Часть шестая 4 page

Фурд не мог отвести от нее глаз. Чтобы «Вера» ни сделала с ними в будущем, прямо сейчас Она посредством снаряда беседовала с экипажем, дразнила его, насмехалась над тем, как они за несколько секунд отступления сдали все, чего добились часами преследования. Фурду даже казалось, что он слышит Ее голос, сдержанный и ироничный, к такому привыкли на «Чарльзе Мэнсоне».

Джосер пытался заговорить с Фурдом, но из его рта все время вырывались неправильные слова. Он повторял и повторял одно и то же – «Эту ракету Она предназначила специально для нас», – и Фурд слышал его, но не обращал внимания.

Они добрались до области открытого пространства, в Поясе подобные зоны встречались крайне редко. Тахл замер, затем дернул корабль на левый борт, направляясь к следующему астероиду, Смитсон издевательски фыркнул. По той же причине так чуть не поступил Фурд: они устали и все больше напоминали собаку, которая из последних сил ныряет во тьму ближайшего проулка между зданиями, а изо рта у нее уже идет пена.

Только теперь им действительно попался проулок.

Тахл бросился к астероиду БЗ‑1014, огромному, размером с маленькую планету. Шахранин вошел на его орбиту – но сначала еле заметно кивнул самому себе, словно на самом деле знал, что делает, – и тот раскинулся под ними гигантской неубранной кроватью. Горный пейзаж, перемежаемый кратерами, горбился, ежился складками от горизонта до горизонта. Переменчивая гравитация Пояса тянула его то туда, то сюда, он дышал с медленной геологической жестокостью. Один его вздох был равен десятку человеческих жизней.

Тахл уменьшил орбиту; приближение к поверхности при сохранении скорости дало эффект ускорения. Пока пейзаж БЗ‑1014 проносился внизу, извергаясь из‑за одного горизонта и проглатываясь другим, шахранин повернулся и взглянул прямо на Фурда.

– Корпускулярные лучи, – с трудом выговорил он. – Проулок.

И когда Фурд все понял, то с трудом поборол желание громко рассмеяться – от облегчения, что Тахл все‑таки нашел возможность сделать хотя бы что‑то, и от неверия в то, какое решение принял его помощник.

– Вы слышали его, Кир. Огонь корпускулярными лучами.

– И уничтожить астероид? Когда мы рядом?

– Нет, – поправил Фурд, – когда мы будем внутри.

От удивления и страха Кир ничего не ответила. Она взглянула на коммандера; потом на Смитсона, который тоже все понял; потом на Тахла, который уже сделал выбор; и кивнула.

Они побежали в проулок.

На девяноста процентах ионной тяги. Тахл снизился и нырнул строго вертикально в самый огромный кратер.

Совершенные и безоткатные, корпускулярные лучи – единственное оружие «аутсайдера», которое даже «Вера» не могла превозмочь, – выстрелили вперед и начали жрать.

Астероид стянуло спазмом. Теперь они видели, как этот исполин дышит. Его метаболизм ускорился, пока обмен веществ не сравнился – вскоре прекратившись – с человеческим. Контуры поверхностей превратились в жидкость, тысячелетние процессы сконцентрировались в несколько секунд, и раздался голос астероида – теперь его слышали все – рев, пронесшийся по горлу кратера, в который нырнул «Чарльз Мэнсон», войдя в созданный Тахлом проулок.

Корпускулярные лучи не давали отдачи, поэтому корабль проломился сквозь поверхность астероида без столкновений. Последовал лишь легкий толчок, словно палец ткнулся в глазное яблоко; а потом замерцали в неразберихе вселенные. Носовая часть экрана просто переключилась с одного кадра, когда они сошли с орбиты и вертикально нырнули вниз, на другой, когда космос превратился в камень, а внешнее – во внутреннее. Причина и следствие споткнулись друг о друга. На экране разворачивались невозможные события, освещенные сиянием невозможных цветов.

