Глава восьмая. Царствование Императора Николая 1

И новый царь, суровый и могучий, На рубеже Европы бодро стал...

Пушкин

... полна грозы и мрака, Стремглав на нас рванулась глубина, – Но твоего не помутила зрака!.. Ветр свирепел. Но... «Да не будет тако!» – Ты рек, – и вспять отхлынула волна.

Тютчев

ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ. ВОССТАНИЕ ДЕКАБРИСТОВ Восшествие на престол Императора Николая Павловича сопровождалось восстанием декабристов.

Успеху мятежа содействовала не выясненность, кому наследовать престол после смерти Александра Павловича.

Летом 1823 года московский митрополит Филарет при содействии князя А. Н. Голицына составил манифест об отречении Константина Павловича и о назначении наследником Николая Павловича. <Наследником нашим быть второму брату нашему, великому князю Николаю Павловичу>, - гласил этот документ, подписанный Александром 16 августа 1823 года. Манифест этот остался необнародованным.

27 августа, то есть в бытность Государя в Москве, манифест с приложением письма Константина Павловича об отречении от престола от 14 января 1822 года был передан Государем тому же митрополиту Филарету в запечатанным пакете с собственноручною подписью Государя: <Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого деяния>. Копии манифеста, собственноручно переписанные князем А. Н. Голицыным, хранились в пакетах за императорскою печатью, на них были сделаны собственноручно Государем надписи: <Хранить в (название учреждения) до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть прежде всякого другого деяния, в чрезвычайном собрании>. Составление этого важного государственного акта было облечено строжайшей тайной. О существовании этого манифеста не было никому известно, кроме трех лиц: самого Императора Александра, митрополита Филарета и князя А. Н. Голицына. Шильдер сообщает, что будто бы князь А. Н. Голицын перед отъездом Государя в Таганрог умолял его обнародовать манифест о престолонаследии; великий князь Николай Михайлович отрицает и говорит, что <единственное свидетельство об этом исходит от самого князя А. Н. Голицына, записавшего эту беседу несколько лет спустя, и главное, после разыгравшейся трагедии 14 декабря 1825 года>.

Известие о кончине Александра 1 пришло в Петербург 27 ноября 1825 года, в то время, когда царская семья стояла в Зимнем дворце на молебне, назначенном о здравии Государя по случаю его серьезной болезни. В столице был только великий князь Николай Павлович. Цесаревич Константин Павлович был в Варшаве, и его официальный отказ от престола не мог быть скоро получен. Великий князь Михаил Павлович отсутствовал, он гостил у своего брата в Варшаве. Об этом манифесте Николай Павлович не знал. <Мне содержание манифеста было вовсе неизвестно, и я в пер- вый раз видел и читал его, когда Совет принес его ко мне. Бумаг я не видел, но слышал от матушки, что был где-то акт отречения Константина Павловича. О существовании же манифеста мне никогда ничего известно не было>, - говорит сам Николай Павлович. <Мы говорили уже, - пишет барон Корф, - что он (Николай Павлович) впервые только увидел и прочел вскрытые в Совете бумаги, слышав от Императрицы-матери при жизни Императора Александра лишь об одном: что есть где-то акт отречения цесаревича Константина, следственно, слова великого князя пред членами Совета могли относиться только к тому одному акту, а не к другим, дотоле ему неизвестным. Голицын прекрасно знал содержание манифеста, но сообщил о нем Николаю Павловичу после того, как присяга была уже принесена Константину Павловичу. Государственный Совет, члены которого были связаны с заговорщиками, вел себя недостойно высшего государственного учреждения. На заседании в Зимнем дворце Государственного Совета возникли <разногласия> по вопросу - распечатать ли пакет, о котором сообщили председатель Совета князь Лопухин и князь Голицын, или начать с присяги Константину? Первое мнение одержало верх, и пакет был вскрыт. Ознакомление с манифестом и с письмом Константина от 14 января 1822 года вызвало новое разногласие и споры, и для разрешения своего недоумения Совет в полном составе отправился к великому князю Николаю Павловичу. Этот шаг Совета нельзя назвать ничем иным, как величайшей подлостью. Что мог решить в этот момент Николай Павлович? Он переживает глубокую скорбь об утрате горячо любимого брата. Ему приходится успокаивать мать и супругу. Он переживал тревогу за целость державы, которую намеревались свалить заговорщики, о заговоре которых все время шли настойчивые и тревожные слухи. Наконец, рыцарский характер великого князя, который проявил особенную деликатность, не хотел показать, что власть Императора имеет для него какой-то личный характер. Видя разногласие в Совете и зная, что высшее общество, зараженное масонским ядом, к нему не расположено, великий князь Николай Павлович делает распоряжение о приведении к присяге старшему брату Константину и первый приносит ее. Мужи Совета, воистину совета нечестивых, <услышав непреложную волю> великого князя, решили тоже принести присягу. Выдающиеся юристы Государственного Совета не знали, как поступить с государственным актом и какое ему дать толкование и применение, и за разрешением чисто юридического вопроса отправились к великому князю Николаю Павловичу, который был в подавленном состоянии. Узнав о поведении Совета, Константин Павлович послал из Варшавы строгий выговор Совету за незнание им государственных законов. Цесаревич Константин бросает упрек членам Совета в их глупости, но, к сожалению, здесь была не глупость, а измена, темная масонская интрига, определенное намерение создать сумятицу и замешательство и совершить кровавый государственный переворот... Печальная весть о смерти Александра 1 достигла Варшавы двумя днями ранее Петербурга. Цесаревич Константин Павлович сразу объявил, что он отказывается от престола. Факт отречения от престола. свершился и стал известен в Петербурге вместе с экстренным прибытием туда из Варшавы великого князя Михаила, уже после принесения присяги Константину его братом Николаем Павловичем. В то же время последний узнал истину из вскрытого в Государственном Совете пакета с манифестом Александра 1. Тем не менее великий князь настаивал, чтобы Константин взял назад свое отречение. Категорический отказ последнего и осложнявшееся с каждым днем положение вещей заставили Николая Павловича принять завещанную ему покойным Государем корону и отбросить все колебания перед надвигающимися событиями.

Положение великого князя Николая Павловича после его опрометчивой присяги 27 ноября было крайне затруднительное. Из Варшавы не было никаких известий; никто не знал даже, где находился Император Константин, оставался ли он в Варшаве, или уехал в Таганрог, или же направился в Петербург? Столица Империи представляла тогда странное зрелище. Наступило тяжелое время междуцарствия, во время которого в правительственных сферах и среди общества господствовали чувства полнейшего недоумения. <Был Государь названный, но не было действительного, и никто не знал, кто им будет (Н. К. Шильдер). 12 (24) декабря, в субботу, в 6 часов утра великого князя разбудили известием, что приехал из Таганрога и желает его видеть полковник лейб-гвардии Измайловского полка барон Фредерике, привезший от начальника главного штаба донесение. Из этого донесения великий князь Николай Павлович увидел, что речь шла об <открытом преступном заговоре>, которого отрасли распространялись через всю империю от Петербурга на Москву и до второй армии, в Бессарабии. <Тогда только, - пишет Николай Павлович, - почувствовал я в полной мере всю тяжесть своей участи и с ужасом вспомнил, в каком находился положении. Должно было действовать не теряя ни минуты, с полной властью, с опытностью, с решимостью; я не имел ни власти, ни права, на случай мог только действовать через другого, из одного доверия ко мне обращающегося, без уверенности, что совету моему последуют, и притом чувствовал, что тайну подобной важности должно было тщательно скрывать от всех, даже от матушки, дабы ее не испугать или преждевременно заговорщикам не открывать, что замыслы их не скрыты от правительства. К кому мне было обратиться - одному, совершенно одному, без совета?> Да, воистину положение было трагическое. Во всеподданнейшем докладе генерал-адъютанта Дибича была нарисована картина и было указано, что в заговоре участвуют <две знаменитые особы> и довольное число прочих, принадлежащих их обществу, и что они только труднейшим в их предприятии считают истребить вдруг всю Августейшую фамилию, что, впрочем, надеются также в сем на содействие поляков столько же хорошо, как собственно на своих.

