Незапятнанная честь 4 page

Хамзат подозвал двух молодых парней и дал им какое-то поручение. Они быстро оседлали коней, которые стояли под навесом, и спешно уехали. Мы с отцом Хамзата поели и выпили калмыкский чай.

Все время, пока мы ели, Хамзат стоял возле нас, хотя нас обслуживал очень расторопный и аккуратный молодой человек.

– Гавори дуа, – велел мне старик.

Я посмотрел на Хамзата.

– Делай, что он требует, – сказал Хамзат.

Я прочитал суру «аз-Зухо» («Утро»), состоящее из одиннадцати аятов, делая перевод на русский язык.

Бисмиллахир рахманир рохим!

(Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!)

– Ваз Зухо

(Клянусь утром)

– Вал лайли иза сажа

(И ночью, когда она густеет!)

– Ма ваддака раббука ва маа къола

(Не покинул тебя твой Господь и не возненавидел)

– Валар ахироту хойрун лака минал дула

(Ведь последнее для тебя лучше, чем первое)

– Ва ласавфа юътийка роббука фатарзо

(Ведь даст тебе твой Господь, и ты будешь доволен)

– Алам яжидка ятийман фа ава

(Разве не нашел Он тебя сиротой – и приютил?)

– Ва важадака золлан фа хьада

(И нашел тебя заблудившим – и направил на путь?)

– Ва важадака ааилан фааг1на

(И нашел тебя бедным и обогатил?)

– Фа амма ятийма фалас такъх1ар

(И вот сироту ты не притесняй)

– Ва аммак саала фала танх1ар

(а просящего не отгоняй)

– Ва амма би неъмати роббика фа х1аллик

(а о милости твоего Господа возвещай)

На всякий случай я дал разъяснение по этой суре:

– Хамзат, по преданиям, одно время ниспослания Корана приостановилось. Ангел Джибрил перестал посещать Мухаммада, алайхис-салама, и Пророк страдал из-за этого. Его враги тут же распространили слух: «Господь покинул Мухаммада, отверг его». Вот тогда и была ниспослана сура «ал-Зухо» в честь самого Пророка – да будет мир над Ним и благословение Аллаха!

Хамзат быстро переводил отцу мои разъяснения.

V

Когда в очередной вечер мы собрались у одноглазого учителя Аслангирея, он был чем-то очень расстроен. Уматгирей, бывший фронтовик, спросил у Аслангирея:

– Ты чем-то сегодня расстроен. Случилась какая-то неприятность?

Он ответил не сразу. В нем клокотал гнев.

– Тут такое дело. Я, наконец, нашел адрес девушки и ее родителей, которых знал до начала войны, – почти задыхаясь, сказал он.

– Сегодня ездил в район за разрешением поехать к ним. Это недалеко от нас. Город Макинск. Тридцать километров. Меня чуть не арестовали. Оказывается, я не имел права туда приезжать. Оказывается, я враг народа. Это я, который добровольно ушел на фронт и провоевал четыре года, который имеет шестнадцать правительственных наград, который был представлен к званию Героя Советского Союза. Я более двух лет находился в госпитале. А эти тыловые крысы, которые всю войну жировали в тепле и уюте в разных конторах, хотят доказать мне, что я не имею право передвижения. Что есть закон. Да, есть закон! Но нельзя забывать и о моих заслугах перед Родиной! Я там же, в комендатуре написал письмо министру обороны и отправил в Москву. Я своего добьюсь! Не на того напали! Они думают, что им все можно! А мы будем молчать, как скот! Не бывать этому! – Аслангирей все больше и больше распалялся.

Он не был похож на вчерашнего, тихого, рассудительного Аслангирея. Он метался по комнате. То останавливался и долго смотрел в одну точку. То снова начинал ходить по комнате и что-то тихо бормотал. Так прошли несколько минут. Старшие собрались было уже уходить, но как раз в это время в дверь кто-то постучал.

– Аслангирей, ты дома? – спросил женский голос.