Проулок Тахла стал движущейся «червоточиной». Корабль превратился в наконечник язвы, разъедающей скальную породу впереди и затягивающейся позади «аутсайдера». Камень тек вязкой жижей, ревел и падал в сторону, бурля и кипя там, где его пожирали лучи, но тоннель существовал лишь краткий миг и обваливался, свертывался, разрушаясь, пытался настичь «Чарльз Мэнсон», но догнать не мог. Пространства вокруг крейсера работали слаженно и гармонично, словно пара бедер, жаждавших загнать чужеродный объект все глубже внутрь астероида.

– Ракета по‑прежнему на месте?

– Да, коммандер, – отрапортовал Смитсон и выругался: – Даже сквозь такое прошла.

Бой снова вывернулся наизнанку. Согласно приказу они должны были навязать «Вере» сражение и уничтожить Ее, но теперь все распоряжения – даже формы их слов – растаяли. Тахл впрыснул корабль в астероид, они рыли ход к ядру каменной глыбы, чтобы корпускулярными лучами аннигилировать его, а из взрыва (возможно) могли вырваться только при помощи маневра, который даже Каанг не пыталась выполнить; и все это они делали, пытаясь уничтожить не «Веру», а лишь Ее третью ракету.

Лучи ели, корабль двигался вперед, рана смыкалась за ним, лучи ели, корабль двигался вперед. Кир смеялась во весь голос («Вот бы Каанг сейчас нас видела! Тахл, это прекрасно. Может, даже сработает!») и, не переставая, стреляла, а цвета захватывали дух. Впереди, там, где открывался разрез, лучи творили нечто похожее на солнце, водоворот белизны из расплавленных красок, распадающихся и сливающихся вновь, но его подлинный цвет не мог достичь экрана мостика. Темно‑синие лучи, похожие на застаревший кровоподтек, фильтровали сияние до скромной пастели персикового, розовато‑лилового и сиреневого цветов: из‑за них, изящных и обманчивых, создание проулка казалось чудом, лишенным даже намека на масштабность. А заодно они скрывали конец новоявленного тоннеля.

– Сейчас я больше ничего не могу сделать, коммандер, – сказал Тахл. – По крайней мере, пока мы не доберемся до ядра.

Фурд кивнул. Последние несколько минут – ему казалось: секунд, но экран отсчитывал минуты – он наблюдал за пилотом так же пристально, как и за экраном. Сама идея, что шахранин мог придумать такое, очаровывала, подобно бурлящим пастелям художника‑оформителя впереди. После многих лет знакомства Фурд знал Тахла хуже, чем «Веру», с которой встретился несколько дней назад.

Прошли минуты. Лучи ели, корабль двигался вперед, рана смыкалась за ним, лучи ели, корабль двигался вперед. Простой цикл внутреннего сгорания, управляемый постэйнштейновской физикой. Фурд многое бы отдал, чтобы увидеть, как на процесс влияют инструменты Тахла (угол бортовой качки, дифферент, отклонение от курса, скорость, пространственные координаты); корабль по‑прежнему шел на девяностопроцентной ионной тяге, но внутри астероида. А ракета…

– По‑прежнему на месте, коммандер, – доложил Смитсон.

– И, – добавил Тахл, – мы идем не на девяностопроцентной скорости. Мы идем на девяностопроцентной мощности, но скорость снизилась, так как мы находимся не в космосе.

«Я подумал вслух? – спросил Фурд или подумал, что спросил. – И я сейчас реально спросил всех о том, что подумал вслух, или же это было только в моей голове? И я…»

Вот тогда все начало меняться. Как и мысли коммандера, все вокруг замедлилось. Как только корабль вошел в астероид, скорость упала и продолжила падать. Ближе к ядру материя стала плотнее, проникновение шло тяжелее, а пастельная иллюзия темнела и смыкалась. Сами цвета искажались, углублялись. События неожиданно стали плавными; даже звуки приходили с задержкой.

