Исторический комментарий. С американскими частями на Рейне и Страсбургом в руках Союзников побитые части немецкой 1‑й армии умело проводили действия по сдерживанию на

С американскими частями на Рейне и Страсбургом в руках Союзников побитые части немецкой 1‑й армии умело проводили действия по сдерживанию на французско‑немецкой границе. Отжимаемые назад большей частью американской седьмой армии, которая поворачивалась, чтобы двигаться к северу через Нижние Вогезы на западе и по Эльзасской равнине на востоке, немецкие обороняющиеся неохотно сдавали позиции. В Нижних Вогезах (которые немцы называют Хардт) немцы даже контратаковали, когда они могли, используя элементы 21‑й танковой дивизии и 106‑й танковой бригады, чтобы замедлить продвижение американцев. Тем не менее дивизии XV и VI корпусов Армии США, преследовавшие их, постепенно вытеснили их назад на укрепления Мажино и Западного Вала, которые шли вдоль границы. К 16 декабря части 45‑й пехотной дивизии вступили на землю Германии, атаковав лабиринт ДОТов Западного Вала около Нидершлеттенбаха и Рейсдорфа.

Девятнадцатая армия немцев упорно продолжала обороняться на юге. II корпус французской первой армии продолжал наступать в восточном направлении через южные Верхние Вогезы, в то время как I Корпус пытался двигаться к северу через Бельфор. 3‑я алжирская пехотная дивизия II корпуса (3‑я дивизия d'Infanterie algerienne) генерала Гильома вела наступление через Верхние Вогезы и захватила высоты на Гогепеке. Часть именно этой дивизии упорно обороняла эти ключевые высоты от попыток немцев вернуть их.

В пределах шестой группы армий все американские и большинство французских наступательных операций остановились в середине декабря, когда немцы начали огромное наступление в Арденнах. Группа армий Б генерал‑фельдмаршала Моделя, с двадцатью пятью дивизиями, организованными в три армии, выкатилась из заснеженных лесов на бельгийско‑германской границе. Первоначально казалось, что они движутся в направлении Антверпена, что привело бы к отделению американской 12‑й группы армий от англо‑канадско‑американской 21‑й группы армий на севере. Действуя при низкой облачности, которая не давала ни немцам, ни американцам использовать поддержку с воздуха, танковые клинья пятой (позднее названной шестой СС) танковой армии взяли врасплох самонадеянных американцев в секторе Снежных Айфель и уничтожили две трети совершенно зеленой американской 106‑й пехотной дивизии. Ошеломленные противником, многие американские планировщики решили, что они фактически были побеждены. Некоторые части, как, например, американская 28‑я пехотная дивизия, все еще не восстановившаяся от осенних боев в Хуртгенском лесу, зашатались и, в некоторых местах, сломались. Однако американские части на «плечах», или флангах, быстро формировавшегося выступа упорно держались, и в течение нескольких дней ситуация американцев окрепла, поскольку немцы были остановлены на нескольких участках, таких, как Манэ, Селе и Бастонь.

Остановка наступления была одним делом; контрнаступление – другим. Среди мрачной борьбы в зимней темноте Арденн генерал Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий экспедиционных сил Союзников, с оптимизмом рассматривал возможность отрезать и уничтожить значительную часть немецкой армии на западе. Для этого он приказал третьей армии генерал‑лейтенанта Джорджа Паттона прекратить операции в Сааре и повернуть на север для атаки левого (или южного) крыла выступа группы армий Б. Паттон для этой операции должен был использовать два из трех своих корпусов и соответственно требовал сокращения своих линий.

Чтобы прикрыть сектора, оставляемые третьей армией, седьмая армия Патча приостановила свое преследование 1‑й армии и «свернула налево», то есть они сократили свои собственные порядки в Нижних Вогезах и на Эльзасской равнине, чтобы принять оборону большой части Саара. Гитлер решил воспользоваться этим «слабым местом» в порядках Союзников и направил группу армий Г атаковать хрупкую оборону американцев в направлении Нижних Вогез. Он и его планировщики в ОКВ надеялись, что захват Саверн вызовет отступление Союзников с Эльзасской равнины и таким образом вызовет географический и политический разлом между французами и американцами… так же, как он надеялся расколоть американцев и англо‑канадцев на севере. Таким образом, рассуждал Фюрер, могло бы быть возможным достигнуть сепаратного мира на Западе, который позволит немцам сосредоточить всю остающуюся энергию и ресурсы против наступающих Советов на востоке.

