Захватчик разума

Дэниел Фредерикс уселся в шикарное кресло фирмы «Данглия» за своим письменным столом из стекла и хрома и закинул ногу на ногу. Он смахнул пылинку с шерстяных брюк от «Хьюго Босс» и улыбнулся своим итальянским туфлям ручной работы. Он наслаждался ощущением благополучия, сидя в своем лучшем костюме, после разминки в спортзале, душа и завтрака в клубе здоровья «Феникс». При виде собственного отражения в хромированной рамке фотографии своего маленького сына Дэниел подумал, что не мешало бы снова воспользоваться автозагаром.

Над дверью загорелась лампочка, сообщая о прибытии следующей клиентки. Она, как обычно, приехала на 20 минут раньше. Он достал из стоящего за столом шкафчика ее файл с написанными от руки наблюдениями и положил его перед собой.

Джанет Сэмюэльсон. Возраст – 34 года. Замужем, мать двоих детей. Муж биржевой маклер. Жалобы: общая подавленность на основе безотчетной тревожности.

Визит 1–09.10.02. Тревожность, основанная на сомнениях в своей состоятельности как жены и матери. Депрессия из‑за послеродовых изменений внешности. Грудное вскармливание двух сыновей – семи месяцев и полутора лет.

Визит 2–16.10.02. Обсуждение брака. Одиночество и навязчивая тревога о детях, в связке. Все ее подруги замужем, с детьми той же возрастной категории. Отец и мать живут неподалеку, мать стремится вмешиваться и критиковать.

Свекровь живет на другом конце США, но ежедневно звонит и оказывает поддержку, которую пациентка принимает с большей готовностью. Сука мать настаивает на том, что ее дочь не должна кормить детей грудью, унижает дочь. Пациентке озвучено предложение не обращать внимания на мать и посоветовать той нажраться дерьма и сдохнуть.

Записи Дэниела менялись от сеанса к сеансу, а иногда и во время сеанса, и это его беспокоило. Изменялся не только стиль, но и почерк. Первые несколько месяцев он посещал врачей, подозревая нечто невралгическое. Все‑таки после десяти лет психотерапевтической практики он хорошо разбирался в собственном предмете. Врачи делали анализы, сканировали его и брали пробы, безуспешно стараясь объяснить сдвиги в ментальном и физическом состоянии Дэниела. Он стал замечать, что, играя в теннис, порой пропускает подачи или же отбивает мяч в соперников или зрителей, а затем снова резко приходит в форму. Его жена начала время от времени делать ему комплименты, касающиеся его сексуальной активности, что было совсем на нее не похоже. Дэниел был посредственным любовником, он не стремился привнести в их отношения что‑либо новое и мало заботился об удовольствии жены. Еще больше его расстраивал тот факт, что, когда жена говорила об испытанном ею наслаждении, он, в свою очередь, вообще не помнил, как занимался сексом. Только что они вдвоем лежали в кровати – и вдруг он сразу приходил в себя в душе.

Он боялся, что во время одного из таких провалов может выйти из себя и причинить вред сыну, которого просто обожал. Рори исполнилось девять месяцев, и он был вылитый Дэниел в его возрасте. Дэниел скорее убил бы себя, чем навредил этому ангелочку. До сих пор ему удалось заметить только один случай собственного странного поведения. Тогда он очнулся в ванне вместе с Рори, они оба были раздеты и смеялись за игрой, о которой у него остались весьма смутные воспоминания. У обоих была эрекция, но в этом он как раз не видел ничего необычного. Они же оба парни? И Дэниел часто купал Рори, давая жене возможность отдохнуть.

У него случались дни, когда его не заботили ни слова, слетающие с языка, ни собственный внешний вид: он слишком уставал держать темного Дэниела под контролем. Он с этим боролся.

Дэниел не сомневался, что имеет место навязчивая реакция, результат подавленной неудовлетворенности собственным перфекционизмом и строгим образом жизни, что вылилось в раздвоение личности. Он наблюдал за борьбой двух Дэниелов внутри себя. Один из них выбирал отутюженную рубашку, сшитую на заказ, а другой надевал поверх нее потрепанную куртку. Один мыл голову и оставлял волосы высыхать без укладки, а другой отчаянно пытался все исправить при помощи лака и расчески.

Жена хоть и молчала, но явно подозревала что‑то. Дэниелу достаточно было ее взглядов. Порой она смотрела так, словно видела перед собой другого человека и явно с изумлением задавалась вопросом, что произошло и куда подевался привычный Дэниел. Но он не стал бы действовать, даже если бы она озвучила свои подозрения. Он был человеком, который привык держать себя в руках. Который нуждался в помощи, но не мог позволить себе слабость.

Фрэнсин де Сантос была лучшим психоаналитиком в Калифорнии. И тем не менее, пытаясь объяснить его непредсказуемые изменения поведения, она предположила неслыханное: у Дэниела развилась латентная форма шизофрении. Или же, что еще хуже, это неожиданный приступ МРЛ, множественного расстройства личности, что уже не просто необычно, но и беспрецедентно. Медикаменты не только не влияли на колебания личности Дэниела, они не снимали тревожности, вызванной этими изменениями. Разговоры с психоаналитиком ни капли не помогали. Они лишь напоминали Дэниелу о его проблеме.