– Эту. Ракету Она предназначила. Специально. Для нас. – Голос Джосера крался вокруг головы Фурда, пытаясь пробраться внутрь.

– Вы можете сказать, сколько времени нам понадобится, чтобы достичь ядра? – Фурд услышал собственный голос, спрашивающий Тахла, словно со стороны.

– Нет, коммандер, так как я не могу предсказать уровень замедления. Может, мы и вовсе никуда не доберемся.

– Не доберемся?

– Если мы достигнем ядра, лучи взорвут астероид. Если же нет, нас поглотит камень. Как…

Как Книгу Шрахра, заточенную в хрустале, подумал Фурд. Или сказал.

Лучи ели; корабль шел вперед; рана смыкалась за ним.

Воздух стал густым, как древесная смола, и события, словно насекомые, попадали в него, как в ловушку. Он окутывал свет и звук, делал мысли бессвязными, а разговоры, мямля, уходили в никуда. Время вывернулось. Секунды растягивались в минуты или того дольше.

Фурд поймал себя на том, что повторяет последний разговор с Тахлом. Он ходил вокруг слов, а те стояли могильными камнями на кладбище. Только в этот раз в разговоре участвовало три голоса, а не два, так как в беседу периодически врывался чей‑то рев, который стирал часть реплик без всякой системы, словно идиот, малюющий страницу.

– Вы можете сказать…

– …сколько времени нам…

– Не доберемся?

– Как Книгу Шрахра, заточенную…

А потом он вывернулся наизнанку и превратился в стертые им слова. Понадобится. Ядро. Хрусталь. Те раскрошились, голос снова стал бессловесным. Пустился в погоню за собственным эхо, поймал, обрел протяженность, и Фурд начал бояться его, а потому ушел прочь.

На кладбище слова по‑прежнему возвышались могильными камнями, но появилось и что‑то еще. Там, где должен был стоять «Хрусталь», теперь обреталась тьма. Она росла. Сначала выпростала тонкие щупальца толщиной с волос, похожие на трещины в воздухе; потом они стали больше, нагнали тонкие, поймали, скитаясь между слов, поглощая их, отрицая их. Затем все эти отростки объединились, превратились в черную паутину размером с планету. Она повернулась навстречу Фурду, кинулась на него одновременно сверху, снизу, со всех сторон и – неожиданно интимным жестом – отвела в сторону часть себя, показала внутренние альковы. Фурд испугался. Ушел прочь, назад к своему кораблю, но тьма последовала за ним и туда, где стала третьим голосом.

Им говорил сам астероид, ревущий сверху, снизу, со всех сторон, распухая, подбираясь к взрыву: распад камня, сквозь который лучами расходилась черная паутина линий разлома, сначала тонких, потом толстых, преследующих друг друга. Бессловесный голос содержал в себе намеки на слова, растущие и умирающие внутри него; и Фурд, возвратившись на корабль оттуда, где был, понял, что вернулся в сумасшедший дом.

– Эту ракету… – начал Джосер.

– Попался, – прошептала Кир, стреляя. – А теперь поторопись и умри.

Астероид ринулся, подчинившись ей.

– …Она предназначила специально для нас. – Джосер говорил сам с собой, на него не обращали внимания.

– По‑прежнему на месте! – орал Смитсон, тыкая в кормовую часть экрана. – И она никогда не отстанет!

Но более всего поражал Тахл, Фурд никогда прежде не видел, чтобы тот кричал. Слишком рано, астероид взрывается слишком рано, мы еще не достигли ядра, я не готов…

– Тахл?

– Коммандер, я рад, что вы вернулись. Думал, вы уже не с нами.

– Я тоже так думал.

– Посмотрите, коммандер. Посмотрите, что мы сделали.

