Гражданская правосубъектность и абсолютные права. но небезынтересным вопросам

ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ЦИВИЛИСТИКА

Очерки по небольшим,

но небезынтересным вопросам

гражданского права

Белов В. А.

Занимательная цивилистика: Очерки по небольшим, но небез­ынтересным вопросам гражданского права. Вып. 1. — М.: «Центр ЮрИнфоР®», 2006. 189 с.

Работа представляет собой серию небольших очерков по раз­нообразным вопросам гражданского права, которые почти не об­суждаются ни в учебной, ни в специальной литературе, главным образом, из-за их незначительности, экстравагантности, а также из-за их нахождения «на стыке» гражданского права с другими отраслями права и даже неюридическими дисциплинами. Приоб­ретение навыка решения подобных вопросов представляется весь­ма важным для всех практикующих юристов, которых жизнь ре­гулярно забрасывает в ситуации, «не предусмотренные законода­тельством». Воспитывая навык критического отношения к оценке ситуаций, традиционно рассматриваемых как лежащие вне сферы внимания права и юриспруденции, эта книга способствует форми­рованию первоначальных представлений о задачах, приемах и гра­ницах гражданско-правового регулирования.

Книга предназначена для студентов юридических вузов и фа­культетов, практикующих юристов и может быть полезна любым читателям, интересующимся гражданским правом.

Зарегистрированный патент № 50863 Государственным реестром про­мышленных образцов РФ 16 августа 2002 г.

© В. А. Белов, 2006

© «Центр ЮрИнфоР®*

Оглавление

На стыке права и... (вместо предисловия) 3

Занимательная цивилистика. 5

1. Гражданская правосубъектность и абсолютные права. 5

1.1. «Дай покататься!» (о дееспособности малолетних) 5

1.2. «Что тебе подарить, кроме верной любви?» (о сделках между супругами) 6

1.3. «Who are you, mister Dobby?» (о праве гражданина на собственное изображение) 7

1.4. «Суд отказал бывшим заложникам...» (о компенсации морального вреда) 9

1.5. Космическая свадьба (о возможности заключения брака между отсутствующими) 10

1.6. «Найдено мертвое тело, 12

неизвестно кому принадлежащее». 12

(к вопросу о праве на человеческий труп) 12

1.7. «В случае моей смерти...» (юридическая природа посмертного волеизъявления) 15

2. Возникновение, динамика и реализация относительных прав. 17

2.1. «Я Вас ждал!» «И я ждала!» (юридическая природа приглашения на свиданье) 17

2.2. «Продаю... » (юридическая природа «частного объявления») 18

2.3. «Билетов нет...» (юридическая природа Правил и Расписаний пассажирских перевозок) 19

2.4. «Нет сдачи!» (природа и понятие денежной сдачи) 20

2.5. «На чаишко бывшему регенту!» (юридическая природа чаевых) 22

2.6. «Под присмотром взрослых...» (обязательство по безвозмездному оказанию услуг) 23

2.7. Жалоба или иск? (где управа на руководителей хозяйственных обществ) 25

2.8. Можно ли обеспечить жалобу?. 28

2.9. «Если кворум состоялся, то он не может быть. 29

нарушен». 29

2.10. «Наших засудили...». 30

(юридическая сторона спортивных. 30

соревнований) 30

Шейлок v. Антонио: Гражданско-правовая сторона дела о неустойке по одному векселю (из «Венецианского купца» В. Шекспира) 33

1. Постановка вопроса. Понятие bond'а. 34

2. Юридическая природа bond'a, выданного Антонио. 37

3. Юридическая природа условия bond'a о forfeit 39

(forfeiture) 39

4. Решения «дела Антонио» («мудрый Даниил»; Р. Иеринг, И. Колер, М.Окс); наше решение. 42

Занимательное страхование. 49

(на примере обязательного страхования. 49

автогражданской ответственности) 49

1. Соотношение обязательного и добровольного. 50

страхования. 50

2. Соотношение страхования ответственности и страхования имущества. 51

3. Страхование ответственности и суброгация (или регресс) 54

Тщетность юриспруденции и торжество. 58

дилетантизма, или Дело о послесрочном.. 58

индоссаменте. 58

(«Неофициальная» история одного постановления Президиума Высшего Арбитражного суда РФ) 58

1. «Когда не знаешь как — нужно у кого-нибудь. 59

спросить», «Не умеешь — не берись!» или «Не. 59

удаляйте BIOS, если Вы не понимаете, что делаете!». 59

2. Что делать, когда никто не виноват, а на душе. 61

все равно погано и Кто виноват, если уже ничего. 61

не поделаешь?. 61

3. De jure... 63

4.... и de facto, или «Кашу маслом не испортишь», но «Не всяко дело — каша, не всяка бумажка —масло» 65

