1920-м, фактически должны были ждать до тех пор, пока новые раунды борьбы не принесли им право участия в выборах в конце 60-х, как и черным мужчинам. История гражданских прав коренных американских индейцев — это, безусловно, история утраты граж­данства после завоевания. Итак, есть пять значимых дат: период завоевания, 1840-е, 1880-е, 1920-е и конец 1960-х, с каждой из которых связана опреде­ленная эпоха социальной борьбы. Не идет ли, таким образом, речь о несколь- них стадиях национального строительства? Разумеется, по-прежнему вер­но, что формально структура институтов, образующих механизм демокра­тии в Соединенных Штатах, была создана во вторую волну борьбы, но эти пустотелые институты не составляли подлинной демократии.

В большинстве стран «первого мира» политическое гражданство предос­тавляется мужчинам и женщинам с интервалом в несколько десятилетий. Этим их ситуация весьма отлична от многих стран «третьего мира», где жен­щины завоевывают право участия в выборах в одно и то же время с мужчи­нами — в момент национального освобождения от колониального господства. Если большинство мужчин «первого мира» получили полные гражданские права еще до обретения политического гражданства, то для женщин этих стран процесс получения гражданских прав едва ли еще завершен, посколь­ку они совсем недавно получили право распоряжаться собственным телом, возможность расторгать браки и право на любую форму занятости. То есть для женщин «первого мира» характерно обретение прав в обратном поряд­ке — политических раньше, чем гражданских. Этот факт напрямую проти­воречит тезису Маршалла.

Говорить о «циклах реструктуризации» национального государства более уместно, чем пользоваться понятием единственного критического периода в «формировании нации». Я взяла этот термин из работы Мэсси по эконо­мической реструктуризации³⁹. Он полезен для введения представления об изменении, происходящем на постоянных основах, один пласт за другим, и каждый из них образует отложение, существенно влияющее на будущие практики.

Имеет значение и вопрос о том, охватывает ли обретение обществом граж­данских прав всех его взрослых членов сразу или только их часть в конк­ретный период. В Соединенных Штатах этот разрыв переваливает далеко за сотню лет — с 1840-х по конец 1960-х годов. В Британии он короче: женс­кое избирательное право (1928) отделяли от мужского несколько десятиле­тий. Во многих молодых независимых африканских и азиатских обществах оно было предоставлено всем одновременно — вместе с обретением нацио­нальной свободы в 1950-е и 1960-е годы. Вероятно, нелишне вспомнить о том, что в начале 1960-х в некоторых африканских и азиатских государствах уже было всеобщее избирательное право, между тем как в США — лишь частич­ное. Предоставление всем полных гражданских прав, несомненно, являлось для ранее зависимых колоний одним из способов претендовать на статус нации.

Реструктуризация государств в терминах степеней демократизации име­ет ряд интересных глобальных моделей. Большинство европейских и севе-

11—2035 роамериканских государств в период с XVIII до середины XX века предос­тавляли гражданские права разным слоям населения постепенно. Многие постколониальные государства предоставили всем сразу полные гражданс­кие права в середине XX века. Некоторые страны утратили демократию. Та­кое обычно случается разом, вследствие военного переворота, когда все люди одновременно лишаются права голосовать. Однако, с 1979 года появилось серьезное исключение из данной ситуации: с подъемом исламского фунда­ментализма, когда власть перешла к мусульманскому духовенству, как, на­пример, в Иране, в гражданских и политических правах было отказано толь­ко женщинам.

ЖЕНЩИНЫ, МИЛИТАРИЗМ И НАЦИОНАЛИЗМ

Взаимосвязь пола и национализма может быть опосредована в различных отношениях женщин и мужчин к милитаризму. Самая известная попытка связать эти темы звучит у Вирджинии Вульф в «Трех гинеях», где женщи­на-пацифистка говорит: «Как женщина, я не принадлежу ни к какой стра­не. Как женщина, я не хочу иметь никакой страны. Как женщина, я счи­таю своей страной весь мир»⁴⁰. Часто, хотя отнюдь не всегда, принято ду­мать, что женщины более миролюбивы и менее воинственны, чем муж­чины⁴¹. Некоторые авторы убеждены, будто больший пацифизм женщин проистекает из особых аспектов тендерной идеологии⁴². Подходящее это объяснение или нет, но эмпирически факт остается фактом: мужчины и женщины готовы на вооруженную защиту националистических проектов, поддержку движений за мир или политиков, расположенных к наращива­нию военной мощи, в неодинаковой мере⁴³. Вопрос в том, есть ли связь меж­ду такой меньшей воинственностью и поддержкой национализма. Отража­ется ли женское предпочтение ненасилия на их позиции по «национально­му» проекту таким образом, что они оказываются менее готовыми к дос­тижению националистических целей при помощи силы, чем мужчины? Если они менее готовы к использованию определенных средств для дости­жения данных целей, то выглядят ли они от этого в меньшей степени наци­оналистами и означает ли это, что они на самом деле таковы? То есть явля­ется ли меньшая воинственность женщин причиной их меньшего национа­лизма? Или это значит, что они привержены какому-то иному национализ­му? Или женщины оказывают больше поддержки транснациональным проектам?

