Глава 26. Возвращение в АР. Что случилось с Элайзой Невинс

– Ванна готова, госпожа!

Опустив голову, облаченная в короткую белую рабскую тунику, я стояла на коленях перед леди Элайзой из Ара, из Шести Башен.

Сидя на огромном ложе, одну за другой она протянула мне ноги. Я сняла с нее сандалии, поцеловала их и поставила в сторону. Она встала. Встала позади нее и я, сняла с нее платье и, поцеловав его, бережно положила на ложе.

Она одобрительно улыбнулась мне:

– Может быть, из тебя все же получится неплохая служанка,

Джуди.

– Надеюсь, госпожа будет довольна, – смиренно ответила я. Повинуясь ее знаку, я принесла полотенце и, поцеловав его, обернула ей волосы.

Она подошла к утопленной в полу ванне, пальцами ноги попробовала воду, потом ступила глубже и легла, откинувшись назад.

– Великолепно, Джуди.

– Спасибо, леди Элайза, моя госпожа.

Я так тщательно выверяла температуру, подливая горячей воды из греющегося на железной треноге сосуда! Значит, не ошиблась. Не высекут.

Я служила ей, повинуясь во всем, выполняя малейшие прихоти. Висящая на стене шитая бисером дамская плетка всегда у меня на глазах. Отведать ее не хотелось.

Моя хозяйка нежилась в благоуханной радужной пене.

Я – Джуди, ее рабыня, ее служанка. Веду дом, убираю, вытираю пыль. Готовлю и стираю. Выполняю всю грязную рабскую повседневную работу. Для нее я – выгодное приобретение. Часто, сцепив мне наручниками руки за спиной, повесив на шею кожаный мешочек с перечнем заказов и горстью монет, она отправляет меня за покупками. Торговец привязывает мне на шею заказанные ею товары, кладет в мешочек сдачу, затягивает его потуже, иногда на прощание награждает дружеским шлепком, напоминающим, что я хорошенькая, хоть и принадлежу женщине, и отсылает обратно к хозяйке. Или моя госпожа сама отправляется за покупками, а я, нагруженная поклажей, почтительно иду следом, потупив взор, не смея поднять глаза на встречных мужчин. Однажды мне улыбнулся красавец раб. Согретая его ласкающим взглядом, я, к его удовольствию, невольно зарделась и тут же была отправлена обратно домой, под плетку. Как я и предполагала – а вскоре уверилась окончательно, – мужчин леди Элайза презирала и ненавидела, питая, однако, при этом к ним жгучий, неутолимый интерес. Задавала вопросы, на которые легко с глазу на глаз ответить рабыне и очень непросто – свободной женщине. Расспрашивала о путах и цепях, о чувствах рабыни, о том, что заставляют ее делать мужчины, как должна она вести себя, как разговаривать. Интересовалась самыми интимными подробностями жизни крестьянской невольницы, хотела знать, как обращаются с девушками мужчины в тавернах. Я старалась отвечать честно. Она возмущалась, впадала в ярость.

– Да, госпожа, – опустив голову, бормотала я.

– Как счастлива ты, должно быть, Джуди, – восклицала, бывало, она, – что вырвалась из этого кошмара, попала в услужение к женщине!

– О, да, госпожа, – неизменно отвечала я. Разве объяснишь ей, какой упоительный трепет охватывает рабыню в объятиях мужчины, как сладостно повиноваться его несгибаемой воле?

Выпростав из пены изящную левую руку, она неторопливо, с удовольствием разглядывая, принялась мыть ее правой рукой.

Как и многие фригидные женщины, к своей внешности она относилась невероятно ревностно. Неужели не понимала, что ни в красоте ее, ни в ней самой нет никакого проку, если не сжимают ее в объятиях мужские руки?

– Как ничтожны и жалки мужчины, Джуди! – проговорила она.

– Да, госпожа.

Почему‑то именно в ванне ее часто обуревало желание говорить о мужчинах и о своем презрении к ним.

– Сегодня, – сообщила она, – на рынке я видела, как мужчина бил привязанную к кольцу рабыню. Это было ужасно.

– Да, госпожа.

Интересно, чем провинилась рабыня? Не сумела, наверно, угодить. Я в тот день на рынок с хозяйкой не ходила, оставалась дома, прикованная к кольцу в ногах ее ложа.

– А потом, – продолжала она, – несчастная покрыла его ноги поцелуями.

– Ужасно, госпожа.

Не иначе, девушка пыталась умилостивить хозяина, вознося ему хвалу и упиваясь его властью над собой.

– Да, ужасно! – посетовала моя госпожа, леди Элайза из Шести Башен. – А еще по делам пришлось зайти на улицу Клейм.

– О, госпожа? – Случалось, отправляясь по делам, она не брала меня с собой.

– Там я увидела девушек на цепи. Голые, у всех на виду, мужчины их рассматривают! Гадость какая!

– Да, госпожа, – согласилась я.

Она грациозно подняла над водой ногу. Безукоризненно очерченная ступня. Красивая нога.

– Как по‑твоему, Джуди, я красивая?

– Да, госпожа.

Она часто спрашивала об этом.

– Правда?

– Да, госпожа.

Я не кривила душой. Моя хозяйка невероятно красива и молода. Гораздо красивее меня.

– Думаешь, мужчинам понравилась бы?

– Да, госпожа.

– Что ж, за меня дали бы хорошую цену? – Она рассмеялась собственной шутке.

– Да, госпожа.

И об этом она меня уже спрашивала. И я отвечала честно. Честно ответила и на этот раз. Вот забавно: что за странные веши ее интересуют! На рыночном помосте, обнаженная, под кнутом аукциониста, Элайза Невинс, не сомневаюсь, принесла бы торговцу не меньше золотого тарска.

Витая в мечтах, она ополоснула стройные ноги.

И вдруг – негромкий шум. Этих звуков я ждала уже несколько дней.