– Дома, дома, – быстро ответил Аслангирей и направился к двери. – Входи, входи, тетя Райхант. В комнату вошла не молодая уже, но еще бодрая женщина с подносом в руках. На подносе лежали несколько штук печеных чапильгаш, обильно смазанных топленым маслом. Это была милостыня под ночь на пятницу. У этой женщины сын погиб на фронте и она осталась с невесткой и маленьким внуком.

– Желаю хорошего вечера, – поздоровалась она. – Аслангирей, поставь чайник и добавь огня.

Увидев нас, пацанов, они широко улыбнулась нам.

– Эти волчата тоже здесь, – сказала она, кивнув в нашу сторону. – Вы ешьте, мужчины, а этим я еще принесу, – и быстро вышла из комнаты. Но старшие к чапильгам не притронулись, пока тетя Райхант и нам не принесла. После вкусных чапильгаш и выпитого чая Аслангирей чуть «отошел». Старшие уже не спешили по домам.

Отец рассказывал...

К вечеру у Куркиевых собралось много гостей. Хамзат знакомил меня с пожилыми мужчинами. Я многие имена уже забыл. Среди гостей было несколько мулл: Орснакъ-мулла, Къази-мулла, Арскирий-мулла, Гарси-мулла. Были так же и Хаджи: Умар-Хаджи, Мунта-Хаджи, Газмагомед-Хаджи. Русским языком и муллы, и хаджи владели слабо. После того, как Хамзат вкратце рассказал им мою «одиссею», один из мулл задиристым тоном спросил меня на арабском языке:

– Говоришь, что изучил четыре махьала? Да?

Я тоже на арабском языке ответил:

– Да, изучил все четыре махьала.

– Тогда разреши мне задать тебе несколько вопросов.

– Пожалуйста, задавайте, – ответил я.

– Поведай нам про Адама и первоначальное его создание, – сказал он (его деяния остались втуне).

– Аллах создал Адама из глины, а глину – из пены, а пену – из моря, а море – из мрака, а мрак – из света, а свет – из рыбы, а рыбу – из скалы, а скалу – из яхонта, а яхонт – из воды, а вода создана Всемогуществом, как сказал Аллах Великий: «Ибо, поистине, веление его, если захочет он чего-нибудь – в том, чтобы этому сказать: «Будь!» – и оно бывает».

Мулла, задавший вопрос, широко раскрыл глаза.

– А что слаще меда? – спросил он, прищурившись.

– Слаще меда любовь к детям, которые почитают своих родителей, – ответил я.

– А что острее меча?

– Это язык.

– А что быстрее яда?

– Глаз дурноглядящего.

– Какой самый приятный день?

– Это день прибыли от торговли.

– Что такое радость на неделю?

– Радость на неделю – это новобрачная.

– Что такое тюрьма, как могила?

– Тюрьма, как могила – это дурное дитя.

– Что такое радость сердца?

– Радость сердца – это жена, покорная мужу.

– Что такое козни души?

– Козни души – это непослушный раб.

– Что такое смерть жизни?

– Смерть жизни – это бедность.

– Что такое позор, который не рассеется?

– Позор, который не рассеется – это злая дочь.

– Кто сотворил молитву не на земле и не на небе?

– Это Сулейман, когда он молился на своем ковре, летя по ветру.

– Почему назван Адам Адамом?

– Адам назван Адамом за свою смуглость, за коричневый цвет лица; потому что он сотворен из каменистой земли, то есть из верхнего ее слоя. По-арабски каменистая земля – адим.

– Скажи мне, что вещь, что полувещь и что не вещь?

– Вещь – это правоверный, полувещь – это лицемер, а не вещь – неверный.

– Что создал Аллах прежде создания тварей?

– Это вода, земля, свет, мрак и плоды.

– Расскажи о молитве – что это такое?

– Молитва – связь между рабом и Господином его, и в ней десять качеств: она освящает сердце, озаряет лицо, умилостивляет милосердного, гневит сатану, отвращает беду, избавляет от зла врагов, умножает милость, отвращает кару, приближает раба к его Владыке и удерживает от мерзости и порицаемого. Молитва – одно из необходимых, обязательных и предписанных правил, и она – столп веры.