Ярчайший пример, который говорит о связи между женской склонностью к ненасилию и большей степенью их интернационализма, являет женский лагерь мира 1980-х годах в Гринхэм Коммон, этот образчик свободных меж­дународных объединений женщин в лагеря мира в знак протеста против ядерного оружия, войны и социальных систем, которые питают милитаризм. Женские мирные инициативы могут рассматриваться здесь как фактор, вли­яющий на существо национального проекта. Другим современным приме­ром объединения, в котором взаимосвязаны антимилитаризм и интернаци­онализм, служит движение «зеленых». Это политические группы, заявля­ющие о себе и в парламенте, и на иных политических сценах, выступающие за экологически выверенные меры и включающие в себя феминистскую про­грамму в качестве неотъемлемой части своей политики. Им свойственно глу­боко интернационалистическое мировоззрение, сторонники которого найдут­ся и в «третьем мире»⁴⁴, и в «первом»: партия «зеленых» боролась на выбо­рах в странах ЕЭС как в большей степени европейская партия, чем любая другая политическая группировка. Здесь экологическая политика, феми­низм и интернационализм сливаются в единую политическую программу. Дальнейшие свидетельства связи женщин и пацифизма можно выявить в опросах общественного мнения, которые исправно показывают, по крайней мере в Британии и США, что женщины менее склонны поддерживать вое­низированные способы защиты нации⁴⁵.

Взаимосвязь национализма и милитаризма может быть и обратной. Здесь большая приверженность женщин миру и оппозиция милитаризму могут рассматриваться как вытекающие из их меньшей привязанности к «соб­ственной» нации. Не потому ли женщины куда реже находят войну на на­ционалистической почве стоящей свеч, что «победоносный» результат при­несет им не столь много подлинных выгод, как мужчинам, и в меньшей сте­пени изменит их положение в обществе, чем положение мужчин? В то время как кое-кто из мужчин будет сдвинут с руководящих позиций на подчинен­ные, с женщинами, в свою очередь, такое вряд ли произойдет. И наоборот: менее ли выражен зазор между мужским и женским милитаризмом в тех обществах, где женщинам вследствие большего равенства полов есть за что побороться в подобных конфликтах?

Тот факт, что женщины, как правило, в меньшей степени поддерживают милитаризм, таким образом, по-разному влияет на взаимоотношения пола с национализмом. Здесь мы видим также большую нацеленность женщин на мир и сотрудничество между нациями, чем на воинствующий национа­лизм. Лозунг «зеленых» «думай глобально, действуй локально» очень бли­зок к типичной практике феминисток и женщин в целом.

ГРАНИЦЫ ТЕНДЕРНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Таким образом, политическая активность женщин может иметь иной про­странственный диапазон, нежели активность мужчин. Я полагаю, что жен­ская политическая активность, как правило, носит более локальный и ме­нее националистический характер, чем активность мужчин. Прежде чем обсуждать этот вопрос далее, я намерена исследовать различия в важности ряда крупномасштабных политических организаций для женщин и мужчин.

Женщины реже мужчин участвуют в формальной избирательной полити­ке. Женщин чаще можно встретить в выборных органах местного, чем на­ционального управления. В Британии после выборов 1987 года женщины составили 6,6 процента членов Палаты общин, между тем как в результате выборов 1985 года в местные советы — 19 процентов управляющих на мес­тах. Существует расхожее представление, будто женщины не создают круп­номасштабных национальных организаций. Однако на самом деле такие организации есть. Это массовые, национальные женские организации, на­пример Институты женщин, Гильдии городских женщин, Союзы матерей. Так что не следует преувеличивать тезис о различии пространственных мас­штабов мужских и женских политических организаций. Тем не менее часто считается, что женщины активнее мужчин действуют в организациях мень­шего территориального охвата.

