Из письма Е. Д. Кусковой к Л. 0. Дан от 12 февраля1957 г

...«Вы забываете, что 9/10 русских людей были не только беспартийны, но они ненавидели партии и партийность... Эту... голую в смысле политическом среду надо было прежде всего вычистить. Этой работой мы и занимались. Она была очень трудна... Заметили, вероятно, наши широкие отношения с «князьями и графьями»? Это — земская среда. Ее надо было привлечь на сторону революции. Это было сделано. Причем поистине дружеские отношения остались между нами и этой средой и потом, после революции.

Надо было завоевать военщину. Лозунг — демократиче­ская Россия и не стрелять в манифестирующий народ. Объ­яснять приходилось много и долго, — среда косная. Успех там был довольно большой.

Надо было «взять в наши руки» императорское Вольно-Экономическое Общество, Техническое Общество, Горный Институт и др. Это было проделано блестяще: всюду были там

«наши люди»... Пропаганде было где развернуться. Особенно большую роль сыграл Горный Институт (Лутугин, Бауман и другие профессора). Без всех этих подсобных учреждений мы не смогли бы так широко провести «Освобождение», банкеты, заявления земцев и т. д.

Учительская среда. Весьма косная. Проведение съездов, местных и всероссийских.

Кооперация... Все это было сплошь беспартийно, и в не­которых углах — темно и антиобщественно. Работы было столько, что мы... никогда не могли отдохнуть... Политически революционизировалась абсолютно беспартийная среда...

Что касается «поцелуев» и проч., то при одном из обы­сков у С. П. Мельгунова нашли целый ящик фартуков, кре­стов и т. д. — от деда его — масона. Все это из новой органи­зации было выкинуто. Осталось одно: моральная связь и тре­бование действий без партийных склок и всех этих бо­лезненных явлений русской партийности. Так это и было. Ссор совершенно не помню, а взаимоподдержку — всякую! помню очень хорошо.

Вы придираетесь к словам: «сырье», «элита» и т. д. Но как же описать русскую среду? Ведь это и было сырье, в ко­тором приходилось работать и вот таким организациям. Ке­ренский должен сделать в своей книге заявление, что с орга­низацией Временного Правительства эта организация прекра­тила свои действия. Не было ни одного Конвента и никакие «давления» на решения Временного Правительства эта органи­зация не оказывала. Влияние оставалось разве лишь в личных связях. Но ведь более половины членов Временного Прави­тельства к этой организации не принадлежали...»

ПРИМЕЧАНИЯ

1. П. Н. Милюков. Воспоминания (1859-1917). т. II, стр. 333, также т. I, стр. 147. Нью-Йорк, 1955.

2. А. В. Тыркова-Вкльямс. «На путях к свободе», стр. 200.

3. И. В. Гессен. «В двух веках», 1937, стр. 216-217.

4. «Александр Исаевич Браудо», сборник очерков и воспоми­наний. Париж, 1937. Стр. 93-101.

5. «Дело А. А. Лопухина в Особом присутствии Правитель­ствующего Сената. Стенограф, отчет. СПБ., 1910, стр. 20, 21, 25 и др.

6. А. Герасимов, б. генерал-лейтенант, начальник политиче­ской полиции в Петербурге в 1905-1909 г.г. «Борьба против пер­вой революции». Воспоминания (цитата приведена с немецкого тек­ста), 1934, стр. 146-147.

7. Донесение Алексеева приводится в извлечении. Приведено в книге П. Щеголева «Охранники и авантюристы», Москва, 1930.

8. А. Тыркова-Вильямс. «На путях к свободе», стр. 398.

9. "Germany and the Revolution in Russia in 1915-1918." Edited by Z. and B. Zeman, London, 1958.

10. С. П. Мельгунов. «На путях к дворцовому перевороту», Па­риж, 1939, стр. 143-164, 165-179, 180-198.

11. Из воспоминаний А. И. Гучкова. «Последние Новости» 13 сентября 1^36 г., Париж.

12. А. Лукин. Бой под Ангерном. «Последние Новости» 3 сен­тября 1936 г., Париж.

13. П. Н. Милюков. Воспоминания, т. II, стр. 311-312.

14. И. В. Гессен. В двух веках. Стр. 216-217.

15. П. Н. Милюков, т. II, стр. 329-30.

16. П. Н. Милюков, т. II, стр. 332-333.

17. П. Кропоткин. Великая французская революция, стр. 537-538.