– Что есть ключ молитвы?

– Это малое омовение.

– А что есть ключ малого омовения?

– Произнесение имени Аллаха.

– А что есть ключ произнесения имения Аллаха?

– Это твердая вера.

– А что есть ключ твердой веры?

– Упование на Аллаха.

– А что есть ключ упования на Аллаха?

– Надежда.

– А что есть ключ надежды?

– Повиновение.

– А что есть ключ повиновения?

– Исповедание единственности Аллаха Великого и признания за ним высшей власти.

– Что ты знаешь о четырнадцати, которые говорили с господом миров?

– Это семь небес и семь земель, когда сказали они: «Мы пришли послушными...»

– Какова длина моста ас-Сырат?

– Длина моста (дороги) ас-Сырат три тысячи лет.

В это время в дверях показался Хамзат. Он чуть постоял и обратился к хаджам. Те все трое кивнули. Тут же появились двое молодых людей, расстелили скатерти на ковры, поставили тарелки с мясом, чашечки с чесночной подливой, галушки из кукурузой муки. Нас в комнате было где-то человек двенадцать. Сам Хамзат остался в комнате и следил за молодыми парнями, которые обслуживали «стол». Он стоял в углу возле дверей, держа левой рукой небольшой, но очень красивый кинжал. Палец правой руки был заткнут за наборный пояс. Газыри переливались золотым блеском.

После «перебранки» на предмет, кому первым начать трапезу, один из хаджей произнес:

– Бисмиллахир рохманиррохим! (Во имя Аллаха, милостивого, милосерднего!)

Все сидящие повторили.

Прежде чем притронуться к еде, я поманил Хамзата. Он быстро сделал пару шагов и наклонился ко мне. Я очень тихо на русском языке попросил его спросить у стариков, могу ли я задать пару вопросов тому, который задал мне двадцать пять вопросов. Как только Хамзат сказал об этом на ингушском языке тот, который задавал мне вопросы, соскочил с места, вернее, стал на колени, метнул в мою сторону искрометный взгляд и размахивая правой рукой, сказал на достаточно понятном русском языке:

– Задавай свои вопросы, татре!

Я взглянул на Хамзата.

– Спрашивай, спрашивай, старика разрешают.

Повернувшись к самонадеянному «задире» я задал первый вопрос:

– Скажи, уважаемый, сколько слов обратил Великий Аллах к пророку Мусе?

Шея муллы вытянулась, словно ее растянули несколько здоровых мужчин. Кадык то поднимался, то опускался. Казалось, что у него в горле что-то застряло. Он очень побледнел. Опустился с колен на ковер. Все ждали его ответа. Огромным усилием воли он частично восстановил свое равновесие. Посмотрел на старших и криво улыбнувшись, сказал:

– Надо дома поискать ответ на этот вопрос.

– Ничего дома искать не нужно. Обратил Аллах к пророку Мусе тысячу пятьсот пятнадцать слов, – сказал я.

– Воистину это так, – сказал на арабском языке один из мулл.

Думая окончательно добить этого «задиру», я посмотрел на Хамзата. Хамзат одобрительно кивнул.

– Позволь, уважаемый, задать еще один небольшой вопрос, – сказал я на арабском.

Задира еще не полностью пришел в себя. Он еще был бледен, но снова поднялся на колени. Кроме нас двоих, все остальные не торопясь уже ели мясо и галушки.

– Скажи, брат, что такое истина, которую не будет отрицать и придерживающийся ложного? – задал я второй вопрос.