С целью отделить друг от друга разные социальные модели и группы я ис­пользовала разнообразные понятия и категории — этнической группы, «расы» и нации. Кроме этих, есть еще ряд других — религия, империя, об­щий язык. Последние часто используются для проведения различий между мужскими группами. Поэтому применительно к тендеру вопрос логично по­ставить так: одинаковы ли понятия, которые указывают на различия меж­ду мужчинами, и понятия, используемые для обозначения различий между женщинами? И вообще идентичны ли различия между мужчинами разли­чиям между женщинами или нет? Характерна ли для женщин такая же при­вязанность к «своим» этническим и прочим группам, защита их интересов и тому подобное, как для мужчин?

На эти вопросы есть несколько вариантов ответов. Во-первых, если счи­тать, что интересы мужчин и женщин идентичны, то вряд ли будет возмож­но обособить их друг от друга. Однако такое представление в существенной мере несостоятельно. На самом деле мужчины и женщины занимают различ­ное положение в обществе и поэтому имеют различные интересы. Однако отражаются ли данные различия на различиях на уровне этнического/на­ционального/«расового»? Во-вторых, если женщины страдают или, напро­тив, имеют выгоду от этнического доминирования наравне с мужчинами, тогда у них могут быть одинаковые этнические/национальные/«расовые» интересы. В-третьих, различным этносам/нациям/«расам» присущи различ­ные модели тендерных отношений, из которых одни могут считаться пред­почтительней, чем другие. На этой почве могут рождаться различные тен­дерные оценки, касающиеся достоинств данного этнического/национально- го/«расового» проекта. Это по-прежнему зависит от тех же этнических/на­циональных/«расовых» границ, что и опыт мужчин, но уже может повлечь за собой различие в оценке проектов этничности/нации/«расы» мужчина­ми и женщинами (или, точнее сказать, некоторыми из мужчин и некоторы­ми из женщин). В-четвертых, если учесть, что этничность, нация, «раса», религия, язык и другие критерии границ между социальными группами ча­сто пересекаются, но обычно не совпадают, то, возможно, одни из этих гра­ниц будут более значимыми для женщин, а другие — для мужчин. Напри­мер, для женщин религиозный критерий границ может оказаться более важ­ным, чем «национальный», чего никак нельзя будет сказать о мужчинах, так что если две эти системы находятся в конфликте друг с другом, то муж­чины и женщины, вероятно, будут расходиться во взглядах. В таких случа­ях могут быть затронуты вопросы о связи милитаризма и национализма. В-пятых, большим и малым группам могут быть присущи большие или мень­шие различия в тендерных дискурсах. (По предположению Джиллиган, жен­щины имеют иные критерии моральной оценки⁴⁶.)

ЖЕНЩИНЫ, НАЦИЯ И ЕВРОПА

Перемены в отношениях между государством (Великобританией) и надна­циональным образованием (ЕЭС) иллюстрирует проблема различных огра­ниченных единиц, обладающих различными тендерными отношениями. Она также доказывает, как важно видеть в истории государства не единствен­ный критический период формирования, вопреки рассмотренному выше ар­гументу. Тендер, этничность и класс различным образом соотносятся с «на­цией», государством и наднациональными институтами, подобными государ­ству. Это потому, что факторы, детерминирующие тендер, класс и этнич­ность, различны. Стало быть, национальное государство имеет неодинаковое значение в их развитии.

Пример такого влияния можно найти в развитии ЕЭС. Центральные ин­ституты ЕЭС долго поддерживали практику «равных возможностей»⁴⁷. Фор­мально она утвердилась в ЕЭС по Римскому договору, который успешно вы­полняет роль конституции наднационального Европейского сообщества. Эти формальные правила нашли эффективное применение в жизни отчасти бла­годаря действиям некоторых руководителей ЕЭС. Также совершенно очевид­но, что отнюдь не в интересах тех стран, в которых законодательно закреп­лено равенство возможностей, позволять другим странам использовать вспо­могательный женский труд, так как это может привести к подрыву их промышленности. Непокорные национальные государства были приведены в соответствие с этой линией с помощью постановлений Европейского Суда и директив комиссий ЕЭС, за которыми последовали изменения в нацио­нальных законодательствах.