Эту тайну Николай Павлович открыл двоим: графу Милорадовичу и князю Голицыну. <Граф Милорадович, - пишет Николай Павлович в своих воспоминаниях, - казался мне по долгу его звания первым, для сведения которого содержание сих известий довести должно было; князь Голицын, как начальник почтовой части и доверенное лицо Императора Александра, казался мне вторым>. Народ между тем был взволнован таинственной смертью Александра 1. Заговорщики уверяли, что Константин насильно устранен от присяги и даже арестован. Народ и войско не знали, кому присягать. Все было охвачено смущением и тревогой. Мятежники решили действовать и использовать день присяги. 14 декабря 1825 года был объявлен манифест Николая Павловича о восшествии на престол. Мятежники с распущенными знаменами и барабанным боем двинулись на Сенатскую площадь. Началось <масонское действо>, как метко определяет графиня Толь, или революция, о чем в течение целого столетия рассказывается в прозе и стихах. К одураченным солдатам заговорщиками-офицерами примкнула чернь. <Когда я проходил по бульвару, - рассказывает Гетце о восстании декабристов, - по нему двигалась густая толпа народа, все более и более возраставшая, и притом мне попадались на глаза столько нагольных тулупов и столько оборванцев, сколько я никогда еще не видывал в Петербурге. Мне казалось, что вся сволочь, которая выглядывала разбойниками и грабителями, примется вдруг за булыжники, вынутые из мостовой>*.

Государю было доложено о начавшихся беспорядках, и он, перекрестясь, отдался в руки Божий, решив самому идти туда, где угрожала опасность. Твердость и мужество, бесстрашие и энергия Николая Павловича нашли ему приверженцев между теми, кто при других обстоятельствах мог оказаться на стороне заговорщиков. В парадной форме, в одном мундире, с лентою через плечо, несмотря на резкий зимний холод, стройный, красивый, молодой Император выехал верхом на усмирение возмутившихся. Вся площадь от дворца до Исаакия была покрыта взволнованной толпой, которая расступилась перед Императором. Увещания прекратить выступления не действовали на мятежников. Предательским выстрелом Каховского был сражен граф Милорадович, заслуживший прозвание <русского Баярда>, соратник Багратиона по итальянскому походу, бывший для Суворова <Миша>, - личность большая и светлая. Государь оценил поступок графа Милорадовича, отдавшего свою жизнь за Царя и Россию: тотчас после молебна написал собственноручное письмо к раненому графу Милорадовичу: <Мой друг, мой любезный Михаиле Андреевич, да вознаградит тебя Бог за все, что ты для меня сделал. Уповай на Бога так, как я на Него уповаю. Он не лишит меня друга. Если бы я мог следовать сердцу, я бы при тебе уже был, но долг мой меня здесь удерживает. Мне тяжел сегодняшний день, но я имел утешение, ни с чем не сравненное, ибо видел в тебе, во всех, во всем народе друзей. Да даст Бог всещедрый силы им за то воздать, вся жизнь моя на то посвятится. Твой друг искренний Николай>. Граф Милорадович умирал героем. <Когда я передал ему, - пишет принц Евгений Вюртембергский, - со слезами на глазах письмо Императора, он сказал: "Я не мог получить его из более достойных рук, мы ведь разделяем славные воспоминания".

* Н. К. Шилвдер. Император Николай 1. Его жизнь и царствование. Т. 1-2. СПб., 1903.

На высказанное мною сердечное сожаление по поводу его положения с выражением надежды на сохранение его дней он возразил: "Здесь не место предаваться обольщениям. У меня антонов огонь в кишках. Смерть не есть приятная необходимость, но вы видите, я умираю как и жил, а прежде всего с чистой совестью". По прочтении письма он сказал: "Я охотно пожертвовал собою для Императора Николая. Меня утешает то, что в меня выстрелил не старый солдат". Тут он прервал разговор. "Прощайте, ваша светлость. На мне лежат еще важные обязанности. До свидания в лучшем мире". Это были его последние слова. Когда я уходил, его меркнувшие глаза бросили на меня еще последний дружеский взгляд...>

Опасность грозила Императору со всех сторон. Императора должен был сразить выстрелом из пистолета Якубович. Тут же находился с заряженными пистолетами в карманах полковник Булатов, сам потом признавшийся Николаю Павловичу в своих относительно его в тот день намерениях и умерший в Петропавловской крепости до приговора суда по делу декабристов. Жизнь царского брата Михаила Павловича была спасена лишь благодаря трем матросам, успевшим выбить пистолет из рук Кюхельбекера. Несмотря на упорство бунтовщиков и на сделанные в этот роковой день два покушения на особу Его Величества, несмотря на то, что был убит Милорадович и тяжело ранены Шеншин, Фредерике и Стюрлер, Император старался принять все меры к тому, чтобы образумить мятежную толпу и закончить день своего вступления на престол без кровопролития. Но меры увещания были тщетны. Революционная толпа не знает другого языка, кроме языка картечи. Государь сам скомандовал: <Пли!> - и толпа бросилась врассыпную, давя друг друга и очищая площадь. Масонское действо, известное в истории освободительного движения под наименованием <восстания декабристов>, кончилось... Насколько благородно и мужественно держался Император, настолько низко и подло вели себя заговорщики...

Князь Трубецкой, несмотря на данный ему титул диктатора, скрылся в минуту опасности, а затем умолял Государя на коленях не лишать его жизни. Рылеев, бывший душою мятежа, признал тоже за лучшее выждать ход обстоятельств и вышел из комнаты только уже тогда, когда пришла за ним полиция. Государь проявил милость в отношении семьи этого преступника: он послал находившемуся в нужде его семейству 3000 рублей и взял на себя попечение о дочери того, который поклялся лишить его жизни и ниспровергнуть престол. В письме к своему брату Константину Император Николай Павлович писал: <Великий Боже, что за событие! Эта сволочь была недовольна, что имеет Государем ангела, и составила заговор против него. Что же им нужно?> Какие же цели преследовали заговорщики? В своем письме на имя брата Константина Император Николай писал 15 декабря 1825 года:

<Показания Рылеева, здешнего писателя, и Трубецкого раскрывают все их планы, имеющие широкие разветвления внутри Империи; всего любопытнее то, что перемена государя послужила лишь предлогом для этого взрыва, подготовленного с давних пор, с целью умертвить нас всех, чтобы установить республиканское конституционное правление; у меня имеется даже сделанный Трубецким черновой набросок конституции, предъявление которого его ошеломило и побудило его признаться во всем. Сверх сего, весьма вероятно, что мы откроем еще несколько фамилий каналий фрачников, которые представляются мне истинными виновниками убийства Милорадовича. Только что некий Бестужев, адъютант моего дяди, явился ко мне лично, признавая себя виновным во всем>.

