Исторический комментарий. К тому времени, когда Карл фон Кунов оставлял командование в Эльзасе в середине января, дни выступа девятнадцатой армии на западном берегу Рейна были сочтены

К тому времени, когда Карл фон Кунов оставлял командование в Эльзасе в середине января, дни выступа девятнадцатой армии на западном берегу Рейна были сочтены. Он действительно оставлял позади катастрофическую ситуацию. Офицер, ответственный за национал‑социалистическую пропаганду, посланный Гитлером для оценки ситуации в девятнадцатой армии, совместно с генерал‑фельдмаршалом фон Рундштедтом, главнокомандующим на Западе, составил отчет, в котором ситуация описывается следующим образом:

«Чем дольше наблюдаешь девятнадцатую армию в ее трудных боях в Эльзасе, тем больше становится уважение к этой сражающейся группе, которая, в конце концов, является не действительно обученной армией, но фактически собранной „кучей“. Совершенно удивительно, что, несмотря на это, в этой „куче“ появилась полноценная организация. Безусловно, однако, теперь это опустошенная организация. Даже самая сильная воля ломается в непрерывных боях. Многие отдельные личности уже на пределе своих возможностей. Если было бы возможно дать им хотя бы два дня сна, ситуация могла бы измениться. В результате потерь есть полки с численностью в 80–150 бойцов; то, что подобные части действительно могут продолжать сражаться, вдвойне внушительно[43]. Всюду решающее значение оказывают личные качества людей. Многие офицеры считают, что их жизнь окончена, и хотят продать ее подороже»[44].

Если Карл фон Кунов мог однозначно отнести себя к тем личностям, которые имели «решающее значение», другой офицер, уезжавший в то же самое время, точно не мог. Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС и командующий группы армий «Оберрейн», оставил командование 24 января 1945 года, как раз перед концом для девятнадцатой армии на западном берегу Рейна, после чего командование вернулось к группе армий Г.

К середине января Арденнский выступ был практически стерт на севере. Американцы потеряли там примерно 81 000 человек, но немцы из группы армий Б потеряли более 100 000. Что еще важнее, они потратили свои последние существенные танковые ресурсы в этом гамбите и буквально не могли проводить никакие наступления, кроме самых минимальных локальных ударов, до конца войны на Западе. Ко времени отъезда Карла фон Кунов из Эльзаса операция «Нордвинд» была остановлена в Нижних Вогезах, и хотя активные бои на северном конце Эльзасской равнины продолжались еще две недели, они были практически бессмысленными.

Лишь за несколько дней до того, как Grossjohann пересек Рейн в последний раз за время войны, Советы начали свое последнее наступление на Востоке. Четыре миллиона советских войск в шестидесяти восьми полевых армиях, поддержанные тринадцатью воздушными армиями, ударили 12 января по обороне групп армий Центр, А и Юг. Происходя вслед за огромными потерями, понесенными в Арденнах и в «Северном Ветре», это наступление окончательно решило судьбу немцев в так называемом «Кольмарском котле» – не будет ни подкреплений, ни замены: и никоим образом бойцы не могли получить те «два дня отдыха», которые рекомендовал эмиссар Гитлера.

20 января, спустя всего несколько дней после того, как Карл фон Кунов прибыл в Берлин в отпуск, французская первая армия с восьмью французскими и одной американской дивизией (3‑й пехотной) атаковала оставшиеся в Эльзасе части девятнадцатой армии. Хотя на бумаге перспективы казались неоднозначными, разрушительные действия боев в Вогезах с середины октября оставили семь немецких дивизий с не более чем 50 000 бойцов, включая вспомогательные части. Даже в этом случае первые несколько дней наступления не шли гладко для Союзников, и Эйзенхауэр решил передать полный американский XXI корпус с двумя дополнительными американскими пехотными дивизиями (28‑й и 75‑й). Этого было наконец достаточно, чтобы сломить последнее сопротивление девятнадцатой армии. К счастью для немцев, Гитлер позволил отступление на восточный берег Рейна, но, по крайней мере, 22 000 немецких солдат были потеряны в последних боях в Южном Эльзасе к 9 февраля 1945 года.

198‑я Пехотная дивизия успела переправиться через Рейн в общей сложности приблизительно с пятьюстами бойцов.

Вспоминает Карл фон Кунов…

Следующим утром мой верный Йозеф взял меня во Фрайбург в Брайсгау, откуда я начал свое путешествие в восточном направлении. В данный момент было уже ясно, что я не мог поехать домой в Восточную Пруссию. Все же я решил подольше остаться в Берлине. Медсестра, которую я знал из России, смогла получить для меня комнату для ночевки около железнодорожной станции Фридрихштрассе. В 1943 году, когда я второй раз отправлялся на Восток, она и я ехали в одном купе, и с тех пор у меня был ее домашний адрес. Она была молодой женщиной, которая действительно не вписывалась в сцену тех дней.