В Соединенном Королевстве эти изменения не были восприняты пассив­но; им предшествовала долгая и сложная история сопротивления, чередую­щегося с согласием. В частности, представители британских властей в орга­нах ЕЭС, как правило, выступали против расширения политики равных воз­можностей. Они пользовались правом вето, дабы предотвратить распростра­нение политики равных возможностей ЕЭС на отпуск гхо уходу за ребенком и частично занятых работников. В силу этого тендерная политика, предпо­читаемая британским руководством, отражалась на действиях ЕЭС. Тем не менее многие меры все-таки были навязаны упорствующим британским вла­стям. Одной из наиболее важных являлась поправка «о равной стоимости» к законодательству о равенстве в оплате труда. Это существенно расширило возможности женщины требовать равной с мужчиной заработной платы. Для этого ей больше не приходилось искать мужчину, выполняющего «ту же или похожую» работу, что в условиях профессиональной сегрегации было совсем не просто. Теперь она могла требовать равной оплаты с мужчиной, чья рабо­та имела ту же стоимость, что и ее собственная (это обычно устанавливалось неким методом оценки труда). В США, там, где вводились подобные меры, они часто влекли за собой 20-процентное увеличение женского заработка. Десятки тысяч таких же случаев сегодня находятся в процессе рассмотре­ния британскими промышленными судами.

Здесь мы видим, как наднациональное образование оспаривает и изменяет тендерные отношения в национальном государстве. Объяснение данного факта основывается на двух ключевых моментах. Во-первых, это дифферен­цированное представительство женских интересов на уровне наднациональ­ного органа, ЕЭС, в отличие от национального — например, британского го­сударства. Во-вторых, это отношения между ЕЭС и британским государ­ством.

Тендерные отношения в сегодняшней Великобритании невозможно понять до конца, не проанализировав взаимоотношения Британского государства с ЕЭС, то есть, вопросы «нации» и «государства» играют существенную роль в изменении современных британских тендерных отношений. Чем больше британское государство утрачивает независимость от своего визави — ЕЭС, тем более крепнут и, видимо, будут крепнуть впредь законодательство и практика равных возможностей. В этом смысле потеря британского сувере­нитета — в интересах женщин.

ФЕМИНИЗМ, НАЦИОНАЛИЗМ И ВЕСТЕРНИЗАЦИЯ

Другим примером транснациональной категории, применимой к тендерным отношениям, является «вестернизация». Тема возможной связи между фе­минизмом и вестернизацией важна в вопросах политической мобилизации вокруг националистических проектов, а также при рассмотрении темы фе­минизма и антифеминизма⁴⁸. Является ли феминизм транснациональным феноменом или ему свойственна национальная и этническая специфика?

В «третьем мире» критика феминизма часто основывается на том, что, во- первых, у него западные истоки и, во-вторых, это делает его менее умест­ным в этих странах, чем если бы он имел в них свои, национальные корни. Здесь на самом деле возникает еще два вопроса: является ли феминизм транс­национальным политическим движением? И западного ли он происхож­дения?

Дело в том, что род требований, выдвигаемых феминистками, не носит национальной окраски. Кроме того, феминистки обычно читают труды фе­министок из других стран. Но также верно и то, что большое количество фе­министских произведений родилось на Западе.

Однако это не значит, будто феминизм не может быть порожден местны­ми условиями. Джаявардена приводит сильные аргументы в пользу того, что движения феминизма в «третьем мире» были организованы женщинами «третьего» же мира в их собственных интересах, как уже обсуждалось вы­ше⁴⁹. Эванс показывает, что первая волна феминизма имела место не только во многих европейских странах, включая Россию, а также в Австралии и Северной Америке, но что также существовали и международные феминис­тские организации⁵⁰.

Вопрос, конечно, в том, подвергаются ли женщины в разных странах од­ним и тем же формам подчинения. Если да, то, видимо, женщины разных стран должны выражать и аналогичные требования. Тогда логично предпо­ложить, что литература, написанная по этим проблемам, и тактика, выра­ботанная по ним, в одной стране будут уместными и в другой. Иными слова­ми, есть формы феминизма, имеющие международное значение. Такие ав­торы, как Джаявардена и Эванс, свидетельствуют, что феминистки по всему миру были убеждены в подобной общности своих движений. То есть феми­низму и моделям тендерных отношений присущи значительные транснаци­ональные аспекты.