Откинувшись всем телом, погрузившись в нежную пену по подбородок, она распласталась в воде, закрыв глаза. Села. Над водой показались плечи. Открыла глаза, взглянула в потолок.

– Что это такое – быть рабыней?

– Госпожа скоро узнает, – ответила я.

Леди Элайза резко обернулась и только теперь увидела ЕГО. У нее вырвался испуганный возглас.

– Кто ты?

– Ты леди Элайза из Ара, из Шести Башен? – осведомился он.

– Да!

– Именем Царствующих Жрецов Гора я обвиняю тебя в сотрудничестве с Куриями, за что тебе назначена соответствующая кара.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь!

Из складок туники он вынул перевязанный лентой и скрепленный печатью аккуратно сложенный манускрипт. На желтоватой бумаге я разглядела оттиснутый черными чернилами штамп – традиционный горианский знак «кейджера».

– Вот, – объявил он, – подписанная Самосом из Порт‑Кара грамота о порабощении. Ознакомься. Полагаю, никаких нарушений ты не обнаружишь. – Он швырнул бумагу на плиты пола.

– Нет! – пытаясь прикрыться, в страхе завопила она. – Теллиус! Барус!

– Твои приспешники тебе не помогут. Выяснено, что они из Коса. Они уже под арестом в магистрате Ара.

– Теллиус! Барус! – все надрывалась она.

– Ты одна, леди Элайза. Криков твоих никто не слышит. Высокий, сильный, в алой одежде воина. На поясе – длинный сложенный хлыст.

– Выходи из ванны, – приказал он, – и готовься к рабским оковам.

– Нет! – надрывалась она, – Беги, Джуди! Зови на помощь!

– Не надо, – проронил мужчина.

– Да, хозяин. – Я взглянула на леди Элайзу: – Прости, госпожа. Я – рабыня, которой приказывают мужчины. – И встала на колени.

– Сука! Сука! – завизжала она.

– Да, леди Элайза, моя госпожа.

Не вылезая из воды, стараясь укрыться в пене, она в ужасе повернулась к рослому пришельцу.

– Это какая‑то ошибка! Оставь меня! Ты вторгся в покои дамы!

– Выходи из воды, – повторил он, – тебя ждут оковы.

– Ни за что! – упиралась она.

– Ты девственница? – спросил он.

– Да! – с яростью бросила она.

– Если придется лезть за тобой в ванну, – пригрозил он, – я возьму тебя прямо в воде.

– Принеси мое платье!

Он подошел к лежащему на ложе платью, но не передал его ей, а осмотрел, держа против света. Нашел в рукаве иглу в крошечном футляре, вынул. Вернулся к ванне. Она испуганно отпрянула. Сполоснув иглу, он вытер ее полотенцем и вложил обратно в футляр. Я и не знала, что в рукаве игла, – так искусно спрятала она ее в складках ткани.

Стоя у края ванны, мужчина смотрел на леди Элайзу.

Иголка наверняка была отравлена. Наверно, ядом Канды.

– Ты разоружил меня, воин, – признала она. – Теперь, будь добр, принеси мне платье.

Кое‑как скомкав, он отбросил платье к стене.

– Прошу тебя, – заговорила она. – Я богата. Я дам тебе много золота.

– Встань! – повелел он. – И подними руки над головой.

– Ты вторгаешься в мою частную жизнь!

– Скоро, – напомнил он, – у тебя не будет права на частную жизнь.

– Оскорбляешь мою скромность!

– Если ты рабыня, быть скромной тебе не позволено. Что правда, то правда.

– Пощади, воин! – взмолилась она.

– Повинуйся, или тебя высекут! – прикрикнул он.

Элайза Невинс встала в ванне, словно сдаваясь, подняла руки над головой.

Пришелец откровенно рассматривал ее – небрежно, оценивающе, не спеша.

Под взглядом горианского воина она дрожала от страха.

А он подошел к краю ванны, присел и принялся рассматривать что‑то справа от нее. Она отступила назад, от него подальше. Он отогнал ладонью пену, стал внимательно изучать стенку ванны и мгновение спустя уже вытаскивал из тайника под плиткой маленький кинжал. Смыл с него яд, вытер полотенцем, как до этого иглу, и отбросил к стене, туда, где валялось скомканное платье. А я и не подозревала ни о существовании тайника, ни о запрятанном в нем оружии.

Элайза, подняв руки, стояла у противоположной стороны просторной, утопленной в полу ванны.

– Освободи меня! – предложила она. – Я хорошо заплачу. Он поднял на нее глаза.

– Я дам тебе столько, что ты сможешь купить вместо меня десяток рабынь!

– Но ни одна из них не будет Элайзой Невинс.

Она надменно вскинула все еще обвязанную цветастым полотенцем голову.

– Грамоту о порабощении смотреть будешь?

– Если можно, – ответила она.

– Подойди сюда, – распорядился он. – Руки не опускай.

Не опуская рук, она подошла к разложенному на полу манускрипту.

– Из тебя получится неплохая рабыня, – проговорил он. – Можешь опустить руки. Стань на колени – грамоту о порабощении женщина всегда читает стоя на коленях. – Рабыня! – это уже мне. – Сними с ее головы полотенце, дай ей вытереть руки.

– Да, хозяин.

Осторожно – как бы не наткнуться на запрятанную иголку или еще какое‑нибудь хитроумное приспособление – сняла я полотенце с головы моей хозяйки. По ее плечам рассыпался каскад роскошных темных волос. Элайза отбросила их за спину.

– Да, – причмокнул мужчина. – Неплохая рабыня.

Элайза вытерла руки и с убитым видом сорвала с манускрипта ленту с печатью.

– Ты грамотная? – спросил мужчина.

– Да, – язвительно бросила она.

– Понимаешь, что это такое?

– Да. Приказ о порабощении.