На стыке права и... (вместо предисловия)

Читателей, падких до скандалов и сенсаций, разочару­ем: в данном случае отточие — это совсем не то, что можно подумать. Ничего неприличного. Оно поставлено лишь для обозначения места, которое в данном словосочетании может быть заполнено всяким словом, обозначающим любую сферу практической жизни. Думается, мы несильно ошибемся, если категорически заявим, что статьи по юридической тематике получаются наиболее интересными, захватывающими читате­ля, тогда, когда в них освещаются животрепещущие практи­ческие вопросы. Конечно, кое-что зависит от того, о каком читателе идет речь; понятно, например, что узким специа­листам чувства удовлетворения и возбуждения могут достав­ляться и исследованиями сугубо теоретическими, в которых непосвященные будут видеть одну только китайскую грамоту и ничего больше. Мы говорим о среднем читателе, читате­ле вообще, т. е. о юристах как таковых, — юристах, пока не сделавших выбора ни в пользу науки, ни в.пользу практи­ки, а также о читателях, юристами не являющихся, но либо интересующихся проблемами юриспруденции, либо сталкива­ющихся с проблемами из области юридической практики. Им, в первую очередь, и адресована эта книга.

Основная цель этой работы — вовсе не развлечь читате­лей, и даже не завлечь их в сети гражданской юриспруден­ции, как можно было бы подумать по названию. Возможно, что экстравагантный ее характер действительно будет способ­ствовать достижению этой цели; но это будет лишь стимулом к нашим дальнейшим изысканиям в аналогичной области — не это, в конечном счете, главное. Главное же наше стремление состоит в том, чтобы продемонстрировать как юристам, так и неискушенным читателям богатейшие возможности граж­данско-правового регулирования и его всепроникающий уни­версальный характер. Нет ничего яснее и естественнее это­го тезиса, ибо гражданское (частное) право — это право нор­мально живущего, в нормальных условиях развивающегося общества, состоящего из личностей — социально активных, разумных, добросовестных и справедливых людей, о социаль­ном благоденствии которого заботится правовое государство [1]. Увы, далеко не все эти эпитеты годятся для характеристики современного российского общества, составляющих его граж­дан и возглавляющего его государства. В такой ситуации тем большую важность приобретает задача показать и доказать, как должно быть, как должно подходить к оценке обыден­ной жизни с юридической стороны, и как следует реагиро­вать на те многочисленные отклонения этой обыденной жиз­ни от своего нормального течения, с которыми, к превели­кому сожалению, приходится сталкиваться буквально каждо­му. Естественно, гражданское право не следует перенапрягать и пытаться искусственно приспособить для решения несвой­ственных ему задач; оно существует и действует не в вакууме, а в плотно заполненном правовом пространстве, в системной связи как с нормами других отраслей права, так и с соци­альными нормами других типов. Не нужно «натягивать» на скелеты гражданско-правовых конструкций те фактические ситуации, которые на них «не натягиваются»[2]. Но граждан­ское право не следует и игнорировать, списывая вопиющие, порою, несообразности и глупости нашей жизни на их неюри­дический характер («свои люди —сочтемся!», «все так дела­ют», '«с миром не судись» и т.д.).

Намерение написать работу о юриспруденции обыденной жизни — рассказать о тех юридических вопросах, которые ли­бо не замечаются за своею повседневностью (обыденностью), либо кажутся столь дистанцированными от юриспруденции, что обывателем с нею вовсе не связываются, либо связывают­ся, но совершенно неправильно — посещало, вероятно, боль­шинство представителей пишущей юридической братии. Од­нако, трудов подобного рода так и не появилось; во всяком случае, нам о них ничего не известно[3]. К этой же серии мож­но отнести т. н. цивилистическую экзотику — ситуации, кото­рые, возможно, в практике встречаются нечасто, или не встре­чаются вовсе, но представляют собой весьма заковыристые, с точки зрения их гражданско-правового разрешения, казу­сы. Наконец, современные юристы очень не любят делиться с коллегами результатами своих собственных практических успехов и неудач, отчасти — в силу некоторого предубеждения (зачем я буду раскрывать свои профессиональные секреты?), но больше из-за сложности в написании такого рода произ­ведений (они не могут быть столь захватывающими, сколь, например, детективы, но и не должны быть сухим изложени­ем фактов, интересным только специалистам)[4]. Афористично и очень точно указал на главную трудность написания сочи­нения в таком жанре Рудольф фон Иеринг: его автор должен «мыслить как философ, а говорить как крестьянин»[5]. Дей­ствительно, это трудно сочетаемые качества. Не утверждаем, что их оптимального сочетания удалось достигнуть нам.

