Джентльмен старой школы

– Но граф ведь наверняка хочет поговорить с прессой? Он был так щедр, и я подумала: он, конечно же, захочет, чтобы люди об этом узнали. – Журналистка, удивительно привлекательная женщина лет двадцати пяти, очень стильная и полная амбиций, явно чуяла запах сенсации. И переминалась у двери уединенного особняка в дорогом районе Ванкувера. В одной руке она держала диктофон, в другой – небольшую цифровую камеру. – А сейчас у нас проблема с убийством, так ведь? И аудитория моей газеты хочет об этом знать.

Домоправитель – худой мужчина средних лет с песочного цвета волосами и блеклыми голубыми глазами, примерно того же роста, что и журналистка, где‑то метр восемьдесят, – сохранял невозмутимо вежливый тон:

– Простите, но мой наниматель уже заявлял о том, что не любит внимания публики, несмотря на благие намерения. – Он кивнул девушке. – Я уверен, что в госпитале многие с радостью поделятся с вами нужной информацией. Что же до убийства, вам лучше обратиться в полицию, там знают больше.

– Все говорят с ними, но до сих пор не услышали ничего нового, – пожаловалась она. – Все пытаются взглянуть на убийство с иной точки зрения, стартом для этого стал Центр. И это привело меня к графу. Информацию о нем можно было добыть только в секретариате Центра донорства, и это стоило мне ленча с секретарем, причем весьма дорогого ленча! – Она нахмурилась. – Мне сказали, что граф навещал Ванкуверский центр исследований и лечения заболеваний крови дважды: сразу после постройки и перед самым открытием. Мисс Саундерс сказала, что пожертвования графа покрыли более семидесяти процентов стоимости здания и оборудования и что он ежегодно выделяет гранты на текущие исследования. Это огромное количество денег. И мне хотелось бы уточнить у графа сумму, если он не против. Или обсудить тело, найденное на крыше Центра два дня назад.

– Мой наниматель не станет говорить ни на одну из названных тем. Он не намерен раскрывать свои мотивы, и расследование убийств не в его компетенции. Подобные вещи он оставляет полицейскому управлению. – Домопровитель шагнул назад, готовясь закрыть дверь.

– Значит, он с ними говорил? – напирала журналистка.

– Полицейский эксперт по имени Фиск попросил графа сделать некоторые анализы, и это было выполнено. – Он начал закрывать дверь.

– Фиск? Новый техник?

– Так он представился. Я не знаю, новичок он или ветеран. А теперь простите… – Щель уже была шириной всего три дюйма.

– Я вернусь сегодня или завтра, и я могу привести с собой коллег: не только у меня есть вопросы. – Последнее было блефом: она получила шанс на эксклюзивное интервью и не собиралась им делиться или соревноваться с другими.

– Вы получите тот же ответ на все вопросы, мисс… Баррадис? Если вам нужна полезная информация, обратитесь в полицию, мисс Баррадис. – Вежливости он не утратил, но совершенно четко дал понять, что не передумает.

– Барендис, – поправила журналистка. – Соланж Барендис.

– Барендис, – повторил домоправитель и плотно закрыл дверь, задвинув для верности засов.

А затем зашагал по большому холлу к залу, соединявшему приемную с западным крылом, выходившим на террасу, которую пристроили примерно пятьдесят лет назад. Недавно ее увеличили, чтобы из дома стал полностью доступен великолепный вид на склон холма, сейчас окрашенный приближающимся закатом.

Дом был построен в 1924 году в стиле «искусство и ремесла», большая часть комнат была обшита кедровым деревом, многие окна сверху украшены витражными панелями. Благодаря идеальному сочетанию стилей дом при взгляде снаружи казался небольшим, несмотря на три этажа, тринадцать комнат и великолепные пропорции. Настил и терраса за широкой двойной французской дверью казались продолжением приемной, любимой комнаты Роджера. Он подождал, пока чудесные викторианские часы не пробьют пять, и поднялся наверх, на второй этаж южного крыла, где в большой комнате, раньше служившей бильярдной, была оборудована библиотека. У двери он постучал и подождал ответа.

– Входи, Роджер.

Роджер открыл дверь и остановился на пороге, глядя на своего нанимателя, одетого в черные шерстяные брюки и черный кашемировый свитер. Хозяин стоял на роликовой лестнице у верхних полок.

– Журналистка вернулась, – Роджер говорил на французском диалекте, которого уже несколько веков никто не слышал.

