Философия

«СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ»

«Серебряным веком русской культуры» называют период конца XIX – начала XX веков, ознаменовавшийся настоящим расцветом музыки, живописи, литературы, естественных и гуманитарных наук, и в особенности – философии.

Необходимо отметить, что это был также период бурного экономического и промышленного развития России. Это сопровождалось ростом социальных противоречий, развитием политической активности общества. Уменьшалось давление цензуры, а соответственно – высказывания и тексты становились радикальнее. Всё это отражалось и на философии. Русская философия этого периода – чрезвычайно многообразное и богатое явление. В то же время в ней можно выделить и некоторые общие черты. Во-первых, практически все авторы претерпели влияние марксизма. Почти все они начинают свою деятельность с увлечения атеизмом, материализмом, с участия в освободительном движении. Затем, после революции 1905 года, они переживают кризис в убеждениях и переходят на позиции идеализма и, так сказать, «православного фундаментализма». Это вторая характерная черта русской философии «Серебряного века». Если до этого философы верили в возможность достижения социальной справедливости посредством революции, посредством активных политических действий, то после 1905 года они приходят к убеждению, что подлинная социальная справедливость достижима только религиозным путём, только при условии признания над человеком Высшего начала, т. е. Бога. Вместе с тем, это – третья черта, их понимание Православия остаётся весьма своеобразным. Все они большей частью противостоят так называемому «историческому христианству», под которым понимают традиционное Православие. Ближе к 1917 году, и особенно в эмиграции, некоторые из них переходят на позиции защиты Церкви, но это происходит позже и в рамки собственно «Серебряного века» не вписывается.

В качестве представителей философии «Серебряного века» мы назовём Н.А. Бердяева и И.А. Ильина. Названы именно они по причине противоположности их взглядов. Таким образом, мы сможем лучше представить себе весь спектр мнений и настроений, присутствовавший в этой философии. Кроме этого, Бердяев и Ильин наиболее ярко выразили характерные черты русской философии, которые мы назвали в начале нашего изложения. Оба они стремятся рассматривать человека целостно, во всём многообразии проявлений его бытия. Оба они озабочены проблемами добра и зла, возвышенного и низменного в человеке. Внимание обоих мыслителей привлекает история, её цель и смысл. И наконец – совершенно особое место в истории для них занимает Россия.

Николай Александрович Бердяев (1874 – 1948) это представитель радикального крыла философии «Серебряного века». Видимо, вполне искренне считая себя христианином и христианским философом, он, тем не менее, столь «свободно» трактует фундаментальные христианские догматы, что воспринимать его философию имеющей отношение к Православию очень затруднительно. Его концепция интересна нам не как представление о Православии, а как пример сознания, типичного для предреволюционной эпохи. Поняв Бердяева, мы сможем лучше осознать, почему революция 1917 года в России была неизбежна.

Согласно Бердяеву, Бог – не безначален. Ему предшествует некое «ничто» («меон»), из которого, как из материала, Бог создаёт мир. Это «ничто», которое, будучи ничем, содержит в себе потенцию стать всем, есть свобода, как её понимает Бердяев. Эта свобода есть абсолютный хаос, она абсолютно аморальна, т. е. может оборачиваться и добром, и злом, и никакой власти над этой свободой Бог не имеет, поскольку она – «древнее» Его. В силу этого, отступление мира от Бога, впадение мира во зло есть процесс полностью необходимый, – никак иначе быть и не могло. По мнению Бердяева, всякое творчество (в том числе и творчество Бога) необходимо есть трагедия. Любой и всякий творец, объективируя свои потенции и замыслы, всегда и необходимо создаёт не совсем то, а чаще всего – совсем не то, по сравнению с тем, что он задумал.