Другая трудность состоит в систематизации вопросов, которые неизбежно приходится рассматривать в такого рода работах. Вопросы эти столь разноплановы, что добиться ка­кой-то логики в порядке их рассмотрения довольно сложно. Ведь, работы в подобном жанре пишутся не только для спе­циалистов, но и для лиц, в юриспруденции не искушенных. Одновременно удовлетворить логику профессионалов и диле­тантов тоже довольно трудно. Если расставлять вопросы в со­ответствии с системой законодательства, то получится, что рассмотрение вопросов, с обывательской точки зрения пустяч­ных, будет предшествовать изложению тех, которые сегодня заполняют эфир и первые полосы газет и, следовательно, с обыденной точки зрения* являются наиболее животрепещу­щими. Если же делать наоборот — сперва осветить то, что находится, так сказать, «на слуху» общественности, перехо­дя, постепенно, к вопросам, не имеющим общественного резо­нанса, вязнущим в серой обыденной действительности, — то могут не понять коллеги: ну не может вопрос о компенсации морального вреда рассматриваться ранее вопроса о догово­рах! Уж лучше вообще воздержаться от всякой системы. Яс­но, что в вопросе как о содержании, так и о форме и система­тике изложения материала, подобного тому, что предлагается читателям в данной книге, залогом успеха является разумное сочетание юриспруденции и дилетантизма, — тех двух на­чал, жизненное сочетание которых она призвана обнаружить и продемонстрировать.

Демонстрация возможностей любой машины, механизма, инструмента вольно или невольно порождает мысли о том, что возможности эти могут быть использованы для достиже­ния самых различных целей. Право и юриспруденция — точно такое лее средство человеческой деятельности, как, например, топор. Пользуясь метким сравнением Г. Ф. Шершеневича (ис­точник сейчас тоже вспомнить не могу), подобно тому, как с помощью топора можно и построить дом и убить человека, точно также и право можно использовать как в обществен­но-полезных, так и в социально-разрушительных целях. Не нужно воспринимать эту работу как демонстрации} всемогу­щества гражданского права — во-первых, это не так, а во-вто­рых, всемогущество все равно не равнозначно вседозволенно­сти. Каждый, обращающийся за помощью к гражданско-пра­вовому инструментарию, должен сам решить, ради каких це­лей он будет его использовать — для того ли, чтобы «украсть миллион» или, напротив, для того, чтобы не дать желающе­му это совершить достичь поставленной цели; — на каждом лежит ответственность за сделанный выбор. Нам, во всяком случае, пока не удавалось понять и объяснить для себя пд-ступки людей, которые, аттестуя себя юристами, в то же время способствуют воплощению в жизнь негодяйских замыс­лов с помощью закона и органов государственной власти.

Вот, собственно, и все, чем мы хотели предварить наши очерки. Будем признательны за любые Ваши замечания и по­желания, уважаемые читатели. Отдельное спасибо хотим ска­зать тем из Вас, кто подскажет, какие еще вопросы юриспру­денции обыденной жизни, экзотики и практики следовало бы обсудить в других подобных изданиях и статьях.

28 сентября 2005 г. Вадим Белое

Занимательная цивилистика [6]

Гражданская правосубъектность и абсолютные права

1.1. «Дай покататься!» (о дееспособности малолетних)

Малолетними Гражданский кодекс Российской Федера­ции[7] (п. 1 ст. 28) называет несовершеннолетних, не достигших четырнадцати лет. Из содержания п. 2 этой же статьи следу­ет, что по критерию способности малолетних к совершению волевых юридических актов — сделок (см. ст. 153) Кодексом различаются две группы малолетних — (1) до 6-ти лет и (2) от 6-ти до 14-ти лет.

По общему правилу, малолетние сами не совершают сде­лок. За них и от их имени сделки могут совершать только их родители, усыновители или опекуны, причем — при условии соблюдения ограничений, установленных п. 2 и 3 ст. 37[8]. Сдел­ки, совершенные самим малолетним вопреки этому правилу являются ничтожными (ст. 172). Пунктом 2 ст. 28 из этого правила установлено исключение. Малолетние в возрасте от 6-ти до 14-ти лет вправе самостоятельно (своими действи­ями) совершать: (1) мелкие бытовые сделки[9]; (2) сделки, на­правленные на безвозмездное получение выгоды[10]; (3) сделки по распоряжению средствами[11], предоставленными законным представителем или с согласия последнего третьим лицом для определенной цели или для свободного распоряжения.