– Мисс Барендис? – спросил граф. – Я не удивлен. Странно лишь то, что она не привела с собой других репортеров, учитывая все обстоятельства.

– Она угрожала этим. Сказала, что собирается расспрашивать о Центре, но это…

Граф вздохнул.

– Но на уме у нее совсем иная тема.

– Вы имеете в виду тело, которое они нашли? – Роджер знал, каким будет ответ.

– Это, а также то, что журналисты хотят обнародовать информацию, которую считают скрытой.

– К примеру, суммы, которые вы пожертвовали Центру, что даст им легальный повод расспросить вас о найденной жертве убийства, – с отвращением сказал Роджер. – Она спрашивала не только о теле, но и о деньгах.

– Сомневаюсь, что ее интересуют деньги, из них нельзя раздуть скандал. Убийство интригует куда больше, к тому же его считают частью серии, – сухо продолжил граф. – Даже канадцы восхищаются человеческими хищниками.

– А эта девушка решила подлить масла в огонь.

– Тем больше у нее причин искать топливо в другом месте – деньги редко становятся причиной серийных убийств, тем более таких грязных, как в исполнении этого человека. Он стремится оставить после себя максимум грязи. Убийство пугает и восхищает, щедрые же пожертвования щекочут лишь алчность, а ее недостаточно для того, чтоб удержать интерес аудитории.

– Что бы ни интересовало публику, эта журналистка настойчива, как бульдозер. – Роджер подошел к выключателю и щелкнул им, разгоняя сгустившиеся тени мягким светом точечных светильников. – Она сказала, что придет и завтра.

– Не сомневаюсь. – Граф начал спускаться по лестнице. – Но до тех пор, пока она приходит днем, ее визиты будут не ко времени. Мы встречались и с худшим. – С этими словами он шагнул на пол.

– Но она может расширить свои требования. – Роджер присел на скамью розового дерева у рабочего стола, поднял небольшую фигурку из слоновой кости – бог Ганеша верхом на мыши – и переставил подальше от края. – Я посоветовал ей поговорить с полицией.

– Если полиция отправит ее подальше от меня, я буду рад. – Граф сел на нижнюю ступеньку лестницы. – Знаешь, когда мы только сюда приехали – в тридцать восьмом? – сразу после Калифорнии, когда началась война… я и не представлял, насколько удобным и приятным окажется это место. Кто мог бы подумать, что Тихоокеанское экономическое сотрудничество так расцветет, особенно тогда, перед войной? Наше вложение оказалось удачнее, чем дом в Виннипеге.

Он подался вперед и зажег напольный фонарь с изображением замерзшего тюльпана. Сумрак окончательно рассеялся, узорчатые панели засветились изнутри, придавая комнате уют и элегантность.

– И зимы здесь мягче, чем в Виннипеге, – заметил Роджер.

– Тут ты прав.

Роджер любовно погладил кожаный переплет книги, изданной в Амстердаме примерно пятьсот лет назад.

– Вы рассчитываете здесь задержаться?

– Возможно, на год или два, пока Центр не начнет работать в полную силу. А дальше все будет зависеть от ситуации в мире. Я не тороплюсь на родину, учитывая нынешнее ее состояние. Правительство уже растащило половину денег, которые я оставил университету в надежде на развитие культурных проектов. Теперь я добавлю пункт о целевом назначении средств: я просто не дам им возможности поживиться во второй раз. – Он переместился в кресло‑кровать и удовлетворенно вздохнул. – Изумительное изобретение.

– Так и есть, – согласился Роджер, понимая, что не стоит дальше расспрашивать графа о планах. – И в нем легко спрятать вашу родную землю.

Еще одно преимущество, – сказал граф и закрыл глаза.

– Пятое тело! – воскликнула Соланж, глядя на монитор компьютера примерно через двенадцать дней после безрезультатного визита к графу. – На этот раз возле университета. – Она оттолкнулась от стола и встала, чтобы выглянуть из своей кабинки. – Эй, Бакстер! Ты это видел?

Редактор «Ночного города» подошел к ней. Его шелковый галстук был развязан, стильная стрижка растрепалась.

– Что видел?

Она ткнула пальцем в монитор.

– Еще одну нашли с перерезанным горлом, в луже крови, те же повреждения. Рыжеволосая, коротко стриженная, выше среднего роста, пухленькая, возрастом от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Прямо‑таки его идеал. – Она топнула ногой. – А Хаддерсон ничего не делает. Криминальный обозреватель, тьфу!

