Вариативность номинаций 3 page

Справедливо замечено, что «ни перестройку Горбачёва, ни реформы Ельцина нельзя понять без учета той новой роли в хозяйстве, политике и общественной жизни, которую стал играть преступный мир. Его влияние в современной России на культуру, язык, мораль и тип человеческих отношений очень велико» [Кара-Мурза 2002: 640]. Приведем лишь некоторые примеры из области массовой культуры.

Телевизионные каналы заполнены не только криминальной хроникой, но и нескончаемыми околохудожественными сериалами, живописующими героические подвиги «бригад», «братков» и других благородных персонажей. Широко популяризируется жанр блатной песни (псевдошансона); в течение месяца телеэкран ежедневно напоминал о великом культурно-историческом событии: «Исполняется 25 лет песне Александра Розенбаума “Гоп-стоп”» [ТВ-6, октябрь 1998]; этот же шедевр исполнялся его автором в сопровождении облаченного в парадную форму хора одного из т. н. «силовых» министерств на предновогоднем концерте 2001 г., транслировавшемся российским телевидением, а в зале находилась исключительно элитная публика. Не случайной, конечно, была и многократная трансляция по разным телеканалам музыкального видеоклипа дуэта «Тату» (по поводу и без повода – для рекламы! – упоминалось о сексуальных взаимоотношениях юных исполнительниц) на песню «Не верь, не бойся, не проси» – рефреном произведения была эта же фраза, являющаяся, как известно, классической блатной заповедью тюремно-лагерного бытия. А популяризуемый представитель этого замечательного жанра «Михаил Танич объединял в своем творчестве и вора, и президента» (И. Демарин, певец, композитор) [Жизнь вопреки. Михаил Танич. РТР. 25.12.08]. – «Кончилось всё плясками под примитивную музычку – русский народ, и особливо новый, молодой класс предпринимателей, очень любит блатные еврейские напевы и мелодии… Они, видимо, хороши тем, что все на один мотив и не нужно шевелить редкими извилинами души и ума, чтобы привыкать к разнообразию в музыке. Гораздо легче скакать козлом под семь-сорок и орать, подпевая гнусному голосу какого-нибудь Миши Фуфутинского:

Воруй, воруй, Россия!

Иначе пропадешь.

Воруй, воруй, Россия!

Всего не украдешь» [Сегень 1994: 246].

Понятно, что здесь налицо совпадение интересов: взаимопритяжение элиты и деятелей культуры объясняется в первую очередь тем, что шоу-бизнес пропагандирует фундаментальные ценности элиты, а она держит в услужении шоу-бизнес (наиболее выдающиеся представители которого, несомненно, считают себя не обслугой, но частью элиты). Ср.: «Раздватрис был доволен, что его вызвали во дворец. Он любил Трех Толстяков за то, что их любили сыновья и дочери не менее толстых богачей. Чем был богаче богач, тем больше он нравился Раздватрису. “В самом деле, – рассуждал он, – какая мне польза от бедняков? Разве они учатся танцевать? Они всегда заняты работой и никогда не имеют денег. То ли дело богатые купцы, богатые франты и дамы! У них всегда много денег, и они никогда ничего не делают”» [Олеша 1980: 590].

Распространение в повседневном речевом общении элементов уголовного жаргона тоже следует считать вполне закономерным, как и насыщенность ими текстов российских средств массовой информации: этот тип дискурса можно квалифицировать как неотъемлемый атрибут элиты, поскольку он достаточно адекватно воплощает ее моральные и иные ценности: впарить, бабло, лавэ, кинуть, заказать, нахлобучить, вложиться, наварить, соскочить, откинуться, пилить (дербанить) бюджет и т. п. Ср.: «Институт делает экспертизу [в ноябре 1998 г. ] по текстам Коха и Чубайса… Слушали телефонные переговоры этих двух фигурантов современной истории, записанные на пленку. “Спецы” говорят, что тексты совсем криминальные по лексике, с большим количеством мата, речений из быта качков и бандитов. Будто переговариваются не два вице-премьера, а служащие “Коза ностры”» [Есин 2002: 146]. Впрочем, стоит заметить, что эта черта речевой культуры является, вероятно, общей для бизнесменов не только в России; по свидетельству американского журналиста, его имущие соотечественники также общаются «на жаргоне гангстеров, присущем свободным предпринимателям в тех случаях, когда они говорят между собой без посторонних свидетелей» [Марион 1954: 68].