Вопрос о возможности совершения сделок малолетними, не достигшими 6-ти-лет, обходится Кодексом молчанием. Не обсуждается он и в литературе, где господствует взгляд, в соответствии с которым малолетние, не достигшие 6-ти лет, считаются недееспособными. Но так ли это в действитель­ности? Общеизвестно, что малолетние, не достигшие 6-ти лет, достаточно часто самостоятельно совершают мелкие бытовые сделки, такие, например, как:

— покупка хлеба, мороженого, жевательной резинки, кон­фет и иных подобных товаров в предприятиях розничной тор­говли;

— обмен равноценными игрушками (марками, открытка­ми, фантиками, вкладышами и т.п.);

— получение и дарение подарков, в том числе и тех, сто­имость которых не позволяет подвести сделку под категорию мелких бытовых[12] («поздравляю с днем рожденья!»);

— получение и сдача игрушек в безвозмездное пользова­ние («дай поиграть!», «дай покататься!» и т.п.);

— безвозмездное хранение игрушек («посторожи!»);

— участие в играх и пари («на что спорим?!»).

Разумеется, что исков о применении последствий недей­ствительности подобных сделок никто и никогда не предъяв­ляет (по крайней мере, нам о подобных случаях неизвестно); следовательно, подобные сделки повсеместно признаются дей­ствительными. Конфликты, которые могут возникать между детьми на почве совершения подобных сделок, разрешаются без участия суда либо самими малолетними, либо их законны­ми представителями. Можно констатировать, таким образом, что наряду с нормами ст. 28 ГК, сложилось и иное правило, носящее характер юридического обычая и, более того, факти­чески отменяющее норму п. 1 ст. 28 ГК, в той ее части, ко­торая полностью исключает возможность самостоятельного совершения малолетними до 6-ти лет каких бы то ни было сделок.

Весьма примечательной в этом смысле является норма п. 25 Примерных правил работы предприятия розничной торговли, утвержденных Письмом Роскомторга от 17 марта 1994 г. № 1-314/32-9[13], где сказано: «Продажа товаров повсе­дневного спроса детям производится только в том случае, ес­ли они способны самостоятельно совершать покупку и рас­считываться за купленный товар». Как видно, нормой не уточняется, о «детях» какого возраста идет речь; выходит, что в ней говорится обо всех детях, в том числе и не достиг­ших б-ти лет.

Фактическая способность к совершению сделки и испол­нению возникших из нее обязательств, определяемые инди­видуально в каждом конкретном случае, а также — соответ­ствие содержания сделки характеру потребностей данного конкретного малолетнего лица — вот критерии сделкоспособ-ности несовершеннолетних в возрасте до 6-ти лет.

1.2. «Что тебе подарить, кроме верной любви?» (о сделках между супругами)

Как известно, имущество, нажитое супругами во время брака, является их общей совместной собственностью (п. 1 ст. 34 Семейного кодекса РФ^9[14]). Это —так называемый закон­ный режим имущества супругов, изменить который можно только брачным договором (п. 1 ст. 33). Большинство совре­менных россиян видят в практике заключения брачных дого­воров нечто низменное, не соответствующее их представлени­ям о любви и взаимном уважении как основе супружеского сожития. Неудивительно поэтому, что большинство супруже­ских пар в России живут именно по нормам о законном ре­жиме супружеского имущества^10[15]. В такой ситуации возника­ет резонный вопрос: возможно ли совершение сделок между самими супругами и если да, то каковы их юридические по­следствия?

Рассмотрим следующую ситуацию: супруги решили по­здравить друг друга с днем рождения. Каждый из подарков покупается супругами на заработанные деньги, а, как извест­но, доходы каждого из супругов от трудовой деятельности (в том числе — заработная плата) входят в состав общей сов­местной собственности (п. 1 и 2 ст. 34 СК). Значит, имуще­ство, приобретенное на эти деньги, также должно поступить в общую совместную собственность (там же). Получается, что супруг, одаривая другого супруга, дарит не свою вещь, а вещь, находящуюся в их общей совместной собственности, т. е. принадлежащую им обоим, как выражаются юристы, «в интеллектуальных долях»[16]. Подобной сделки нашему зако­нодательству неизвестно; более того, п. 2 ст. 34 наводит на мысль, что изменить правовой режим вещей, приобретенных на общие доходы, можно только в результате раздела супру­жеского имущества по соглашению (брачному договору) или судебному акту.