Заговорщики намеревались заставить Сенат:

1) издать манифест, в котором прописаны будут чрезвычайные обстоятельства, в которых находилась Россия, и для решения которых приглашаются в назначенный срок люди от всех сословий для утверждения, за кем остаться престолу и на каких основаниях;

2) учредить временное правление, пока не будет утвержден новый император общим собранием выборных людей. Общество намеревалось предложить во временное правление Мордвинова, Сперанского и Ермолова, которые и должны были разработать проект конституции по образцу просвещенных европейских государств. Масоны государственный мятеж представили Государю в невинном смысле, что бунтовщики это заблудшие, которые не знали, что творили. Но не всех убеждала эта подтасовка. 22 декабря 1825 года цесаревич Константин писал Императору Николаю: <Я с живейшим интересом и серьезнейшим вниманием прочел сообщение о петербургских событиях, которое Вам угодно было прислать мне; после того, как я трижды прочел его, мое внимание сосредоточилось на одном замечательном обстоятельстве, поразившем мой ум, а именно на том, что список арестованных заключает в себе лишь фамилии лиц, до того неизвестных, до того незначительных самих по себе и по тому влиянию, которое они могли оказывать, что я смотрю на них только как на передовых охотников, или застрельщиков, дельцы которой остались скрытыми на время, чтобы по этому событию судить о своей силе и о том, на что они могут рассчитывать.

* Н. К. Шильдер. Император Николай 1.

Они виновны в качестве добровольных охотников, или застрельщиков, и в отношении их не может быть пощады, потому что в подобных вещах нельзя допустить увлечений, но равным образом нужно разыскивать подстрекателей и руководителей и, безусловно, найти их путем признания со стороны арестованных. Никаких остановок до тех пор, пока не будет найдена исходящая точка всех этих происков, - вот мое мнение, такое, каким оно представляется моему уму...>

Император Николай под влиянием масонов решил, что это движение не глубокое, наносное и скоропреходящее. Отпуская французского посла Лаффероне, Государь сказал: <Сегодня я хотел только дать вам средство успокоить тревогу, которую безумие наших русских либералов могло возбудить в Париже, и вы можете поручиться, что долго они не в состоянии будут повторять подобную попытку>. <Но этими словами Государю не удалось рассеять опасения французского посла>, - пишет Татищев. <Вполне признавая разумность и твердость правительственных мер, быстроту и энергию в приведении их в исполнение, он (Лаффероне) продолжал с трепетом взирать на будущее в глубоком убеждении, что, несмотря на многочисленные аресты, истинные вожди, руководители заговора, не обнаружены, что самое движение 14 декабря было лишь частною вспышкою и что участники его, обреченные на смерть, толь- ко орудия в руках лиц, более искусных, которые и после их казни останутся продолжать свою преступную деятельность>*. Душой заговора и восстания декабристов были старые опытные масоны. Некоторые подсудимые декабристы показывали, что надежды свои на успех основывали они на содействии членов Государственного Совета - адмирала Мордвинова и Сперанского, начальника штаба второй армии генерал-адъютанта Киселева и сенаторов Муравьева-Апостола Баранова* и Столыпина Аркадия Алексеевича, зятя адмирала Мордвинова. Обстоятельство это побудило приступить к расследованию об отношении этих лиц к тайным обществам, оно было произведено настолько тайно, что даже чиновники Комитета о том не знали. Боровков, член ложи <Избранного Михаила> и креатура Сперанского, собственноручно писал производство и хранил у себя отдельно, не вводя в общее дело. <По точнейшим изысканиям обнаружилось, - пишет Боровков, - что надежда эта была только выдуманною и болтовнею для увлечения легковерных>. Доносы указывали на князя А. Н. Голицына, генерала Ермолова, близкого декабристу генералу фон Визину, который должен был переворот поддержать кавказской армией; Балашова и генерал-адъютанта Киселева, которому Пестель читал отрывки из своей <Русской правды>.

* Н. К. Шильдер. Император Николай 1.

По словам Завалишина, в самый день 14 декабря утром Корнилович предложил Сперанскому войти в состав Временного правительства, на это Сперанский будто бы ответил: <С ума вы сошли! Разве делают такие предложения преждевременно? Одержите верх, тогда все будут на вашей стороне!> Подтверждает участие в заговоре Сперанского и барон Штейнгель. Князь Сергей Трубецкой в письме своем к Бенкендорфу от 26 декабря 1826 года говорит следующее: <Но Вашему Высокопревосходительству я обязан сказать по истине, на кого я и без всяких причин метил в записке, находящейся при делах комитета; я обязан вам сказать, что я метил на Михаила Михайловича Сперанского и Александра Семеновича Мордвинова, потому что первого почитал не врагом новостей, как он многие вводил, будучи государственным секретарем, а на второго, потому что он из известнейших особ государства. О первом я старался узнать от правителя его канцелярии Батенкова и получил только в ответ: "Нет, батюшка, у нашего старика не выведать, что он думает">. С этим совпадает показание Рылеева. Интересные данные дает в своем показании Каховский. Ему ставится вопрос: <Вы говорили Сутгофу, что подполковник Батенков связывает общество с господином Сперанским и что общество имеет сношения с сим последним через первого. На чем основываются сии слова ваши?> Каховский отвечает: <И Сутгофу, как члену общества, более еще как моему другу, я мог передавать мои подозрения; но, не имея ясных доказательств, я считал бессовестным в дело столь пагубное вмешивать генерала Ермолова и Сперанского. От Рылеева я слышал, что генерал Ермолов знает о существовании общества; Рылеев же говорил мне, что будто г. Сперанский принимает участие в обществе: но Рылеев очень часто себе противоречит, и потому я не даю много веры словам его: один раз он сказал мне, что господин Сперанский наш. На другой же день говорит: "Он будет наш, мы на него действуем через Батенкова">.

Нужно заметить, что Батенков был ближайшим другом Сперанского. <Положение, в которое был поставлен начальник штаба второй армии генерал-адъютант Павел Дмитриевич Киселев открытием заговора, было крайне тяжкое. На него возводились подозрения, что он знал о существовании тайного общества; один из декабристов в своих записках даже прямо утверждает подобное предположение и пишет: "Никакого нет сомнения, что Киселев знал о существовании тайного общества и смотрел на это сквозь пальцы" (Якушкин). Другие обвиняли его по меньшей мере в бездействии власти. Даже Император Николай хотя и не сохранил против Киселева малейшего неудовольствия или подозрения, но не мог удержаться от справедливого замечания, что значительная часть главной квартиры была замешана в заговоре, которого в течение долгого времени не могли открыть, имея в непосредственном распоряжении полицию>*.

Н. К. Шильдер. Император Николай 1.

<Своим духовным отцом сами декабристы считали Сперанского, секретарем которого (по Сибирскому комитету) был незадолго до этого декабрист Батенков, автор одного из многочисленных проектов конституций, составляемых членами тайных обществ. Сами эти проекты по форме были прямым продолжением тех проектов, которые в таком количестве в александровское царствование выходи- ли из-под пера государственных сановников>*. Конечно, истинную роль главных преступников тогда установить было невозможно. Комитет по расследованию событий под председательством военного министра, генерала от инфантерии Татищева, ничего открыть не мог: в него вошли масоны Голицын, Голенищев-Кутузов, Бенкендорф. Правителем дел этого комитета повелено было быть военному советнику Боровкову и помощником - флигель-адъютанту Адлербергу - оба масоны... В состав комиссии попали люди свои. Столичное общество прыгало от радости, что в комиссию не попали Аракчеев и Клейнмихель. Заговорщикам помогал масон Бенкендорф. Бенкендорф, вошедший в доверие к Николаю Павловичу, помогал скрыть следы заговорщиков.