Это – ещё один фундаментальный момент в учении Бердяева. И Бог, и человеческая личность есть Дух, то, что выше существования. Всякий Дух – уникален, является подлинным бытием. Дух выражает себя в творчестве, в объективации своих потенций. Поэтому, согласно Бердяеву, всякое творчество духовно и богоносно. Результатом творчества становится субстанция, то, что существует. Между Духом и субстанцией – абсолютная пропасть. Если Дух – уникален и «полон творческих потенций», то субстанция – однородна в себе и косна, всегда приводится в движение извне. Весь мир – субстанциален, а следовательно, субстанциально всё, что в мире появляется и создаётся. Отсюда следует, что и семья, и государство, и, вообще, любые и всякие объединения людей, видимо – вплоть до Церкви, всегда довлеют над личностью, покушаются на её свободу и творческое самовыражение. Поэтому Бердяев, с одной стороны, требует уважения ко всякому творцу (вне зависимости от того, что является результатом его творчества), с другой – утверждает право всякого человека (личности) на противостояние обществу и всем его формам. Общество, вообще всё существующее есть, как выражается Бердяев, «обыденность», то, что душит творческие силы и свободу человека. Отсюда мы получаем два интересных вывода. Первый: христианство, в котором свобода человека понимается как ценность, есть религия противостояния миру и ухода из мира. Царство Небесное, о котором учит Христос, не имеет никакого отношения к миру, в котором мы живём, и в особенности – к любому государству, которое существовало, существует или будет существовать на земле, в истории. Бердяев критикует и коммунизм, и западную цивилизацию за то, что они пытаются осуществить Царство Небесное на земле, устроить земную жизнь человека счастливо. По его мнению, такие попытки могут привести только к всё новым формам глумления над человеческой личностью, над духовным достоинством человека. Особенное возмущение вызывает у Бердяева стремление к уравниванию людей в обществе. Как уже было сказано, он считает, что всякий человек уникален, а поэтому нормальное устройство общества – иерархия, стремление сделать людей равными уничтожает творческое начало в человеке. Поэтому он учит, что неизбежный, по его мнению, крах западной цивилизации и столь же неизбежный крах социалистической системы приведут к созданию нового Средневековья. Второй вывод: русские есть народ безгосударственный. Искреннее принятие русским народом Православия, то обстоятельство, что русские – это народ Богоносец, выразилось в неприятии русскими любого государственного устройства, общественный идеал русских – лишь на Небе. Бердяев объясняет покорность русского народа и империи Романовых, и тоталитарному государству большевиков тем, что русские равнодушны и безразличны к своей земной жизни. Свобода, к которой стремятся русские, не может быть воплощена в какие-либо формы земной жизни, они взыскуют лишь Небесного Царства и ни на что меньшее согласиться не могут.

Своеобразно также понимание Бердяевым отношений между Богом и человеком. Человек отступил от Бога, но Бог любит человека, и поэтому Он приходит в мир, чтобы спасти его (человека). Однако со свободой человека ничего не может поделать даже Бог. Поэтому приход Христа в мир, Его страсти, смерть и Воскресение были лишь трагедией, «символом» (ещё один специальный термин учения Бердяева), который Он оставил человеку. «Символ» есть присутствие вечного в конечном, небесного в земном, т. е. выражение вечного и небесного, т. е. – вечное и небесное (то, что выше существования), данные как существующее. Соблюдая право человека на свободу, Бог может лишь подать ему пример. Жизнь, смерть и Воскресение Христа это и есть пример, которому должен следовать христианин. Это следование подразумевает возвышение и преображение свободы. Бердяев выделяет три стадии этого возвышения: хаотичная свобода, моральная свобода и духовная свобода. Свобода как хаос – это первичное, исходное состояние свободы. Затем идёт моральная свобода, свобода, данная как тождество свободы и необходимости; поскольку моральный закон, которому может следовать человек, есть необходимость. Духовная свобода – выше моральной потому, что в духовной свободе происходит преодоление необходимости. Человек соглашается с Богом, следует Его примеру из любви к Богу, а не потому, что его (человека) принуждает к этому какая-либо необходимость.