18. П. Н. Милюков. Воспоминания, т. I, стр. 312.

19. Андрей Белый. Между двух революций. Москва, 1934, стр. 316.

20. «Вопросы истории КПСС» № 3 и № 4. Москва.

21. Григорий Бостунич. Масонство в своей сущности и про­явлениях. Белград, 1928. Второе издание, стр. 116 и 228.

22. Л. Сабанеев. Об Алданове, «Новое Русское Слово», 1 мар­та 1959 г.

23. Н. Свитков. Масонство в русской эмиграции, Париж, 1932 г.

РУССКИЙ ЛИБЕРАЛИЗМ И РЕВОЛЮЦИЯ

1. МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ

Либерализм в России всегда имел и сейчас имеет плохую прессу. Исследователи, историки, социологи, философы изби­рают полем своей деятельности изучение других, более ха­рактерных для русского общественного развития, экстремист­ских, максималистских направлений, — будь это в области политики, мысли, литературы, искусства. Демонические обра­зы Бакунина и Ленина до сих пор привлекают к себе наиболь­шее внимание в области политических движений. А в области русской философской мысли и художественного творчества до сих пор доминируют страдальческие тени: от Достоевского и Владимира Соловьева до Александра Блока. Вероятно, этому есть оправдание, — и ключи к нему приходится искать в том, что над русской жизнью тяготеет, волнуя весь мир, проблема­тика русской революции, — призрак которой замаячил еще при жизни Бакунина и Достоевского, а жертвами трагических превращений которой являются современники, — свидетели крушения империи, двух революций и двух мировых войн...

К проблематике революции русские либералы имели свой особый подход. Взлеты революции их естественно не увлекали, ее максимализм их отталкивал, отпугивал и ужасал. Неудиви­тельно, что широкое общественное мнение мало интересова­лось либерализмом, — и в первые годы эмиграции даже первые книги либеральных мемуаристов не вызвали к себе сколько-нибудь пристального внимания. Об этом приходится пожалеть, ибо — нет сомнения, — что для уяснения русского прошлого трагическая судьба либерализма в России не менее поучи­тельна, чем судьба, постигшая все другие общественные те­чения в России...

Вне нашего рассмотрения остается, разумеется, вопрос об идейных истоках либерализма, ведущих от Монтескье че­рез американскую и французскую революции к первым рус­ским либералам, к Новикову и Никите Муравьеву (декабри­сту), к западникам — Грановскому и Кавелину, к первым про­явлениям либерализма в русском земстве. Говорить в полслова о доктрине либерализма и об его идейной эволюции — грози­ло бы прежде всего упростительством. С методологической точки зрения достаточно ограничиться утверждением, что рус­ский либерализм в его новейшей фазе упирается как в исход­ный пункт — в эпоху великих реформ, в ее первой, обнаде­живающей стадии, — что этот либерализм, носителями кото­рого были первые земцы-конституционалисты, — по большей части позитивисты и просветители-рационалисты, — лишь по­рой тронутые червоточиной в духе «кающихся дворян», — был окрашен народническим крестьянофильством, — и кре­стьянская струна в нем звучала громче и отчетливее всех дру­гих струн. В этом пункте и наблюдалось некоторое скрещение путей либерального и революционного народничества, — ибо в годы, последовавшие за великими реформами Александра II, — когда явно наметилась линия декаданса этих реформ, когда власть перешла в руки Шувалова и Дмитрия Толстого, стре­мившихся повернуть вспять колесо истории, — замаячил впервые с исключительной силой исторической Немезиды — приз­рак революции. С 1886 года примерно были биты надежды ли­берализма на конституцию, его ожидания правопорядка.

И так уже с того времени повелось. Шла историческая битва на протяжении десятилетий, и не было конца «поединку роковому» между реакцией и революцией: в последние 15 лет царствования Александра II, в пятнадцатилетие царствования Александра III и в 20 слишком лет последнего царствования.