– Кроме того, – продолжал он, – ты, разумеется, понимаешь, что по горианскому торговому закону – единственному закону, признаваемому всеми городами, – ты подлежишь порабощению согласно отдельному разрешению. Будь ты из Ара, я имел бы право, если удастся, сделать тебя своей рабыней, ведь у нас с тобой разные Домашние Камни. Но поскольку, называя себя леди Элайзой из Ара, из Шести Башен, на самом деле ты являешься Элайзой Невинс с планеты Земля, то подпадаешь под общее разрешение: на тебя может претендовать любой горианин.

У землянки нет Домашнего Камня. Ее можно схватить, сделать презренной рабыней. И никакой закон этому не препятствует.

– Ты принадлежишь первому, кому попалась в руки, – продолжал мужчина. – Приготовься. Сейчас, как рабыню, я посажу тебя на привязь.

Он вынул из‑за пояса длинную веревку со скользящим кольцом и замком‑защелкой.

– Подожди, – протягивая руки, сказала она.

– Да?

– Бойся связывать меня в этом городе! Я и в самом деле из Ара.

– Опиши Домашний Камень Ара, – потребовал он. Леди Элайза потерянно уронила голову.

Достигая совершеннолетия, юные граждане приносят клятву на верность городу и участвуют в ритуале, принимая из рук старших хлеб, соль и огонь. Во время этой церемонии каждый юноша, каждая девушка удостаиваются чести подержать в руках и поцеловать Домашний Камень города, после чего их венчают лавровыми венками и облачают в мантии, посвящая в граждане. Этого мгновения жителю Ара никогда не забыть. У землян Домашних Камней нет. На Горе гражданами становятся только по достижении определенного возраста, после прохождения испытаний. В большинстве горианских городов молодым требуется поручительство взрослых граждан, не связанных с ними кровным родством. Приходится им также предстать перед советом граждан, который определяет, достоин ли юный претендент чести приобщиться к Домашнему Камню города. Гражданство на Горе обретают не автоматически, просто потому, что довелось родиться в том или ином городе, а сознательно, после подачи прошения. Приобщение к Домашнему Камню – событие для горианина далеко не рядовое.

– Ты утверждаешь, что ты из Ара, – отчеканил мужчина, – а не можешь описать Домашний Камень. Тогда подробно расскажи, как проходит церемония посвящения в граждане или, скажем, как празднуется основание города.

– Не знаю, – пробормотала она.

– Отвести тебя в магистрат Ара, – осведомился он, – и доказать им, что твое гражданство поддельно?

– Нет! – не на шутку испугалась она. – Нет! Необоснованные притязания на чужой Домашний Камень – серьезное преступление для горианина. Элайза Невинс содрогнулась. За это сажают на кол на городской стене!

– Пощади, воин! – взмолилась она.

– Ты из Ара? – спросил он.

– Нет, – признала она. – Не из Ара.

– Читай дальше.

Держа манускрипт трясущимися руками, она стала читать дальше.

– Пол? – спросил он.

– Женский, – прочла она.

– Происхождение?

– Планета Земля.

– Имя?

– Элайза Невинс.

В грамоте о порабощении – ее имя! Документ дрожал в ее руках.

– Это твое имя? – спросил мужчина.

– Да, – взглянув на меня, потом снова на воина, выдавила она. – Мое.

– Ты Элайза Невинс?

– Да. Я Элайза Невинс.

– Приговор?

– Рабство, – прочла она и неверной рукой протянула ему манускрипт.

– Приготовься к связыванию.

Пряча грамоту в складки туники, он отвел глаза, и в этот момент, вскочив на ноги, Элайза бросилась к стене и схватила кинжал. У меня вырвался испуганный возглас. С кинжалом в руках Элайза заметалась по комнате. Мужчина не двинулся с места. Запахнул тунику, пряча документ, взглянул на нее.

А она, наверно, и не представляла, что ее укрощение уже началось.

– Прочь! – кричала Элайза. – У меня нож! Я убью тебя! Прочь с дороги!

– Ты закончила омовение, – заговорил он, – освежилась. Теперь умасти свое тело маслами и благовониями.

– Прочь!

– Кажется, ты не спешишь повиноваться, – заметил он. Судорожно оглядываясь, она наткнулась глазами на ведущую из комнаты открытую дверь.

– Бежать некуда, – предупредил он. – Наружная дверь закрыта на цепь.

Она бросилась вон из комнаты, к наружной двери. Мы – за ней. Оказавшись в покоях, где, восседая в своем величественном кресле, некогда она впервые допрашивала меня, свою рабыню, Элайза принялась тянуть и дергать продетую сквозь кольца цепь, которой была закреплена задвижка, неистово кромсала дверь ножом. Потом бешено обернулась, уставилась на нас – волосы растрепаны, дыхание срывается. Рванулась обратно в спальню, захлопнула дверь, торопливо задвинула засовы.

Воин поднялся с кресла, в котором расположился, войдя в комнату, подошел к двери. Два удара ногой – и, повиснув на одной петле, разбитая дверь распахнулась. Прижатые засовами расщепленные доски болтались на косяке. Он отшвырнул ногой остатки двери. Посреди комнаты, отчаянно размахивая кинжалом, стояла Элайза.

– Назад! – закричала она.

Он вошел, глянул ей в лицо. Держась у него за спиной, проскользнула в комнату и я.

– Ты до сих пор не выполнила моего приказания – не умастила себя маслами и благовониями. Не желаешь слушаться?

– Прочь!

– Придется наказать.

– Прочь! – визжала она. – Прочь!

В мгновение ока он оказался рядом с ней. Она обрушила на него кинжал, и тут же он схватил ее за запястье, вывернул руку за спину и резко вздернул повыше. Привстав на цыпочки, она завопила от боли. Левой рукой держа ее за левое запястье, правой он поймал правое, вывернул за спину. Позвякивая, покатился по плитам пола бесполезный отныне кинжал. Мужчина отбросил его ногой в сторону. Мгновение держал ее неподвижно. Голова ее откинулась назад, глаза зажмурены, крепко стиснуты зубы. Потом от мощного удара ноги ее подкосились, и вот уже, опустив голову, у самого края ванны она стоит на коленях у его ног, руки скручены за спиной, он держит ее за запястье двумя пальцами.