Учение Ивана Александровича Ильина (1882 – 1954) есть полная противоположность учению Бердяева. Материальный мир есть Творение Божие и дар Бога людям. Поэтому противоречия, присутствующие в материальном мире, – противоречия между отдельными людьми, между различными группами в обществе, между разными народами – есть не зло, но исходный пункт творчества. Всякий человек есть уникальное материальное тело, и это противопоставляет его другим людям. Но это – не зло, а – дар Бога человеку. «Человечество представляет из себя множество душевных существ, из которых каждое укрыто таинственным образом за одной, для него центральной и единственной, именно только ему служащей вещью, именуемой “его телом”… Наши души разъединены вещественной пропастью и связываются взаимным наблюдением и истолкованием телесных проявлений». «Индивидуализация инстинкта есть явление неизбежное, соответствующее законам человеческой природы и творчески драгоценное: нельзя и не подобает человеку пребывать в родовом всесмешении и недифференцированности, он должен найти себя в своём инстинкте, утвердить себя и начать самостоятельно творить свою жизнь». Будучи материальным телом, человек осуществляет себя в материальных же вещах, которые принадлежат ему. Поэтому, согласно Ильину, частная собственность является необходимым условием жизни человека. «Говоря о частной собственности, я разумею господство частного лица над вещью – господство полное, исключительное и прочно обеспеченное правом… Это господство должно быть исключительным, т. е. собственник должен иметь право устранять всех других лиц от пользования вещью или воздействия на неё… Частный собственник должен быть уверен в своём господстве над своими вещами, т. е. законности этого господства, в его признанности, почтенности и жизненной целесообразности: он должен быть спокоен за него, за его бесспорность и длительность». «Идея частной собственности отнюдь не выдумана произвольно лукавыми и жадными людьми, как наивно думали Руссо и Прудон. Напротив, она вложена в человека и подсказана ему самою природою, подобно тому, как от природы человеку даны индивидуальное тело и индивидуальный инстинкт». «Частная собственность коренится не в злой воле жадных людей, а в индивидуальном способе жизни, данном человеку от природы. Кто хочет “отменить” частную собственность, тот должен сначала “переплавить” естество человека и слить человеческие души в какое-то невиданное коллективно-чудовищное образование; и понятно, что такая нелепая и безбожная затея ему не удастся. Пока человек живёт на земле в виде инстинктивного и духовного индивидуума, он будет желать частной собственности и будет прав в этом».

