Часть IV. Русская агентурная разведка всех видов во время войны 1914-1918 гг. 2 page

Кроме того, организация пожирала колоссальные суммы денег — около 100000 итальянских золотых лир в месяц.
Приняв все это во внимание, Генеральный штаб 10 января (по старому стилю) 1916 г. предписал преемнику Энкеля полковнику князю Волконскому ликвидировать «Римскую» организацию. Однако не успел Волконский ее ликвидировать, как в Рим приехал из Парижа руководитель агентуры штаба Юго-Западного фронта подполковник граф Игнатьев и с радостью забрал ее к себе, против чего Генеральный штаб вначале и не протестовал.
На этом мы прервем описание «Римской» организации и вернемся к ней, когда будем говорить об агентуре Игнатьева.
Агентурная деятельность Энкеля не исчерпывалась только «Римской» организацией, остальная его работа также не была особенно удачной.
Генеральный штаб в начале войны послал в распоряжение Энкеля для разведки в Австро-Венгрии некоего Эшкичевича. Энкель назначил его резидентом в Загреб. Забрав 2000 лир, Эшкичевич исчез...
Затем Энкелю под руку подвернулся некий Горичар, уроженец Словакии, бывший австрийский консул в Сан-Франциско, а в начале войны прикомандированный к генконсульству в Берлине, бежавший оттуда к брату-монаху в Рим. Энкель получил от него два довольно ценных донесения и на этом, кажется, закончилась агентурная деятельность Горичара.
В начале 1915 года к Энкелю явился некий Василий Теодореску, румынский подданный. Из представленных документов Энкель усмотрел, что он «агент контрразведки и для связи» разведывательного отделения австрийского военного министерства в Вене и принадлежит «к австрийской масонской ложе». Теодореску долго водил за нос Энкеля, обещая ему и разведывательные и контрразведывательные сведения об Австрии, но, конечно, ничего не дал, и в конце концов Энкель выдал его итальянской полиции, которая предложила Теодореску покинуть пределы Италии.
Много внимания Энкель уделял также разведке против Италии. В самом начале войны он добился приказания посла на имя русских консулов в Италии сообщать Энкелю по телеграфу через посольство поступавшие к ним сведения о военных мероприятиях итальянского правительства. Так как консулы не имели шифра, Энкель сам составил таковой. Характерно, что посол отказался оплачивать эти телеграммы, и Энкель вынужден был производить с ним сложные денежные расчеты. Однако вскоре итальянское правительство запретило обмен шифрованными телеграммами между посольством и консульствами. Энкель пытался -197- получать донесения консулов по почте в шифрованном виде, но из этого тоже ничего не вышло.
Энкель пробовал также заняться агитацией и пропагандой против Австро-Венгрии и Германии. Сам он об этом рассказывает следующее:
«...В начале войны, когда Германия и Австрия, стремясь завладеть общественным мнением Италии, не жалели средств на подкуп печати и распространение всеми способами огромного количества сведений лживого и тенденциозного характера, я полагал крайне необходимым для наших интересов бороться с ними тем же оружием. Поэтому, принимая во внимание совершенно пассивное отношение к этому вопросу нашего посольства, я в тех скромных пределах, кои признавал возможными, оказывал материальную поддержку начинаниям, задававшимся целью — посредством издания даровых или весьма дешевых летучих листков — распространять в массе низшего населения правдивые сведения о ходе войны и обличать лживость сообщений наших противников и противные понятиям элементарной порядочности приемы их борьбы.
...С самого начала войны в ряду военных обозревателей итальянской прессы, большею частью весьма посредственных, резко выделился редактор-издатель военного органа La Preparazione («Подготовка») — бывший полковник Генерального штаба и профессор военной академии и вместе с тем известный в Италии писатель Бароне, проникнутый убеждением в неминуемой конечной победе тройственного согласия и горячий сторонник выступления Италии против Австрии.
Ввиду относительно малого распространения газеты La Preparazione и огромного влияния в таком партийном государстве, как Италия, газеты Glornale d'ltalia, в коей перепечатывались статьи Бароне, французское посольство, возымев мысль использовать последнего для активной пропаганды идеи выступления Италии, предложило моему английскому коллеге и мне принять участие в расходах по ее осуществлению.