– Придется наказать, – повторил он.

– Прошу тебя! – зарыдала она.

Отпустив руки, он схватил ее за волосы, швырнул ничком на пол – голова над самой водой.

– Я куплю свою свободу! – надрывалась она. – Позволь мне заплатить!

Он ткнул ее головой в воду, пониже, под благоухающую пену, подержал и вытащил.

– Не хочу быть рабыней! – Элайза задыхалась, отплевывалась, с головы ее текла вода.

Он снова окунул ее. Подержав подольше, вытянул из воды. Снова она задыхалась, снова отплевывалась и кашляла. С волос ручьем текла вода. Глаза блестели от воды и пены.

– Нет! – бессвязно бормотала она. – Не буду рабыней!

Он опять опустил ее голову в воду. Не утопил бы!

Но вот вытянул за волосы.

– Повинуюсь, хозяин! – выдохнула она.

Уложив ее на живот у края ванны, через голову он надел на нее кожаную петлю. Проворные сильные руки быстро затянули петлю, зафиксировали – так не выскользнет. Теперь можно затянуть сильнее, как удавку. Ослабить – нельзя.

Точно не веря в происходящее, Элайза Невинс повернулась на бок. Потрогала охватившую горло петлю. Она на привязи. Подняла глаза на воина.

– Хозяин?

– Скоро, – бросил он.

– Кто посадил меня на привязь?

– Боек из Порт‑Кара, – ответил он.

– Нет! – закричала она. Ясно – услышала имя врага.

– Да, – отчеканил Боек из Порт‑Кара.

Ее била дрожь. Да, быть его рабыней – не сахар. Я ей не завидую. Имя Боска из Порт‑Кара повергает женщин Гора в ужас.

Дернув за привязь, он поставил ее на колени.

– Где ключ от ошейника? – Он кивнул в мою сторону.

– В желтом ящике, в туалетном столике, – поспешно ответила она. – Под шелком.

– Принеси, – приказал мне Боек из Порт‑Кара.

Я бросилась к ящику, нашла ключ. Повиновалась мгновенно, не мешкая. Он говорил, как говорит хозяин. Горианин.

По его знаку я сунула ключ в руку Элайзы и встала на колени спиной к ней.

– Сними ошейник, – велел он Элайзе. Неловкими движениями она отомкнула замок, стянула с меня ошейник, положила его вместе с ключом на пол.

– Скажи: «Ты мне больше не принадлежишь», – приказал воин.

– Ты мне больше не принадлежишь, – послушно повторила Элайза. Вскочив на ноги, стиснув кулаки, я повернулась к ней. Она испуганно сжалась. Вот и она на привязи, на коленях! – злорадствовала я.

– На колени! – прозвучал приказ.

– Да, хозяин. – Я встала на колени рядом с Элайзой Невинс. Я – рабыня.

Стоя перед Элайзой, он смотрел на нее сверху вниз. У нее подрагивали губы.

– Ты – агент Курий, – провозгласил он. – И красотка невольница. Тоже немалая ценность.

– Меня отвезут в Порт‑Кар на допрос?

– Да.

– Я ничего не скрою. Все расскажу, что знаю, – под пытки ей явно не хотелось.

– Разумеется, – кивнул он. Глянул в высокое узкое окно. На фоне ярко‑синего неба, сверкая, вздымались башни Ара.

– До полудня далеко, – напомнила она. – При дневном свете меня непросто будет вывезти из города.

Это верно. Воины на тарнах патрулируют город с воздуха.

– Ты, конечно, – продолжала она, – дождешься темноты.

– Действительно, пленница, – согласился он и добавил: – Не бойся. Мы придумаем, как скоротать время.

– Как меня повезут из города?

– Голую, связанную, перекинув через седло тарна.

– Не слишком достойный способ перевозить свободную женщину.

– К вечеру, – пообещал он, – ты будешь вполне подходящим грузом для такого транспорта.

Ее передернуло.

– Иди к туалетному столику, встань на колени.

Она повиновалась. Присев рядом, длинным свободным концом привязи он стянул ей лодыжки. Теперь веревка вилась от ее горла к ногам. Руки он оставил свободными.

– Доставай косметику, благовония, – повелел он. – Ты должна быть ослепительно красивой.

Она понуро потянулась к ящичкам и щеткам.

– Пойди в парадные покои. – Он повернулся ко мне. – В моих вещах найдешь клеймо. Разведи жаровню, раскали его. Там же серьги и седельная игла. Принеси.

– Да, хозяин.

Солнце уже близилось к закату, когда я внесла в спальню жаровню, толстой тряпкой держа ее за ручки. Раньше я не могла этого сделать – в комнате стало бы слишком жарко.

– Какая ты красивая, Элайза! – Я изумленно замерла. Подтянув к подбородку плотно сомкнутые колени, она сидела на мехах в изножье кровати. Петли на шее уже не было, ноги по‑прежнему связаны, руки стянуты за спиной. От левой щиколотки к кольцу на ножке кровати тянулась цепь длиной футов пять. Сколько ночей проспала я, прикованная цепью на этом самом месте! Здесь же, у собственного ложа, будут клеймить и ее. Так решил Боек.

– Джуди, – простонала она, – что он собирается со мной делать?

– Клеймить, – объяснила я.

– Нет!

– Тебя не заставляли являться на Гор.

Она завозилась, пытаясь выбраться из пут. Боек из Порт‑Кара вытянул из жаровни клеймо, посмотрел и сунул обратно. Скоро будет готово.

– Зверь, варвар! – закричала она, пытаясь отползти назад. Но уткнулась в каменную стенку ложа. Все, дальше ползти некуда.