В результате недавних научных изысканий удалось установить, что «стилистические предпочтения в устной речи предпринимателей проявляются в области не только книжной, но и нелитературной лексики. Это выражается в отчетливом понимании всеми [?!] предпринимателями недопустимости грубых и сленговых единиц в официальном общении: “Я приехал в Москву / там общаюсь с каким-то человеком и / буду жаргоном пользоваться / там / отмыть / отслюнявить / он / как бы / меня сразу на уровень ниже поставит / человек потому что //». Однако реальные возможности самоцензуры в этом смысле напрямую зависят от типа речевой культуры конкретного человека. Поскольку большинство представителей данной социальной группы – носители среднелитературного типа речевой культуры, избежать употребления таких слов им не удается. Единственное, что успевают сделать говорящие, – это попытаться заглушить, затормозить ругательство, произнести его неотчетливо, скороговоркой, сокращая до нескольких начальных звуков» [Милёхина 2007: 316][78].

Несколько лет назад для ста чиновников администрации Ульяновской области был устроен тест на знание русского языка (т. е. государственного языка РФ) в объеме средней школы; для ответов на 45 вопросов отвели 40 минут; этот мини-экзамен не сдали 68 испытуемых [Новости. ТВК. 06.02.07]. По-видимому, интересный опыт так и не стали распространять повсеместно, хотя еще федеральной целевой программой «Русский язык» на 2002–2005 гг. предполагалось, что будет «внедрена методика тестового контроля за уровнем владения русским языком государственными служащими».

Стремление элиты к тому самовыражению, которое, вероятно, кажется ей предпочтительным, меняет и ландшафт русских исторических центров: «Есть опасения, что древнерусские храмы [во Пскове] могут окончательно потеряться на фоне элитных новостроек… В мемориальной зоне строят элитные особняки» [Вести. РТР. 21.08.05]. «Приезжать сюда [в Серафимо-Дивеевский монастырь, где вершил свой христианский подвиг Серафим Саровский] на богомолье – последний крик моды для недавно воцерковившейся российской элиты» (ср. более раннее суждение мецената-предпринимателя о добродетели: «Милосердие – самое православное из православных чувств. Купец, как бы [!] благодаря бога за то, что у него успешно идет бизнес, жертвовал на храм» [Доброе утро. ОРТ. 15.11.98]). Правда, есть и еще причина для посещения этой местности в Горьковской (в тексте – Нижегородской) области: здесь, в Дивеевской слободе, находятся особняки-дворцы семьи Ельцина, О. Дерипаски, по слухам – и Е. Батуриной, супруги Ю. Лужкова [24. Ren-TV. 24.08.07].[79]Впрочем, представители элиты не чужды благодарности и властям земным. Например, красноярский предприниматель А. Пфаненштиль приготовил для установки бронзовый памятник Ельцину, объясняя свою благородную инициативу так: «Супер! Человек дал нам возможность работать и зарабатывать. Класс! Этот человек подарил нам своих преемников» [Новости. Прима-ТВ. 20.08.08].

При этом активно формируется и тиражируется сугубо положительный имидж героев «эпохи перемен»: «Если 90 % населения [России] не олигархи, значит, он [Цейтлин, главный персонаж пьесы] герой; в нем есть что-то особенное, он супергерой» (Р. Маликов, театральный режиссер) [24. Ren-TV. 19.01.07]; сто́ит вспомнить и созвучный упомянутому спектаклю киногимн в честь гениальных предпринимателей «Олигарх» П. Лунгина[80]. И здесь, конечно, тоже нет ничего абсолютно нового: «Прескучно живут честные люди! Воры же во все времена устраиваются великолепно, и все любят воров, потому что возле них всегда сытно и весело. Фуке не был гнусным скупердяем, он был широкий, элегантный казнокрад. Он окружил себя не только лучшими любовницами Франции, но и художниками, и мыслителями, и писателями…» [Булгаков 1990, 4: 320]. Впрочем, кажется, не все деятели искусств стремятся обрести помощь «спонсоров»: «Не хочу быть паразитом богатых дядей; достаточно того, что богатые дяди – сами паразиты» (хореограф И. Моисеев) [Доброе утро. ОРТ. 24.12.98].