Сделка с Бароне была заключена в сумме 30000 итальянских лир, из коих 10000 лир пришлось на долю вверенной мне военной агентуры. За это вознаграждение им были сделаны во всех крупных центрах Италии публичные сообщения, имевшие несомненный успех, принесший свои плоды.
Секретарю редакции газеты за его труды в этом деле было выдано личное вознаграждение в размере 500 лир».
Когда Италия вступила в войну, агентурная деятельность русского военного агента свелась к получению итальянских разведывательных данных о противнике и передаче их в русский Генеральный штаб.
В Румынии агентурная разведка велась военным агентом, по его словам, согласно особых на каждый случай инструкций Генерального шта6а. -198- В общем же этот военный агент должен был освещать вопросы, связанные с вооруженными силами Румынии; обеспечить в агентурном отношении свободное плавание по Дунаю экспедиции особого назначения свиты его величества контр-адмирала Веселкина; освещать вопросы об экспорте Румынией бензина, металлов, автомобильных шин и пр. военных материалов в Австрию, о контрабандном транзите через Румынию снарядов и пр. военных материалов в Турцию, вопрос о контрразведке и разведке австро-германцев в Румынии и т. д. Кроме того, он должен был вести разведку в Австро-Венгрии, Турции и Болгарии.
Технику всей этой обширной агентурной деятельности военного агента в Румынии нам по имеющимся в нашем распоряжении документам установить не удалось. Однако проследить рост его организации можно. Так, мы видим, что до начала войны военный агент в Румынии имел всего двух агентов. С началом войны он почему-то лишился их. В августе же 1914 года их появляется 7 человек, из них трое, работавших по Австрии, остальные — по Румынии. В «сентябре прибавилось еще 4 агента, в октябре — декабре еще 7 человек, причем одному из них удалось обнаружить в Бухаресте тайную германскую радиостанцию и достать с нее несколько шифрованных радиограмм». Таким образом, к началу 1915 года имелось уже 18 агентов. Распределение расходов по эксплуатации этой сети за 1914 год по подразделениям дает следующую общую картину приемов работы военного агента в Румынии:
1. Содержание существовавшей агентурной сети и служебные расходы по ней...................................20354 леи
2. На развитие агентурной сети.............................11945 „
3. Путевые расходы по агентурной сети...................4200 „
5. Приобретение секретных документов и оплата
случайных сведений..............................................3450 „
5. Наем переводчиков...........................................2750 „
6. Почтовые расходы...............................................50 „
7. Случайные и непредвиденные расходы...............4285 „
Итого......................47034 леи
В первой половине 1915 года агентурная сеть военного агента в Румынии потерпела довольно чувствительные неудачи: несколько человек агентов провалились, а несколько человек оказались «недоброкачественными» и состоявшими на службе у немцев и австрийцев. Но, как видно, военный агент развил усиленную вербовочную деятельность, и в августе 1915 года число агентов достигло максимальной цифры — 31. Потом это число начало опять падать, спустившись до 14 человек в январе 1916 года. -199-

За 1915 год на содержание и эксплуатацию сети было израсходовано 130392 румынских леи и 4944 болгарских лева.
После вступления в войну Болгарии 8 ноября 1916 г., военным агентом в Румынии был назначен Генерального штаба полковник Татаринов, бывший перед этим на той же должности в Болгарии. Пробыл он на этой должности в Румынии с 8 ноября по 20 декабря 1916 г. Сеть его к декабрю 1916 года состояла из 13 агентов, на оплату которых было израсходовано 32304 франка.
С декабря 1916 года военного агента полковника Татаринова сменил полковник Палицын, но его агентурная работа совсем разладилась. С первого же дня у него началась склока с управлявшим русской дипломатической миссией в Румынии Мосоловым. Последний, ссылаясь на свой бывший военный чин, настаивал, чтобы Палицына ему подчинили. Кроме того, он требовал от Генерального штаба присылки офицера на должность своего личного секретаря.
Начальник Генерального штаба Аверьянов очень вежливо и дипломатично ответил, что «полковнику Палицыну дано предписание руководствоваться в своей работе указаниями Вашего превосходительства и сообщать вам для сведения копии своих донесений в ставку и в Оген-квар».