Было только естественно, что в столкновении реакции и революции брала верх изредка революция, а чаще победа оказывалась на стороне реакции. Но в обоих случаях жертвой оказывался либерализм. Ибо политическая концепция либера­лизма и, можно сказать, весь смысл его существования сво­дились к тому, чтобы обеспечить для России правовой режим, конституцию, народное представительство, ответственное пра­вительство, демократические свободы — без примеси реакции и без давления революции, — или точнее — против реакции и

против революции. Задача русского либерализма в 80-х и 90-х годах прошлого века, а затем и в 20-м веке сводилась к тому, чтобы помочь России найти средний путь политического раз­вития и удачно проскользнуть между Сциллой реакции и Ха­рибдой революции. По Гомеру, Сцилла и Харибда были ми­фологическими чудовищами, охранявшими мессинский пролив, чудовищами с 6 головами и 12 лапами. Одним словом, это были пресловутые «гидры» реакции и революции, мимо которых пытались либералы провести русский государственный ко­рабль. Повесть о русском либерализме и вводит нас в историю попыток земских конституционалистов и представителей уме­ренной интеллигенции осуществить свою особую миссию в русской политической и общественной жизни, — поможет нам вскрыть причины постигшей их великой неудачи и понять фатальную неизбежность при создавшихся условиях эволюции либеральной мысли в сторону революции.

2. ЛИБЕРАЛЫ «УГОВАРИВАЮТ» РЕВОЛЮЦИЮ

В исторической части своих воспоминаний «Из записок общественного деятеля», один из первых земских конститу­ционалистов, а впоследствии руководителей кадетской партии, И. И. Петрункевич подводит яркие итоги управления Россией после смерти Петра Великого. Он упоминает о либеральном баловстве Екатерины II-ой, захватившей престол убийством полоумного мужа, — о Павле, задушенном своими прибли­женными в ответ на проявленный им произвол, граничащий с безумием, о Николае I-м, самонадеянно думавшем, что он под­нял Россию железным кулаком на высоту могущества, а перед смертью убедившемся на опыте поражений Крымской войны в разложении и гниении самодержавия, построенного на кре­постном праве. Александр II-ой, отягощенный наследием предыдущего царствования, вынужден был откровенно со­знаться, что лучше освободить крестьян сверху, чем ждать, когда оно само освободит себя снизу. «Самодержец освободил крестьян от крепостной зависимости, а затем настала очередь освободить Россию от самодержца, — пишет Петрункевич. — Такова логика истории».¹

Политические свои первые шаги Петрункевич и его 146

друзья делали в качестве земских конституционалистов. По их инициативе, Черниговское земство в верноподданническом адресе сформулировало свои скромные пожелания, но и эти по­желания не только оказались не ко двору, но были встречены враждебно. Для Петрункевича отношение самодержавия к земским требованиям явилось серьезным уроком. Он опасался угрозы новой вспышки революционного движения в стране. «Для меня было очевидным, — пишет Петрункевич, — что борьба государственной власти и революционного движения вступает в новый фазис». Эта борьба, — пишет он, — «может принять такой беспощадный характер, который станет опас­ностью не только для старого режима, утратившего всякий смысл, — так как он не умел и не хотел приспособиться к тре­бованиям нового времени, к естественной эволюции страны, к росту сознания народа, но и к нароставшему в течение двух веков сближению с западно-европейской культурой и циви­лизацией».

Правительство возлагает все надежды на «даровых сто тысяч полицеймейстеров», и земские конституционалисты, тогдашние либералы, перед лицом назревающих событий вы­нуждены были выбирать: либо поддержать полицейские ме­тоды решения самых актуальных вопросов русской жизни, ли­бо по-прежнему в создавшихся неблагоприятных условиях продолжать свои усилия в борьбе за конституцию, за превра­щение России в правовое государство. «Нам предстоит выбор, — пишет Петрункевич, — между зачислением себя в армию полицеймейстеров, либо защищать свободу как против само­державия, так и против террора».²

Было дело в 1878 году. Именно в этом году И. И. Петрун­кевич сделал попытку, с исторической точки зрения чрезвы­чайно знаменательную. Убедившись на печальном опыте зем­ского конституционализма, что правительство не склонно при­слушиваться к предостерегающим голосам умеренных земцев, он решил подойти к вопросу с другого конца, а именно: по­пытаться убедить революционеров отказаться от террора. Для этой цели он бросился, так сказать, в самое пекло револю­ции.

В Киеве, по инициативе земцев Петрункевича и Линдфора, состоялись переговоры, в которых со стороны революцио­неров приняли участие Дебагорий-Мокриевич, Осинский, Ан-

тонов, Ковалевская, Софья Лешерн, Волошенко, Людмила Волкенштейн.³ Вот рассказ Петрункевича об этом почти един­ственном в своем роде совещании:

«Вопрос, поставленный с нашей стороны, заключался в том, согласны ли террористы временно приостановить всякие террористические акты, чтобы дать нам, земцам, время и воз­можность поднять в широких общественных кругах и прежде всего в земских собраниях открытый протест против прави­тельственной внутренней политики и предъявить требование коренных реформ в смысле конституции, гарантирующей на­роду участие в управлении страной, свободу и неприкосно­венность прав личности?» Петрункевич затем подводит поло­жительные итоги этой встречи с революционерами.