В состав Верховного Уголовного суда попали масоны и сам Сперанский. Доклад суда принадлежит Сперанскому. Объявление происходило в присутствии членов Верховного суда, в том числе и Сперанского. Сперанский участвовал в комиссии, составлял доклад, принимал живейшее участие, словом, играл первую роль. Не испуг руководил Сперанским, когда он принимал назначение быть членом Верховного суда, и не карьерные соображения, а наиболее важное - наказать тех масонов, которые приняли на себя главную роль и не выполнили обязательств перед орденом, и спасти от жестокого наказания остальных братьев. Главная кара обрушилась на Пестеля. <Павел Пестель, - пишет графиня Толь, - ставленник высшей масонской иерархии, не сумел или не захотел, мечтая для себя самого о венце и бармах Мономаха, исполнить в точности данные ему приказания. Много обещал, но ничего не сделал. Благодаря этому он подлежал высшей каре; не следует забывать, что он был "шотландским мастером", что при посвящении в эту высокую тайную степень у посвященного отнималось всякое оружие и объяснение гласило, что в случае виновности от масона отнимаются все способы защиты>**. Мятеж в Петербурге произвел в общей массе населения России потрясающее впечатление - так выражается очевидец. По его словам, <посягательство на ограничение царской власти и на перемену образа правления казалось нам не только святотатством, но историческою аномалией; а народ, видя, что заговорщики исключительно принадлежали к высшему сословию, признал дворянство изменниками, и это прибавило еще одну резкую черту в той затаенной вражде, которую он питал уже к помещикам. Передовые люди и столичная интеллигенция одни только сочувствовали несчастным безумцам> (Шильдер).

* Н. К. Шильдер. Император Николай 1.

** Графиня Толь. Масонское действо. С. 76.

Лучшие люди отвернулись от этого дела с омерзением и заклеймили каинову работу масонов-декабристов. По словам Карамзина:

<Вот нелепая трагедия наших безумных либералистов! Дай Бог, чтобы истинных злодеев нашлось между ними не так много. Солдаты были только жертвою обмана. Иногда прекрасный день начинается бурею: да будет так и в новом царствовании <...>Бог спас нас 14 декабря от великой беды. Это стоило нашествия французов: в обоих случаях вижу блеск луча, как бы не земного>. Жуковский, благородный и чистый, назвал декабристов <сволочью>. По свидетельству секретного агента Висковатова, простой народ говорил: <Начали бар вешать и ссылать на каторгу! Жаль, что всех не перевешали, да хоть бы одного отодрали и спасли; да долго ль, коротко ли, им не миновать этого>.

<Народ, чуждаясь вероломства, забудет ваши имена>, - заклеймил каинову работу масонов-декабристов поэт Тютчев.

Николай Павлович стал Российским Самодержцем. В его лице занял трон один из лучших представителей династии Романовых. После беседы с Императором, которая продолжалась целый час, Лаффероне, французский посол, прямо из дворца поехал к графу Рибопьеру. <Ну, - воскликнул он, - у вас есть властелин, какая речь, какое благородство, какое величие, и где до сих пор он скрывал это!>

По мнению английского дипломата, <во всей личности Императора Николая было что-то отменно внушительное и величественное, и, несмотря на суровое и строгое выражение лица, в его улыбке и обращении было что-то чарующее. Это был выдающийся характер, благородный, великодушный и любимый всеми, кто его близко знал. Строгость его была скорее вызвана необходимостью, нежели собственным желанием: она возникла из убеждения, что Россией необходимо управлять твердой и сильной рукой, а не от врожденного чувства жестокосердия или желания угнетать своих подданных. Трагическая смерть его отца, Императора Павла, таинственная смерть старшего брата, Императора Александра, в отдаленном городе и смуты, которые грозили возникнуть при его вступлении на престол вследствие отречения цесаревича Константина Павловича, - все эти обстоятельства не могли не ожесточить сильный и деятельный ум и расположить его править своим народом железной рукой, не употребляя бархатной перчатки>. <Одаренный сильной волею и обширным государственным умом, - пишет граф Димитрий Андреевич Толстой, - он твердою рукой повел Россию к предположенной им цели, стремясь неуклонно по пути, самим им избранному, а так как характер этого великого государя был вполне национальным, то вышло, что Россия не только безропотно, но даже охотно за ним следовала>*.

<Император Николай Павлович, - пишет Дубецкий, - был тогда (1828 год) 32-х лет; высокого роста, сухощав, грудь имел широкую, руки несколько длинные, лицо продолговатое, чистое, лоб открытый, нос римский, рот умеренный, взгляд быстрый, голос звонкий, походящий к тенору, но говорил несколько скороговоркою. Вообще он был очень строен и ловок. В движениях не было заметно ни надменной важности, ни ветреной торопливости, но видна была какая-то неподдельная строгость. Свежесть лица и все в нем выказывало железное здоровье и служило доказательством, что юность не была изнежена и жизнь сопровождалась трезвостью и умеренностью. В физическом отношении он был превосходнее всех мужчин из генералитета и офицеров, каких только я видел в армии; и могу сказать поистине, что в нашу просвещенную эпоху величайшая редкость видеть подобного человека в кругу аристократии> (из записок И. Н. Дубецкого).

<К самому себе Император Николай 1, - говорит в своих воспоминаниях барон Фредерике, - был в высшей степени строг, вел жизнь самую воздержанную, кушал он замечательно мало, большею частью овощи, ничего не пил, кроме воды, разве иногда рюмку вина, и то, право, не знаю, когда это случалось; за ужином кушал всякий вечер тарелку одного и того же супа из протертого картофеля, никогда не курил и не любил, чтобы и другие курили. Прохаживался два раза в день пешком обязательно рано утром перед завтраком и занятиями и после обеда, днем никогда не отдыхал. Был всегда одет, халата у него и не существовало никогда, но если ему нездоровилось, что, впрочем, очень редко случалось, то он надевал старенькую шинель. Спал он на тоненьком тюфячке, набитом сеном. Его походная кровать стояла постоянно в опочивальне Августейшей супруги, покрытая шалью. Вообще вся обстановка, окружавшая его личную жизнь, носила отпечаток скромности и строгой воздержанности> (из воспоминаний барона Фредерикса)**.

* Н. К. Шильдер. Император Николай 1.

** Эпоха Николая 1. Под редакцией Гершензона. М., 1911. С. 6-7.

ЗАПРЕЩЕНИЕ МАСОНСТВА и УХОД ЕГО в ПОДПОЛЬЕ Масонство не пострадало. Запрещение масонских лож в 1826 году не прекратило вредной деятельности масонства, которое ушло в подполье и создало прочную организацию.

Это доказывается постановлением Великой Провинциальной Ложи от 10 сентября 1827 года:

<При рассматривании настоящего положения нашего относительно к братству естественно вознестись мыслью к источнику, из коего оно в России начало свое получило. Открывается, по дошедшим преданиям, что масонство в отечестве нашем не имело надлежащего устройства, ни каких-либо знаний, до самой той благополучной эпохи, когда немногие, но внутренним голосом возбужденные и ревностно ищущие братья решились просить покойного И. Е. Шварца, а он решился принять их предложение отправиться за границу для искания Света. Видно, что искание сие было с обеих сторон чистосердечно, бескорыстно и Богу угодно, ибо увенчалось успехом, который превзошел всякое ожидание. И. Е. Шварц возвратился в Россию со светильником, озарил их, жаждущих света братьев, озарил столь живо, что отражение лучей разлилось даже на всю Россию и столь прочно, что еще и ныне, спустя сорок лет после сего счастливого события, находятся еще такие братья, кои желают у света сего согреваться, им питаться и возрастать. С возвращением И. Е. Шварца устроился в братстве порядок, учредилось начальство, принесено новое и в России до того времени неслыханное учение. В порядке сем образовались новые ложи, прежде существовавшие пристали к нему. Но недолго сие продолжалось. Жизнь И. Е. Шварца была кратковременна. Однако, несмотря на сие, при самом начале постигшие братство несчастия, несмотря на преследования правительства, обращаемые на наружные собрания, несмотря на последовавшее от сего рассеяние многих братьев, внутренняя сила осталась непобежденною, и начальство постоянно сохранялось даже видимым образом до тех пор, пока Богу угодно было вырвать из сего мира тех благодетельных мужей, коим оно было вверено.