Он швырнул ее на бок, приткнул в угол между каменной стенкой и плитами пола, связал ей бедра, оставив между плотными кожаными ремнями небольшой зазор – для клейма, знаком велел мне подтащить ближе жаровню и подать ему тряпку, чтобы взяться за раскаленную рукоятку.

– Помоги мне, Джуди! – плакала Элайза.

– Тебя не заставляли являться на Гор, Элайза, – напомнила я. Связанная, лежала она на боку, притиснутая к изножью кровати. С другой стороны подоткнуты меха – не сдвинуться. Ноги крепко стянуты. Сверху всем своим весом навалился Боек. Она закрыла глаза.

А я глядела в сторону. В предвечернем небе плыли облака. Солнечные лучи золотили башни. В вышине парили птицы.

От ее крика я зажмурилась. Клеймо неторопливо делало свое дело – метило жертву. Запахло паленым. Боек не спешил. Работал на славу.

Я открыла глаза. Какое голубое небо! А птиц еще больше.

Послышались всхлипывания. Вот и еще одна рабыня появилась на Горе.

Со слезами на глазах она смотрела на меня. Все. Помечена как следует, на веки вечные.

– Я – рабыня, – проговорила она.

– Да, – отозвалась я.

– Убери жаровню, – распорядился Боек из Порт‑Кара. – Клеймо положи на холод.

– Да, хозяин. – Я вынесла жаровню с клеймом из комнаты. В парадных покоях вынула клеймо из жаровни, положила на пол рядом с его вещами, остывать.

Когда я вернулась в спальню, новоявленная рабыня сидела, привалившись к кровати, а ее хозяин седельной иглой прокалывал ей левое ухо. Вот игла вошла в мочку, показалась капелька крови. Теперь правое. Он вдел ей в уши принесенные мною серьги – золотые кольца около дюйма диаметром, застегнул. Отдал мне иголку – вытереть и положить на место, что я и сделала.

Придя обратно, я обнаружила, что он развязал ее, оставив только цепь на левой лодыжке, что вела к кольцу на ножке кровати.

С клеймом на теле, с серьгами в ушах, прикованная за ногу, она лежала, утопая в мехах, на полу у собственного ложа.

– Здравствуй, рабыня, – приветствовала ее я.

– Здравствуй, госпожа, – отвечала она.

– Принеси вина, – приказал Боек. – Рабыня будет служить мне.

– Да, хозяин. – Я принесла вино, поставила на пол, так, чтобы несчастная могла дотянуться.

– Она что, даже на коленях стоять не умеет? – подивился он. Я наскоро объяснила ей, как встать в позу наслаждения – на коленях, присев на пятки, спина прямая, голова высоко поднята, руки на бедрах, колени широко разведены.

– Как мы ее назовем? – спросил он меня.

– Как будет угодно хозяину, – склонилась я.

На глаза ему попался валяющийся на полу ошейник. «Я Джуди. Верните меня леди Элайзе из Ара, из Шести Башен», – начертано на нем.

Расстегнув ошейник, он подошел к рабыне.

– Может быть, назвать тебя Джуди?

– Прошу тебя, хозяин! – заскулила она. Какое оскорбление, какой удар! Ей, гордой Элайзе Невинс, носить мое имя! Мое, женщины, которую она так презирала!

– А ты как думаешь? – с ухмылкой обратился ко мне свободный мужчина.

– Думаю, хозяин, что такое имя этой рабыне не подходит. Не подходит к ее внешности, ее характеру.

Рабыням часто подыскивают подходящие им имена. И по‑моему, стоящей перед нами на коленях рабыне имя Джуди совсем не к лицу. Дело вовсе не в том, что мне не хотелось, чтобы ей давали имя, которое некогда, еще будучи свободной, носила я.

– Верно, – согласился Боек из Порт‑Кара. Значит, я попала в точку.

Стоящая на коленях девушка вздохнула свободнее.

– Принеси из моих вещей ошейник.

– Да, хозяин. – Я поспешила выполнить поручение. Разыскала ошейник, принесла ему.

Он взял его в руки. Простой, без затей, стальной, надежный.

– Прочти.

– «Я – рабыня Элайза, – прочла она. – Принадлежу Боску из Порт‑Кара».

Взглянула на него полными ужаса глазами. Ее имя станет именем рабыни.

– Покоряйся.

Она жалобно взглянула на меня. Я помогла ей – показала, как присесть на пятки, протянуть к нему руки со скрещенными запястьями, опустив между ними голову.

– Скажи: «Покоряюсь», – подсказала я.

– Покоряюсь, – повторила она. Он связал ей руки.

– Подними голову, – шепнула я.

Он надел на нее ошейник. Не без удовольствия наблюдала я, как ее горло обхватил ошейник Боска из Порт‑Кара.

Боек покинул комнату. Слышно было, как он прошел по парадным покоям, как вышел наружу. – По крыше загремели шаги – воин проверял, открыт ли путь. Ждал ли тарн на крыше или, взобравшись на крышу, хозяин должен был подозвать его свистом – не знаю.

У кровати на мехах стояла несчастная коленопреклоненная рабыня – в ошейнике, с клеймом на теле, со связанными руками.

Стояла и смотрела на собственное ложе. Сесть на него она не смеет – разве что хозяин прикажет. Ее место, если другого повеления не будет, – в изножье, у железного кольца. У этого самого кольца, в ногах хозяйского ложа, я, рабыня, провела не одну ночь. А теперь моя госпожа, землянка Элайза Невинс, сама стоит тут, преклонив колени, отныне она сама – лишь ничтожная рабыня.

– Мы обе рабыни, – точно не веря самой себе, произнесла она.

– Да, – согласилась я.

– На мне клеймо. Мои уши проколоты. Я в ошейнике!

– Так и есть, Элайза. – Я назвала ее рабским именем. И она поняла это.