Это наступление, под кодовым названием «Операция „Нордвинд“», стало последним наступлением немцев на западе. Хотя оно в конечном счете потерпело неудачу, это было очень близко к принуждению американцев покинуть Верхние Вогезы; подобное отступление потребовало бы оставления Страсбурга, что было абсолютно недопустимо для Де Голля. После долгих споров было решено, что американский VI корпус отступит не далее, чем до реки Модр, таким образом, защищая французский престиж – и население – в Страсбурге.

Косвенно все это оказало большое влияние на судьбу Карла фон Кунов. С одной стороны, прекращение французами крупных наступлений позволило ему и его людям дольше оставаться в их надежных позициях в Вогезах. С другой стороны, участие последних немецких резервов в двух крупных наступлениях лишало девятнадцатую армию подкреплений, которые, возможно, в другом случае позволили ей укрепить свои позиции или даже проводить больше контратак для возвращения потерянной территории.

Вспоминает Карл фон Кунов…

Вечером 11 декабря я разговаривал с генералом Вагнером, который выражал серьезное беспокойство тем, что до сих пор все попытки отбить Гогепек провалились, включая атаку в тот же самый день. Немецкие войска окружили противника, но он не двигался с места. В душевном порыве я сказал: «Герр генерал, я отправлюсь на Гогепек и попытаюсь уговорить французов уйти!» После этого мои офицеры и я отмечали это довольно безумное решение столь сильно, что следующим утром мы точно не были в форме. Но мы все равно соблюли свое решение, которое к тому времени было не изменить.

К удивлению, хотя Гиммлер был обычно строго против любого контакта с противником (как ранее в Ле Тилло), он сразу оказался готов выделить мне самую сильную поддержку. Мои компаньоны и я должны были взять с собой на Гогепек соответствующие верительные грамоты, подтверждавшие наше право вести переговоры. Капитан Лартиго, командующий 1‑й ротой 4‑го полка тунисских стрелков 3‑й алжирской пехотной дивизии, а также комендант Гогепека, отказал нам. Он заявил, что он не мог принять такое решение. Тогда мы отправились на командный пункт его батальона, чтобы посмотреть, могли бы мы вести переговоры с ним.

К сожалению, я только тогда узнал о ранее упомянутом минном поле. За время марша по колено в снегу в сторону командного пункта французского батальона несколько французских солдат, сопровождавших нас, к сожалению, потеряли ноги. Я боялся, что эти североафриканские фанатики посчитают нас виновными и тут же убьют! Должно быть, присутствие французского офицера помешало им сделать это.

Как ожидалось, несмотря на мои просьбы признать безнадежность их ситуации, офицеры штаба батальона также отклонили наше предложение. Один французский майор, родом из Лотарингии, оказался особенно злобным. Возможно, майор, будучи родом из области, которая принадлежала Германии с 1870 до 1918 года, чувствовал, что ему надо было проявить горячий патриотизм перед его товарищами. Но большее впечатление, чем упрямство французов, произвело на меня их вооружение и экипировка. Размещение оружия только для защиты местности в непосредственной близости от их командного пункта было столь масштабным, что мы, на этой стадии войны, могли о таком только мечтать. У них также была лучшая зимняя одежда, рационы и так далее. Все было лучшего качества и в изобилии. Богатый заморский собрат по оружию был, ей‑богу, не жадным.

Когда я вернулся, я мог, по крайней мере, дать капитану Кёку, командующему батальона, которому было поручено выбить французов с Гогепека, весьма точное описание места, потому что французы не завязывали нам глаза. В конце концов, едва ли было возможно провести нас по колено в снегу на расстояние 1000 метров с завязанными глазами.

Сообщив по телефону генерал‑лейтенанту Вагнеру о провале своей миссии, я вернулся на свой командный пункт по шоссе № 417. На одном из крутых поворотов горной дороги стояли две немецкие 88‑мм зенитные пушки. Когда я проходил мимо них, погода изменилась, и Гогепек стал ясно виден на фоне неба. Я попросил командира батареи воспользоваться этой возможностью, и обе пушки открыли огонь по гостинице на расстоянии менее четырех километров на вершине той горы, за которую шли отчаянные бои.

На следующий день, 12 декабря, смешанная ударная часть, состоявшая из пехоты и саперов во главе с капитаном Кёком, еще раз атаковала Гогепек, на сей раз удачно. Гостиница, уже сильно поврежденная непрерывным огнем, теперь была окончательно снесена липкими бомбами и базуками. Французы потеряли сорок человек убитыми, двадцать три ранеными и приблизительно 120 взятыми в плен. Оперативное соединение капитана Кёка потеряло четырех убитыми и тридцать ранеными.