В возрасте семнадцати лет она, дочь прусского правительственного чиновника, забеременела. Отцом ребенка был «двенадцатилеток» с военно‑морского флота. Все произошло, когда она и горничная семьи тайно посещали танцы для служащих. Ее мать, с которой я познакомился в Берлине, была очень решительной, реалистично смотрящей на вещи и практичной леди, которые часто встречаются в тех кругах. Она энергично препятствовала планам своей дочери выйти замуж за моряка. Мать вела свою дочь через изящный семейный дом, объясняя ей: «Это – окружение, в котором ты росла. Ты хочешь потратить оставшуюся часть своей жизни в двухкомнатной квартире среди мелкой буржуазии?» Дочь поняла, что она, вероятно, не хотела так жить, и оставила идею брака. Ее ребенок, маленькая девочка была эвакуирована из Берлина в Силезию, но все теперь очень волновались, увидят ли они ее снова в добром здравии. Русские были уже почти там.

В тот же самый день я получил урок о том, как хорошие манеры среди офицеров изменилась в те дни. Как только я сел за стол в кафе около железнодорожной станции Фридрихштрассе, появился армейский патруль во главе с капитаном для осмотра бумаг присутствовавших солдат. Поведение, с которым этот офицер попросил мои документы, было чрезвычайно близко к линии между краткостью и нарушением субординации. Можно было действительно ощущать удовлетворение этого кабинетного воина от того, что он мог беспокоить кавалера Рыцарского креста. К сожалению, он даже нашел причину продолжать меня беспокоить, потому что в моей офицерской книжке не было записи, подтверждавшей награждение Рыцарским крестом.

Так как я знал, что генерал‑лейтенант Виктор Линнарц из офиса персонала подписал мое временное подтверждение собственности, я предложил инквизитору позвонить в тот офис. Когда я спросил его, не думает ли он, что солдат, носящий Немецкий крест в золоте и с увольнительной запиской в его кармане, лично подписанной его командующим армией, чувствовал бы необходимость украсить себя Рыцарским крестом, он просто пожал плечами. Он потребовал, чтобы я прошел с ним до его отделения, что я отказался сделать. Я объяснил, что я все равно должен был съездить в Далем, где я оставил свой багаж, в котором было свидетельство о награждении. Итак, целый армейский патруль сопровождал меня в Далем, а поездка туда и обратно, конечно, заняла больше чем два часа. В присутствии моего довольно опасного знакомого я вырыл свидетельство из своего рюкзака и сунул его под нос «цепного пса», который явно был разочарован. Он пробормотал извинения, вместе с упреком, что я не должен был упустить соответствующую запись в офицерской книжке. Окончательно устав от всей этой ерунды, я напомнил ему, что только за семьдесят два часа до этого, в Хартманнсвиллеркопфе, у меня были совсем другие проблемы, чем проверять, все ли записи сделаны в моей книжке!

Так как я надеялся, что моя семья сумела сбежать из Восточной Пруссии, я предположил, что они нашли убежище у друзей в Кёнигсберге в Ноймарке. Я был прав. Лишь день спустя я отвез свою семью в Людвигслуст, где, по крайней мере, я знал несколько человек. Местный мэр устроил их в красивом доме графини Фосс. Позднее, когда русские вошли в Людвигслуст, моя семья бежала на запад и затем жила в окрестностях Гамма в Вестфалии. Достаточно скоро я вернулся на Западный фронт.

За время моего отпуска девятнадцатая армия после тяжелых боев оставила плацдарм в Эльзасе. Тем временем мой прежний командир 198‑й дивизии, генерал‑майор Шиль, также был «послан в пустыню» как козел отпущения. Ему, очевидно, не дались действительные чудеса. В его отсутствие полковник Барде взял командование над тем, что осталось от дивизии. Будучи повышен до генерал‑майора, он был убит в бою за несколько дней до конца войны.

Гиммлер также исчез, оставив группу армий «Оберрейн» 24 января. После его провала на Верхнем Рейне он попытался заработать свои шпоры на Восточном фронте как командующий группы армий «Висла». Некоторое время спустя, возможно из‑за связанного с работой перенапряжения, Гиммлер был сменен на посту одним из моих прежних командующих из Восточной Пруссии, теперь генерал‑полковником, Готтхардом Гейнрици.

Во время моей поездки назад из Людвигслуста во Фрайбург в Брайсгау я подхватил простуду с сильной лихорадкой и был положен в армейский госпиталь во Фрайбурге. Я попросил, чтобы подполковника фон Арнсберга проинформировали, что я закончил свой отпуск, но что в это время я был в больнице.