Хамзат низко наклонился ко мне. Я быстро перевел ему вопрос с арабского на русский. А он уже на ингушском озвучил его для всех присутствующих. Не отвечая на мой вопрос, мулла заговорил с хаджами и муллами. Мне быстро заменили остывшую чесночную подливу и я начал есть. Прошло некоторое время. Мы закончили кушать. Обслуживающие молодые люди быстро убрали посуду, почистили скатерти. Поставили несколько сольниц с солью и ковш с водой, хлеб-лаваш, халву, лепешки с начинкой, сахар, варенье, соленые дикие груши, мушмулу, ядра грецких орехов, мед. «Задира» сидел, низко опустив голову. Он быстро-быстро шевелил губами.

– Если знаешь – отвечай, а если не знаешь, то мы должны совершить мовлид, – сказал один хаджа с длинной белой бородой. – Повтори свой вопрос, – попросил «задира».

Я опять посмотрел на Хамзата. Тот перемолвился со стариками и сказал:

– Повтори свой вопрос.

– Что такое истина, которую не будет отрицать и придерживающийся ложного? – повторил я свой второй вопрос.

Немного подумав, «задира» ответил:

– Это вечность солнца.

Муллы и хаджи молчали. Я тоже молчал. Молчание затягивалось. Потом сразу заговорили несколько человек. «Задира» встал, сложил руки, как при совершении намаза и пристально смотрел на меня. Хаджа с белой длинной бородой показал рукой на того муллу, который подтвердил мой ответ на мой первый вопрос.

– Ответ не достоверный, – кратко сказал он.

«Задира» быстро-быстро заговорил, сопровождая свои слова «вырванными» из разных Сур местами на арабском языке. Он энергично размахивал руками. То обращался к муллам, то к хаджам. Было видно, что ему очень не хотелось «тонуть». Ходивший до сих пор гоголем, слывший среди своих за знатока грамматики арабского языка, законоведения, толкователя Корана, науки о долях наследства, он был обескуражен создавшейся ситуацией. Видимо, он проклинал тот момент, когда с таким высокомерием начал задавать мне вопросы. Не один, не два, а двадцать пять. Хаджа с длинной бородой что-то сказал Хамзату.

– Все хотят, чтобы ты сам ответил на свой второй вопрос, – сказал мне Хамзат.

Я немного помедлил с ответом. Глаза «задиры» блестели. Думаю, что он надеялся, что я задал ему вопрос, ответ на который я и сам не знаю.

– Истина, которую не станет отрицать и придерживающийся ложного – это смерть, – сказал я.

– Астохфируллахь! – воскликнул он и схватился за голову обеими руками. Через несколько секунд он встал и подошел ко мне. Я тоже встал. Удивленно глядя на меня, он положил правую руку на мое плечо и произнес:

– Призываю в свидетели всех, кто присутствует на этом собрании, что этот молодой человек более сведущ, чем я в вопросах, рассмотренных в махьалах, – сказал он на арабском языке.

Хамзат опять наклонился ко мне. Я сказал:

– Признает меня более сведущим в некоторых вопросах.

Белобородый хаджа громко произнес:

– Мовлат! – и показал на муллу, который оценивал ответы мои и «задиры». А он в свою очередь показал на меня и на себя, давая понять, что мовлат читать будем мы с ним вдвоем.

VI

Передавая лидерство в чтении через определенное количество строк, мы с муллой начали читать мовлат, а остальные все очень слаженно повторять за нами. Все устроилось очень хорошо. Несколько бейтов мулла уже без меня произнес на ингушском языке. Всем понравился поступок «задиры». Публично признать, что кто-то грамотнее его, это для него много стоило. Он переборол свою гордыню. Тут же за чаем был решен вопрос о моем местожительстве. Хамзат, являющийся каким-то сельским начальником сказал, что я буду жить в бывшей усадьбе графа Уварова, являясь ночным сторожем. О моих родителях не было сказано ни слова.