Число братьев увеличилось в течение сорокалетнего неусыпного упражнения сил начальников; но с умножением членов открывались в братстве многие неустройства. Сколько начальники ни внушали своим братьям строгое и бдительное исполнение всех предписанных правил, а особливо скромности, но наставления их часто оставались бесплодными. Некоторые из прикосновенных к ним бра- тьев, в противность установленного порядка, стали принимать других без надлежащей осторожности. Сии новопринятые, нередко побуждаемые к вступлению в братство частными видами, и более всего любопытством, соскучили повторением нравственного учения, практикование коего есть неизбежное приготовление к достижению высших познаний вечных божественных истин. Они начали искать удовлетворения своему любознанию неправильными путями, возымели дерзкое намерение уловить тайну, вместо того чтоб получать ее в награду за практическое исполнение самою премудростию предначертанных должностей. От одного руководителя переходили к другому, а часто и в одно время ходили слушать многих, подобно как в университетах слушают лекции разных профессоров. Некоторые, постранствовавши таим образом, оставили совсем братство, стали искать спасения или в наружных обрядах, или в наружной безобрядности, или у русских раскольников, либо у чужестранных фанатиков и новых проповедников. Иные же, набравшись несвязными отрывками из разнохарактерных разговоров, слепили себе ложные системы, передавали другим, прикрывая их наружностью братского учения, то есть степенями и одобряемыми книгами;

но всему оному дали свое толкование и раздачу производили не вовремя и без разбора. Сие явно продолжалось до того времени, когда правительство положило оному предел запрещением всех тайных обществ, а ныне, может быть, также продолжается, но только скрытнее. Между тем число истинных братьев со дня на день уменьшалось. Смерть похищала одного за другим, так что теперь едва ли найдется современник братского в отечестве нашем благоустройства. Из вышесказанного можно извлечь заключение, что неустройство масонства в России прежде озарения оного Светом Премудрости происходило от недостатка в руководстве и материалах к просвещению. И ныне происходит оно от недостатка в руководстве, но и от преизбытка материалов. Скажем чистосердечно: мы теперь лишены видимых начальников, изустного от них поучения, но мы не лишены, однако, руководства: мы находим его в истинных степенях, в правильных материалах на отечественном и на иностранных языках, завещанных нам от св. отцов наших. Сверх того, имеем в памяти чистое учение сих начальников, многими из нас из уст самих их слышанное, или от тех, кои имели счастье пользоваться оным от сих благодетельных мужей. Итак, будем в совокупности употреблять сии материалы. Будем общими силами продолжать сооружение стен того здания, коего основание столь превосходно и твердо положено было предками нашими. Каждому из нас предлежит обтесывание собственного своего дикого камня, а вместе с сим всем нам вообще приготовление и других камней, к строению сему годных. Итак, для собственного нашего руководства и для тех, кои после нас призваны будут к сим занятиям, сообразив все вышеописанное с правилами масонского учения, в чистоте и святости коего мы уверены, начертали мы для вышесказанных степеней следующее постановление, от коего никто да не уклонится:

1. Работы производить по актам, исправленным и сверенным с подлинниками, утвержденным приложением к ним особой печати.

2. Вкралось в обычай давать всякому брату акты его степени, отчего число списков весьма увеличилось и не мудрено, если они попадут в руки непосвященных. То для прекращения такого скромности противного действия отныне впредь акты списывать давать только иным братьям, коим будет вверено руководство других с условием, чтобы они отнюдь никому не давали оных списывать, а желающим заниматься ими чаще сами бы им читали или при себе давали читать их. Но и сим братьям давать списывать акты неполные, а самое из них нужное, как-то: по Иоанновским степеням приготовления к 3 степеням, устав Св. К" общие учреждения законы. Шотландским мастерам, как братьям, оказавшим уже более опытов в верности и скромности, можно будет присовокупить катехизис 3-х степеней, объяснения ковров.

3. При принятии или присоединении в четырех первых степенях клятвенного обещания не брать, а вместо оного довольствоваться честным словом принимаемого или присоединяемого, что будет умалчивать все то, что увидит и услышит. В теоретической степени вводимый должен дать присягу. Присоединяемому же напомнить оную и взять с него слово об умолчании всего того, что услышит, и всех тех лиц, коих увидит в собраниях.

4. Принятие, присоединение и повышение по всем сим степеням должны производиться не иначе как с дозволения со старшего над теоретической степенью начальства.

5. Главный предстоятель теоретической степени назначается высшим начальством, которое имеет полную власть в случае смерти предстоятеля заменить его или даже сменить оного, если почтет за благо для пользы общей.

6. Одному из теоретических братьев поручается управление тремя Иоанновскими и Шотландскою степенями, которому руководствоваться предписанными правилами и законами.

7. Принадлежащими ныне к союзу нашему братьями признаются все те, кои прикосновенны были к Николаю Ивановичу (Новикову).

8. Братьев других связей, которые пожелают с кем-либо из наших братьев сблизиться по предмету учения нашего, таковых весьма испрашивать позволение, как в 4-м пункте сказано, о присоединении их в ту степень, о которой они доказать могут, что правильно ее получили в ложе или от брата, имевшего право отдать оную.

9. С братьями других систем обходиться на счет масонского учения как с посторонними и в случае оказываемого ими к просвещению вожделения начинать с ними с приготовления ученического.

10. Вообще, должно приступать с крайнею осторожностью к умножению числа братьев и увеличению прикосновенных к нам, как по причине существующего подозрения со стороны правительства, так и потому, что, разводя приготовительную школу, нам должно рачительно пещись о сохранении ее в чистоте, чтобы она не походила на скопища наружного масонства, самому себе преданного, орденского руководства лишенного и цели ордена совершенно противного.

II. Есть у братьев привычка, которая не менее вредна, как и списывание актов, о коем было упомянуто в 2-м пункте. Привычка сия состоит в том, чтоб брать и давать списывать пьесы и книги орденские кому бы то из братьев ни случилось. Ссуда пьесами и книгами питает только любопытство суетное и хвастливое. А потому и должно от сей привычки как себя, так и других братьев остерегать.

12. Наконец, если бы по неисповедимым судьбам Божиим последовало снятие наложенного на масонские ложи запрещения, то и тогда для братьев, к Союзу нашему принадлежащих, должны все сии правила служить основанием к открытию Иоанновских и Шотландских лож по истинным актам.

Бели же по каким бы то ни было причинам не позволено было бы по актам сим работать или потребовано было бы подчинение какому-либо масонскому начальству, порядку нашему не принадлежащему, тогда в действиях таковых никому из нас участия не принимать, а оставаться всем нам в настоящем положении и в тишине спокойно продолжать занятия наши, имея всегда в предмете сказанное у Матф. VI, 33: "Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и все сие приложится вам"*. 10 сентября 1827 года>.

ОКРУЖЕНИЕ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ 1 МАСОНАМИ По вступлении на престол образовалось новое правительство.