Тем временем девятнадцатая армия переместила свой штаб в Вальдкирх, к северо‑востоку от Фрайбурга. Несколько дней спустя появилось несколько человек из штаба моего полка времен перевала Шлюхт. Их судьба была в подвешенном состоянии, и они надеялись, что с новым назначением для меня мы все сможем остаться вместе. Несмотря на некоторую озабоченность, мой врач позволил мне покинуть госпиталь, и мои люди могли взять меня с собой. Они были временно расквартированы в маленькой деревне в долине Клоттер. В один из последующих дней я съездил в Вальдкирх, чтобы доложить о возвращении из моего небольшого приятного отпуска.

Так как я был отобран для курсов командиров полков, подполковник фон Арнсберг предложил послать меня на время в военную школу в Фюртвангене.

Мне разрешили несколько дней отдыха, но мне пришлось оставить мой штаб, который стал мне дорог. Для этих людей это означало прощание друг с другом и, согласно их способностям, назначение в различные части.

По крайней мере, я смог оставить при себе одного человека – моего верного Йозефа. В конечном счете он оставался со мной до конца войны. Технически все еще оставаясь командиром полка, я мог устраивать необходимые переводы, которые подписывал мой адъютант.

Начальник военной школы, полковник Мюллер‑Мелан, был моим старым знакомым. В 1940 году он был майором и командовал батальоном в полку Невигера в Людвигслусте! Другим давним знакомым был мой прежний обер‑фельдфебель Браун из 198‑й дивизии. Он был повышен до лейтенанта за выдающуюся храбрость и был награжден Дубовыми Листьями к Рыцарскому кресту.

Вместе мы обучали будущих командиров рот. Практической частью, такой, к примеру, как обращение с пулеметами, штурмовыми винтовками и «панцерфаустами», занимался Браун, в то время как я отвечал за обучение тактике. Инструкции, которые ограничивались изучением ландшафта и тактическими/доктринными инструкциями, казались мне и, вероятно, также и ученикам уже настолько бессмысленными, что мы использовали отведенные часы в классе главным образом для того, чтобы обмениваться идеями относительно тактики, а время на открытом воздухе в учебной области для «производственной практики».

В Фюртвангене я познакомился с девушкой, которая заботилась о детях из Вестфалии, которые были эвакуированы из больших городов сюда, в Фюртванген. Если бы я тогда хотя бы подозревал, чем все это закончится, я бы, конечно, избежал встречи с ней снова после войны.

Я женился на той девушке в 1947 году, только чтобы разойтись в 1953‑м и развестись в 1955 году в Мюнхене. Она ушла к другому мужчине, хотя я делал для нее все, что мог. Возможно, действительно верно, что судьба запланировала определенное число положительных, но также и отрицательных событий для каждого человека и у него нет выбора, кроме как пережить все это!

Из Фюртвангена лейтенант Браун и я навестили наш старый полк и дивизию, которая теперь ждала неизбежного конца за Рейном на так называемом Западном Валу. Из Фюртвангена я также навещал моего баварского полковника в Берхтесгартене. Он собрал вокруг себя несколько прежних членов 198‑й пехотной дивизии, или, точнее, они прибыли и собрались вокруг него. Там был наш бывший адъютант дивизии, теперь носивший форму штурмбанфюрера Ваффен СС. (Я надеюсь, что у него все еще была его своя армейская униформа, когда пришли американцы!) Там был умный обер‑лейтенант Е., которому, в его ранние дни, стремительно присвоили капитана и кто в 1942 году в своем первом тяжелом сражении перенес нервный срыв с таким длительным воздействием, что больше он не показывался на фронте. Третьим был тот немолодой капитан, которого мы нашли около Умани полностью выжатым, ночью в русской деревне. Они все вели весьма комфортную жизнь. Они послали за своими женами и жили до конца войны в прекрасной гостинице. Американцы, вероятно, быстро прекратили эту идиллию.

Моя поездка в Берхтесгартен вела меня через Констанц. Когда я сошел с парома, я был очень удивлен, обнаружив моего подполковника из запасного учебного полка из Дижона и Оксера стоящим на пирсе. Я оставил его немногим более года назад в звании обер‑лейтенанта, а теперь я стоял перед ним, повышенный до майора и украшенный Рыцарским крестом! Он настолько хорошо симулировал свою радость от нашей встречи, что я в любой момент ожидал объятия в русской или французской манере!

Он заявил, что он и мои прежние товарищи из учебного полка очень гордились мной. Я соответствующим образом поблагодарил его и отбыл, не показывая гнев, так же, как и при неожиданной встрече с Бразильским Кофейным Зерном.

Так называемая борьба‑до‑конца за нашу родину была позорной, жуткой, ползающей болезнью для немецкого Вермахта, храбрость, выносливость и бескорыстность которого никогда не смогут быть превзойдены никакой другой армией! Мы должны были быть избавлены от такого конца. Но военные суды угрожали самыми страшными последствиями любому, пытающемуся избежать верного крушения. Части моей старой дивизии были загнаны в альпийские долины до конца, наставшего 8 мая 1945 года.

Date: 2015-10-19; view: 285; Нарушение авторских прав