К вечеру следующего дня я уже имел хорошее помещение для жилья. Прихожая и две отдельные комнаты. Хамзат и те молодые люды, которые вчера обслуживали «стол», привезли буквально все, что нужно для житья одинокому мужчине: кровать, стол, посуду разную, матрас, подушки, сковородки, чашки, ложки, тарелки, сито, чайники, большую деревянную тарелку для обработки теста, ведра. Одним словом, все это было собрано у родственников Куркиевых по инициативе Хамзата. Молодые люди занесли в комнату строганные доски и начали собирать стеллаж для посуды. Я думаю, что все доски заранее были подогнаны, иначе так быстро стеллаж невозможно изготовить. Когда кровать, стол, стеллаж с посудой были установлены, обнаружилось, что четыре венских стула забыли забрать у какого-то родственника. Хамзат быстро дал одному молодому человеку поручение привезти эти стулья, а второму проверить печь и затопить ее. Хамзат не забыл привезти ножовку, двуручную пилу и два топора – один нормальный, второй специальный для рубки деревьев с удлиненной ручкой.

– Вторую комнату мы подготовим завтра. Старики решили просить тебя, чтобы ты согласился учить молодых людей арабской грамматике. И еще. Сегодня шел разговор о твоей женитьбе. У тебя есть где-нибудь девушка, которая тебе нравится? – спросил Хамзат Дауда.

– Хамзат, я пока не собираюсь жениться. Мне сначала нужно стать, как говорится, на ноги. Эти казенные комнаты меня временно, конечно, устроят. Но мне нужен свой дом, свой двор. Тогда можно будет и семью заводить.

– Будет у тебя, Дауд, и дом, и двор. Самое главное, что ты не потерялся, что ты вернулся. И вернулся грамотным, сильным своими знаниями. Теперь у тебя будет все.

В это время подъехала бричка с людьми. Хамзат и молодой человек, который растопил печь, вышли на встречу приехавшим. Я тоже вышел с ними. Приехал отец Хамзата, Саид. С ним белобородый хаджа и еще два благообразных старца. Тут же на коне подъехал вчерашний мулла-арбитр. Каждый из них поздоровался со мной и обнял меня. Они чуть постояли на веранде и вошли в комнату. Увидев обстановку в комнате мулла что-то сказал на ингушском языке. Все закивали головами. Потом, повернувшись в мою сторону, сказал на арабском языке.

– Вчера этот «хват» задал тебе двадцать пять вопросов. На все эти вопросы ты ответил не моргнув глазом. Это были трудные и сложные вопросы. Двадцать пять сложнейших вопросов и ни одного «прокола». А встречные два вопроса дали два «прокола». Я тоже хочу задать тебе сегодня один вопрос, если разрешаешь? Не устал от наших вопросов?

– Задавайте, – сказал я, догадываясь о чем пойдет речь.

– Скажи также честно, как ты вчера отвечал. Что не хватает в этой комнате? – спросил он, чуть заметно улыбнувшись.

Я взглянул на Хамзата, который стоял возле дверей. Он быстро подошел ко мне. Вопросительно взглянул.

– Мулла спрашивает, что не хватает в этой комнате. Что я должен ему ответить? – спросил я у Хамзата на русском языке.

– «Кто лжет, тот не принадлежит моей умме», – сказал пророк Мухаммад (да благословит его Аллах и да приветствует!), – ответил он. – Скажи истину, ты же сам знаешь все.

С ответом на этот вопрос нельзя было лукавить. Собравшись с духом я ответил:

– В этой комнате не хватает радости сердца.

Мулла перевел мои слова старикам на ингушский язык.

– КIант ва! КIант ва! Маладеса! – заговорили старцы и длиннобородый хаджа.

Все улыбались и одобрительно кивали головами. Только после моего ответа старцы, хаджа и мулла сели. Отец Хамзата, Саид, продолжал стоять, хотя его просили сесть на заправленную кровать. Хамзат стоял возле отца. Хаджа и старцы в чем-то убеждали, по-моему, муллу.

– Дауд, мы, старшие этого села, решили просить тебя, чтобы ты начал обучать молодых людей грамматике арабского языка. Читать Коран они кое-как умеют. В селе есть два медресе, но там не хватает образованных учителей, особенно для старших групп. Ты будешь обеспечен продуктами от жителей села. Для уборки класса будут закреплены специальные люди. Мы тебя очень просим. Не откажи нам в нашей просьбе, – сказал мулла-арбитр.