Интересно, что во время очередного кризиса не столь частыми стали реформаторские дифирамбы «эффективному собственнику», составлявшие важнейший элемент идеолого-пропагандистского обеспечения приватизации. Оказывается, например, что из-за неумелых действий предпринимателей «у российского бизнеса накопились огромные долги, которые волей-неволей придется выплачивать государству» (ссылка на выступление Ю. Лужкова) [24. Ren-TV. 17.02.09] – при всей двусмысленности приведенной формулировки понятно всё-таки, кто и кому «будет выплачивать» и откуда возьмет эти средства государство, уже спасшее таких же «эффективных банкиров» («российская банковская система не нуждается более в господдержке и способна самостоятельно выйти из кризиса» (1-й зампред Центробанка А. Улюкаев) [24. Ren-TV. 03.09.10]). Примечательна и корректировка законотворчества, логично объясняемая тем же кризисом. Так, предполагалось, что закон о борьбе с коррупцией будет принят не ранее конца 2010 г., потому что «антикоррупционная кампания» в период кризиса «может привести к дезорганизации госаппарата» [Новости. ТВК. 16.12.08].

Ранее уже отмечалось – в связи с непомерным притоком иноязычных заимствований в русскую (или уже «российскую»?) речь, – что новые слова иностранного происхождения вовлекаются в речевое действие и «по причине обезьяньего пристрастия самозваных “элит” к самолюбованию» [Колесов 2004: 206]. Конечно, в их поведении присутствует своеобразный нарциссизм – но есть ли для него серьезные основания?

Впрочем, время от времени (причем не часто) СМИ повествуют о щедрой благотворительности того или иного нувориша, не забывая при этом упомянуть о возрождении в России института меценатства. Однако это не меняет сути («…ежели человек, произведший в свою пользу отчуждение на сумму в несколько миллионов рублей, сделается впоследствии даже меценатом и построит мраморный палаццо, в котором сосредоточит все чудеса науки и искусства, то его всё-таки нельзя назвать искусным общественным деятелем, а следует назвать только искусным мошенником» [Салтыков-Щедрин 1953: 133]) и нисколько не прибавляет оптимизма, в том числе и по поводу будущего страны.

Ср.: «…Для определения перспектив политической элиты важнейшее значение имеет констатация глубокого равнодушия современной [российской] элиты к проблемам развития… Внутриэлитные войны происходят на фоне углубляющегося разрыва основополагающих смыслов ценностей элит и населения. В этом случае сочетание внутриэлитного противостояния и противостояния элит и населения является идеальной ситуацией для внешнего “вклинивания”, когда любое внутриэлитное противостояние может быть использовано для раздела Российской Федерации на новое содружество “независимых государств”. Это означает утрату территориальной целостности, политической и исторической субъектности России» [Гаман-Голутвина 1998: 52, 54]. – «Плата за эгоизм правящих групп может иметь для России самую высокую цену. По сути, эти группы предали свою страну, разрушив созданный за десятилетия по́том и кровью научный, производственный, оборонный потенциал государства. Нынешнее ослабление позиций России на международной арене – это плата за удовлетворение эгоистических интересов российских “ элит ”. Не будет ничего удивительного в том, что они для сохранения результатов приватизации будут и дальше проводить курс, ослабляющий Россию экономически и политически» [Ковалёв 2001: 263]. – «А к какой цели стремится наше нынешнее общественное устройство? К неравенству и несправедливости?.. Разрушая прежний строй, мы отказались не только от державных, но и от внятных гуманитарных целей государственного существования. А если нет цели, нет и ответственности за ее достижение. Потому-то наша элита имеет комфортную возможность жить исключительно для себя. Иногда меня посещает жестокая мысль: а не стала ли историческая будущность России тем “откатом”, который наш верхний класс заплатил за то, чтобы стать имущим и правящим?..» [Поляков 2005: 278]. – «В Россиянии нет элиты, одержимой национальным идеалом, одним образом русского будущего, ради которого она могла бы повести за собой народ – на труд и подвиги… “ Элита скована губительным равнодушием… Порожденная катастрофой, российская элита способна лишь воспроизводить ситуацию катастрофы”, – сетуют авторы Серафимовского манифеста в 2003 г…» [Калашников 2003: 189, 202] – и т. п.