«Мы... разошлись под впечатлением, что наше предложе­ние имело некоторый психологический успех и что если нам удастся сдвинуть общественное мнение с мертвой точки рав­нодушия, то террористы поймут необходимость приостановить свою активную деятельность. Мы убедились, что если бы пра­вительство проявило хоть сколько-нибудь готовность сгово­риться со страной, террор потерял бы под собою почву. Мы убедились также в том, что если правительство не пойдет на уступки, то террористы скорее пожертвуют своею жизнью, чем сделают малейшую уступку власти, ненависть к которой была у них беспредельна».⁴

Как известно, политический результат попыток «защитить свободу» и против правительственной реакции, и против тер­рористической революции на деле был ничтожен. Как раз в последующие годы царствования Александра II-го реакция подняла голову. Подняла голову и революция. В 1878 году раздался выстрел Веры Засулич. В 1879 году в результате раскола «Земли и Воли» образовалась «Народная Воля», ви­девшая свое призвание, главным образом, в терроре. Царя тер­рористы преследовали по пятам, — и в свою очередь усили­лись преследования правительством террористов. Ряд участни­ков Киевского совещания были повешены в Киеве и Одессе. Упорствовавший в легальности конституционалист Петрунке­вич вынужден был свою брошюру «Ближайшие задачи зем­ства» переправить для напечатания заграницу...

Следует отметить, что после акта 1 марта 1881 года в кругах «Народной Воли» стало созревать настроение в пользу

отказа от террора, — разумеется, если... если правительство поймет необходимость политических уступок и реформ. Эта тенденция получила свое выражение в известном письме Ис­полнительного Комитета Народной Воли к Александру III от 10 марта 1881 г. (Как известно, автором этого письма был Н. К. Михайловский). Приведем в извлечении этот интересный по­литический документ:

«Из положения может быть два выхода: или революция, совершенно неизбежная, которую нельзя предотвратить ни­какими казнями, или добровольное обращение Верховной Власти к народу в интересах родной страны, во избежание напрасной гибели сил, во избежание тех страшных бедствий, которые всегда сопровождают революцию. Исполнительный Комитет обращается к Вашему Величеству с советом избрать второй путь. Верьте, что как только Верховная Власть пере­станет быть произвольной, как только она твердо решится осуществлять лишь требования народного сознания и со­вести... Исполнительный Комитет сам прекратит свою деятель­ность, и организованные около него силы разойдутся для то­го, чтобы посвятить себя культурной работе на благо родного народа. Мирная, идейная борьба сменит насилие.которое про­тивно нам более, чем Вашим слугам, и которое практикуется только из печальной необходимости».

Далее формулируются требования, которые Народная Воля рассматривает, как необходимые условия «для того, что­бы революционное движение заменилось мирной работой». «Мы не ставим, а только напоминаем их», и главными среди них являются: политическая амнистия, созыв народных пред­ставителей, гражданские свободы. «Легализация Верховной Власти народным представительством, читаем мы далее, мо­жет быть достигнута лишь тогда, если выборы будут произ­ведены совершенно свободно... Заявляем торжественно, перед лицом родной страны и всего мира, что наша партия с своей стороны безусловно подчинится решению народного собра­ния... и не позволит себе никакого насильственного противо­действия правительству, санкционированному народным со­бранием».

Еще отчетливее сознание необходимости отказа от тер­рора прозвучало в другом документе: в заявлении Исполни­тельного Комитета по поводу убийства президента С.-А. Со-

единенных Штатов Гарфялда, в котором мы читаем: «Выражая американскому народу глубокое соболезнование по слу­чаю смерти президента Джемса Авраама Гарфилда, Исполни­тельный Комитет считает своим долгом заявить от имени русских революционеров свой протест против насильственных действий, подобных покушению Гито. В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, где сво­бодная народная воля определяет не только закон, но и лич­ность правителей, — в такой стране политическое убийство, как средство борьбы, есть проявление того же деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своею задачею. Деспотизм личности и деспотизм партии одинаково предосу­дительны, и насилие имеет оправдание только тогда, когда оно проявляется против насилия».