Они оба говорили тихо, словно ничего другого не существовало; словно корабль не пытался развалиться вокруг них, словно астероид не пытался раздвинуть стены проулка, созданного Тахлом, и заставить себя взорваться.

– Так лучи…

– Оказались слишком сильны для него, коммандер.

«Мы по‑прежнему, – подумал Фурд, – понимаем друг друга с полуслова».

– Я все равно не думал, что он сдастся так быстро.

– Не думали? Это же всего лишь астероид.

Они оба пожали плечами, жест этот подходил и для окончания разговора, и как итог всех тех лет, что они знали друг друга; потом повернулись к экрану и стали смотреть на дело своих рук.

Воздух изменился. Густота и медленность иссякли. На смену им пришли острота и кристальность. Свет и реальность, почти остановившись, снова начали двигаться, но в стороне друг от друга, повторяя движение каждого атома в астероиде. Все расходилось, отдалялось, как шахране после прочтения Книги Шрахра.

Время запустилось вновь. Свет стряхнул коричнево‑гнилой мрак, прополз обратно сквозь знакомые пастельные краски и взорвался солнечной белизной, плодя новые события, подобно жизненным формам.

Проулок Тахла открылся свету. От него лучами разбегались линии разлома, тянулись сквозь астероид, и, когда добрались до поверхности, тот взорвался, рассыпался, как песок сквозь пальцы трещин.

Песчинки.

Время запустилось, преумножилось, стало избыточным. Даже события не плодились настолько быстро, чтобы заполнить его, и, пока астероид разрушался, а корабль пытался обогнать взрывную волну, у Фурда появилась возможность обдумать случившееся; обдумать масштаб величин. Тот сильно занимал его еще с бесконечного полета совершенно обычного крейсера класса 037 над их головами в Блентпорте.

Когда «аутсайдер» приблизился к астероиду, тот дышал длинными геологическими циклами, вздымая бока, реагируя на гравитацию Пояса. В масштабе величин они и их корабль были микробами в пробирке, приближающимися к горе.

Иногда масштабу величин можно верить. Он прост и линеен. Например, драка двух скорпионов. Они станут щелкать клешнями, махать хвостами, их морды будут двигаться, словно коробки передач, а все вокруг, все малое, в ужасе разбежится прочь. А потом на них наступит слон, идущий по своим делам.

Но иногда масштабы величин двойственны, и незначительные события оказываются верхушкой чего‑то гораздо большего. Например, два животных смотрят друг на друга, но это последний динозавр и первое млекопитающее. Или на берегу океана лежит крохотный бледный труп, но это тело первого существа, выползшего на сушу из воды.

А иногда масштабы величин коварны. И крошечное может победить огромное, пройдя полный круг. Микробы в пробирке, приближающиеся к горе, сами по себе не опасны, но они сделали эту самую пробирку, а та обладает мощью взорвать все вокруг; что и делает.

Она оставалась во внешней зоне Пояса, все еще скрытая экраном, и наблюдала за ними. Она видела, как они выполнили фотонный бросок, как зарылись в астероид, как разнесли его изнутри и теперь пытались обогнать ударную волну. За ней по‑прежнему оставались все преимущества; они могли не выйти из взрыва, Ее ракета вырвалась из каменной глыбы вместе с ними, не отставая, и «Вера» знала, что они не смогут ее сбросить. Но тем не менее они уже совершили такое, что Она начала их замечать.

– Эту ракету, – не останавливался Джосер, – Она предназначила специально для нас.

Он хотел что‑то сказать, не мог понять, что именно, но каждый раз, когда открывал рот, наружу вырывались эти слова, они не имели значения, никто его не слышал, а сейчас даже не помнил о нем.