– Хамзат, скажи этим уважаемым старикам. Единственно, что нужно, это обеспечить дровами на зиму, пока не наступили холода, чтобы мы с учащимися-муталимами успели напилить, наколоть и занесли под навес. А что касается обеспечения меня продуктами от жителей села, я категорически отказываюсь. Я с шестнадцати лет сам зарабатывал себе на жизнь. Что касается уборки классной комнаты и прихожей, то это будут делать муталимы по графику. И печку топить будут сами муталимы. Кто не будет пилить, колоть дрова, мыть-убирать класс и прихожую, топить печь по графику, прошу сюда не приводить. Грамотные тунеядцы никому не нужны. Из них получаются трутни общества, говоруны, болтуны. А нации нужны образованные, деловые люди. Люди, которые умеют не только говорить, но и слушать.

Когда Хамзат начал переводить мои слова на ингушский язык, мулла поднял руку – не надо, мол. А сам достаточно долго что-то говорил старикам.

– Когда ты можешь начать занятия с молодыми людьми, – спросил меня мулла на арабском.

– Когда будет готов класс? – задал я встречный вопрос.

– Комната есть, ковры привезем, а что там еще нужно? – удивился он.

– Вот как раз ковры и не нужны. Нужно сколотить пять столов. Каждый на четыре человека. К ним скамейки или стулья каждому. Нужна классная доска, покрашенная в черный цвет. Размерами, примерно, метр двадцать на метр семьдесят. На полу, на коврах писать неудобно. Нужны какие-нибудь приспособления, подставки. Да и сидя на ковре человека тянет расслабиться, постоянно тянет ко сну. Давайте, договоримся так. Я завтра поеду в Ставрополь за своими вещичками и литературой, то есть, учебниками для изучающих грамматику арабского языка. Два дня туда и два дня обратно. Да и один день там. А вы, уважаемые, за эти дни подготовьте класс и организуйте подвозку дров на зиму. Договорились? Как?

Особого энтузиазма на лицах муллы и стариков не было. Столы, стулья, доска, дрова. Не легче ли кинуть ковры на пол?! Пусть сидят и занимаются. Так было всегда. Догадываясь, что хаджа и старцы не знают о чем мы с муллой говорим, я еще раз попросил Хамзата перевести мои слова.

– Хамзат, – попросил я, – Переведи им мои слова. Я готов учить молодых людей старшей группы грамматике арабского языка. Три дня в неделю: вторник, четверг и субботу. Занятия буду вести после обеденного намаза, с двух часов дня. Два академических часа (по сорок пять минут). Это объяснение нового материала и проверка усвоенности. Никаких индивидуальных занятий не будет. Как я приеду из Ставрополя, мы отберем двадцать юношей, которые готовы, то есть, могут начать изучать грамматику. Назначим старшего и ему помощника. Разумеется, если класс будет готов.

После перевода моих слов мулла спросил меня:

– А это не мало – три дня в неделю по два часа?

– Нет, не мало. Есть специальная программа, которая требует усвоения материала по срокам – устно и навыков – письменно. Я сам учился по этой программе и работал на производстве. Ребятам придется очень плотно заниматься. Письменные работы требуют тщательности, аккуратности. Грамматика арабского языка не всем по зубам. Многие могут отсеяться. «Тащить» бездарей нет смысла. Многие считают себя грамотеями, если они с грехом пополам могут прочитать «ясин» или заучить наизусть мовлад, даже не зная его смысл. Повторяю, что нации нужны высокообразованные, эрудированные, деловые люди, которые умеют не только читать и писать, но имеют две-три специальности. Остальные три дня: понедельник, среда, пятница можно с ребятами заниматься светскими дисциплинами – русским языком, математикой, литературой, физикой, историей. Я же буду вести курс арабской грамматики.

Старики ушли. Саид и Хамзат остались.