Приведем без комментариев лишь некоторые высказывания (а они весьма многочисленны даже в российских телепередачах), характеризующие статус сегодняшнего российского государства: «Америке нужны стабильные партнеры, и Россия – одна из них. Первые 240 тысяч тонн российской нефти точно 4 июля доставлены в Хьюстон» [Вести. РТР. 07.07.02]. «Мы партнеры в том смысле, что Россия является ресурсной для западных стран» (Дж. Шлезинджер, советник президента США Дж. Буша, бывший директор ЦРУ США) [Однако. ОРТ. 30.01.04]. – «В разгар энергетического кризиса в США прибыл первый танкер с грузом сжиженного газа из России. “Газпром” выходит на американский рынок» [Новости. ОРТ. 02.09.05]. – «Все расходы [по программе «экологического образования»] взяла на себя японская сторона, поскольку Сибирь и Дальний Восток являются сферой интересов Японии» [Новости. 7 канал. 21.11.06]. «В Плесецке готовится к запуску корабль “Союз”; будет запущен военный спутник, спутник бундесвера – он будет следить за нашими “Тополями” [российскими боевыми ракетами]… Это не смущает заместителя начальника комплекса…: “Да, нам так и сказали… Не пустили бы мы – пустили бы другие”» [Вести недели. РТР. 17.12.06]. «Каждая пятая американская АЭС будет работать на российском уране» [1 канал. 07.05.08] и т. п. Можно сказать, что отчаянно смелые (по причине сверхвысокой прибыльности для кого-то из числа элиты) реформаторские прожекты способны превзойти по масштабам самые фантастические предположения. Например, в 2003 г. Ю. Поляков задавал себе и читателям «Литературной газеты» риторический вопрос: «Разве можно продать Великую русскую равнину и Байкал?», оговариваясь: «Впрочем, в XIX в., в пору реформ Александра Освободителя, Волгу со всеми портами и пристанями чуть не продали в личную собственность. Имеется такой задокументированный исторический факт. Но вовремя спохватились…» [Поляков 2005: 285].

Однако в соответствии с новым (очередным) приватизационным планом, по некоторым сведениям, «в списке предназначенных к продаже стратегических компаний – 13,1 % компании “Росгосстрах” и 25 % минус одна акция судоходной компании “Совкомфлот”, а также пять пароходств – Мурманское, Волжское, Северо-Западное, Енисейское и Сахалинское. …В списке четыре порта – Новороссийский, Мурманский, Ванино и Туапсе – и три аэропорта – Анапа, Екатеринбургский – Кольцово и новосибирский Толмачево» [Хохлов 2009: 2] (здесь же высказывается предположение о том, что «в случае приватизации пароходства государство может лишиться своего стратегического потенциала – жизненных коммуникаций»).

В свете этих высказываний примечательны как участившиеся в СМИ весной—летом 2008 г. упоминания о том, что Россия располагает – в том числе – одними из наиболее значительных в мире запасами пресной воды, так и триумфальные сообщения об исследованиях (почему-то с активным личным участием представителей власти и зарубежных специалистов) озера Байкал при помощи глубоководных аппаратов (лето 2008 г.). О будущем Байкала (и не только его) можно судить и по некоторым публикациям в «Российской газете» (напомним: ее учредителем является правительство РФ). Например: «Для России же, пока не истощились месторождения нефти и газа, появляется возможность перейти на экспорт ее другого природного богатства, каковым с середины XXI в. может стать вода» [Овчинников 2008: 13] (здесь же рекламируется этот явно модернизационный и высокотехнологичный замысел и утверждается неизбежность его осуществления: «Среднеазиатские же республики, в перспективе и Синьцзян, охотно покупали бы у России воду, финансируя затраты на ее переброску… К 2025 г. от нехватки воды будут страдать три миллиарда человек в пятидесяти странах. И России, которая наряду с Бразилией лидирует по запасам влаги, рано или поздно придется переключиться на экспорт воды, которая в отличие от нефти и газа к тому же восполняемый природный ресурс»…). Настойчивость пропагандистов этого грандиозного бизнес-проекта не оставляет сомнений в его сравнительно скором осуществлении: той же теме была посвящена статья того же автора, использовавшего те же аргументы, в частности ссылки на положительный опыт Китая, в той же газете менее чем через год после первой публикации (см. [Овчинников 2009: 17]. Уже известны результаты экспорта российской нефти «эффективными собственниками»: на внутреннем рынке цены на нефтепродукты (и не только) стали якобы «мировыми» (в отличие от доходов огромного большинства граждан)…