Они бежали, опередив взрыв астероида. Мостик было не узнать, на нем царил хаос. Малое ядро, контролировавшее гравитацию в отсеке, получило повреждения, но времени чинить его не осталось. Вещи, которые не имели иного предназначения, кроме как стоять на месте да служить мебелью или частью оборудования, перешли к воздушному существованию, рикошетом отлетая от стен и потолка, словно косяки рыб, перепуганные то одним, то другим. Они мешали и лезли повсюду. Фурд и остальные кричали, но не от страха, а от ярости, что простые внешние события могут настолько вывести их из себя.

Столь неожиданный маневр вполне уместно завершился бы чистым выходом из астероида, после чего команда могла бы понаблюдать за взрывом исполина с безопасного расстояния. Еще более уместна, хотя и не столь приятна, стала бы гибель корабля в эпицентре разрушения. Реальность не походила ни на один из вариантов, к тому же оказалась менее грандиозной и приводила в неистовство всю команду.

Они вырвались из взрыва, но тот не остановился. Позади них мчалась ударная волна, лучами расходившаяся по Поясу, настолько мощная, что ее зарегистрировали даже на Шахре. А приборы на «Чарльзе Мэнсоне» говорили, что, если они будут лететь так, как сейчас – отчаянно, на девяноста пяти процентах ионной тяги, ведь Тахл не мог сравниться с Каанг и воспользоваться фотонным двигателем, – волна нагонит их, прежде чем сойдет на нет.

Случится это примерно через пять минут. Скорее всего, они уцелеют, нагло добавил экран, но предсказать, насколько серьезными окажутся повреждения, он не мог.

И «Чарльз Мэнсон» кинулся в бегство. Как один астероид, какой бы он ни был массивный, мог содержать в себе столько материи? Там, где он взорвался, словно открылась ПМ‑червоточина, которую нашел кто‑то на другом конце галактики и теперь сбрасывал туда весь накопившийся мусор. Как будто люди в соседней квартире пробили дыру в стене и теперь кидали в нее все подряд: банки, пачки из‑под хлопьев, кошачий наполнитель и презервативы.

– Третья ракета?

– Я уже говорил вам, коммандер, – огрызнулся Смитсон. – Мы ее не сбросили. Она по‑прежнему идет за нами на расстоянии длины корабля.

– А отчеты о повреждениях? Мне нужны отчеты о повреждениях.

– Нет времени, коммандер, она вышла следом за нами, она по‑прежнему там, как будто ничего не случилось.

– Я приказываю, предоставьте мне отчет о повреждениях. Кир, орудия ближнего боя; Тахл, постарайтесь сбросить ракету.

– Я уже стараюсь, коммандер.

– Словно ничего не случилось, – пробормотал Смитсон.

– И я уже давно использую орудия ближнего боя, – сказала Кир. «И они по‑прежнему бесполезны», – подумала она, но ничего не сказала.

– Эту ракету Она…

Фурд повернулся к Смитсону:

– Я повторяю, отчет о повреждениях.

– Да, вашу мать. Назад посмотрите.

Ракета по‑прежнему была на месте, настолько близко, что наполовину заполнила кормовую часть экрана. Но за ней, сминая все, шла ударная волна, которая, подобно слону из размышления Фурда, грозила затоптать их, даже не заметив. Примерно через три минуты, добавил Смитсон.

Она неуклонно шла вперед и, казалось, могла добраться до самой Шахры. «Чарльз Мэнсон» уже переписал Карту пояса, испарив множество астероидов; теперь же она изменялась прямо на глазах у экипажа, а «аутсайдер» легко мог стать частью общей перестройки.

«Эта невероятная ракета, – задумался Фурд, – и эта ударная волна. Две тикающие бомбы».

– Это вот. Эту Она.

Три, вместе с Джосером. Три – это уже чересчур, поэтому о Джосере он снова забыл.

– Предназначила для нас.

– Тахл, пожалуйста, используйте последние пять процентов ионной тяги.

Шахранин подчинился, и ракета повторила его маневр.

