Русские батальоны от Текселя до Средиземного моря

Поскольку приходилось считаться с близким вторжением западных союзников, началось перебрасывание русских добровольческих отрядов с их оружием в Голландию, Бельгию и Францию. При этом играли роль опасения немецкого военного командования, что при отступлении немецких войск могут создаться судьбоносные положения, когда русские добровольческие подразделения могут быть перехвачены Красной армией. Перемещение производилось через полигон при городе Милау, прежний Млаве, к северу от Варшавы. Там летом и осенью 1943 года были сосредоточены такого рода части.

Незадолго перед этим отсюда выступила в направлении своего боевого назначения на Балканах вновь сформированная тут Первая казачья кавалерийская дивизия под командой немецкого генерала Хельмута фон Паннвица. Паннвиц уже отличился, командуя немецкими частями, а теперь в кратчайший срок основательно ознакомился со всеми казачьими традициями и выучил вызывающе звучащие русские словесные обороты казаков… Он не считался с немецкими предписаниями и не обращал внимания, когда другие немецкие генералы морщили нос. Казаки на всех служебных уровнях обожали его. Они даже выбрали его своим походным атаманом, то есть боевым предводителем. И это было первым и единственным случаем в обычаях казаков — чтобы иностранец удостоился такой чести. За боевые заслуги, достигнутые им позже, уже во главе казачьего корпуса, состоящего из трех дивизий в Югославии, генерал Паннвиц был награжден рыцарским Железным крестом с дубовыми листьями. Поскольку он всюду появлялся и изображался в красочной донской казачьей форме (правда, с немецкими знаками отличия), — его до сих пор некоторые историки принимают за казака и русского, хотя он таковым никогда не был.

К концу войны казачий корпус, неся большие потери, пробился в Австрию и после большого парада, в полном военном порядке, сдался удивленным англичанам в Каринтии. Вопреки лучшему пониманию и в разительном нарушении Гаагской конвенции о ведении войны, англичане выдали Паннвица с его корпусом Советскому Союзу, где он со своими высшими офицерами закончил жизнь на сталинской виселице…

Полигон, то есть место для обучения военных частей, под Милау, был выбран ввиду его больших размеров. Туда одновременно с добровольческими частями поступал и немецкий служебный персонал для возглавления последних. С этой целью был образован штаб, который в сравнительно короткий срок сумел реорганизовать добровольческие подразделения в совершенно новые части до батальонного размера. По мере готовности они направлялись на Запад, где они попадали в уже подготовленные биваки и боевые позиции и присоединялись к немецким частям, согласно приказу ОКВ, под общим наименованием «батальон IV». Еще при формировании в Милау придерживались старого принципа, по которому в отдельные подразделения поступали люди определенной народности Советского Союза, то есть — крымские татары, волжские татары, азербайджанцы, грузины, казахи, украинцы, белорусы, узбеки и другие. Это соответствовало представлениям Розенберга, согласно которым после немецкого завоевания Российское государство должно было превратиться в раздробленную по многим народностям страну.

Власов же и понимающие обстановку немецкие военачальники отстаивали взгляд, что победа над советской властью станет возможной лишь, если народы России при их многообразии окажутся объединенными под общим, направленным против Сталина, командованием.

В общем, 72 готовых к боевым действиям батальона из добровольцев, набранных из великорусского пространства, были в начале 1944 года дислоцированы на Западе, а именно, начиная с голландского острова Тексель на севере, через Бельгию, северную Францию, вдоль всего Атлантического побережья до Биаррица и дальше вдоль берега Средиземного моря до итальянской границы. Помимо этого, маршевые батальоны были расквартированы на плоскогорье Лангр к югу от Лиона и в Верхней Савойе. В то время, как находившиеся на фронте батальоны подчинялись «Командованию добровольческих частей штаба ОБ Запад», то есть маршалу фон Рундштедту, упомянутые резервные подразделения, переведенные на Запад и предназначенные для пополнения боевых батальонов, находились в ведении «ChefHRustuBdE», то есть подчинялись главнокомандующему всеми военным резервами. В то время им был генерал-полковник Фромм, а под конец Гиммлер. Кроме того, в Конфланс, под Парижем, было открыто офицерское училище для русских добровольцев. Сюда надо причислить военные и полевые лазареты и остальные необходимые тыловые учреждения, как приюты для инвалидов и здравницы, лагеря переобучения и пр. Из резервных частей в южно-французском районе была образована Основная Добровольческая Дивизия. И ее полки были сформированы по народному отбору и поэтому были не одинаковой численности. Таким образом были созданы полки: украинский, азербайджанский, грузинский, белорусский, армянский, северокавказский, волжско-финский, казачья часть и ряд еще других. Эти полки были наследниками «восточных легионов», которые были сформированы раньше.