Масоны меняют свою тактику. Они тихо и незаметно окружают Императора своими людьми. Противники масонства путем интриги устраняются. Уходит в отставку граф Аракчеев, министр народного просвещения адмирал Шишков. Потерял всякое влияние и архимандрит Фотий, но зато приблизились и заняли высокие посты ярые масоны: князь Волконский, министр Императорского двора, впоследствии светлейший князь и генерал-фельдмаршал; граф Чернышев военный министр, позднее светлейший князь; Бенкендорф, шеф жандармов; Перовский*, министр внутренних дел; статс-секретарь Панин министр юстиции; генерал-адъютант Киселев, министр государственных имуществ; Адлерберг*, главноначальствующий над почтовым департаментом, позднее министр Императорского двора; светлейший князь Меншиков - управляющий морским министерством. Сохранил свое значение, а вначале играл даже довольно видную роль и бывший сотрудник Александра 1 граф В. П. Кочубей.

* А. Н. Пыпин. Русское масонство. XVIII и первая четверть XIX в. С. 472-480.

Сразу после 14 декабря 1825 года весьма быстро начал возвышаться Бенкендорф. Он представил Николаю Павловичу записку о заговоре декабристов, поданную им якобы еще в 1821 году и обнаруженную при проверке бумаг на письменном столе после смерти Александра Павловича. Эту записку, на которой не было ни одной пометки Александра, он вложил в конверт и передал новому Государю. Мошенничество и подлог были проведены с большим искусством. Преступная проделка масонов помогла им окружить Государя, рыцарский характер которого не допускал никакой гнусности. В январе 1826 года генерал-адъютант Бенкендорф представил проект о восстановлении министерства полиции, существовавшего с 1811 года по 1819 год, и об организации особого корпуса жандармов. Свой проект об организации государственной полиции Бенкендорф мотивировал необходимостью иметь более зоркое наблюдение за теми идеями, которые распространяются в обществе. Влиянием вредных и притом чужеземных политических идей объясняли возникновение тайных обществ и события, имевшие место 14 декабря.

Так как меры, указываемые Бенкендорфом, считались целесообразными, то предложение его было принято. Дело политического розыска попало в масонские руки, братья вольные каменщики могли спать спокойно. Движение декабристов не умерло. Разрушительные силы ушли в подполье и повели строго конспиративную работу. Неудачная попытка 14 декабря 1825 года свергнуть самодержавие вызвала всеобщее возмущение. При тогдашнем состоянии русского общества нельзя было и мечтать о новом государственном перевороте. Кроме преступников-масонов, у Государя были и верные слуги. Аракчеева, по проискам масонов, убрали. Но с падением Аракчеева не пали аракчеевские традиции и остались лица, в свое время выдвинутые Аракчеевым, пользовавшиеся его доверием. Таковы Дибич и Клейнмихель, Канкрин, Паскевич, граф А. Ф. Орлов, брат декабриста М. Орлова. Граф А. Ф. Орлов в 1820 году при восстании семеновцев проявил верность и твердость. 14 декабря Орлов первый привел свой полк, первый же двинулся в атаку против мятежников и вообще со своей энергией и решительностью много способствовал быстрому усмирению возмутившихся.

Требовалась сугубая осторожность и длительная подготовка к очередному государственному перевороту. Под флагом борьбы с политическими преступлениями Бенкендорф покровительствовал радикальным и социалистическим кружкам. Борьба с вредными идеями идет на словах. Эту борьбу ведут главным образом с Пушкиным, который ушел из масонства, отвернулся от декабристов и стал пламенным защитником Николая Павловича.

Нет, я не льстец, когда Царю

Хвалу свободную слагаю:

Я смело чувства выражаю,

Языком сердца говорю.

Его я просто полюбил...

(Пушкин. <Друзьям>. 1828)

РЕВОЛЮЦИЯ во ФРАНЦИИ 1830 ГОДА и польский МЯТЕЖ. Чтобы свалить Россию, делается обходное движение.

25 июля 1830 года во Франции разразилась подготовденная и устроенная масонами революция. Главными заговорщиками июльского переворота были масоны: Гизо, Тьер, маршал Мезон, герцог Деказ, Лафайет, Даржан и другие.

Король Карл X" был низложен и принужден отречься от престола (30 июля). Престол перешел к представителю младшей линии дома Бурбонов масону 30-й степени герцогу Людовику-Филиппу Орлеанскому", 7 августа избранному королем французов. Июльский переворот вызвал у Императора Николая сильное негодование; он лелеял мысль о вооруженном вмешательстве в дела Франции и о выработке общеевропейских мероприятий на новом европейском конгрессе. Признание нового правительства Австрией и Пруссией изменило взгляды Императора Николая и заставило его отказаться от своих предположений вооруженною рукою восстановить нарушенный законный порядок и признать правительство Людовика-Филиппа: <Правительство наместника короля, утвержденное Карлом X>, делалось теперь в его глазах тем самым законным.

Почти непосредственно вслед за июльской революцией под прямым влиянием событий во Франции разразилась бельгийская революция; Бельгия отложилась от нидерландского королевства (6 ноября 1830 года), и король Вильгельм 1 Оранский'" обратился к русскому императору с письмом, прося вооруженной помощи в силу существующих трактатов. События в Бельгии снова вызвали в Государе мысль о вооруженном вмешательстве в дела Европы. Вспыхнувшая 17 ноября революция в Варшаве заставила отказаться от военных приготовлений. Подготовка поляков к восстанию шла давно. Еще в последние годы александровского царствования в Польше возникли тайные общества, постепенно сгруппировавшиеся вокруг организованного в 1821 году майором Валерианом Лукасинским патриотического общества. Все эти общества преследовали главным образом идеи полной польской независимости. Следствие по делу декабристов (показания члена польского тайного общества князя Яблоновского) окончательно раскрыло личный состав этого общества и его сношения с русскими тайными организациями.

Польское восстание было подготовлено и руководилось масонами. После переворота главой национального польского правительства стал масон князь Адам Чарторийский, который стоял за соглашение с Россией. Но быстро возобладало другое крайнее революционное направление, нашедшее себе выражение в возникшем в это время в Варшаве <патриотическом клубе>, где главную роль играли масоны Хлоповицкий, Скржинецкий, писатель Мохнацкий, адвокат Браниковский и в особенности историк Иоахм Лелевель, занимавший прежде кафедру в Виленском университете и удаленный оттуда в 1824 году. Это направление, надеясь на поддержку революционной Франции, было против каких бы то ни было переговоров и стояло за немедленный и полный разрыв с Россией. Из польской революционной авантюры ничего не вышло, хотя этому движению сочувствовали русские масоны и возлагали на него большие надежды. Декабристы при известии о революции во Франции и восстании поляков переживали приподнятое настроение. Они ждали, что революция принесет им свободу. Мечты оказались разбитыми. После упорных боев восстание было подавлено. 4 сентября 1831 года пала Варшава. Паскевич был награжден титулом Светлейшего Князя Варшавского. 6 октября в Петербурге был парад и торжественное молебствие на Марсовом поле. В этот же день был обнародован манифест о прекращении <вожженной изменою войны>.

С подавлением восстания польское национально-революционное движение не прекратилось. Значительная часть участников восстания, многие из польского войска, эмигрировав, нашли убежище за границей, главным образом во Франции. Здесь из своей среды ими был избран центральный комитет под председательством последнего председателя революционного польского правительства Вонавентуры Немоевского. Польская эмиграция становится с этого времени известным реальным фактом в истории Европы. Воздействуя на западноевропейскую общественность в неблагоприятном для России направлении, она осложняет в известной мере внешнюю политику Императора Николая Павловича.

ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА Треволнения улеглись.

К середине 1832 года жизнь петербургского двора после тревожных событий последних двух лет начала входить в обычную колею, и это заметно отразилось и на состоянии духа самого Государя.