– О чем ты? Я добавил его колонку с дневным отчетом полиции. Они удвоили патрули, расследованию этих убийств назначен высший приоритет. Эксперты готовят новый рапорт по месту преступления.

– А Фиск говорит, что эксперты не могут прийти к четким выводам, несмотря на море крови; об этом гремят и дневные новости, и Интернет. Ты видел рапорт о невозможности анализа ДНК. Кровь животных смешана с человеческой, плюс химические добавки. Никакой анализ не позволит им точно идентифицировать убийцу и не выдержит проверки.

– Но пять женщин с перерезанным горлом, множеством колотых ран в верхней части тела и разорванной маткой! Публика не станет долго такое терпеть, а арест, не говоря уж о суде, еще даже не намечается! – Бакстер вздохнул. – Мак‑Кенна освещает эту историю днем. Если хочешь взять ночную смену, я тебя останавливать не стану. С Сангом я договорюсь. – Луи Санг работал по ночам и терпеть не мог, когда кто‑то покушался на его поле деятельности.

Соланж с трудом сдержала радость.

– Санг может отказать.

– Только не мне.

– Тогда ладно. Но договаривайся сам. – Соланж, сияя, подхватила новый диктофон, камеру, сумочку, потянулась за плащом. – Я в деле, босс. – Она заблокировала свой компьютер. – Позвоню до часу, статью пришлю до шести.

– Звучит неплохо. – Бакстер отошел с дороги, и Соланж выскочила из «Корпорации СМИ Ванкувера» к своему автомобилю на парковке.

В полицейском участке Соланж миновала и пресс‑службу, и регистратуру, где дежурили по ночам репортеры в ожидании возвращения патрульных. Она отправилась прямо в помещение для инструктажа, к столу Нила Конроя, который начал качать головой, как только ее заметил.

– Барендис, выметайся отсюда, – страстно выпалил он. – Ты же знаешь, что я не могу с тобой говорить. – Он был слегка сутулым, слегка потрепанным: его возраст приближался к сорока годам, и эти годы давали о себе знать.

– Еще как можешь, здесь или у себя дома, дядюшка. Ты же знаешь, что тетя Мелани меня не выгонит. И если мне не расскажешь ты, расскажет она. И не нужно уверять, что ты не делишься с ней результатами расследования, еще как делишься. – Соланж устроилась на старом стуле, который отполировали сотни посетителей и жертв преступлений. – Убийства. Что происходит? И почему ДНК недостаточно? Его же можно выделить из крови.

– У тебя слишком длинный нос, Барендис, это не доведет тебя до добра.

– Нужно же девушке зарабатывать себе на жизнь. – Хмурый прием ничуть ее не беспокоил.

– Ладно, но хоть раз в жизни прояви здравый смысл и держись подальше от этого дела. Ради своей же безопасности. Мелани со мной согласится, если ты ее спросишь. – Конрой был серьезен. – Этот убийца охотится только на женщин, только в возрастной группе от двадцати пяти до тридцати, перерезает горло, режет тела, а затем поливает место преступления коровьей кровью. Основное ты уже знаешь.

– Режет – ножом? – спросила Соланж, вытаскивая блокнот и ручку. О том, что в кармане плаща уже работает диктофон, она говорить не собиралась.

– Прекрати, Барендис, – устало сказал Конрой. – Терпеть не могу твоих подначек.

Она покачала головой.

– Значит, не ножом, но горло перерезано? У всех пяти жертв?

– Что тут скажешь? Парень любит кровь, и чем ее больше, тем ему лучше. – Конрой явно был в отчаянии. – И не смей об этом писать.

Соланж пожала плечами, ее глаза сияли.

– Ничего не могу обещать, но я искренне постараюсь не доставлять тебе проблем.

– Меня беспокоит то, что ты можешь нажить проблемы. Я не шучу, Соланж. И не пытайся влезть в это дело, ты вполне можешь стать следующей жертвой.

– Не ножом, но режущим предметом, наверняка, – продолжала Соланж, никак не реагируя на предупреждения. – Кинжал – да, я знаю разницу между ножом и кинжалом – кортик или трехгранник… нет.

Конрой протяжно вздохнул.

– Если ты дашь мне слово не трепать Мелани нервы, я расскажу тебе, что думают о ранах наши медики, но не добавляй это в статью, иначе помешаешь расследованию.

Соланж села, как примерная школьница, и уставилась на Конроя честными глазами.

– Обещаю.