Однако не стоит недооценивать и значения «упрека» в том, что феминизм и продвижение женщин в публичную сферу имеют западные истоки. Даже если он несправедлив, это ничуть не умаляет важности данного утвержде­ния в контексте национальной борьбы. Вопрос о том, насколько мужские элиты склонны расценивать женское присутствие в общественной сфере как западный стиль, часто относится к области локальной борьбы. Кроме того, «западное» трактуют по-разному. Порой эпитет «западный» объединялся с понятием «современного» (как в Турции времен Ататюрка и в Иране при шахе), и тогда он содействовал внедрению мер, направленных на повыше­ние роли женщин в государственной сфере. В других случаях эпитет «запад­ный» ассоциируется с образом «ненавистного чужака и империалиста-угне­тателя», и тогда связанные с ним меры препятствуют выдвижению женщин в публичную сферу (например, в Иране при Хомейни). Таким образом, со­единение феминизма или присутствия женщин в общественной жизни с по­нятием «западный», в зависимости от обстоятельств, может либо способство­вать, либо препятствовать таким преобразованиям. Анализ того, какие об­стоятельства приводят к каждому из результатов, требует рассмотрения не только вопросов пола, но также вопросов этничности/нации/«расы» и меж­дународного порядка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проблемы пола невозможно анализировать вне контекста этнических, на­циональных и «расовых» отношений; но и эти последние не могут рассмат­риваться в отрыве от пола. И дело не в том, чтобы просто дополнить один анализ другим; скорее они должны влиять друг на друга, находясь в дина­мичной связи.

Модели тендерных отношений подчас занимают те же пространственные сектора, что и отношения классов, этносов, наций и «рас», но чаще это бы­вает не так. Из имеющихся в нашем распоряжении фактов видно, что в об­щей пропорции политической активности женщин и мужчин активности первых присущ одновременно более глобальный и более локальный харак­тер, чем активности вторых. Однако, поскольку такие свидетельства огра­ничены, данный вывод имеет пробный характер. Активность женщин реже, чем активность мужчин, выходит на национальный уровень. Общие черты в сущности тендерных отношений иногда выходят за пределы национальных границ, а также этнической и «расовой» специфики. В то же время «персо­нальное» является обычно политическим.

В отношениях межДу феминизмом и национализмом решающую роль иг­рает милитаризм, поскольку мужчины и женщины чаще всего, хотя не все­гда, по-разному воспринимают войну. Это может означать, что женщины в одно и то же время менее воинственны и менее националистичны, так как в милитаризме обычно усматривают неотъемлемый аспект национального про­екта.

За осуществление национального или этнического проекта будут бороть­ся социальные группы, различающиеся во многих отношениях, но прежде всего по классу и полу. Таким образом, отношения между нациями отчасти являются результатом многих локальных, специфически тендерных столк­новений.

Сегодня борьба за гражданские права — это демократический проект. Со­гласно общеизвестному политическому дискурсу, это ведет к полному учас­тию всех взрослых, независимо от «расы», этнической принадлежности, пола или веры, в государственной жизни. Это также национальный проект, при­чем, несомненно, такой, посредством которого «нация» как проект хочет добиться законного статуса в глазах и жителей страны, и «международного сообщества». Ученым-обществоведам следует уделять больше внимания именно новому значению термина «гражданин», нежели ограниченному пре­жнему значению, принятому в древнегреческих городах-государствах, где оно не распространялось на женщин, рабов и «чужаков».

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. Anthony D. Smith. Theories of Nationalism. L., 1971, и The Ethnic Origins of Nations. Oxford, 1986.

2. Cm. Ernest Gellner. Nations and Nationalism. Oxford, 1983; Elie Kedourie. Nationalism. L., 1966; Smith. Theories of Nationalism и The Ethnic Origins of Nations.

3. Cynthia Enloe. Bananas, Beaches and Bases: Making Feminist Sense of International Politics. L., 1989; Kumari Jayawardena. Feminism and Nationalism in the Third World. L., 1986; Nira Yuoal Davis and FloyaAnthias (eds.). Woman — Nation — State. L., 1989.

4. Cm. Michael Mann. Ruling Class Strategies and Citizenship // Sociology. Vol. 21, no. 3. 1987. P. 339—354; Brian Turner. Citizenship and Reformism: The Debate over Reformism. L., 1986, и Outline of a Theory of Citizenship //Sociology. Vol. 24, no. 2. 1990. P. 189—217.

5. Например, Michael Mann. A Crisis in Stratification Theory? Persons, Households/Families/ Lineages, Genders, Classes and Nations // Gender and Stratification / Ed. Rosemary Crompton and Michael Mann. Cambridge, 1986.

6. Ср.: Michael Mann. Gender and Stratification, и A History of Power form the Beginning to A. D. 1760. Vol. 1: The Sources of Social Power. Cambridge, 1986; Brian Turner. The Body and Society. Cambridge, 1987.