Штаб добровольческих соединений в Париже, равно как и командующий таковыми в ОКХ в Берлине, имели редко встречающийся в немецких боевых силах круг деятельности. Хотя эти штабы и входили в состав боевого руководства, они не руководили ни тактическими, ни стратегическими боевыми заданиями на поле битвы этих частей. Их функции ограничивались консультацией и обслуживанием их. Это опять-таки было необходимо, так как дело шло о положении, до сих пор неизвестном в военной истории. Задание состояло в том, как включить в немецкие части добровольцев из великорусского пространства, причем эти немецкие боевые части, под влиянием национал-социалистической пропаганды об унтерменшах, укреплялись в отрицательном отношении ко всему приходившему с Востока и не проявляли ни малейшего сочувствия к такому трудно выполнимому заданию. Решающим при создании обоих штабов в Париже и Берлине было то, что дело касалось не тысяч или сотен тысяч добровольцев, а возможно в будущем и двух миллионов.

Ввиду этого, эти штабы были пополнены, за редкими исключениями, выбранными для такой цели сведущими людьми. Это были офицеры, которые раньше еще на русской земле командовали такими добровольцами, ведя их на войну против Сталина. К ним присоединялись лица, по своему происхождению и карьере способные давать советы немецким учреждениям и командирам частей всех рангов. Такой выбор и должен был гарантировать полное эффективное использование добровольческих частей в современной военной борьбе. С этой целью привлекались так называемые «штохис», то есть штаб-офицеры, оправдавшие уже себя на Востоке в качестве командиров местных вспомогательных сил. Они прикомандировывались как опытные советники к штабам дивизионных, корпусных и армейских начальников и командующих. Но, к сожалению, их было слишком мало. Ведь надо было преодолеть языковые преграды, а главное — психологически вызванные препятствия у немецких командиров, вплоть до унтер-офицерского звания. Нельзя забывать, что теперь немецкий солдат должен был сражаться плечом к плечу с русскими добровольцами, одетыми в немецкую форму. Многие из них при прежних обстоятельствах несколько месяцев тому назад сражались против нынешних соратников как красноармейцы в советской форме.

Немецкие высшие и самые главные органы, включая сюда Гитлера и Гиммлера, неоднократно рассматривали таких немецких советников как русифицированных, умственно заблуждающихся, и их отвергали. Только используя высший предел убеждения, с целью вызвать эмоциональную поддержку, удавалось убедить некоторую часть начальников частей и самих немецких солдат в том, что русские добровольцы в подавляющем большинстве были готовы сражаться против Советского Союза не. только у себя на родине, но и жертвовать жизнью, сражаясь против советских союзников англо-американцев.

Настоящего, действительно открытого и честного обоснования для перевода русских добровольческих сил с востока на запад с немецкой стороны не существовало, и такое объяснение стало непосильным трудом для немецкого персонала связи с этими частями. Ведь среди добровольцев были не только просто думающие крестьяне, но и прошедшие школу и военную подготовку солдаты, принадлежавшие к высшему слою, вплоть до окончивших академию штаб-офицеров. Если до сих пор немецкая сторона объясняла добровольцам, что они сражаются во имя освобождения своей родины от советского режима, то теперь эти люди задавали себе вопрос: как же я буду отвоевывать свою родину, если я теперь берусь за оружие против так называемых плутократов, англичан и американцев? И при этом у них на всех уровнях, включая и высших офицеров, рождалась мысль, редко выраженная открыто, а чаще скрытая, что мы — оплаченные наемники.