По отношению к ним она не двигалась и по‑прежнему заполняла пол‑экрана в кормовой части мостика. Не приближалась, но и не отставала. Как и раньше, в ответ на атаку Кир она развернула отражатели, но столь же быстро их отключила. Не было нужды. У «аутсайдера» не осталось времени ни изнурить ее, ни уничтожить. Возможно, снаряд еще мог увеличить скорость на два или три процента, а у корабля все резервы кончились. Через две минуты его нагонит ударная волна, и с этим команда тоже ничего не могла поделать.

Корпус вздрогнул от удара, но пока это была не ракета. «Чарльз Мэнсон» прокладывал путь сквозь какие‑то обломки, его тут же закрутило, пока Тахл не выровнял траекторию. Ракету завертело, но она тоже выровнялась вместе с ними. Столкновений становилось все больше. Тахл терял контроль над кораблем; шахранин сражался с катастрофой аккуратно и разумно, но все равно проигрывал.

Пояс сомкнулся вокруг них. Целые астероиды, обломки прилетали сверху, снизу, спереди, они постоянно маячили рядом, ревели, проносились мимо, оставляя за собой остаточные изображения, сквозь которые уже проступали, воя, новые. Экран холодно перечислял их, никак не комментируя, периодически попадались останки уничтоженных ранее глыб. АН‑4044, АЛ‑4091, АД‑2025. Последовал ряд небольших столкновений, а потом произошло нечто более серьезное, тошнотворный удар в левый борт, когда в них ткнулся и отлетел прочь кусок малого астероида, АС‑1954. Забормотали сирены, «аутсайдер» получил реальное повреждение.

– Маневровые двигатели по левому борту вышли из строя по крайней мере на двадцать процентов, – отрапортовал Смитсон.

Фурд пожал плечами. Сейчас в них особой нужды не было.

– А ударная волна?

– Дойдет до нас через пятьдесят секунд, коммандер. Но она выдыхается.

Джосер попытался снова. Он должен был что‑то сказать Фурду но не те слова, которые постоянно повторял. Только его рот других звуков не производил.

– Эту ракету Она предназначила специально для нас.

Он зарыдал, но даже рыдания превратились в уже привычную фразу. Закричал, но крик обернулся ею. Тогда он в последний раз вздохнул, собрал воедино всю силу воли, невероятным усилием выкарабкался из охватившего его безумия и заговорил чистым, звенящим голосом; но на свет вырвалось лишь это:

– Эту ракету Она предназначила специально для нас. Эту ракету Она предназначила специально для нас. Эту ракету Она предназначила специально для нас.

«Так вот и кончится мир, – подумал Фурд, вспомнив старое стихотворение. – Так вот и кончится мир, так вот и кончится мир, только не взрывом, а…»[2]

БАХ!

Поразительно, но это оказался выстрел пистолета. Большого, иссиня‑черного, старомодного пистолета, который держал в руке Джосер. Он только что пустил пулю в висок и теперь как будто смотрел в дуло сквозь ноздри, так как снес себе полголовы. Его тело обмякло, погрузившись в кресло.

Кровь и мозги, как фекалии Каанг, разлетелись повсюду. Как и в случае с пилотом, экипаж просто отвернулся.

– Она на самом деле убила одного из нас, – сказала Кир.

– Это случилось уже давно, – ответил Фурд, когда их нагнала ударная волна. – И, – добавил он, – для нас нет такого понятия, как «один из нас».

Ударная волна умирала. Чем дальше она забиралась, тем несущественнее становилась, и когда наконец настигла корабль, то рассыпалась, словно песок. Отчаянного бегства хватило, чтобы ее победить. От удара «аутсайдер» все равно скрутил спазм, но отражатели выдержали; а потом волна прошла, ревя и уменьшаясь на носовом экране, превращаясь в ничто.

Но ракета никуда не исчезла.

– Смитсон: рапорт о повреждениях, пожалуйста.

– Корпус, верхний кормовой отсек, маневровые двигатели по левому борту и верхний кормовой. Мы все можем отремонтировать, если будет время.