Само по себе творчество человека невозможно без частной собственности. «Хозяйствуя, человек не может не сживаться с вещью, вживаясь в неё и вводя её в свою жизнь. Хозяин отдаёт своему участку, своему лесу, своей постройке, своей библиотеке не просто время и не просто труд; он не только “поливает потом” свою землю и дорабатывается до утомления, до боли, до ран на теле; он творчески заботится о своём деле, вчувствуется в него воображением, изобретает, вдохновляется, напрягается волею, радуется и огорчается, болеет сердцем. При этом он не только определяет и направляет судьбу своих вещей, но и сам связывает с ними свою судьбу, вверяя им и своё настоящее, и своё будущее (своё, своей жены, детей, потомства, рода)». «Хозяйственный процесс есть творческий процесс; отдаваясь ему, человек вкладывает свою личность в жизнь вещей и в их совершенствование. Вот почему хозяйственный труд имеет не просто телесно-мускульную природу и не только душевное измерение, но и духовный корень… Человеку необходимо вкладывать свою жизнь в жизнь вещей: это неизбежно от природы и драгоценно в духовном отношении. Поэтому это есть естественное право человека, которое и должно ограждаться законами, правопорядком и государственной властью». Отсюда следует безоговорочное неприятие социализма. «И вот ныне, после испытаний коммунистической революции, мы можем с уверенностью сказать, что только тот способ владения и распоряжения вещами имеет будущее, который действительно поощряет человеческий инстинкт творчески вкладываться в вещи, изживаться в этом, самодеятельно и интенсивно, создавать своё будущее уверенно и без опасливых оглядок. Именно таков строй частной собственности. Напротив, те способы владения и распоряжения вещами, которые подавляют человеческий инстинкт, застращивают его, обессиливают и как бы кастрируют, – осуждены с самого начала и лишены будущего… Когда над какой-нибудь группой собственников или над целой страной повисает угроза принудительного или тем более безвозмездного отчуждения, то это пресекает и убивает доверие собственника к вещам и к людям и хозяйственно вредит всей стране. Социализм и коммунизм отвергают естественное право людей на хозяйственную самостоятельность и самодеятельность и соответственно их право частной собственности; этим люди фактически приравниваются к каторжникам или становятся в положение хозяйственных кастратов. Всё это относится в особенности к частной собственности на “средства производства”; ибо человек инвестирует себя творчески – не в потребляемые вещи, а в вещи, служащие производству». «Социализм прежде всего угашает частную собственность и частную инициативу. Погасить частную собственность значит водворить монопольную собственность государства; погасить частную инициативу значит заменить её монопольной инициативой единого чиновничьего центра… В этом – самая сущность социализма». «Это ведёт неизбежно к монополии государственного работодательства и создаёт полную и бесповоротную зависимость всех трудящихся от касты партийных чиновников». «Социализм антисоциален потому, что он убивает свободу и творческую инициативу; уравнивает всех в нищете и зависимости, чтобы создать новую привилегированную касту партийных чиновников-угнетателей; проповедует классовую ненависть вместо братства; правит террором, создаёт рабство и выдаёт его за справедливый социальный строй. Именно потому истинную социальность (свободу, справедливость и братство) надо искать в несоциалистическом строе».

Такое приятие материального вообще и материального аспекта в жизни человека определяет своеобразное понимание Ильиным патриотизма и национализма. «Патриотизм есть высшая солидарность, сплочённость в духе любви к Родине (духовной реальности), есть творческий акт духовного самоопределения, верный перед лицом Божиим и поэтому Благодатный». «Патриотизм живёт лишь в той душе, для которой есть на земле нечто священное, и прежде всего святыни своего народа. Именно национальная духовная жизнь есть то, за что и ради чего можно и должно любить свой народ, бороться за него и погибнуть за него. В ней сущность Родины, та сущность, которую стоит любить больше себя». «Родина есть Дар Святого Духа. Национальная духовная культура есть как бы гимн, всенародно пропетый Богу в истории, или духовная симфония, исторически прозвучавшая Творцу всяческих. И ради создания этой духовной музыки народы живут из века в век, в работах и страданиях, в падениях и подъёмах. Денационализируясь, человек теряет доступ к глубочайшим колодцам духа и к священным огням жизни, ибо эти колодцы и эти огни всегда национальны». «Национализм есть любовь к исторически-духовному облику своего народа, вера в его Богоблагодатную силу, воля к его творческому рассвету и созерцание своего народа перед лицом Божиим. Наконец, национализм есть система поступков, вытекающих из этой любви, из этой веры, из этой воли и из этого созерцания. Истинный национализм не тёмная антихристианская страсть, но духовный огонь, возводящий человека к жертвенному служению, а народ к духовному рассвету».

Особенно своеобразной является трактовка Ильиным насилия. Широкий резонанс получила его работа «О сопротивлении злу силою», в которой он аргументированно критиковал учение Л.Н. Толстого о непротивлении. Рассматривая физическое принуждение или предупреждение как зло, не становящееся добром от того, что оно используется в благих целях, Ильин считает, что за неимением других средств человек для противостояния злу не только имеет право, но и может иметь обязанность применять силу. «Насилием» же оправдано называть только произвольное, безрассудное принуждение, исходящее из злой воли или направленное ко злу.