– Тебе очень идет ошейник, – отметила я.

– Правда?

– Да.

– Самый обычный, – посетовала она.

– И все же на тебе он очень красив.

– В самом деле?

– Да.

– И от того, что застегнут, еще красивее?

Да, так оно и есть, никаких сомнений. То, что ошейник застегнут, означает не просто невозможность его снять. Нет, важность его в том, что он – как визитная карточка рабыни, и что, может быть, еще важнее: ошейник – символ рабства. Клеймо можно скрыть под одеждой, даже под коротеньким платьицем, что носят обычно рабыни. Ошейник же на виду всегда, по нему безошибочно определишь, что за женщина перед тобой. Подчеркивая беспомощность рабыни, ее уязвимость, ошейник будит чувственность и носящей его девушки, и глядящего на нее мужчины. Потому‑то, наверно, свободные женщины и не носят ошейников. Контрастируя с мягкостью и податливостью носительницы, обнимающая прелестную шейку стальная лента, поблескивающая под ниспадающими на плечи локонами, делает девушку умопомрачительно красивой и желанной. Ничто так не красит женщину, как ошейник.

Элайза взглянула в зеркало. Вздернула подбородок, повернула голову.

– Не лишен привлекательности, – отметила она.

– Да, – подхватила я. – Просто чудесный. И очень привлекательный.

– Что подумают мужчины? – пролепетала она испуганно.

– Что ты – рабыня. – Я пожала плечами.

Она вздрогнула. Но тут же снова повернулась к зеркалу.

– А клеймо красивое?

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто интересно. Так красивое?

– Ты изучала антропологию, – напомнила я. – Можешь рассматривать институт рабства бесстрастно и объективно, как любопытное историческое явление, характерное для некоторых цивилизаций.

– Я рабыня! – вскричала она, пытаясь освободиться от пут на запястьях. – Понимаешь ты, что это такое?

– Очень хорошо понимаю, – заверила я. На ум пришел Клитус Вителлиус. – Где же твое хладнокровие? Где объективность?

– Я – собственность.

– Да.

– Я и не представляла, что это за чувство. – Глаза ее горели неистовым огнем. – Описать невозможно!

– Теперь ты имеешь возможность изучить историческое явление изнутри. Тот, кому выпало быть хозяином, тоже познает его изнутри.

Ее передернуло: подумала, должно быть, о том, как взглянет на нее хозяин, какой силой, каким вожделением зажгутся его глаза.

– До сих пор, – продолжала я, – тебе были известны лишь теоретические аспекты исторических явлений. И вот впервые ты получаешь хотя бы отдаленное представление об одном из них на практике.

Не сводит с меня взгляда. В глазах – страх.

– Не бойся, Элайза. Нужно только научиться доставлять мужчинам наслаждение, – рассмеялась я.

– Да мне мужчины вообще не нравятся!

– Не важно, – отрезала я. – Красивые серьги.

Она встала. На щиколотке – цепь. Повертела головой.

– Красивые.

– Да, – подтвердила я.

– Я никогда не носила серег. Они слишком женственны.

– Ты очень женственна, Элайза, – сказала я. – И не надо подавлять свою женственность.

Похоже, она разозлилась.

– Теперь для тебя с этим покончено. Мужчины этого не позволят. Заставят тебя признать свою женственность, покориться.

– Быть женственной – значит стать ниже мужчин!

– Как бы то ни было, ты женственна. – Я?

– Да.

– Джуди! – позвала она. Я не ответила.

– Госпожа! – Да?

– У меня красивое клеймо?

– Да. – Я рассмеялась. – Четкое, глубоко впечатанное. Тебя хорошо пометили.

– Этот зверь как следует прижег меня! – процедила она злобно, но – послышалось мне – зазвучали в голосе и горделивые нотки.

– Да, – согласилась я. – Действительно.

– Интересно, доводилось ли ему клеймить женщин до меня?

– Он воин, – напомнила я.

Она снова принялась рассматривать клеймо, приговаривая:

– Глубокое, чистое. Знак рабыни. Меня хорошо пометили. Но, госпожа, оно красивое?

– А как по‑твоему? – спросила я. Смотрит на меня, в глазах мука.

– По‑моему, очень, – выговорила наконец.

– По‑моему, тоже. Замечательно красивое. Многие девушки позавидовали бы такому дивному клейму.

Она взглянула с благодарностью. Ее пометили обычным на Горе клеймом. Первая буква слова «кейджера» – примерно полтора дюйма в высоту, полдюйма в ширину – словно выведена от руки и глубоко впечатана в кожу. В самом деле, красивое клеймо. Пожалуй, больше половины красавиц Гора носят такое.

– Посмотри в зеркало, – сказала я. Она повернулась.

– Что ты видишь?

– Рабыню. – Опустила голову, губы тронула робкая улыбка. Так не похоже на Элайзу Невинс! Улыбнулась и я:

– Но рабыню, которой еще многому предстоит научиться. Она взглянула вопросительно.

– Слышишь шаги хозяина? Он спускается по наружной лестнице.

Она прислушалась:

– Слышу.

– Ты научишься прислушиваться к этим шагам. Снова испуганный взгляд.

– И вот так ты собираешься встретить хозяина? – поддела ее я. – Стоя, как свободная женщина?

Она поспешила встать на колени, в позу наслаждения.

– Я не умею доставлять мужчинам наслаждение, – едва не плача, призналась она.

– Научишься. Голову чуть выше. Она вздернула подбородок.

Не знаю, в чем тут дело, но рабские оковы делают женщину красивее. Отбрасываются запреты, мешающие женщине проявлять свою женственность, заставляющие запрятывать в тайники души свои самые сокровенные желания.

В комнату вошел Боек. На мгновение замер от неожиданности, потом ухмыльнулся. Перед ним в изножье кровати стояла на коленях рабыня.