На мостике неожиданно стало тише. Фурд наблюдал за тем, как увеличиваются в размерах и проносятся мимо астероиды. Зрелище, несмотря на все случившееся, почти успокаивало.

– Ракета набирает скорость. Похоже, Она решила, что пора нанести удар.

– Коммандер… – начал Тахл.

– Все нормально. Нет нужды.

Серый овалоид медленно разбухал на стене мостика, скорость преследователя превышала их всего на один или два процента. Разумеется, они развернули отражатели, но не слишком удивились, когда он проскользнул сквозь них; такой ракеты они никогда не встречали. Команда наблюдала за тем, как увеличивалось изображение снаряда, как перед самым столкновением оно размылось, выйдя за пределы фокуса внешних датчиков. Но взрыва не последовало, только мягкий толчок; и какая‑то субстанция заволокла кормовой экран.

– Нет. Я в это не верю.

– Что? – спросил Фурд. – Кто это говорит?

– Слезар, коммандер. Помощник офицера Джосера. Прошу прощения, я должен был ему сообщить.

– Да не важно, что случилось?

– Все на экране, коммандер.

Картинка обрела резкость и превратилась в витражное окно темно‑красного и терракотового цвета, перемежаемого жженой умброй и сиеной с бледно‑желтыми прожилками. Поверх сразу выскочили данные спектрографического анализа, но в них не было необходимости. Как только Смитсон рассмеялся, все и так все поняли.

Третья ракета была забита дерьмом, наверное, последним из запасов, набранных на Изиде. Как будто к ним вернулась Каанг, только в большем масштабе.

Два часа спустя Каанг действительно вернулась на мостик. Она выяснила, что его обитатели изменились; может, к лучшему, может, к худшему, но явно на благо.

– С возвращением, Каанг.

– Спасибо, коммандер.

Она стояла в дверях, слегка покачиваясь, и моргала от увиденного.

– Да, я знаю, – Фурд махнул рукой вокруг. – Беспорядок. – Голос его по‑прежнему был тих, но говорил он быстрее, с большей выразительностью. – Небольшой ремонт гравитационного компенсатора, и вся эта рухлядь исчезла бы. Но я захотел, чтобы все осталось, как есть. И приказал все оставить, как есть. У меня есть на то причины. Увидите.

Тело Джосера исчезло – про Джосера Каанг знала, – и консоли на мостике, как обычно, сияли безупречной чистотой, но все остальное, казалось, пребывает в полном хаосе. Зрелище сбило Каанг с толку. Она никогда не видела командный отсек в таком состоянии.

– Тахл уже перенаправил управление кораблем на вашу консоль, Каанг.

Она кивнула и несколько неуверенно начала пробираться сквозь беспорядок и обломки. Фурд взял пилота за руку – раньше он никогда ее не касался – и пошел рядом. Он двигался по‑другому, как‑то резко и угловато, а Каанг привыкла, что коммандер ходит по кораблю тихо и аккуратно. Фурд пинками раскидывал мусор с дороги и вел ее (не прямо, а вдоль стены) к консоли.

Другие кивали, пока она проходила – Каанг неслышно поблагодарила Тахла, – но ничего не говорили. Выражения их лиц были почти непроницаемы.

Каанг выглядела истощенной. Тонкие волосы висели жирными прядями, шрамы от нейроимплантатов на лице так и не зажили, а глаза казались еще больше и мутнее.

– Смитсон, – позвал Фурд через ее плечо, – рапорт о повреждениях?

– Средние структурные повреждения корпуса в нижней кормовой части. Серьезный ущерб нанесен маневровым двигателям по левому борту; средний – по правому. ПМ‑двигатель выключен и вышел из строя. И мы покрыты дерьмом.

– Как долго продлится ремонт?