При таком психологически щекотливом положении несущие ответственность немецкие офицеры обратились за помощью и моральной поддержкой к Власову. После долгих размышлений Власов решился обратиться с «Открытым письмом» к не подчиненным ему русским добровольцам и объявить им, как важно вести борьбу не только с режимом Сталина, но и с западными союзниками этой коммунистической власти. Власову было легче выразить убеждение, что теперь пришло время лучше организовать и по военным принципам объединить и обучить современному бою добровольческие части, так как до сих пор их формирование велось не систематически. В конце концов, это могло сказаться с успехом при их дальнейшем использовании на Востоке. Неофициально и с сарказмом Власов добавил к этому, что не будет большого вреда, если кто-нибудь с этим не согласится: и откажется, приведя тут русскую поговорку: «Баба с возу — кобыле легче». Такое письмо было известным насилием, когда Власова заставили написать его.

Заражающиеся с дула ружья против танков «Шерман»

Как и при походах в России, добровольческие части на Западе, за редкими исключениями, были плохо вооружены и снабжены. Посланным Власовым инспекторам в сопровождении немецких офицеров представилась достойная сожаления картина плохого, часто неправильного и недостаточного вооружения и снабжения. Объяснялось это прежде всего тем, что это был уже пятый год войны, и тем, что немцы понесли большие потери. Но, кроме того, играла роль и непредусмотрительность немецких учреждений, ведавших русскими добровольцами. Немцы говорили: «Эта русская толпа лучше всего сможет справиться с русским, польским и чешским оружием. А нам даже для наших солдат не хватает наших винтовок МГ-42, автоматов и гранатометов».

Конечно, такого рода заявления не делались в присутствии власовских офицеров, которые, как правило, в это время уже хорошо понимали и говорили по-немецки. Они предназначались для немецких советников и уполномоченных. Все чаще немцы повторяли ошибку, считая русских добровольцев как резерв в прорывах фронта, с целью сэкономить немецкую кровь. Они их отнюдь не рассматривали равноправными и выполняющими одинаковые боевые задачи своими боевыми товарищами.

Для рассуждающих немецких идеалистов все это было равносильно борьбе с ветряными мельницами. Как часто я мог в этом убедиться, особенно после того, как 21 января 1944 г. Власов попросил меня сопровождать генерала Жиленкова в его инспекторской поездке во Францию. На самом деле мне не хотелось ехать, так как Жиленков (бывший советский комиссар) никогда не внушал мне симпатии. Но Власов настаивал: «Поезжай, поезжай с ним!» (Когда он был в хорошем настроении, он всем говорил «ты».) Кроме меня поехали старший лейтенант фон Клейст и адъютант Жиленкова.

Наше путешествие продолжалось около десяти дней. Каждый день мы посещали два или три батальона, потом ночевали при одном из немецких штабов — дивизионном или корпусном, которые обычно весьма комфортабельно помешались в старых французских дворцах. А на следующий день ехали дальше. Жиленкова всюду хорошо принимали. Всякий раз сервировался коньяк и шампанское, а иногда для разнообразия кальвадос (яблочная водка). Таким образом задание не было обременительным. Но зато у нас были самые разнообразные впечатления.

Часто мы убеждались в том, что добровольческие части на Атлантическом валу занимали неправильные позиции. Немецким полковым и дивизионным штабам недоставало понимания ментальности русских людей и их боевых привычек. Так, мы побывали в одном батальоне велосипедистов, который был выдвинут в самые передовые окопы, вместо того, что использовать его как «пожарную команду» слегка позади главной боевой линии. Только там этим молодым парням могли пригодиться их велосипеды. Можно себе представить, как при этом ошибочном размещении отряд мог действовать против современной мощно вооруженной десантной части. Ведь она бы действовала при поддержке тяжелой морской артиллерии, перепахавшей огнем береговые позиции, и вела бы атаку с помощью танков-амфибий. К счастью этого батальона, англичане и американцы не высадились в этом месте…