11*—2035

7. Например, Mary Daly. Gyn/Ecology: The Methaethics of Radical Feminism. L., 1978.

8. Например, ношение колокольчиков.

9. Например, Enloe. Bananas, Beaches and Bases; Jayawardena. Feminism and Nationalism; Nira Yuval-Davis and Floya Anthias. Introduction, Woman — Nation — State.

10. Nira Yuval-Davis and Floya Anthias (eds.). Woman — Nation — State; Enloe. Bananas, Beaches and Bases; Jayawardena. Feminism and Nationalism.

11. Nira Yuval-Davis and Floya Anthias. Introduction, Woman — Nation — State.

12. Ibid. P. 7.

13. Francesca Klug. «Oh to be in England»: The British Case Study // Woman — Nation — State / Ed. Nira Yuval-Davis and Floya Anthias.

14. Marie de Lepervanche. Women, Nation and State in Australia // Woman — Nation — State.

15. Deborah Gaitskell, Elaine Unterhalter. Mothers of the Nation: A Comparative Analysis of Nation, Race and Motherhood in Afrikaner Nationalism and the African National Congress // Woman — Nation — State.

16. Floya Anthias. Women and Nationalism in Cyprus // Woman — Nation — State; Deniz Kandyoti (ed.). Women, Islam and the State. L., 1991.

17. Christine Obbo. Sexuality and Domination in Uganda // Woman — Nation — State.

18. HalehAfshar. Women and Reproduction in Iran // Woman — Nation — State.

19. Feminism and Nationalism.

20. Ibid. P. 2—3.

21. Ibid.P. 3.

22. Ibid. P. 8.

23. Ibid. P. 259.

24. Ibid. P. 256.

25. Ср.: Swasti Miller. Common Fate, Common Bond: Women in the Global Economy. L._t 1986; John Urry. The Tourist Gaze. L., 1990.

26. Например, Enloe. Bananas, Beaches and Bases. P. 44.

27. Ibid. P. 48.

28. Ibid. P. 49—50.

29. Ibid. P. 49.

30. Ibid. P. 44.

31. Ibid. P. 64.

32. Например, Daly. Gyn/Ecology.

33. Ср.: Michael Mann. Gender and Stratification и The Sources of Social Power; и Turner. The Body and Society.

34. Cm. Firestone // Sylvia Walby. Theorizing Patriarchy. Oxford, 1990.

35. Более полное представление можно получить по: Walby. Theorizing Patriarchy.

36. Mann. Ruling Class Strategies.

37. Turner. Theory of Citizenship.

38. Smith. Ethnic Origins of Nations.

39. Doreen Massey. Spatial Divisions of Labour: Social Structures and the Geography of Pro­duction. L., 1984.

40. Virginia Woolf. Three Guineas. L., 1938.

41. См.: Erika Gudworth. Feminism and Non-Violence: A Relation in Theory, in History and Praxis. Unpublished MSc dissertation. London School of Economics, 1988; Sybil Oldfield. Women Against the Iron Fist: Alternatives to Militarism, 1990—1989. Oxford, 1989.

42. Cm. Sara Raddick. Maternal Thinking. Boston, 1989.

43. Beatrix Campbell. The Iron Ladies: Why do Women Vote for Tory?. L., 1987; Gudworth.

Feminism and Non-Violence; Hester Eisenstein. Contemporary Feminist Thouhgt. L., 1984; Cyn­thia Enloe. Does Khaki Become You? The Militarization of Women's Lives. L., 1983.

44. Cm. Vandana Shiva. Staying Alive: Women, Ecology and Development. L., 1989.

45. Cm. Zilla Eisenstein. Feminism and Sexual Equality: Crisis in Liberal America, N. Y., 1984.

46. Carol Gilligan. In a Different Voice: Psychological Theory and Women's Development, Cambridge, Mass., 1982.

47. Cm. Jeanne Gregory. Sex, Race and the Law: Legislating for equality. L., 1987; Catherine Hoskins. Women's Equality and the European Community // Feminist Review. 1985, 20 (summer). P. 71—88.

48. Cm. Jayawardena. Feminism and Nationalism.

49. Ibid.

50. Richard Evans. The Feminists: Women's Emancipation Movements in Europe, America and Australia 1840—1920. L., 1977.

ЭРИК ДЖ. ХОБСБАУМ

Date: 2015-11-13; view: 439; Нарушение авторских прав