При таком Государе, как Николай Павлович, все конституционные бредни должны были быть оставлены. По его взгляду, английская конституция так консервативна и своеобразна и так связана с историческими условиями страны, что всякая попытка пересадить английские учреждения на другую почву всегда принесет лишь внешние формы, но не дух учреждений.

Во время путешествия по Франции еще во время Александра 1 он вынес самое отрицательное впечатление о демократическом устройстве - с его политическими собраниями, митингами, подкупом, ложью и демагогией. Однажды он сказал сопровождавшему его Голенищеву-Кутузову: <Если бы, к нашему несчастью, злой гений перенес к нам все эти клубы и митинги, делающие больше шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление>. Правление Империей попало в твердые руки Императора-Рыцаря. Бури утихли. Период великих потрясений прошел, наступила эпоха созидания и творчества. 6 декабря 1826 года организуется негласный комитет с целью пересмотра частей государственного управления. В самом начале своего царствования, едва прошли декабрьские дни, Государь обратил внимание на то, что в России не было Свода Законов. К главному деятелю по работам над Сводом Законов в предшествовавшее царствование Сперанскому он относился подозрительно, хотя и привлек его в качестве специалиста и хорошего юриста. Николай Павлович решил вести дело составления Свода под своим личным присмотром: для этой цели учреждено было II Отделение собственной Его Величества канцелярии, во главе которого Государь поставил не Сперанского, а своего прежнего учителя Балутьянского, которому было сказано: <Смотри же, чтобы он (Сперанский) не наделал таких же проказ, как в 1810 году. Ты у меня будешь в ответе>. Если бы не были приняты меры предосторожности, то Сперанский, несомненно, начинил бы Свод идеями <великой французской революции>.

Крестьянский вопрос делается главным предметом занятий Императора. В 1827 году учреждается министерство государственных имуществ и издается закон об обязанных крестьянах. С 1842 года Император постепенно назначал своего старшего сына в различные комитеты, и между прочим - в секретные комитеты по крестьянскому вопросу. К крепостному праву Государь относился отрицательно и это чувство передал своему сыну-наследнику. Преобразование крепостного права считал необходимейшим. Он прекрасно сознавал, что владение крепостными нарушает интересы страны, а поэтому он стремился вернуть крестьянам их гражданские права, признать в крестьянской личности, в крестьянстве в целом особый разряд населения. Благодаря прямому взгляду Государя были уяснены многие основные стороны крестьянского вопроса и не только выяснена необходимость немедленного освобождения как общей государственной меры, но и определены те формы, в каких это освобождение должно было совершиться.

Назревшие экономические нужды находят полное разрешение. Оживляется русская промышленность. Новая тарифная политика повлияла на увеличение вывоза из России товаров. В связи с экономическими мероприятиями николаевского царствования должно быть отмечено развитие путей сообщения. Это дело было начато исключительно по инициативе и настоянию Государя; Канкрин, Толь и профессора были противниками постройки и доказывали, что в России невозможно создать сеть железных дорог. При Николае Павловиче были сооружены: Царскосельская, Варшавско-Венская и Николаевская. При вступлении на престол русские государственные финансы находились в весьма расстроенном состоянии. Неустойчивость и разнообразие бумажного рубля неблагоприятно отражались на торговом отношении, что в свою очередь увеличивало задолженность. Была проведена реформа денежного обращения. После Отечественной войны количество выпущенных ассигнаций достигло 834 млн. руб., курс их на серебро чрезвычайно упал до 25 коп. серебром за 100 коп. ассигнациями и даже до 20 коп. за 100; чтобы удержать их от дальнейшего падения, постановлено было все платежи взыскивать и производить ассигнациями. Затем, начиная с 1817 года, Гурьев, тогдашний министр финансов, приступил к сокращению числа ассигнаций; внешние займы, превышение вывоза над ввозом увеличили в государстве количество металлической монеты, курс ассигнаций немного поднялся. Преемник Гурьева Е. Ф. Канкрин (1823-1844) постепенно начал расширять обращение металлической монеты: он совершенно отказался от идеи выкупить все ассигнации, но для того чтоб наше денежное обращение было устойчиво, чтобы устранить народные лажи, которыми спекулянты пользовались в явный ущерб населению, Канкрин монетною единицей предложил сделать серебряный рубль, производить все расчеты этой монетой и узаконить при этом отношение ассигнаций к серебряному рублю. Манифестом от 1 июля 1839 года объявлены были начала этой реформы, причем курс серебра был установлен так:

1 руб. серебром - 3 руб. 50 коп. ассигнациями, через четыре года, 1 июля 1843 года, были введены кредитные билеты, которые казначейство обменивало на серебро по их нарицательной стоимости, рубль за рубль. Реформа эта устранила очень много злоупотреблений. Просвещение, наука и искусство при Императоре Николае сделали громадные успехи.

Блестящий сотрудник его министр просвещения Уваров" дал законченное направление нашему просвещению и указал те принципы, которые должны быть положены в основу народного образования.

<Направление, данное Вашим Величеством министерству, и его тройная формула, - писал по этому поводу Уваров в 1843 году, -должны были восстановить некоторым образом против него все, что носило еще отпечаток либеральных и мистических идей: либеральных, ибо Министерство, провозглашая самодержавие, заявило твердое желание возвращаться прямым путем к русскому монархическому началу во всем его объеме; мистических - потому что выражение православие довольно ясно обнаружило стремление Министерства ко всему положительному в отношении к предметам христианского верования и удаление от всех мечтательных призраков, слишком часто помрачавших чистоту священных преданий Церкви. Наконец, и слово народность возбуждало в недоброжелателях чувство неприязненное за смелое утверждение, что Министерство считало Россию возмужалою и достойною идти не назади, а по крайней мере рядом с прочими иностранными национальностями>. Русская наука в царствование Императора Николая сделала весьма значительный шаг вперед благодаря поддержке правительства. Было учреждено Археологическое общество; открыты новые высшие учебные заведения, до двадцати женских институтов...

В царствование Императора Николая выдвинулся целый ряд блестящих имен, составляющих гордость и славу нашей литературы, искусства и науки. Правительство не упускало случая подчеркнуть свое уважение к науке и оказывало ей щедрую поддержку. Благодаря мудрому покровительству правительства выдвигаются крупные научные силы, как, например: Лобачевский, Менделеев, Соловьев, Погодин и т. д. Окончательно сложились художественные таланты Тургенева, Достоевского, Гончарова, Фета, Льва Толстого и прочих. В живописи выдвинулись Брюллов, Иванов, Федотов; в музыке Глинка. Молодым художникам - Бруни, скульпторам Логановскому, барону Клодту, Рамазанову - по возвращении из-за границы, равно как и художникам более старшего поколения, были поручены крупные художественные заказы. Император Николай 1, безусловно, понимал искусство, а в одной области, именно в архитектуре, был к тому же и сам хорошим специалистом. Его имя связано с созданием главного художественного хранилища в России - Императорского Эрмитажа. Богатое дворцовое собрание художественных сокровищ, основанное Екатериною II и значительно расширенное многочисленными приобретениями при Александре 1, по мысли Николая 1 было превращено в национальный музей. Эпоха Императора Николая 1 была эпохой твердой монархической власти - Россия переживала период русского Ренессанса. Россия достигла вершин могущества и культуры. Народ любил мудрого и честного Государя. Перед страной открывалось блестящее будущее. Злобствовали только темные силы внутри страны, и клокотала ненавистью масонская Европа.