Заметим попутно, российская элита до некоторой степени озабочена своим собственным воспроизводством – причем не только в инкубаторах западных университетов. Так, например, глашатаи недавней информационно-пропагандистской кампании (возможно, доходившей иногда до прямого администрирования) по поводу создания в России нескольких т. н. «национальных университетов» (и грядущего упразднения всех остальных) в качестве аргумента в их пользу выдвигали и такой: «По мнению чиновников Минобразования, надо воспитывать и [?!] элиту, т. е. тех лидеров, которые будут двигать нацию вперед» [Новости. 7 канал. 12.07.05]. По-видимому, эта «национальноуниверситетская» активность стимулировалась и некоторыми привходящими обстоятельствами: «Формирование будущей элиты России – этим занимаются сотрудники британского посольства в Российской Федерации через конкурс на получение образования в Англии, почему-то [!] не ставя об этом в известность представителей местных властей. А ведь в будущем, заняв ключевые посты, эти молодые люди смогут оказывать существенное влияние на формирование российской политики через принципы английского образования» [Вести-Красноярск. КГТРК. 19.01.06] – иначе говоря, коварные альбионцы могут научить «не тому», а главное – «не тех». Следует вспомнить, что в качестве одного из важнейших направлений реформы российского образования выдвигалось следующее: «Задача ведущих университетов – воспроизводство научной, культурной, управленческой и политической элиты страны – должна подкрепляться особым режимом финансирования этих вузов, имея в виду повышенный норматив финансирования в расчете на студента, выделение целевых средств на обновление материально-технической базы, полное финансирование общежитий из федерального бюджета» [Концепция 1997: 25]. По-своему это, конечно, вполне оправданно: «Наиболее активную роль в нем [процессе формирования государственной политики] играет активная часть населения, которую называют политической элитой … политическая элита, формирующая государственную политику по конкретному виду деятельности, очевидно должна иметь своих представителей как во властных структурах, так и соответствующих профессиональных кругах» [Бенедиктов, Бердашкевич 2003: 17] (о плодах усилий элиты в сфере, например, языковой политики, см. [Васильев 2007]).

Сегодня же, по свидетельству Г. Гудкова, заместителя председателя Комитета Госдумы по безопасности, «вторая [после «неэффективности управления»] проблема – это ориентированность значительной части высокопоставленной элиты на Запад. Очень существенная часть власть имущих не связывает свое будущее с Российским государством. Они не просто деньги размещают на Западе, они вкладывают их в активы, недвижимость, развивают там бизнес, перевозят туда семьи… Проехав по Югу Франции, пообщавшись с людьми, которые учатся там в бизнес-школах и престижных университетах. Когда они называют фамилии детей и родственников людей, которые работают в Белом доме, Госдуме, других учреждениях, получается очень солидный список» [Бюрократия в силе // РГ-Неделя. № 35. 18.02.10. С. 8].

Возможно, конечно, что декларированное реформирование (упразднение) российского высшего педагогического образования послужит не только для существенного сокращения (т. н. оптимизации) бюджетных расходов: поскольку ранее некоторые руководители уже заявляли, что школа (любая) должна готовить успешных людей, логично было бы, чтобы этим благородным делом занялись сами успешные люди, прошедшие соответствующую фундаментальную подготовку на краткосрочных учительских курсах, в том числе и для преподавания остро необходимого будущим гражданам светского государства предмета «Основы религии».

Зарубежный опыт подобного воспитания и просвещения имеется: «Корпус [школьного общежития] был назван в честь Оссенбергера… учился раньше в Пэнси. А когда окончил, заработал кучу денег на похоронных бюро… через которых можно хоронить своих родственников по дешевке – пять долларов с носа. …Ручаюсь, что он просто запихивает покойников в мешок и бросает в речку… Этот тип пожертвовал на Пэнси кучу денег, и наш корпус назвали в его честь… В капелле он отгрохал речь часов на десять… Стал рассказывать, как он в случае каких-нибудь затруднений или еще чего никогда не стесняется – станет на колени и помолится богу. И нам тоже советовал всегда молиться богу – беседовать с ним в любое время… Воображаю, как этот сукин сын переводит машину на первую скорость, а сам просит Христа послать ему побольше покойничков» [Сэлинджер 1975: 677].