Но допустим, что дальнейшее распоряжение вещами, на­ходящимися в общей совместной собственности, все же про­исходит, На него необходимо согласие всех сособственников, которое, по отношению к третьим лицам, контрагирующим с одним из сособственников, предполагается (п. 2 ст. 235 ГК; п. 1 и 2 ст. 35 СК). Таким образом, на покупку подарков (рас­поряжение деньгами), а также на самое дарение требуется... согласие другого супруга. Учитывая то, что подарки принято (по крайней мере, в России) преподносить в качестве сюрпри­зов, ясно, что предварительного согласия второго сособствен-ника (супруга) в описанном случае нет и быть не может. Ко­нечно, ситуация, когда супруг откажется от принятия дара другого супруга, практически вряд ли возможна; принимая же дар, супруг тем самым выражает последующее одобрение сделкам, совершенным другим супругом: жена соглашается с тем, что муж приобрел, а затем подарил ей, допустим, золо­тое колье, муж — со сделками жены по покупке и дару, ска­жем, портативного персонального компьютера «ноутбук». Та­ким образом, сложившаяся практика, несомненно, дополняет норму п. 2 ст. 35 СК: при отсутствии согласия другого супру­га на совершение сделки с общим супружеским имуществом, другая сторона в сделке вправе рассчитывать на последующее одобрение другим супругом уже совершенной сделки.

Какова юридическая судьба сделанных подарков? По идее, подарки поступают не в общую собственность обоих супру­гов, а в индивидуальную собственность того супруга, кото­рому сделан подарок — одаряемого (п. 1 ст. 36 СК). В нашем примере, таким образом, колье должно стать индивидуальной собственностью жены, ноутбук — индивидуальной собствен­ностью мужа. Но в таком случае мы вступаем ъ противоречие с п. 2 ст. 34, где сказано, что имущество, приобретенное на об­щие доходы, поступает в общую совместную собственность. Противоречие указывает на то, что дарение между супруга­ми предметов иных, чем те, что составляют индивидуальную собственность каждого из них, вовсе невозможно. Действие же супруга, направленное на то, чтобы «одарить» другого су­пруга, в действительности не является не только сделкой да­рения, но и, более того, вовсе не является сделкой, ибо не создает юридических последствий. Вещь, приобретенная за счет общего имущества одним супругом в качестве подарка для другого супруга, на всем протяжении своего существова­ния и существования брака продолжает находиться в общей совместной собственности супругов. Иное может быть уста­новлено только брачным договором.

Несколько иначе выглядит ситуация с возмездными меж­супружескими сделками[17] по поводу имущества, находящего­ся в индивидуальной собственности одного из супругов. Допу стим, одному из супругов принадлежит дом, приобретенный им до брака; он продает его другому супругу. Продавец здесь распоряжается своим имуществом; покупатель же приобрета­ет дом, за счет средств, совместно нажитых в период брака, т.е. за счет общего супружеского имущества. Если бы дом приобретался одним из супругов от постороннего лица, то на совершение сделки было бы необходимо нотариально удосто­веренное согласие другого супруга (п. 3 ст. 35 СК). Нужно ли такое согласие в случае, когда дом приобретается от дру­гого супруга, который своим участием в сделке, несомненно, выразил согласие на ее совершение? Очевидно, нет; требовать его на том только основании, что договор купли-продажи жи­лого дома может и не удостоверяться у нотариуса (и в таком случае, волеизъявление супруга на совершение сделки будет иметь лишь простую письменную, но не нотариальную фор­му), было бы недопустимым формализмом.

1.3. «Who are you, mister Dobby?» (о праве гражданина на собственное изображение)

С недавних пор в средствах массовой информации ведется оживленная дискуссия по вопросу о том, не напоминает ли домашний эльф Добби, — один из персонажей фильма «Гарри Поттер и тайная комната», — Президента РФ В. В. Путина. Ни в коем случае не предрешая ответа на этот вопрос,^; обсудим другой. Допустим (акцентируем внимание: допустимі) что похож. Что тогда? Какие юридические последствия и для кого здесь могут наступить?

По этому вопросу высказаны весьма экстравагантные мне­ния. Так, например, в «Известиях» от 21 января 2003 г. сооб­щается, что «домашний эльф Добби... может быть при­влечен к суду, поскольку, по мнению некоторых людей в Рос­сии, он слишком похож на президента Владимира Путина. Недоёольные полагают, что создатели спецэффектов намерен­но сделали эльфа похожим на лидера России. В настоящее время, по сообщениям некоторых российских СМИ, ведущие российские адвокаты готовятся подать в суд на создателей второй ленты о мальчике-волшебнике, полагая, что киноде­ятели не имели права «списывать» внешность эльфа с лица человека, известного во всем мире». Аналогичные сообщения распространили и другие издания.