Мы повстречали также казачье подразделение, которое тоже было загнано в узкие окопы, чтобы отбивать десант, имея всего по 15 патронов на винтовку — большего количества среди трофейного оружия не нашлось. Любящий свободу и выросший на коне в степи казак предпочитает открытый бой. Он чувствует, что стены окопов ограничивают его возможности к действию. Немецкому начальнику этой части убедительными словами была растолкована вся эта глупость. Мы советовали ему этих казаков посадить на реквизированных лошадей, занять ими позицию в двух километрах позади главной боевой линии, тренировать и держать их в постоянной боевой готовности и бросить их навстречу проникшему в это расположение врагу. Такой боевой порядок соответствует диким боевым привычкам казаков в конном строю. Только таким образом они могут оправдать себя в современном бою. Красная армия до сих пор имеет кавалерийские казачьи части в качестве резерва.

Многие немецкие командиры частей были благодарны за такие и подобные советы и охотно следовали им. Немецкие коменданты в населенных местах создавали для себя охрану из таких казаков. Казак выглядит очень красочно: длинная шашка, красные лампасы на штанах, папаха, сидящая на правой половине головы, и вьющийся чубчик волос; помимо этого — патронные газыри на груди, реже бурка, то есть плащ кавказцев из лохматой шерсти. Такой казачий эскорт, сопровождавший комендантов при их инспекционных выездах, очень импонировал французам. Это были «дикие люди», с которыми ни на каком языке нельзя было объясниться и которые при помощи своей нагайки могли навести порядок.

Здесь я вспоминаю, что в одном батальоне немецкий командир был полностью русифицирован своими добровольцами. Этот человек пил с ними водку, в батальоне был организован хор певчих, который исполнял русские народные песни, а командир меланхолично их слушал. И такое бывало…

Другой батальон, который мы посетили, занимал позицию прямо на берегу Ла-Манша и для немцев заслуживал особого внимания. Солдатами тут были не бывшие чины Красной армии, а молодые добровольцы 18–20 лет, набранные в Белоруссии, а офицерами — эмигранты из Франции в среднем возрасте 40 лет. В этом батальоне атмосфера напоминала порядки в бывшей царской армии: офицеры были «отцами» своих солдат. Ни в одной из советских частей я не встречал такого взаимопонимания, вернее — как раз наоборот. Как правило, в советских частях солдаты ненавидели своих офицеров. Почему? Советская военная система считает необходимой ненависть солдат к офицерам, она исключает возможность прежде всего бунта офицеров или восстания. Такого рода чувства ненависти сохранились и позже, когда красноармейцы попадали в немецкий плен, и даже первое время и во власовской армии. Исключением был непререкаемый авторитет фельдфебеля, которого почитали как вышедшего из солдатского звания. Он был, как это бывало и в немецких частях, чаше всего «ротной матерью».

Генерал Жиленков всюду выступал очень обстоятельно, и ему во многих горячих выступлениях резко возражали. Но в упомянутом батальоне ему не задали ни одного вопроса. Возможно, что его ненавидели не только как бывшего советского офицера, но по выговору распознали в нем бывшего комиссара.

Питание немецких частей, а с ними и русских добровольческих подразделений, что касается качества и количества, с момента десанта нельзя было считать хорошим. Поскольку офицеры и солдаты русских добровольческих частей получали одинаковый с немцами паек и довольствие, то жалобы были сравнительно редкими. Когда же они все-таки поступали, службе снабжения рекомендовалось вместо обычного немецкого рыночного продовольствия посылать русским центнерами лук и чеснок, которые можно было покупать в изобилии и дешево во французских оккупированных районах. Это приходилось по вкусу русским и встречалось как дополнение к обычному немецкому довольствию с благодарностью. Раздачу настоящего кофе тоже можно было заменить чаем.

Date: 2015-10-18; view: 309; Нарушение авторских прав