– Это какой‑то изогнутый меч – сабля, скимитар, катана или что‑то типа этого. А может, средневековый молот с длинным крюком на навершии, пока сложно определить это точно. Слишком много повреждений. – Они понизил голос и побледнел.

– Это действительно так… – Она успела остановиться и не ляпнуть первое, что пришло в голову.

– Жутко, – закончил Конрой.

– Боже, мерзость какая. Жаль, что нельзя об этом писать.

– Только попробуй, и у тебя заберут удостоверение журналиста до тех пор, пока мы не поймаем этого парня.

– Ты же знаешь, что не получится. Тетя Мелани тебе не позволит. – Она нахально улыбнулась.

– Может, ты и права. – Конрой откинулся на спинку стула. – Но это ничего не меняет. Пусть Фиск и медэксперты делают свою работу, а ты попридержи пока язык. Если не будешь играть по правилам, обломаешь нам все расследование и из‑за тебя могут погибнуть люди.

– А именно – женщины, – поправила Соланж, ерзая на неудобном стуле. – Я пока что помолчу, но пообещай, что я первой узнаю все новости по делу.

– Обещаю. Ты же знаешь, что я сразу же тебе позвоню.

– Ага. Иначе тетя Мелани…

– …сделай одолжение, не продолжай.

Ресторан оказался фешенебельным, с приглушенным золотым освещением вместо привычных ламп дневного света, с тяжелыми портьерами и драпри, серебряными приборами, крахмальными скатертями, китайским фарфором и австрийским хрусталем. Соланж, в своем втором лучшем коктейльном платье – дизайнерская работа, косой разрез, кобальтово‑синий цвет, и рукава «летучая мышь» ей очень нравились, – изо всех сил пыталась не показать, насколько ее впечатлило шестистраничное меню. Оторвавшись от изучения блюд, она подняла взгляд на пригласившего ее и спросила:

– Почему вы передумали, граф?

– Насчет интервью? – Собеседник вел себя крайне современно и утонченно.

На нем был шелковый черный костюм, явно сшитый на заказ, белоснежная шелковая рубашка, винного цвета узорчатый галстук с заколкой, которая подходила к запонкам: белое золото со вставками почти черных сапфиров.

– Да. – Соланж покосилась на приближающегося официанта. – Что вы с этого получите?

– Удовольствие находиться в вашем обществе, но пусть это не мешает вам наслаждаться здешними блюдами. – Он ждал от нее новых вопросов, а когда понял, что их не последует, продолжил: – У меня, к сожалению, аллергия на большинство продуктов, поэтому я воздержусь от заказа. Пусть это вас не смущает. Я привык составлять компанию за обедом. – Он махнул официанту, приглашая принять у нее заказ. – Я хотел бы взглянуть на карту вин, если таковая здесь имеется.

Соланж сверкнула глазами.

– Значит, вы пьете… – начала она.

– Вино для вас. Я не пью вина.

Она рассмеялась.

– Вы же знаете, кто обычно так говорит?

Он иронично улыбнулся.

– Вампиры.

Соланж, с трудом сдерживая смех, обернулась к официанту:

– Для начала я хотела бы крем‑суп из лесных грибов, затем жареные гребешки на блюде, утку с вишней, бергамотом и луком, затем салат из цикория, а насчет десерта я решу после того, как закончу с основными блюдами.

– Хорошо, мадам, – ответил официант. – Граф, карту вин я принесу через минуту.

– Благодарю, Франко.

– Так вас здесь знают? – Соланж снова сгорала от любопытства.

– Я вкладывал деньги в этот ресторан и отель напротив. – Он принял карту вин у официанта, который принес корзину со свежим хлебом и масленку.

– Вы полны сюрпризов, граф. – Соланж решала, какую статью можно будет состряпать из истории его капиталовложений.

– Разве? – Он просмотрел карту и остановил выбор на «Котэ Саваж». – Вино не слишком сочетается с гребешками, но подчеркнет вкус супа и утки.

– Для человека, который не пьет вина, у вас удивительный вкус.

– Надеюсь, мисс Барендис.

Соланж с изумлением поняла, что краснеет под взглядом его темных глаз, и попыталась справиться с румянцем:

– Я хочу поблагодарить вас за такое необычное вино. – Прозвучало глупо даже на ее вкус, и она сделала еще одну попытку: – Мне очень приятно, что вы решили со мной поговорить.

– Вы крайне настойчивая юная леди, мисс Барендис. Я решил, что, раз уж мы с вами пришли к диалогу, почему бы беседе не проходить в приятной обстановке?