Из этого Мосолов сделал вывод, что Палицын и весь его аппарат ему подчинены. Он начал распоряжаться подчиненными Палицына даже без ведома и согласия последнего. Палицын, не желая мириться с таким положением, подал в отставку, которая не была принята. Аверьянов еще раз пустился в дипломатию, телеграфируя Мосолову: «...Не найдете ли, Ваше превосходительство, возможным ваши поручения лицам, состоящим в распоряжении полк. Палицына, передавать через сего последнего».
Но Мосолов не понимал этих «толстых намеков на тонкие обстоятельства» и продолжал распоряжаться военным агентом и его аппаратом.
Понятно, что при таких условиях не могло быть и речи об успешном ведении Палицыным работы по агентурной разведке.
В общем же результаты работы агентурной сети военных агентов в Румынии оценивались Ставкой неважно не только по Австрии, Болгарин и Турции, но и по самой Румынии.
В Сербии до начала 1916 года военным агентом состоял Генерального штаба полковник Артамонов. Это один из многих русских военных агентов, искавших оправдание своему бездействию «в трудной обстановке». Он писал в Генеральный штаб, что с объявлением Австро-Венгрией войны Сербии разведка была совершенно парализована австрийцами, -200- не останавливавшимися перед принятием таких мер, как поголовное заключение в тюрьму, а часто и расстрел всех более или менее видных народных деятелей южного славянства (священников, учителей, литераторов, журналистов и т. д.). Якобы вследствие этих мер все, принадлежавшие к сети Артамонова, агенты «исчезли бесследно».
Непосредственное соприкосновение армий в период от вторжения австрийцев в Сербию и до окончательного изгнания их 2 декабря 1914 г. давало Артамонову достаточно подробные сведения о войсках противника, находившихся на сербском фронте.
«Развращенный» этими сведениями сербской войсковой разведки, Артамонов находил организацию новой сети разведки в военное время «нелегкой по трудности подыскания надежных лиц, не являющихся австро-германскими агентами, распространителями ложных сведений».
Однако когда сербская армия была изгнана австрийцами с сербской территории, войсковая разведка стала давать все меньше и меньше сведений о противнике, а так как русское верховное командование требовало этих сведений, Артамонов волей-неволей вынужден был с середины апреля 1915 года приступить к созданию своей агентурной сети. Он приступил к организации агентурной сети через Бухарест и Турн-Северин до Будапешта, избранного им главным пунктом наблюдения, причем предполагал разместить агентов в Гросвардейне, Араде, Темешваре и Сегедине. Агентов для этой цели он, конечно, сам не вербовал, а обратился с просьбой к сербской верховной команде дать ему сербских офицеров и чиновников, что последняя и сделала.
Но уже в конце апреля 1915 года Артамонов «передумал» этот вопрос и решил, что ему не для чего вести самому разведку, ибо сербская верховная команда имеет свой разведывательный отдел. С апреля 1915 года Артамонов начал выдавать этому разведывательному отделу суммы, получавшиеся им на ведение агентурной разведки, получая взамен от разведывательного отдела агентурные сведения о противнике.
Таким образом, Артамонов обошел «трудные обстоятельства» в деле ведения агентурной разведки. В начале 1916 года он был переведен в Салоники, где, как мы ниже увидим, опять-таки старался свалить ведение агентурной разведки на других, в данном случае на французов и англичан.
В Греции во время войны русским военным агентом был Генерального штаба полковник Гудим-Левкович. По всей вероятности, он попал на эту должность по чьей-либо протекции, не зная, что с этой должностью связана и агентурная разведка. К последней его «душа не лежала», он ее боялся и не знал, как ее вести. Он писал в Генеральный штаб о своих «терзаниях» следующее: -201-

«...Наученный в предыдущие годы тяжелым опытом, не только своим, но и наших союзников, имевших гораздо более средств, лично им преданных людей их национальности, а главное — подготовленных заранее в мирное время агентов, я, соблюдая казенные интересы, с особой осмотрительностью и осторожностью решался тратить казенные деньги на эту разведку».
Как видим, Левкович полагал, что его задача не разведку вести, не собирать столь необходимые сведения, а лишь «соблюдать казенные интересы», экономя деньги.