– Все готово, – сообщил он нам. – В полночь я заткну рабыне рот и привяжу ее к седлу. А потом – прочь из Ара.

– Хозяину следует опасаться стражи, – предупредила я.

– Я подсчитал, стоя на крыше. Они летают через определенные промежутки времени.

– Понятно, хозяин. – Боек ничего не упустил. Не полагается на случай. Риск, конечно, есть. И все же я не очень боялась за него. Будь я стражником на тарне, вряд ли решилась бы его преследовать.

А он смотрел на Элайзу. Со связанными за спиной руками, за ногу прикованная цепью к кровати, она стояла перед ним в

позе наслаждения.

– Красивая рабыня, – протянул он.

– Полночь еще не наступила, хозяин, – проговорила она.

Он развязал ей руки.

– Подай мне вина, рабыня.

Я затаила дыхание.

Она наполнила кубок из принесенного мною кувшина.

– Не так, – прошептала я и в двух словах объяснила, как подают вино.

– Вина, хозяин? – спросила она.

– Да, рабыня.

Встав перед ним на колени, присев на пятки, опустив голову, обеими руками она протянула ему кубок.

Он принял кубок, выпил, не сводя с нее глаз. Похоже, вполне доволен новым приобретением.

– Принеси миску, – приказал он мне. – Налей в нее вина, дай этому животному.

– Да, хозяин.

Я отыскала миску, налила немного вина, поставила на пол перед Элайзой. Опустив голову, та вылакала вино из миски.

– Ты заставляешь меня пить как животное.

– Ты – рабыня, – ответил он.

– Да, хозяин.

Он учил ее быть рабыней.

– А теперь, – провозгласил он, – ты подашь мне второе вино.

Элайза испуганно обернулась ко мне. Второе вино – это она сама! Это вино ее рабства. Она перевела полные ужаса глаза на Боска.

– Я выйду, хозяин, – сказала я.

– Я не умею доставлять мужчине наслаждение, хозяин, – проронила Элайза.

Боска это в восторг не привело.

– Правда не умею, хозяин! – Из глаз ее потекли слезы. – Прости рабыню, хозяин!

– Принеси плетку, – велел мне Боек.

Я сходила за плеткой.

– Я буду стараться, хозяин! – закричала Элайза. Потом в отчаянии взглянула на меня. – Прошу тебя, госпожа, помоги мне! Помоги, госпожа, пожалуйста!

– Рабыня просит помощи? – осведомилась я.

– Рабыня Элайза умоляет госпожу о помощи. Я глянула на Боска.

– Научи ее, – усмехнулся он, – плеткой. Я коснулась плеткой ее шеи:

– Опусти голову, рабыня. Она послушалась.

– Хоть ты всего лишь рабыня, хозяин позволяет тебе служить ему. Это большая честь.

Она замерла, объятая страхом. Потом до нее начало доходить, что за честь это для нее, рабыни.

– Перед тобой – блестящая возможность служить хозяину.

– Да, госпожа.

– У такого человека, как Боек из Порт‑Кара, много женщин. Оставит ли он тебя себе, бросит ли своим людям, продаст или просто отшвырнет?

Она дрожала.

– Не сумеешь угодить – тебя могут убить.

– Я постараюсь угодить, – пробормотала она.

– Хочешь ли ты служить своему хозяину?

– Да, – отвечала она. – Да, госпожа!

– Припади к его ногам, – велела я. – Зубами развяжи ремни на его сандалиях.

Она повиновалась.

– Теперь целуй и лижи под левой голенью. Она послушно выполнила указание.

– Желай угодить своему хозяину, как угождает рабыня.

– Желаю! – вдруг хрипло выдохнула она.

Я рассмеялась, отступила назад. Она ошарашенно подняла голову. В глазах стояли слезы.

– Нет! Я этого не говорила!

Боек со смехом скользнул на меха подле нее, опрокинул ее на спину.

– Будет время – я научу ее любовным ласкам, – сказал он мне. – Совершенно невежественная рабыня.

– Нет, – рыдала она. – Я не рабыня! Я не рабыня!

Боек поцеловал ее шею, она закрыла глаза. Тонкие руки вцепились в его мощное тело.

– Я не рабыня, – не открывая глаз, твердо произнесла она.

– Потрогай, – со смехом сказал мне Боек, – Вся горит и истекает от желания.

У нее вырвался горький возглас.

– Бесполезно, бесполезно, Элайза! – хохотала я.

Она в ярости взглянула на меня.

– Ты – рабыня, Элайза!

Как приятно было мне в этом убедиться!

Она неистово запрокинула голову, замотала ею из стороны в сторону. Рука Боска ласкала ее.

Я поймала ее безумный взгляд. Все еще пытается сохранить образ землянки. Но чувственность берет свое, все труднее ей владеть собой, все труднее сопротивляться охватывающей все ее существо страсти. Изо всех сил боролась она с живущей в душе горианской рабыней. Но рядом – Боек из Порт‑Кара. В объятиях такого мужчины вряд ли сумеет она одержать верх в этой борьбе. А он играл с ней, позволял сопротивляться, то давал почувствовать себя сильной, когда, казалось, еще усилие – и она устоит, то снова, будто исподволь, доводил до изнеможения, до беспомощных рабских судорог. И игру эту она прекрасно понимала.

– Зверь! – стонала она. – Сколько можно со мной забавляться?

Не раз доводил он ее почти до самого края, когда, стиснув зубы, закрыв глаза, она, казалось, вот‑вот готова была сдаться, а потом, к жестокому ее разочарованию, позволял ей затихнуть, сохранить оставшиеся еще крохи достоинства женщины‑землянки.

– Не хочу быть рабыней! – твердила она. Но и глаза, и сжатое в его объятиях тело молили: еще! еще шаг! до конца! Какой маленькой казалась она в его руках!

– Ты корчишься, как рабыня, Элайза, – подлила я масла в огонь.