– Вот билет на омнибус до Ставрополя. Время отправления – пять часов сорок минут утра. До Владикавказа поедем верхом. Ты умеешь ездить верхом? – спросил Хамзат. – Я провожу тебя.

– Умею. Я буду готов в четыре часа. За билет спасибо. Потом рассчитаемся. Что тебе, Хамзат, привезти из Ставрополя?

– Привези опасную бритву. Называется «лев на стреле». Есть рисунок, - Хамзат вытащил кошелек из кармана, но я запретил доставать деньги.

– Есть у меня такая бритва. Если не найду в Ставрополе – отдам свою.

– Дауд, – сказал отец Хамзата и показал на плетеную корзину. – Кушай дома, кушай дорога. Скарей хади домой.

– Это отец принес тебе ужин на сегодня и кое-что на дорогу. На сегодня все. Мы пошли. Завтра рано вставать. Не забудь закрыть наружную дверь. Спокойной ночи тебе.

После их ухода я совершил намаз, поужинал и лет спать, уповая на Всевышнего.

Когда мы с Хамзатом во Владикавказе подъехали к месту отправления омнибуса в Ставрополь, было уже достаточно светло. Некоторые пассажиры уже сидели на своих местах. Некоторые еще стояли и разговаривали с провожающими. Кучера, а их было двое, в последний раз еще и еще раз проверяли колеса, сбруи всех четырех лошадей. У самого входа в омнибус стояла молодая девушка и женщина средних лет. Увидев Хамзата, который передал мне поводья обеих коней, она, эта женщина, радостно проговорила:

– Хамзат, здравствуй, или доброе утро. Какая удача, что ты едешь на этом омнибусе. Теперь я спокойна. Всю ночь не спала. Разве можно в такое время без сопровождающего отправлять девушку на край света. Ты же знаешь, что Ибрагим направлен на учебу в Ставрополь. Вот он хочет, пока он там учится, чтобы и Лида окончила курсы секретаря-машинистки или делопроизводителя. Эта такая удача, что тебя встретила. Теперь я спокойна. Прямо камень с сердца. Как там поживает моя сестренка Абидат? Давно я ее не видела. А ты, говорят, стал большим начальником. А это кто, что держит ваших лошадей? Твой конюх?

Один из кучеров, ударив в колокол, громко объявил:

– До отправления три минуты! Всем занять свои места! Провожающие – выходите!

– Доченька, вот Хамзат, о котором я тебе говорила. Он из Базоркина. Он едет на этом омнибусе. Он наш близкий родственник. Он тебе в Ставрополе поможет добраться до твоего брата Ибрагима с вещами.

Чувствуя, что сейчас транспорт тронется, что через несколько секунд будет поздно, Хамзат быстро сказал:

– Еду не я, а едет мой брат Дауд, – и взял ИЗ рук Дауда поводья.

– Он жил в Ставрополе, все там знает и все сделает, как надо. Адрес она знает? Дауд, поможешь девушке добраться до брата в Ставрополе?

– Знаю, знаю, – сказала девушка. – Все записано. Как ехать по городу, какая улица, какой дом. Все-все.

Колокол ударил три раза и кучер прокричал:

– Пошел! Пошел!

Только после этой команды Дауд вскочил на подножку омнибуса, а девушка Лида на считанные секунды раньше его. Как только омнибус скрылся (мне после возвращения рассказал Хамзат), начала причитать его родственница по материнской линии.

– Ой, что я наделала! Ой, что я наделала! Бросила своих кровинушек в кипящий омут жизни. Сиротинушки мои, что с вами будет? Не увижу я вас больше. Осталась я одна-одиношенька на всем белом свете. Ой! Ой!

Все провожавшие окружили ее и начали спрашивать, что случилось. Начали утешать. Я держал поводья двух коней. Соображал, чтобы предпринять.

– Держи, тетя Айшат, – сказал я и передал плачущей женщине поводья одного коня. Вставив ногу в стремя другого коня, добавил:

– Сейчас я догоню омнибус и ссажу вашу дочь! Я быстро! Вы стойте здесь! – вскочил на коня и поднял его на дыбы.