Многие авторы (и не только проводники реформ) подчеркивают ментальную специфику русских, не позволяющую им ни восхищаться элитой, ни принимать ее аксиологические ориентиры. Ср.: «Есть у нашего народа черта, которая ставит в тупик многих экономистов и социологов – дух нестяжательства, выражаемый в отсутствии стремления к материальному богатству, накопительству» [Платонов 1991: 316]. «Мы все наблюдаем и наблюдали, как нечестным путем, с точки зрения русского менталитета, были добыты огромные богатства» [Есин 2002: 504]. – «Есть основания полагать, что западный менталитет с его безудержным индивидуализмом и порой совсем другими социальными нормами (лицензия на лихоимство, ростовщичество, установка на наживу) коренным образом отличается [от славянского] и безоглядному импортированию к нам не подлежит. С этим, впрочем, не считаются и ввозят, заносят сюда всё, что прижилось там. Насколько это дальновидно, – другой вопрос» [Трубачёв 2004: 184]. Однако вполне вероятно, что, с точки зрения элиты, это несомненно перспективно – для нее: вот отсылка к эталону и неутешительный для русских вывод: «…Американцы считают разбогатевшего человека умным: смог заработать и разбогатеть, в России же такого человека считают жуликом» [Стернин 1996: 18]; конечно же, необходимо восхищаться богатым жуликом. А плебс должен знать свое место, как те игрушки из андерсеновской сказки о свинье-копилке, которая была набита деньгами и «к тому же она еще занимала высокое положение: стояла на шкафу и смотрела на всех сверху вниз. Она знала, что денег у нее по горло и, сто́ит только захотеть, она может купить все игрушки, которые лежат и стоят внизу. А сознавать это довольно приятно, уж во всяком случае свинье… [Игрушки] опять принялись болтать. Это называлось у них “играть в людей”… Они просто старались вести себя “по-людски”: каждый думал о себе да еще о том, что скажет о нем свинья с деньгами» [Андерсен 1982: 282–284].

С другой же стороны, насущной оказывается форсированная трансформация русской ментальности: «…Правящей элите, или псевдоэлите, необходимо осуществлять пересборку целого народа, отсекая пласты неконкурентоспособного населения и давая шанс конкурентоспособным, имеющим все данные вписаться в структуру постиндустриального мира. На пути этой пересборки, или “реформ”, для того чтобы стать полноправным [?] партнером западного постиндустриального мира, правящая элита неизбежно сталкивается с такими мощными российскими культурными артефактами, как культурная идентичность и способность России, присущая ее народу идея социальной справедливости» [Устинов 2007: 155].

Вот, пожалуй, главное: «Русская идея… есть самое общее, наиболее масштабное, качественно идеальное представление о счастье и жизни. Выражение-понятие русская идея оставил писатель Федор Достоевский, который саму идею высказал просто: “Чтобы всем хорошо было!” Высшее проявление идеи как всеобщего идеала, недостижимая мечта, но ради которой и следует жить… Владимир Соловьёв… говорил твердо: “Русский народ не пойдет за теми людьми, которые называют его святым только для того, чтобы помешать ему быть справедливым”. А справедливость – основная идея русской ментальности» [Колесов 2004: 77].