Его пугала «полная оторванность Турции, немецкий террор, немецкая систематичность в контролировании как внутреннего управления империей, так в особенности деятельности полиции», которые якобы делали даже «попытки разведки почти безнадежными».
Совершенно отказаться от ведения разведки он также боялся, ибо в его распоряжении имелись «специально отпущенные средства». Исходя из этих соображений, он, «несмотря на убеждение в малой целесообразности подобных попыток» (вести разведку), все же старался «наладить по возможности сбор сведений о Турции».
Но когда он приступил к сбору этих сведений, то опять наступило «смущение». Его «смущало главным образом то, что нас интересует преимущественно Босфор и прибосфорский район, что как раз наиболее оберегалось германо-турками от шпионажа».
В результате всех этих «смущений» и «боязней», Левкович заболел манией экономии, забыв, что во время войны не о деньгах плачут, а об отсутствии сведений о противнике. Генеральный штаб требовал этих сведений, игнорируя манию экономии Левковича, и под этим нажимом он, с болью в сердце, решил, в конце концов, взяться за разведку. Как он это делал, пусть лучше сам расскажет:
«...Итак, в 1916 году мною было предпринято ел едущее:
1. Прошлогодний агент в Константинополе, как переставший давать ценные сведения, был ликвидирован.
2. Был ликвидирован также и посредник для сношений с другим агентом ввиду подозрения, что последний выехал из Константинополя и сведения набирались от случайных приезжих.
3. Был нанят агент в Салониках (с уплатой по 300 драхм в месяц, драхма — 37,5 коп.), который должен был собирать в Салониках и в восточной Македонии сведения о Турции и Болгарии.
В первое время он давал интересные сведения, но по мере возрастания трудностей сообщения Греции с Болгарией сведения становились все скуднее. Ознакомившись с положением дел в Салониках на месте, я решил отпустить этого агента, продержав его четыре с половиной месяца. -202-

4. В Салониках мне предложил рекомендованный болгаро-грек быть посредником между мной и известным ему лицом в Дарма, — имевшим дело с контрабандистами. Путем посылки их через Нюмильджина во Фракию предполагалось организовать сбор сведений по Турции.
Большие расходы (агенту в Дарме — 1000 тур. лир в месяц, посреднику — 400 лир, аванс в 100 тур. лир и наградные за каждый «рейд») в связи с ненадежностью организации побудили меня, прежде чем согласиться на предложение, сделать пробу.
Я предложил 500 драхм за доставку в виде опыта таковых сведений. После ряда переговоров, наконец, опыт был произведен и дал весьма скудный результат; посреднику пришлось выдать за хлопоты 150 драхм.
Захват впоследствии болгарами восточной Македонии все равно прекратил бы эту организацию, и это оправдало мое нежелание тратить деньги.
5. Все время подыскивая надежное лицо для отправки в Константинополь или в Малую Азию, я, наконец, нашел, совместно с морским агентом, бывшего греческого консульского чиновника из Малой Азии, согласившегося ехать в Константинополь и заручившегося лучшими рекомендациями не только от греческого министерства иностранных дел, но даже от афинских немцев. Ему удалось проскочить с поездом, коему болгары разрешили отойти от греческой границы в Константинополь.
Он должен был вернуться через 2 — 3 месяца, но мы о нем ничего более не слыхали. Прошел слух, что он пойман и повешен...
6. Мне рекомендовали одного грека, родившегося в Болгарии и имевшего там родных, который был не прочь поехать туда за хорошие деньги. Я его выписал из Патроса, но нашел его мало подходящим к роли агента, как не знающего вовсе военного дела и бывшего, по натуре, мало расторопным и трусом.
7. Мне горячо рекомендовали студента-грека, который заявил мне, что его друг в Бернском университете сообщил ему через третье лицо, что, видя, как кругом наживаются агенты, он не прочь был бы попытать счастье на этом поприще, зная хорошо Константинополь.