Женщина заревела еще сильнее и замахала обеими руками. Конь испуганно пятился от нее. Она крепко держала повод.

– Я сейчас! Я сейчас! – повторял я, гарцуя на коне.

Не переставая плакать, женщина начала повторять:

– Не надо, не надо, – и добавила достаточно ясно. – Пуская едет, пускай едет.

Я слез с коня, взял у женщины поводья и начал ее успокаивать. Провожающие потихоньку разошлись.

– Тетя Айшат, что за концерты ты устраиваешь? Раз решила послать дочь к сыну, что же тут? Дауд доставит ее до вашего сына, до ее брата. Дауд там вырос. Он сирота. Жил в детдоме, в интернате, а потом его усыновил один старик, татарин. Дауд из нашего рода. Вот теперь он нашел нас. А сейчас едет за своими вещами и книгами. Через пять-шесть дней вернется и привезет новости от твоего сына. Как он вернется – мы вместе придем к вам и все расскажем.

Постепенно женщина успокоилась и сказала:

– Почему ты меня с ним не познакомила, я бы дала ему поручение к сыну Ибрагиму. Ой, как жалко.

– Так ты не дала мне слово сказать, – ответил Хамзат.

– Когда, говоришь, он вернется? – переспросила она.

– Через пять-шесть дней. А Лида долго там будет учиться?

– Ибрагим писал, что курсы месячные.

Уже совсем рассвело. Нужно было уже ехать домой. Мне нужно было обязательно быть на работе.

– Тетя Айшат, я поеду. Мне нужно пораньше быть на работе. Мы приедем и все расскажем. До свидания.

– До свидания, родной. Обязательно приезжайте, я вас буду ждать. Счастливо тебе, Хамзат. Передай привет Абидат и Саиду.

Как только я сел на коня и поехал, я увидел однофамильца, алкаша Юнуса. Вид у Юнуса был весьма неприглядный. Был обросший, помятый и очень бледный. Юнус тоже меня увидел и приветствовал:

– Привет начальству! Ты что, Хамзат, лошадь купил?

– Да специально, чтобы тебя от «друзей» увезли домой. Или ты остаешься со своими дружками?

– Нет, не остаюсь, но я поеду с тобой на твоей лошади только при одном условии. Если не выполнишь – останусь.

– Интересно. При каком это условии ты поедешь домой на моей лошади? Он еще ставит мне какое-то условие.

– Поеду, если при выезде из города в сторону Базоркина, в корчме угостишь чарочкой.

– Угощу и не одной. Только у меня тоже есть условие, которое тебе совсем не дорого обойдется.

– Я согласен. Какое условие? - Юнуса сильно трясло. Ему срочно нужно было похмелиться.

– Ты тоже должен дать мне слово. Железное слово. Вечное.

– Какое слово? Я даю тебе столько слов, сколько на небе звезд. Только давай поедем побыстрей, мне очень плохо, я болею. Разве не видишь, Хамзат?

– Мне нужно только одно слово. И я знаю, что, если ты его дашь, то никогда в жизни его не нарушишь, – похвалил я его авансом. – Ты же волевой мужчина!

– Даю тебе слово. Давай, скорее поехали, – он сел на коня. – Какой я, к черту, волевой! Тряпка я, а не волевой.

– Посмотри на восходящее солнце и повторяй за мной: «Чтобы я больше не увидел восход солнца, если с сегодняшнего дня выпью каплю алкоголя, включая и пиво». Он слово в слово повторил мои слова и пристально посмотрел на меня. Он сильно напрягся. Страдание исчезло с его лица.

– Хамзат, скажи честно. Тебе стыдно за меня перед односельчанами? Мы же родственники и не дальние? – спросил Юнус.

– Очень стыдно, Юнус. И не только мне одному. Как бы обрадовался Саид, мой отец и обрадовалась бы моя мать Абидат, если бы ты больше не пил. Как они переживают за тебя и как им жалко тебя, твою мать Куси и твою жену Дибу.