Журналистские бредни о возможности привлечения к су­ду киногероя можно сразу отбросить — с тем же успехом мож­но было бы пытаться посудиться с Чебурашкой или Буратино. «Недовольные», равно как и «ведущие российские адвокаты» также не могут быть субъектами гражданских процессуаль­ных отношений: для начала первым надо «расшифроваться», вторым — получить полномочия выступать от имени «недовольных» в суде. Допустим, это сделали. Кто, к кому, о чем и на каком основании мог бы в этом случае предъявить иск?

Совершенно потрясающим выглядит заявление известного адвоката П. Астахова, сделанное им в программе НТВ «Намедни» 26 января 2003 г. Комментируя результаты собственного сравнения изображения Добби с обликом российского Президента, он сказал: «в авторском праве существует та­кое понятие, как „сходный до степени смешения"». Ничего, кроме недоумения, оно, на наш взгляд, не вызывает. Bo-первых, «такого понятия» в авторском праве не существует; оно есть в законодательстве о товарных знаках, знаках обслуживания, торговых марках и фирменных наименованиях, кото­рое, обыкновенно относят к патентному праву. Во-вторых, непонятно, при чем здесь вообще авторское право; расположение ст. 514 ГК РСФСР[18], охраняющей интересы граждан, изображенных в произведениях изобразительного искусства, в главе об авторском праве, само по себе еще не говорит о том, что в ней трактуется об институте именно авторского права[19]. Наконец, в-третьих, из высказывания г-на Астахова следует заключить, что Добби представляется ему настоль­ко похожим на В. В. Путина («до степени смешения»), что он их... путает! Надеемся, что никто другой пока с такой проблемой не столкнулся.

Если признать, что внешний облик домовика Добби соот­ветствует внешнему облику определенного, реально существу­ющего, и, к тому же, широко известного гражданина, то мог­ла бы идти речь о действиях авторов фильма, нарушающих личное право этого гражданина на собственное изображение. Отдельные вопросы, связанные с содержанием этого права, урегулированы, как уже отмечалось, в ст. 514 ГК РСФСР. Согласно указанной норме гражданин, который изображен в произведении изобразительного искусства, имеет юриди­чески защищенные возможности определять судьбу и поря­док использования этого произведения посредством его опуб­ликования, воспроизведения и распространения. Несомненно, что в субъективное право гражданина на собственное изоб­ражение должны быть включены также и правомочия из­готовления собственного изображения, предоставления такой возможности третьим лицам, использования изображения, за­прещения его использования третьими лицами в коммерче­ских, либо противоправных целях, а также запрещения иска­жать собственное изображение.

Поскольку запечатление индивидуального облика физиче­ского лица возможно не только в произведениях изобрази­тельного искусства, но и в произведениях скульптуры, леп­ки, графики, фото- и кинематографии, голограммах, записях в памяти ЭВМ, а также в произведениях исполнительского искусства (пародиях), представляется возможным распро­странить нормы ст. 514 ГК РСФСР аналогическим образом и на перечисленные случаи. Сюда же относятся случаи изго­товления восковых фигур, манекенов, а также кукол и иных игрушек (например, матрешек), изображающих граждани­на[20]. Наконец, изображение индивидуального облика граж­данина может быть предметом передачи в эфир, по кабелю или средствам телекоммуникационной связи. Не исключено, что в будущем появятся и иные (новые) способы копирования и воспроизведения индивидуального облика физических лиц и его отдельных элементов, результаты которого также долж­ны быть отнесены к числу изображений гражданина и стать объектом права на изображение. Однако, применение ст. 514 ГК РСФСР ко всем перечисленным случаям может быть осу­ществлено судом только по аналогии. Всякий ли суд пойдет на такое применение — большой вопрос.

Нужно учитывать и следующее. Гражданско-правовая охрана.изображения гражданина преследует определенную цель. Физическое лицо должно иметь возможность осуществ­лять общественно-полезную деятельность не боясь, что его с кем-нибудь перепутают, присвоив его заслуги другому ли­цу или, напротив, приписав ему чужие недостатки. Точно также оно должно быть уверено, что никто не сможет без его санкции «зарабатывать» на его облике или изображении. Следовательно, в тех случаях, когда подражание чужому ин­дивидуальному облику (1) осуществляется в условиях, не поз­воляющих другим лицам перепутать подражателя с оригина­лом, (2) не наносит вреда правообладателю и (3) не приводит к обогащению подражателя, использование чужого облика и изображения является законным. Таким образом, даже если суд применит ст. 514 ГК РСФСР к создавшейся ситуации, далеко не факт, что у него будут основания к тому, чтобы обязать ответчика к прекращению использования изображе­ния Добби в фильме. Истцу нужно будет доказать, что нару­шение его субъективного права на собственное изображение либо причинило ему убытки, либо нанесло моральный вред, либо привело к неосновательному обогащению ответчика. К возможности подобных последствий, тем более — их доказы­вания, мы относимся весьма скептически.