После долгих переговоров я решился на это, так как путь через Австрию был наиболее надежный. Дав подробные инструкции, я отправил студента в Берн, причем для контроля он должен был явиться к известным лицам, кои мне условно сообщат о его приезде. Студент согласился было ехать, но захотел предварительно проехать в Вену, чтобы собрать сведения. Пробыв в Вене 4 дня, он вернулся в Берн и наотрез отказался от работы, будучи запуган формальностями в Вене и рассказами греков о терроре в Константинополе. Неудачная посылка студента — путевые, суточные и наградные (!?) обошлись в 1500 драхм. -203-

Бернский студент потребовал было 500 драхм, но, ввиду моих угроз, удовлетворился оплатой билета в Вену и обратно.
8. Мне предложили обратиться к известному лицу в Измиде для получения сведений об этом районе и по железной дороге. Поручение должен был передать, по всем данным, турецкий агент — его родственник, возвращавшийся через Малую Азию. Он должен был послать поручение за 10 тур. лир, а лицу в Измиде надо было дать в виде задатка такую же сумму. Он исполнил поручение, и я получил сведения из Измида, но с большим опозданием и весьма общие и сбивчивые.
Большая проволочка и малая ценность сведений заставили меня прекратить и эту организацию.
9. Я вошел в сношение с главным организатором разведки греческой военной агентуры в Константинополе, вынужденным спешно покинуть Константинополь. Он согласился, получая 800 драхм в месяц, войти в сношения с преданным ему лицом в Константинополе, которому я должен был платить по 500 драхм в месяц.
Доверенное лицо его отправилось в Константинополь, но перерыв сообщений путем дипломатического греческого курьера и германофильство греческого посланника в Константинополе нарушили всю организацию.
10. Ко мне явился наш консульский чиновник в Константинополе И. с предложением пробраться в Смирну, а оттуда — куда угодно для целей разведки. Для обеспечения успеха его надо было высадить на Инг-лессониз, снабженного легкой лодкой и привинтным мотором. Предложение показалось заманчивым мне, морскому агенту и англичанам.
Все было устроено и приобретено, но, к сожалению, англичане покинули Инглессониз и он был занят турками. И. вернулся обратно через Афины в Салоники, доложив, что с занятием острова турками все предприятие пало. Просьба его доставить на материк на аэроплане была отвергнута англичанами.
11. В Салониках по рекомендациям я выписал из Самоса одного контрабандиста с целью послать его через Смирну по линии железной дороги. Он не особенно охотно соглашался, требовал большую сумму и мало внушал мне доверия. Заплатив ему за вызов и расходы 250 драхм, я его отпустил».
На этом и кончается повествование самого Левковича о его попытках вести разведку в Турции. Сам он ее тоже называл «неудачной».
Но зато Левкович гордился своей разведывательной деятельностью в самой Греции. Чтобы нас не могли обвинить в пристрастном отношении к этому «неудачнику», мы опять даем слово ему самому: -204-

«...На месте, в Афинах, мне удалось заполучить на службу доверенное лицо турецкого военного агента, бывшего турецкого офицера. Он сообщал мне довольно интересные сведения, я ему платил 200 — 250 драхм в месяц, плюс наградные, и по отъезде в Салоники передал его морскому агенту. Большинство его сведений получалось от этого агента.
Затем были случайные сведения от редких проезжих из Турции, с заднего хода греческого министерства иностранных дел и т. д.
В самой Греции, ввиду германофильствующего короля, его клики и немецкой пропаганды, надо было держать агентов-осведомителей. Таковой и был у меня за 300 драхм в месяц. Осенью я его отпустил, но 18 ноября опять нанял.
Я был единственный, у кого были агенты, ибо все другие у моих коллег разбежались и перетрусили. Он мне доставлял ценные сведения... У него же есть родственники в лиге резервистов.
В эту лигу я заставил поступить и другое доверенное лицо, но через полтора месяца ему пришлось спасаться в Салоники ввиду подозрений лигистов.
Кроме того, я посылал для объезда и сбора сведений о войсках и резервистах особых агентов в Пелопонесс, Калабаку и Фессалию.
...Одно лицо устраивало мне свидания с агентами путем поездок на его автомобиле, спасая меня от выслеживания агентов, а другое предоставило свою квартиру для переговоров...».
В общем, за 1914—1916 гг. Левкович истратил на «попытки разведки» 81848 драхм.