– Жаль, что не все мои собеседники отличаются такой сознательностью, – лукаво улыбнулась Соланж. Разломив булочку, она уложила половинки на блюдце для хлеба. – Великолепно пахнет, вам не кажется?

– Да, конечно, – отстраненно ответил граф.

Соланж начала мазать булочку маслом.

– Вас не смущает то, что я буду есть во время разговора об убийстве?

– Нет, ведь не мой аппетит может быть испорчен. Насколько я понимаю, сегодня вы на задании.

– Да. – Соланж словно только что вспомнила об этом. – Это задание, причем довольно важное.

– Именно поэтому я и согласился на встречу.

– И я благодарна за то, насколько цивилизованно вы ее обставили, учитывая, что это общественное место и моя репутация не пострадает. Хотя слухи вряд ли могут повредить журналисту.

– Возможно, я излишне осторожен, – сказал он. – Но не только вам может грозить опасность из‑за двусмысленного положения.

Соланж мудро и с облегчением улыбнулась.

– Вы намекаете на то, что не хотите слухов о влиянии и предвзятости с любой стороны и вас не волнуют сплетни о возможных отношениях?

Прежде чем граф успел ответить, официант принес суп и пообещал вернуться с вином. На некоторое время разговор был забыт ради изумительно вкусного ужина.

Одолев половину порции утки, Соланж вспомнила, ради чего состоялась их встреча. И начала задавать вопросы о телах и их возможной связи с Центром исследований крови.

– Некоторые так называемые эксперты утверждают, что убийца может быть близок к расследованию, что крайне нервирует полицию. Муж моей тети – коп, и он говорит, что чувствует себя подозреваемым.

– Вы считаете его слова достойными доверия? – спросил граф. – Не все полицейские одинаково профессиональны.

– Конрой просто образец нравственности, – сказала Соланж и тут же решила, что вино, наверное, ударило ей в голову.

Она редко использовала слово «нравственность», особенно в описании Нила Конроя, поэтому попыталась исправить положение:

– Он ответственный, честный, предан своему делу, и на него можно положиться.

– Похвальные качества для любого мужчины, – подтвердил граф.

– Да. Он говорил мне, что у него есть сомнения насчет расследования, в том числе и насчет мнения одного из экспертов. И его беспокоит то, что пресса может начать задавать такие же вопросы. Он хочет, чтобы расследование ни у кого не вызывало сомнений. – Соланж наслаждалась ужином, отчасти потому, что это позволяло ей провести с графом больше времени.

– Вы помните, кто именно из экспертов утверждал то, что так обеспокоило супруга вашей тети? О том, что убийца близок к расследованию? – Граф оставался невозмутимым. И наблюдал за выражением ее лица. – У супруга вашей тети есть свое мнение насчет сложившейся ситуации?

Соланж задумалась над ответом.

– Нет, не по поводу расследования. Эксперт же не коп. Я считаю, что речь идет о Фиске, он недавно часто общался с прессой.

– Без сомнения. – Граф слегка нахмурился.

Соланж сделала стойку.

– Что вы имеете в виду?

Ей не нравилось тревожное ощущение, что разговор ведет граф, а не она. Соланж тут же подготовила несколько реплик, чтобы перехватить инициативу.

Граф пожал плечами.

– В отличие от Фиска я не эксперт, но мне кажется странным, что человек, ответственный за качество и сохранение улик этого дела, слишком многое ставит под сомнение. Он должен оставаться непредвзятым, но из того, что я о нем читал, можно заключить, что Фиск шагнул далеко за пределы непредвзятости.

Соланж удивилась и задумалась.

– Он ведь только выполняет свое дело, его функция – сбор улик. А улики – это только улики, у них не может быть своего мнения, они либо есть, либо их нет.

– Возможно, однако мнение у Фиска есть. И он оспаривает свою же работу на каждом шагу. Мне кажется, что, если состоится арест, Фиск будет выступать на стороне защиты.

Соланж глотнула вина, чтобы дать себе время обдумать его слова, потом заметила:

– Если рассматривать все с вашей точки зрения, все обретает смысл.

– Возможно, что‑то в его прошлом могло стать причиной такого поведения? Возможно, суд или следствие, во время которого его улики…

– Вполне может быть! – воскликнула Соланж. – Раньше он работал в Мус Джо,[5]по крайней мере по его словам. Я свяжусь с полицейскими города.