1848 год Игумен Черменецкого монастыря Антоний (Бочков) писал в 1848 году оптинским старцам:

<Кажется, теперь и раскольникам, и православным следует подумывать не о своих личных делах, а о грядущем Божием гневе на всех, который может, яко сеть, захватить всех живущих на земле. Революция во Франции не есть частное зло, а только воспламенение тех подкопов, которые подведены под всю землю, особливо европейскую, яко хранительницу просвещения и духовного, и мирского. Теперь страшен уже не раскол, а общее европейское безбожие. Времена язычников едва ли не оканчиваются. Все европейские ученые теперь празднуют освобождение мысли человеческой от уз страха и покорности заповедям Божиим. Посмотрим, что сделает этот род XIX века, сбрасывающий с себя оковы властей и начальств, приличий и обычаев! Посмотрим, каков будет этот новый Адам в 48 лет, который теперь возрождается из европейской благородной земли, какова будет эта зловещая птица, высиженная из гнезда парижского! Это яйцо уже давно положено: оно еще в 1790-х годах согревалось, и вылупившийся Наполеон хотя и обжег себе крылья на пожаре московском и как будто мы вместе с ним простились и с войной, и с общими потрясениями, но, видно, это был только один болтун, а настоящий высидок явится в наше преблагополучное время, во дни мира и утверждения. Если восторжествует "свободная" Европа и сломит последний оплот - Россию, то чего нам ожидать, судите сами. Я не смею угадывать, но только прошу премилосердного Бога: да не узрит душа моя грядущего царства тьмы>.

Несмотря на все происки масонов, Россия под мудрым водительством Николая Павловича шла к величию, могуществу и славе. 1848-1852 годы, безусловно, апогей величия Императора Николая 1; он является решителем судеб Европы. Но благополучие России - несчастье для масонов, а потому создается масонская коалиция во главе с братом Наполеоном III. Луи Наполеон получил корону из рук масонов. <Людовик Наполеон, - пишет Селянинов, - слыл за карбонария; поэтому были шансы, что империя, во главе которой станет он, будет государством чисто масонским, а тем более если он получит власть от самих же масонов. Масонство не колебалось, предпочитая, конечно, такую империю республике, в которой оно не могло главенствовать. Многие влиятельные масоны немедленно вошли в сношения с будущим Императором, и переворот в пользу Бонапартов стал не только возможным, но и совершившимся фактом>*.

В феврале 1848 года был свергнут Людовик-Филипп, масону генералу Кавеньяку^ была вручена диктаторская власть. Временное правительство было масонское, причем никто того не знал; из одиннадцати членов девять были масоны: Араго, Луи Блан, Ледрю Роллен, Кремье, Гарнье-Пажес, Альбер, Мари, Флокон и Арман Марра. Только двое из них не были масонами - Ламартин и Дюпон де л'Эр, но и те, окруженные масонами, действовали под их влиянием. Так, когда 10 марта 1848 года главный совет шотландской системы явился поздравить временное правительство, Ламартин от имени последнего отвечал: <Те чувства, которые руководили великим взрывом 1789 года и которые народ французский недавно снова проявил (и я надеюсь, уже в последний раз), я знаю, исходят из ваших лож. Сначала во мраке, затем в полумраке и, наконец, при полном свете>*.

Александр Селянинов. Тайная сила масонства. СПб., 1911. С. 82.

Избранный президентом второй французской республики Луи Бонапарт, бывший с 23-летнего возраста масоном, в 1852 году был провозглашен Императором под именем Наполеона III. В поднесенном Наполеону 15 октября 1852 года масонами адресе говорилось:

<Истинный свет масонства озаряет вас, великий принц! Кто может забыть дивные слова, произнесенные вами в Бордо! Нас они всегда будут вдохновлять, и под властью такого вождя мы будем гордиться быть солдатами человечества. Франция обязана вам своим спасением. Не останавливайтесь на столь блестящем пути. Обеспечьте счастье всех, возложив императорскую корону на свою благородную голову! Примите наш почтительный привет и разрешите нам довести до слуха вашего общий клич наш от чистого сердца: "Да здравствует Император">**. Революционный переворот 1848 года вызвал тревогу у Императора Николая Павловича. Он видел в этом движении угрозу всему миру.

По этому поводу Император Николай Павлович обнародовал свой знаменитый манифест от 14 марта 1848 года. <После благословений долголетнего мира, - провозглашалось в манифесте 1848 года от 14 марта, - Запад Европы внезапно взволнован новыми смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства. Возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии, и, разливаясь повсеместно с наглостью, возраставшею по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся наконец и союзных нам империи Австрийской и королев- ства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей Богом Нам вверенной России. Но да не будет так! По заветному примеру православных наших предков, призвав на помощь Бога Всемогущего, мы готовы встретить врагов наших, где бы они ни предстали, и, не щадя себя, будем в неразрывном союзе со Святою Русью защищать честь имени русского и неприкосновенность пределов наших. Мы удостоверены, что всякий русский, всякий верноподданный наш ответит радостью на призыв своего Государя, что древний наш возглас: "За Веру, Царя и Отечество" - и ныне предукажет нам путь к победе, и тогда в чувствах благоговейной признательности, как теперь в чувствах святого на него упования, мы все вместе воскликнем: "С нами Бог, разумейте языци и покоряйтеся, яко с нами Бог">.

* Александр Селянинов. Тайная сила масонства. С. 81.

** Там же. С. 82.

Отправленному в это время на свой пост русскому уполномоченному при австрийском дворе графу П. И. Медему было поручено сообщить в Вене о принятых мерах. О том же было сообщено в Париже через секретаря нашей парижской миссии Балабина. Манифест этот вызвал сильное раздражение во Франции. Еще 20 февраля Ламартином был издан циркуляр, объявлявший договоры 1815 года аннулированными.

Англия, а за нею Австрия и Пруссия признали Наполеона и <Третьим>, и <братом>; один Русский Император не признавал его Наполеоном III, ибо, по словам Николая Павловича, <эта цифра -нелепость>.

Наполеон затаил злобу против Николая Павловича и был впоследствии использован масонами против России в Крымской войне. Успехи революции во Франции вызвали восстание венгров, организованное масонами. Главными руководителями венгерского национально-революционного движения были масоны Кошут", Клапка, Пульский и другие, провозгласившие в 1849 году независимость Венгрии. Император Николай 1 уважил просьбу австрийского императора Франца-Иосифа^ оказать помощь против восставших венгров. Он двинул войска под начальством князя Паскевича, и вскоре венгерская армия Гергся* положила оружие перед русскими. Австрия была спасена, но масоны - французские, польские и другие - объединились в своей ненависти к России.

ЗАГОВОР ПЕТРАШЕВЦЕВ В надежде на революцию объединилисьи русские революционеры.

Петрашевский составил кружок, в котором группировались свободомыслящие элементы 40-х годов. Петрашевцы изучали социалистические идеи Фурье, Сен-Симона и Луи Блана, которые, как известно, были масонами. К этому кружку принадлежали Салтыков- Щедрин, Благосветлов, Пальм, Чернышевский и Достоевский. Петрашевцы благодаря покровительству масона Бенкендорфа, который был шефом жандармов, развивали свою революционную работу совершенно свободно. Заговорщики вели свою преступную работу несколько лет. Раскрыл и арестовал 21 апреля 1849 года шайку петрашевцев верный Государю А. Ф. Орлов, занявший после смерти Бенкендорфа пост начальника тайной полиции. Государь считал заговор петрашевцев заговором против династии. Он был убежден, что не только захваченные петрашевцы виновны в этих преступных замыслах, но что к ним причастен кто-либо и <повыше>.

Дело петрашевцев замяли, а <беспристрастные историки> изобразили петрашевцев как невинных страдальцев, которые никакой революционной работы не веян, а занимались чистой

Date: 2015-10-18; view: 461; Нарушение авторских прав