Этот совершенно безграмотный в отношении разведки полковник Генерального штаба был сменен в начале 1917 года. Вместо него был назначен генерал-майор Муханов. Однако этот генерал ударился в еще большую панику и уже в апреле 1917 года доносил в Генеральный штаб, что все его попытки организовать разведку по Турции и Болгарии дали весьма ничтожные результаты. Он писал, что никакой организации разведки он там не нашел, а «создавать ее теперь вновь не представляется возможным».
К причинам, не позволявшим организовать разведку заново, Муханов причислял «до крайности затрудненные сношения с турецким побережьем», незнание им греческого языка, недостаток людей, годных для службы агентами, и пр. Поэтому Муханов предпочел «работать по разведке вместе с нашим морским агентом».
Эта совместная работа, по словам самого Муханова, производилась следующим образом:
«...Работа у нас общая. Совместно мы ищем агентов, даем задачи, отправляем куда нужно и вместе платим за услуги их. Непосредственную -205- работу по сбору сведений, подысканию агентов и все переговоры ведет лицо, которое работало и для Гудим-Левковича. Донесения наши поэтому тождественны. Попытки Гудим-Левковича послать людей в Турцию не увенчались успехом и он совершенно отказался от повторения их. Не видя другого способа получения сколько-нибудь надежных сведений, мы решили вновь заняться этим. В данное время у нас командировано в Турцию три агента, толковых и, нужно думать, надежных.
Для разведки болгар пока ничего не удалось сделать...».
Описав таким образом свою агентурную деятельность, Муханов пришел к весьма пессимистическому выводу:
«Принимая во внимание: 1) создавшиеся условия для разведки здесь и в связи с этим ничтожность результатов работы; 2) необходимость работать вместе с морским агентом; 3) опытность капитана I ранга Макалпинского, не могу не чувствовать свое пребывание здесь совершенно излишним».
Когда Генеральный штаб убедился, что Муханов действительно там является «лишним», он дело агентурной разведки поручил другому генералу — Артамонову, состоявшему в то время комендантом Салоник и известному уже нам по его агентурной работе в Сербии, судя по которой от него, конечно, никаких результатов нельзя было ожидать и здесь. Так и вышло. Как только Генеральный штаб поручил ему ведение агентурной разведки, он немедленно написал, что для него «выяснилась бесполезность и почти невозможность» в данных условиях организации «здесь особой русской разведывательной сети, ввиду наличия тут разведывательных и охранных организаций французской и английской армий, располагающих значительным личным составом и неограниченными средствами». Артамонов утверждал, что «отдельная русская разведка бесполезна, ибо все источники осведомления названными штабами использованы, серьезных предложений не поступает, покупать же фабрикуемые сведения нежелательно. Мне уже дважды пришлось предупреждать Муханова, что сообщаемые им из местных источников сведения о противнике сплошь неверны. Вместе с тем русская агентурная разведка была бы затруднена недоверием французского командования здесь к славянам вообще, а к русским после революции в особенности и опасением о наших сношениях с противником. Да и трудно было бы при наличии французской и английской армейских организаций доказать названным штабам необходимость русской организации. Между тем, во избежание немедленного ареста высылаемых агентов, пришлось бы входить со штабами в сношения и давать объяснения, как это требовалось мне сделать для капитана Сурина, посланного Одесским округом в Грецию для связи с агентами южной Малой Азии, каковую деятельность я считаю безуспешной. Недоверие -206- французского штаба и препятствия с его стороны затруднили сербскому штабу разведку до такой степени, что за год пребывания здесь сербы израсходовали на это дело менее 5000 франков...».
Один из генералов Генерального штаба — Потапов на этом рапорте Артамонова глубокомысленно написал: «Нужно обождать, что будет сообщать ген. Артамонов в ближайшее время. В случае если сведения эти окажутся неудовлетворительными, придется категорически предложить организовать агентурную сеть».
Нам неизвестно, какими оказались сведения Артамонова за «ближайшее время» и что предпринял Генеральный штаб.
Из приведенных фактов ясна лишь та неразборчивость, с какой Генеральный штаб выбирал своих резидентов на местах...