Между тем, согласно результатам внимательных наблюдений Ю. Полякова, уже в 1996–1997 гг. в России «такое слово, как справедливость, почти исчезло из словарей пишущих и вещающих людей… Среди самых употребимых слов [в прессе первых лет «перестройки»] – совесть и справедливость. А [в текущей периодике] эти два слова почти не встречаются, а если и попадаются, то исключительно в каком-то постмодернистско-ироническом смысле. Эта заурядная лексическая подробность на самом деле – свидетельство огромных и страшных по своим последствиям сдвигов в общественном сознании…» [Поляков 2005: 184, 198]. Но можно догадываться, что социальную справедливость представители элиты понимают лишь одним – и самым лестным и выгодным для себя образом. Вспомним программное заявление типичного представителя российской элиты: «“Совок” – это кто сначала заботится об интересах государства, а потом – о своих. Должно быть наоборот: если мне хорошо, то государству хорошо» (М. Ходорковский) [РТВ. 25.08.93] (ср.: «Всё, что я делал в жизни, я делал для себя» (Б. Березовский) [Неделя. Ren-TV. 14.05.05]). В этом направлении очевидно и идет «пересборка» народа (ср. совет уже «продвинутого» психолога: «Любишь самого себя – любишь деньги, не любишь самого себя – не любишь деньги» [Доброе утро, Россия! РТР. 14.10.08] (понятно, почему многие медики с недавних пор не «принимают пациентов», а «обслуживают клиентов»)).

Собственно, внедрение в общественное сознание представления об элите как слое имущем и правящем (или наоборот – причины и следствия в данном случае довольно просто меняются местами, но сумма слагаемых «элитарности» от этого вовсе не меняется), причем имущем и правящем по праву, т. е. – по справедливости (потому что «лучшие», «отборные» и т. п.), зиждется на активизации довольно прочных ассоциативных связей: элита – значит, лучшие – значит, такое социальное устройство бесспорно справедливо… Тогда элита с полной уверенностью повторит слова близкого ей литературного персонажа: «Мы – соль земли, нам принадлежит будущее… Премудрая природа тратит свои творческие силы на создание целой нации только для того, чтобы из нее вылепить два или три десятка избранников» [Куприн 1953, 1: 209].

Тем не менее, подобные оценки оспариваются и там, откуда их сегодня пытаются заимствовать. Вот что писал американский социолог Р. Миллс, характеризуя родную ему «властвующую элиту»: «Люди из высших кругов не представляют нацию, их высокое положение не является результатом их моральных достоинств, их сказочный успех не связан прочным образом с какими-либо похвальными дарованиями. Власть имущие были отобраны и воспитаны теми, кто обладал до них орудиями власти, источниками богатства, аппаратом фабрикации знаменитостей, существующими в обществе, в котором они живут… Они обрели эту власть только благодаря американской системе организованной безответственности» [Миллс 1959: 484].

Таким образом, активное применение слова элита – типичный пример пропагандистско-манипулятивной операции, навязывания социуму самоприсвоенной одной из его каст вербальной маски, вряд ли имеющей много общего с теми, кого она скрывает. «Словами можно доказать и опровергнуть всё, что угодно, и скоро люди усовершенствуют технику языка до такой степени, что будут доказывать математически верно, что дважды два – семь» [Чехов 1955, 6: 167–168]. Как видим, в анализируемом нами случае ничего, в общем-то, и не доказывается: иррациональное представление о высоких достоинствах и способностях элиты навязывается обществу как аксиома. Незыблемость ее время от времени манифестируется декларациями вроде: «Мы контролируем ситуацию в области экономики, не допустим экспроприации экспроприаторов» (Б. Грызлов) [Вести. РТР. 25.01.00]; ср.: «экспроприация – 1) юр. ‘в буржуазном праве – принудительное (безвозмездное или оплачиваемое) отчуждение (изъятие) имущества, производимое государственными органами’; 2) ‘лишение собственности и прежнего социального положения одного класса другим’. “Экспроприация экспроприаторов” – лишение буржуазии всех средств производства в ходе пролетарской революции; экспроприатор – ‘тот, кто совершает экспроприацию’» [МАС2 IV: 753]. К тому же «язык съезда [партии «Единая Россия»] должен стать языком государственных законов» (председатель Законодательного собрания Красноярского края А. Усс) [Новости. Афонтово. 30.11.06] (кстати, один из местных законотворцев почему-то так толком и не объяснил телеаудитории, почему «слово депутат в нашей стране стало ругательным» (А. Клешко) [Будни. ТВК. 23.01.03]). Ведь «в беседе с журналистами в кулуарах заседания Консультативного совета по иностранным инвестициям при правительстве РФ Владимир Путин подчеркнул, что соблюдение прав собственника является “золотым правилом, и оно будет в России соблюдено” СПб, 22.04.00» [ТССРЯ 2001: 734] (то же – в [ТСРЯ XXI 2007: 930]).