Наконец, все приведенные здесь рассуждения актуальны исключительно для российских ответчиков (например, орга­низаторов проката одиозной картины). Что же касается «со­здателей киноленты», то таковые, как известно, находятся за пределами Российской Федерации, где ст. 514 ГК РСФСР, ра­зумеется, не действует. Значит, нужно выяснить, предусмат­ривает ли законодательство Великобритании и США охра­ну такого личного неимущественного права, как право граж­данина (причем — иностранного гражданина) на собственное изображение, а если да — то при к-аких условиях такая охрана предоставляется и в чем выражается. Имея в виду отсутствие каких-либо международных разработок в этой области юрис­пруденции можно с достаточно высокой степенью вероятно­сти предположить, что попытки защиты подобного права за рубежом успехом не увенчаются.

1.4. «Суд отказал бывшим заложникам...» (о компенсации морального вреда)

Широкий общественный резонанс получило известие о том, что «Тверской суд Москвы отказал в удовлетворении исков трех пострадавших в результате теракта на Дубровке к столичному правительству» («Известия». 2003, 23 января). Разделяя скорбь по невинно убиенным, соболезнуя и состра­дая их родным и близким, мы не должны, однако, утратить бесстрастия и объективности гражданско-правового мышле­ния и попытаться выяснить, насколько правомерно поступил суд.

Как известно, «отказные» иски имели своим предметом компенсацию морального вреда, причиненного гибелью залож­ников их родным и близким (они в данном случае и высту­пили истцами), а также — морального вреда, понесенного са­мими бывшими заложниками при их нахождении в плену у террористов. Основанием для предъявления обоих типов ис­ков стала норма п. 1 ст. 17 Федерального закона от 25 июля 1998 г. № 130-ФЗ «О борьбе с терроризмом», где поста­новлено, что «возмещение вреда, причиненного в результа­те террористической акции, производится за счет средств бюджета субъекта РФ, на территории которого соверше­на эта террористическая акция, с последующим взысканием сумм этого возмещения с причинителя вреда в порядке, уста­новленном гражданско-процессуальным законодательством». Захват, как известно, произошел в Москве; вот почему «коз­лом отпущения» попытались сделать именно город Москву — субъект федерации. Если же подобные иски захотят вчинить иностранные граждане, то им придется иметь дело с Россий­ской Федерацией в целом: согласно п. 3 той же статьи «воз­мещение вреда, причиненного иностранным гражданам в ре зультате террористической акции, совершенной на террито­рии РФ, производится за счет средств федерального бюдже­та с последующим взысканием сумм этого возмещения с при­чинителя вреда».

Прежде всего, обращает на себя внимание, что подобные нормы идут вразрез с общим принципом гражданского пра­ва, согласно которому ответственность за последствия проти­воправных действий несет лицо, совершившее эти действия — лицо, причинившее вред (п. 1 ст. 1064 ГК). Однако, абз. 2 п. 1 указанной статьи Кодекса допускает возможность возложе­ния обязанности по возмещению вреда на лицо, не являюще­еся его причинителем; такое возложение может быть сдела­но законом или договором. Таким образом, рассматриваемые нормы ст. 17 Закона о борьбе с терроризмом соответству­ют нормам ГК и, стало быть, подлежат применению [21] (см. абз. 2 п. 2 ст. З ГК).

О чем говорится в анализируемых нормах Закона? О воз­мещении вреда. Возмещением называются действия, направ­ленные на замену утраченного (израсходованного, недостаю­щего, потерянного) имущества и выражающиеся в передаче (предоставлении) потерпевшему имущества того же рода, ка­чества и стоимости (натуральное возмещение), либо в упла­те денежной суммы в размере, соответствующем стоимости утраченного имущества (денежное возмещение) (см. ст. 393, 1082 ГК). Предметом возмещения являются убытки — вред (ущерб), который может быть выражен в деньгах (ст. 15, 393, 1064). Предметом возмещения может быть только имуще­ственный вред.