Военным агентом в Бельгии и Нидерландах состоял полковник Генерального штаба Майер. Он тоже, как и военный агент в Италии, получил 20 июля 1914 г. предписание Генерального штаба — во что бы то ни стало выяснить, куда будут направлены внутренние германские корпуса. Майер в срочном порядке отправил в Германию одного агента, израсходовав на это 7500 рублей и 6500 бельгийских франков, но, как видно, задания в срок не выполнил.
В начале войны Майер развернул довольно кипучую агентурную деятельность. Его сеть состояла из 22 агентов. Но уже в сентябре 1914 года он получил предписание Генерального штаба — сократить агентурную сеть. В феврале же 1915 года Генеральный штаб предписал Майеру «всеми мерами ускорить поступление агентурных сведений и возможно бдительнее наблюдать за переброской войск противника». Не успев выполнить первого предписания, Майер, вместо сокращения сети, начал ее опять расширять и увеличивать, дабы выполнить второе предписание Генерального штаба. Русский Генеральный штаб, по всей вероятности, считал такое постоянное противоречивое дергание руководством работой своих местных органов.
Майер обращал главное внимание на железнодорожные узлы Бельгии и Западной Германии, то есть старался учитывать германские войсковые переброски. Но удавалось это ему крайне плохо. Этот военный агент тоже, как видно, первый раз в своей жизни столкнулся непосредственно с разведкой и поэтому от его деятельности Генеральный штаб хороших результатов ожидать не мог.
Так, например, в его сети видное место занимали какие-то почтальоны; он платил им не только жалованье и суточные, содержал квартиры, оплачивал разъезды, но некоторым из них даже покупал автомобили...
Понятно, что такого рода «тарифная политика» вызывала большие накладные расходы, которых не могли оправдать результаты работы. -207-

Но этого еще мало. В июле 1917 года Майер телеграфировал в Генеральный штаб, что «организации «Аргус» и «Гермес» просят его гарантировать пенсии тем бельгийским семействам, которые могут лишиться своих кормильцев на службе по разведке». Для большей убедительности он добавлял, что подобные пенсии уже выплачиваются французским военным агентам. «Забыл» он добавить лишь одно — французским военным агентам эти «пенсии» выплачиваются при помощи удержанных из жалованья агента сумм. Генеральный штаб все же дал свое принципиальное согласие — пообещать им выплату этих «пенсий».
Результаты агентурной работы Майера Генеральный штаб считал слабыми.
Военным агентом в Болгарии до ее вступления в войну состоял Генерального штаба полковник Татаринов. Он освещал Болгарию, Турцию и Австро-Венгрию, причем его турецкой сетью руководил русский вице-консул в Деде-Агаче; сам же он все внимание сосредоточил на Болгарии и Австрии. Здесь мы видим самую разнообразную деятельность Татаринова: то он наблюдает за германской контрабандой, то за безопасностью флотилии контр-адмирала Веселкина на Дунае, то взрывает склады бензина и керосина в Бургасе, то ведет пропаганду в болгарской военной лиге, то содействует бегству болгарских офицеров в Россию, то покупает венок на гроб иеромонаха Ферапонта и пр. и пр.
Татаринов оказывал также всевозможное содействие разведывательной организации Генерального штаба, возглавлявшейся неким Шварцем, снабжал деньгами и «добрым советом» заблудившихся агентов агентуры 7-го русского корпуса, поддерживал агентов дунайского пароходства и пр.
Как видим, Татаринов проявлял самую кипучую разностороннюю деятельность, большей частью ничего общего с его непосредственной задачей и даже с агентурой вообще не имевшую.
Если верить денежному отчету Татаринова, то в течение 9 месяцев 1915 года он имел в составе своей сети 48 агентов разного назначения, среди них даже целые организации неизвестной численности, как, например, «армянская колония» в Константинополе, причем содержание их стоило 163347 болгарских левов.
Однако несмотря на такую обширную сеть, результаты работы ее оставляли желать гораздо лучшего.
В Швейцарию, после того, как в начале войны там провалился Гурко, военным агентом был назначен генерал-майор Головань.
Швейцария во время войны являлась одной из тех нейтральных стран, из которой все воевавшие старались вести друг против друга разведку. Русский Генеральный штаб в этом отношении не являлся исключением. -208-

Date: 2015-10-19; view: 297; Нарушение авторских прав