– Еще пять часов. Полностью завершить починку маневровых двигателей по левому борту мы не сможем, они все равно будут работать на десять процентов меньше изначальной мощности.

– А «Вера»?

– Без изменений, коммандер. Находится во внешней зоне Пояса около астероида СК пятьсот четыре за пределами зоны поражения наших лучей и не двигается с места.

– Что Она там делает?

– Это странно, коммандер, Она…

– Нет, оставьте. Я помню, вы уже мне говорили… – Он повернулся к Каанг. – Видите?

Та моргнула:

– Что, коммандер?

Он ткнул в экран:

– Что Она сделала с нами.

Каанг увидела, хотя и не сразу. Экран походил на мозаику, состоящую из десятка небольших окон. На каждое из них с дистанционников, парящих вокруг «аутсайдера», проецировался вид корабля снаружи. Корпус заполонили фигуры, человеческие и нечеловеческие, живые, механические и синтетические. Кроме шести офицеров (теперь пяти) на мостике, экипаж «Чарльза Мэнсона» насчитывал сорок семь человек. Около тридцати из них, прикинула Каанг, сейчас находились в открытом космосе, но механоидов и синтетиков там было еще больше.

На первый взгляд грациозный треугольник выглядел совершенным и неизменным, как всегда; но потом от вспышек дуговых ламп падали тени, и становились заметны зазубренные края разрывов, сосредоточенные в основном вокруг кормовых отсеков и по левому борту. В резких всполохах света виднелись разрезы и трещины, словно пульсировали, как инфицированные участки. И когда глаза Каанг привыкли к мерцанию, она заметила немало глубоких борозд, испещрявших измазанный корпус «Чарльза Мэнсона».

Пилот заняла свое место у консоли. Казалось, к ней вернулись – пусть и совсем чуть‑чуть – прежняя форма и самоощущение.

– Каанг, Тахл перенаправил вам управление кораблем.

– Спасибо, коммандер. Вы уже говорили.

– Он их переключил. – Фурд говорил так, словно ему было важно в этом убедиться, и только потом он мог перейти к чему‑то другому. – Нам так много надо сделать. Теперь, когда вы вернулись, мы можем начать. Нам надо попрощаться с Джосером.

Все ждали сигнала Фурда. Получив его, каждый член экипажа – включая механоидов и синтетиков – прекратил работу и повернулся лицом к ближайшему дистанционнику, а на мостике офицеры обратили все внимание на экран. Запечатанная капсула с телом Джосера была подготовлена к сбросу в одном из нижних шлюзов.

Как и большинство людей на «Чарльзе Мэнсоне», Джосер не имел семьи, родственников или друзей, он ни с кем не поддерживал контактов, а потому выбрал «в случае моей смерти при исполнении» похороны в космосе. Для такой церемонии на всех «аутсайдерах» была заготовлена стандартная речь, которую сейчас Фурд зачитывал по коммуникатору.

– Он существовал, прежде чем появиться на свет. Как набор возможностей. Как нечто непознанное. В жизни он был лишь видимой вершиной этого сонма вероятностей. Теперь он возвращается обратно и, возможно, продолжит свое существование.

Капсула Джосера вылетела из шлюза и легла в дрейф, уходя прочь.

Первая жертва «Веры» полетела по траектории Ее третьей ракеты. Когда та врезалась в корабль, то разрушила свою молекулярную структуру и превратилась в несимметричный инертный объект около трех футов в диаметре, после чего ушла прочь. Никто не пожелал пойти за ней. Теперь же за снарядом последовал Джосер.

– Вы добавили одно слово к стандартному тексту поминальной службы. – Каанг услышала, как Смитсон обратился к Фурду.

– Возможно, – ответил коммандер.

– Да. Возможно. Такого в речи нет.

– Возможно, следует ее дополнить… Коммуникатор все еще включен?

Так и было. Работа не возобновилась. Все, стоящие на корпусе, по‑прежнему смотрели в экран мостика.