Иски же были предъявлены отнюдь не о возмещении иму­щественного, а о компенсации морального вреда. О различии возмещения и компенсации говорится, в частности, в абз. 3 п. 1 ст. 1064 ГК. Компенсацией называются действия, име­ющие целью уравновесить имущественную, либо неимуще­ственную потерю (утрату, умаление) посредством уплаты по­терпевшему денег в такой сумме или передачи (предоставле­ния) ему какого-либо иного имущества такого рода, качества и стоимости, которые позволят потерпевшему пренебречь поне­сенной, потерей[22]. Предметом компенсации может быть вред (ущерб), но не убытки; причем, компенсации подлежит не только имущественный, но и неимущественный вред.

Сравнивая возмещение с компенсацией нельзя не заметить принципиального различия их функций. Возмещение возвра­щает потерпевшего в первоначальное положение, а компенса­ция — отвлекает его от переживаний, связанных с утратой. Положительные эмоций и имущественная выгода компенса­ции не устраняют, а лишь уравновешивают отрицательные эмоции и имущественную невыгоду потери. Очевидно, таким образом, что анализируемые нормы Закона о борьбе с терро­ризмом просто не распространяются на предъявленные иски: они говорят только о возмещении имущественного вреда, но нс. о компенсации морального. Моральный вред, причиненный террористическими актами, компенсируется по общим прави­лам — лицами, причинившими его, т. е. террористами.

К сожаленью, смерть большинства из террористов, за­держание и далеко не'блестящее имущественное положение оставшихся в живых, наконец, практическая невозможность исполнения судебных актов о взыскании с них, делает предъ­явление исков к террористам занятием бесполезным. Не ис­ключено, что именно благодаря этому обстоятельству и воз­никло стремление потерпевших и их адвоката прочитать ст. 17 Закона о борьбе с терроризмом расширительно, представив дело так, будто бы она распространяется не только на иму­щественный, но и моральный вред. Увы, к сожаленью для по­страдавших, это не так; моральный вред, который стал след­ствием именно террористического акта, безусловно, потер­певшим никто не компенсирует. Это надо принять и с этим надо смириться.

Но на ситуацию следовало бы взглянуть и с несколько иной точки зрения. А всякий ли моральный вред был при­чинен именно самим террористическим актом! Открывая наши рассуждения по настоящему вопросу мы подчеркнули, что часть исков предъявлена родственниками и близкими по­гибших заложников. Весь вопрос в том, от чего они погиб­ли: убили ли их террористы, или их смерть стала следстви­ем «газовой атаки», примененной при штурме? В последнем случае налицо все основания возложить ответственность за гибель заложников, — причем, как в части морального, так и имущественного вреда, — на Российскую Федерацию в лице федеральных органов исполнительной власти [23]. Ведь именно ее должностные лица отдали распоряжение об использовании газа; они должны были знать (не могли не знать) о возможных последствиях его применения, в частности — о том, что вдыха­ние этого газа может повлечь отравление и даже смерть; отдав распоряжение, несмотря на эти знания, должностные лица, тем самым, сознательно допускали возможность наступления вредоносных последствий не только для правонарушителей (террористов), но и для ни в чем не виноватых законопослуш­ных граждан (т. е. имело место виновное, и, более того, умыш­ленное, причинение вреда). Налицо основания для примене­ния в части возмещения имущественного вреда — ст. 1069, в части компенсации морального — ст. 151 и 1099 ГК[24].

Итак, физические и нравственные страдания, причинен­ные отравлением и (или) смертью заложников, последовав­шими в результате применения федеральными войсками при штурме отравляющего вещества (газа), а в более широком плане — в результате вообще всей проведенной контр террори­стической операции, — несомненно, должны быть компенси­рованы Российской Федерацией из средств федерального бюд­жета.

В качестве возражения можно услышать, что мировая практика подобных операций почти не обходится без жертв; что операция по освобождению «заложников «Норд-Оста» в сравнении с многими другими подобными мероприятиями во­обще может быть названа относительно успешной; что, нако­нец, применение газа явилось результатом крайней необходи мости (ст. 10Q7 ГК). Все это так. Но! Борьба с терроризмом должна сводиться к борьбе с террористами и их организаци­ями, но никак не с невинными законопослушными граждана­ми. Понятно, что у всякого общественно-полезного мероприя­тия (тем более — такого опасного и сложного, как контртерро­ристическая операция) имеются вредные издержки, на кото­рые приходится идти, чтобы мероприятие принесло успех. Но)то не значит, что данные издержки должны оставаться без компенсации. Статья 1067 ГК устанавливает, что вред, хотя бы и причиненный в состоянии крайней необходимости, все-таки, по общему правилу, подлежит возмещению[25]; на фоне ст. 1099 и 1100 ГК мы полагали бы возможным прибегнуть к се аналогическому распространению и на случаи компенсации морального вреда.