Я попробовал все, чтобы убедить французов эвакуировать Гогепек. Напрасно! Цена, которую они заплатили за их несгибаемое поведение, была, учитывая ситуацию в целом, слишком высока. Несколько недель спустя Гогепек попал бы им в руки без борьбы! Была похвала и награждения храброй ударной части. Капитан Кёк получил Рыцарский крест. У моего адъютанта и меня была возможность говорить с французскими военнопленными в тот же самый день. Прискорбно, они не верили мне, когда я сказал им, что мы сровняем это место на следующий день, и считали, что мое посещение было только блефом. C'est la guerre…

Нужно уточнить несколько пунктов, упомянутых в книге о последнем сражении в Вогезах. Автор пишет, что я был командующим ударной группы. Это было бы лестно для меня, но это просто не соответствует фактам. Я не имел никакого отношения к конечной успешной атаке. Командующим этого трудного предприятия, которое привело к тяжелым потерям для обеих сторон, был исключительно капитан Кёк.

28 декабря я должен был доложить командующему LXIII корпуса, генерал‑лейтенанту Эриху Абрахаму, чтобы получить у него Рыцарский крест. Он выполнил церемонию в очень юмористичной манере, со словами «Теперь у молодого человека надлежащий вид». Затем генерал сопроводил меня до моего командного пункта, где мы очень приятно провели вместе полчаса. После войны генерал‑лейтенант Абрахам жил в Висбадене, где, очевидно, обладавший многими талантами солдат первым делом зарабатывал себе на хлеб как «скрипач в кафе». К сожалению, у меня не было шанса повидаться с ним после войны. Он умер в 1971 году в Висбадене.

Случайным образом формулировка представления меня к Рыцарскому кресту была написана рукой офицера (запаса), который в мирное время был юристом. Он завершил представление словами «При любых обстоятельствах, со своим чувством юмора, своей резкостью к самому себе и могучей энергией, он всегда был на вершине ситуации» (!). По подобной манере письма вполне можно прийти к выводу, что этот баварский барристер, должно быть, был также и успешным защитником на суде!

Рождество я встретил со своей временной частью в перевале Шлюхт в Верхних Вогезах. Тогда мне довелось один раз столкнуться с нашим командующим группы армий Генрихом Гиммлером. Он не был излучающим энергию человеком, каким был Гитлер. Он вел себя как мелкий буржуа, в точности, как описал его генерал фон Оппен. После войны я также случайно познакомился с братом Гиммлера, учителем в Мюнхене, который был тихим, любезным товарищем.

Мой последний бой на фронте был в январе 1945 года, на легендарном Хартманнсвиллеркопфе, чья земля была буквально пропитана кровью немецких и французских солдат в 1914 году, во время Первой мировой войны. Примерно в середине месяца я получил новости, что новый командующий девятнадцатой армией, генерал инфантерии Зигфрид Расп, предоставил мне увольнение на двадцать один день за мою храбрость. В ночь перед моим отъездом я был приглашен к нему на обед. На следующее утро меня сменили на должности, и мой верный Йозеф повез меня к штабу девятнадцатой армии. Я доложил командующему казарм штаба, пожилому капитану кавалерии, который в мирное время был владельцем грузоперевозочной компании, известной по всему Рейху.

Во время беседы с этим господином я узнал, как это ни прискорбно, не слишком хорошие известия о нашем новом командующем армией. По мелкому поводу он один раз кричал на капитана: «Вы, седые тыловые штабные свиньи, должны быть на фронте!» Адъютант, подполковник фон Арнсберг, ранее служивший в 14‑м кавалерийском полку в Людвигслусте, успокаивал разъяренного офицера, советуя ему рассматривать эту необоснованную вспышку как болтовню алкоголика, а не как замечание его командира.

Вечером, когда я пошел в расположение штаба, я был уже не совсем трезв. Когда я по этой причине приносил извинения герру фон Арнсбергу, он быстро и сухо произнес: «Это здесь не замечают, генерал сам полон каждую ночь». (На самом деле он выразился несколько более решительно!)

Обед занял менее получаса, после чего я мог вернуться в свою квартиру, получив пропуск для отъезда.

Новый командующий армией генерал от инфантерии Фридрих Визешлезвнец, который после сражений Первой мировой войны служил в гамбургской полиции. Гиммлер уволил его в манере своего лорда и господина, потому что был нужен козел отпущения за крах девятнадцатой армии в Вогезах. В качестве замены был выбран генерал инфантерии Расп. Он командовал 335‑й пехотной дивизией на Востоке, а также 78‑й пехотной дивизией. От людей, которые ранее наслаждались успехом, всегда ожидают истинных чудес. Генерал Расп был офицером Генерального штаба и той же самой возрастной группы, что и Йодль, Шпейдель и Хойзингер. Конечно, он тоже не мог ничего изменить в ситуации в Вогезах.