– Нет! – вскричала она. Так старалась замереть, остаться сильной, твердой – и не могла.

– Стоит ему коснуться тебя, ты взвиваешься, как рабыня!

– Нет! – неистовствовала она. – Нет!

Но я‑то видела: она жаждет, чтобы он сделал ее рабыней. Ей хочется быть его невольницей.

– Я покажу тебе, – кричала она мне, – как женщина может сопротивляться мужчине!

Вдруг он откатился от нее и повернулся спиной.

– Я устал. Посплю.

И тут – вот забавно! – лицо прекрасной Элайзы перекосилось от страха, от острого разочарования.

– Хозяин? – Она тронула его за плечо. – Прошу тебя, хозяин.

– В чем дело? – отозвался он.

– Прошу тебя, не переставай ласкать свою рабыню, хозяин. Я рассмеялась, но и это не остановило Элайзу.

– Почему? – спросил он.

– Потому что я твоя рабыня, – признавая его власть над собой, молвила она. Я улыбнулась. Элайза этого и не заметила. Да, так и есть. Она – его рабыня. Вот и прекрасно!

– Рабыня Элайза просит ласки хозяина? – спросил он.

– Рабыня Элайза, – сказала она, – смиренно, униженно просит, всем сердцем жаждет ласки своего хозяина, Боска из Порт‑Кара.

Перекатившись на бок, он схватил ее в объятия.

– Ты рабыня, Элайза, – сказала я ей.

– Да, – признала она, – я рабыня. – И, повернувшись к Боску из Порт‑Кара, вскричала: – Рабыня – твоя. Возьми ее, хозяин!

Я тихонько вышла.

Мягко коснувшись ногой, Боек из Порт‑Кара разбудил меня. Я спала у подножия кресла в парадных покоях.

– Скоро полночь, – сказал он. – Мне пора уходить.

– Да, хозяин, – протирая глаза, пробормотала я.

Рядом с ним на коленях стояла Элайза. Руки ее были связаны за спиной.

Он отнесет ее на крышу, привяжет к седлу тарна и увезет в Порт‑Кар.

Ее темные волосы рассыпались по плечам, почти скрывая золотые серьги. На шее поблескивал стальной ошейник. Как мягка, податлива, как слаба рабыня! Как прекрасна в своих оковах!

– Можно рабыне говорить? – спросила она.

– Да, – разрешил он.

– Я знаю: меня отвезут в Порт‑Кар, будут подробно допрашивать.

– Да.

– Я скажу все, что знаю.

– Верно, рабыня, – кивнул он.

– А потом? – спросила она. – Что потом, когда от меня выведают все, когда для дела от меня больше не будет пользы? Что будет со мной тогда? Свяжут и бросят на съедение уртам?

– Может быть, – ответил он.

– И для меня нет надежды сохранить жизнь?

– Есть, – сказал он. – Ты красива. – Он смерил ее взглядом.

– Я буду стараться угождать. – Она прижалась губами к его бедру. Он сумел покорить ее!

Никаких сомнений: даже сыграв свою роль в войне миров, прекрасная Элайза останется в живых и станет ублажать мужчин. Она уже больше не агент таинственной межпланетной державы. Теперь она просто прелестная бесправная рабыня Гора.

– Встань, рабыня, – приказал Боек из Порт‑Кара.

Она легко вскочила на ноги.

Он держал в руках кляп – прежде чем подниматься на крышу, рабыне нужно заткнуть рот.

– Пожалуйста, хозяин, – попросила она, – еще мгновение, прошу!

Он отступил.

Элайза – в ошейнике, со связанными за спиной руками – подошла ко мне:

– Мы обе теперь рабыни, Джуди.

– Да, Элайза.

– Колледж кажется таким далеким.

– Да, – улыбнулась я.

– Я люблю тебя, Джуди, – вырвалось вдруг у нее.

– Я тебя тоже, Элайза. – Я обняла ее, поцеловала. Она ответила мне поцелуем.

– Удачи тебе, рабыня.

– Удачи тебе, рабыня, – откликнулась я.

Стоя позади, Боек из Порт‑Кара заткнул ей рот кляпом, крепко привязал. Она безмолвно смотрела на меня.

Потом Боек связал мне руки за спиной и, как и Элайзе, ткнул в рот кляп.

– Твоя шея для другого ошейника, – сказал он мне. Спросить ни о чем я уже не могла. – На колени, – приказал он. Я встала на колени. – Ноги вместе! – Свисающим с моих рук концом веревки он связал мне лодыжки, оставив между ними и запястьями отрезок длиной дюймов шесть. Потом, не тратя больше времени на разговоры, снял с двери цепь, перекинул через плечо свои пожитки и, взяв за руку Элайзу, повел ее к выходу. Вскоре их шаги уже гремели на ведущей на крышу лестнице.

Связанная, с кляпом во рту, я стояла на коленях перед открытой дверью. Полночь миновала.

Прошло еще немного времени, и у входа послышались шаги. Кто‑то поднимался по лестнице.

У меня зашлось сердце. Звук этих шагов мне знаком.

На пороге стоял Клитус Вителлиус и пристально смотрел на меня. Хотелось кричать о своей любви – беспомощной, смиренной любви рабыни.

А он смотрел на меня злобным взглядом. Откуда эта злость?

Развязал мне ноги. Я распласталась перед ним на полу. Рассказать бы ему, как я люблю его! Но во рту кляп. Он присел рядом, резко, рванув за щиколотки, подтянул меня ближе, почти подмял под себя. Отбросив полы коротенькой рабской юбчонки, наспех, грубо овладел мною. Закинув голову, я упивалась его телом. А потом, отрезав часть стягивающей мои руки веревки, он снова связал мне лодыжки. Я смотрела на него полными слез глазами. Люблю! Так не терпелось сказать ему, как я люблю его! Но он не вынул кляп, не позволил мне говорить, а, взвалив на плечо, унес меня вон из этого дома.