Граф поднял ладонь.

– Я могу понять нежелание работать на обвинение, особенно если улики неубедительны, но этот Фиск слишком…

– Я поняла. Спасибо вам за это наблюдение. Я все проверю. – Она допила вино и с трудом подавила желание тут же позвонить Бакстеру. Вместо этого Соланж мысленно сверилась со своим списком вопросов. – Как вы считаете, убийства могут быть связаны с желанием скомпрометировать Центр исследований крови?

– Вполне возможно, – ответил граф. – Но как только дело будет раскрыто, а виновный понесет наказание, Центр быстро докажет свою полезность.

– Не слишком ли вы оптимистичны? – Она отрезала еще кусочек утки. – Все очень вкусно. Жаль, что вы не можете попробовать.

– Мило с вашей стороны, – ответил граф. – Нет, не думаю, что мой оптимизм необоснован. Но время покажет, такие дела проверяются только временем.

– Вы считаете, что дело затянется?

– Для меня некоторые вещи приобретают смысл только в перспективе, – сказал он, и Соланж вернулась к ужину.

Комната взорвалась аплодисментами, когда Соланж, через двадцать шесть дней после ужина с графом, переступила порог. Девушка отправилась к своей кабинке, но трижды останавливалась и с гордой улыбкой принимала поздравления.

– Спасибо, спасибо. Мне очень приятно.

Бакстер, договорив по телефону, подошел к ней.

– Не скромничай, Барендис. Конрой говорит, что ты была стержнем их расследования.

– Я не скромничаю. Я знаю, сколько им понадобилось сил и везения, чтобы поймать этого парня.

– Но ты натолкнула их на след, и ты вела эту историю, – сказал Санг от двери офиса. – Ты вполне могла просто шипеть на них со стороны из‑за того, что они медленно работают, но ты стала интересоваться Фиском, ты обратила их внимание на то, что он ничего не делает. И поймала на лжи о том, что человеческую ДНК невозможно отделить от коровьей для составления правильного профайла. Молодец.

– Спасибо. Мне это показалось хорошей отправной точкой.

– Ты думала, что это Фиск? – поинтересовался Хилл, который занимался строительными темами.

– Я не знала, кто это, – сказала Соланж, очень довольная таким вниманием. – Мне просто казалось странным, что Фиск сомневается в каждой улике, которую сам же и нашел. Эксперт должен быть скептиком, но Фиск от скептицизма перешел к субъективизму и начал подбрасывать ложные версии.

– И ты помогла раскрыть его дело, попутно дав нам уйму статей, – похвалил Бакстер. – Так, все возвращаемся к работе. Иначе не успеем к выпуску сегодняшнего номера.

Праздничное настроение тут же пропало, ночная смена вернулась к своим делам.

– Тебе уже готовят премию, Соланж, – сказал Бакстер, прислоняясь к стенке ее кабинки.

– Спасибо.

– И чем ты собираешься сейчас заниматься?

– У меня есть наводка надело о контрабанде. Не наркотики, но очень ценный антиквариат. – Соланж странно помедлила с ответом, что насторожило Бакстера.

– А как насчет этого отшельника графа? Того, что столько денег вложил в Центр исследований крови?

Улыбка Соланж была такой ленивой и чувственной, что Бакстер искренне удивился. Он никогда не видел, чтобы девушка так улыбалась.

– Он джентльмен старой школы. Особой статьи из этого не сделать, разве что всех удивит, что такие еще существуют.

Бакстер вцепился в последнюю фразу.

– Ты заметила что‑то, о чем мне стоит узнать?

Она покачала головой.

– Это просто мои мечты.

– Какие именно мечты?

– Не ваше дело, босс.

Бакстер захихикал.

– Ладно, мечтай, если это не помешает твоей работе.

Она покосилась на его профиль.

– На дело о контрабанде меня навели именно слова графа.

– Он делится с тобой информацией? – удивился Бакстер.

– Нет, и не так, как наши неназываемые источники. Просто несколько недель назад он упомянул о проблемах со своей компанией по доставке. И я решила посмотреть, только ли у него с этим проблемы.

– И выяснилось, что нет. – Бакстер хлопнул ладонью по стене. – Ладно, держи меня в курсе дела.

– Не сомневайтесь, босс, – ответила Соланж и начала работать над новой статьей, предвкушая ужин с графом, до которого оставалось не более трех часов.

Тихо улыбаясь, она пообещала себе, что сегодня ее посетят очень приятные сны.