Он открыл дверь кабинета. В приемной как раз хватало пространства для пары кресел и столика, на котором он держал журналы о путешествиях, вино и закуски. Одно из кресел занимала Джанет со своим грудным младенцем, прикрывавшая грудь светлым покрывалом.

– Джанет, входите, – улыбнулся Дэниел, стараясь смотреть ей в лицо.

Джанет была темноволосой, ее круглое лицо осунулось из‑за постоянных переживаний. А огромные глаза, казалось, никогда не просыхали.

– Доктор Фредерикс, надеюсь, вы не будете возражать, но мне не разрешили оставить Кевина в яслях. Он простудился.

У малыша, поглощенного сосанием груди, был забит нос, и он тяжело дышал.

– Нисколько.

Он подождал, пока она подхватит слинг и младенца и неуклюже войдет в кабинет. Джанет уселась на кушетку и снова приступила к выполнению материнского долга.

– Давайте начнем с того, на чем мы закончили на прошлой неделе. Вы говорили, что Тед чувствует себя обиженным из‑за того, что вы слишком много времени уделяете детям. Какие его слова или поступки натолкнули вас на эту мысль?

Пока Джанет говорила, край покрывала сполз с ребенка, приоткрыв круглую грудь с темно‑коричневым кружком вокруг соска, к которому крепко присосался младенец. Взгляд Дэниела невольно соскользнул с лица Джанет на ее грудь. Он почувствовал надвигающееся сексуальное возбуждение и закинул ногу на ногу. Затем положил планшет на колени, надеясь, что не покраснел. Из‑за шума крови в ушах ее голос доносился до него словно издалека. Рука Дэниела соскользнула с планшета, чтобы погладить головку члена.

Он пришел в себя лишь в момент оргазма, на Джанет Сэмюэльсон. Его рука находилась у нее в трусиках и ласкала клитор. Он неистово сосал ее грудь и одновременно терся пахом о ее ногу. Отодвинутый в сторону младенец вопил, удивленный неожиданной сменой графика кормления и напуганный грубым обращением. Джанет не кричала. Она лежала, прикрыв глаза, и тихо стонала от удовольствия.

Дэниел словно вдруг оказался в одной из своих фантазий, которыми пару раз развлекался во время сеансов с Джанет. Это потрясло его сильнее ледяного душа. Он сполз с клиентки на пол и, стараясь не терять достоинства, принял вертикальное положение. Оправил испачканные спермой брюки. На руке остался запах Джанет. Дэниел вытащил из кармана жилета носовой платок и принялся торопливо вытираться.

Заметив перемену в его поведении, Джанет сжалась от стыда. Она дотянулась до ребенка и подтащила его к себе за ножку.

Затем привела в порядок одежду и лифчик. Джанет старалась не смотреть на Дэниела, что его вполне устраивало. Он такое и представить себе не мог. Ему даже в голову не приходило, что во время провалов в памяти и раздвоения личности он был способен навредить клиенту.

Наконец Джанет взяла вопящего младенца на руки. Дэниел вернулся в кресло, отгородившись от нее столом, взял в руки планшет и начал записывать какую‑то бессмыслицу, хватаясь за привычные действия как за соломинку. Детский плач утих. Дэниел украдкой взглянул на Джанет. Она снова приложила маленького Кевина к груди и, закрыв глаза, ласкала себя. Дэниел знал, что не должен на нее смотреть, но ничего не мог с собой поделать. Опустошенный, он практически не испытал возбуждения и молча дождался ее оргазма. Джанет кончила тихо, так что Кевин ничего не заметил.

Дэниел посмотрел на часы. Время сеанса закончилось.

– Вы придете ко мне в это же время на следующей неделе? – спросил Дэниел, не поднимая глаз от планшета.

Она взяла свою сумочку, ребенка и направилась к двери. Ее голос был тихим и почти сексуальным.

– Это было бы неплохо.

– Я внесу вас в расписание.

Он ждал, пока она уйдет, ждал стука закрывающейся двери. Но время шло, и Дэниелу пришлось поднять глаза, нервно поправляя волосы над ухом. Она смотрела на него, явно надеясь увидеть реакцию на случившееся. Он слишком хорошо ее знал.

– До свидания, Джанет. Увидимся на следующей неделе.

Это сработало. Она ушла.

Дэниел закрыл глаза. Он выдохнул, и вместе с воздухом у него вырвался всхлип, а на глаза навернулись слезы. Какого черта, что с ним творится?

* * *

С тех пор он начал записывать все провалы во времени, все случаи своего странного поведения – по крайней мере те, что он замечал, – когда приходил в себя во время них. Он сделал фотокопии тех заметок, где менялись почерк и стиль записей, а также его отношение к клиентам. Этот быстро разрастающийся файл он назвал «Файлом Здравого Рассудка». Он завел его, чтобы убедиться в том, что находится в здравом уме. В конце концов, Дэниел считал, что сумасшедший не стал бы вести записи и вообще не имел бы понятия о том, что он псих. Фрэнсин де Сантос была с ним согласна.

– Это имеет смысл даже с чисто юридической стороны. Вы осознаете, что эти изменения поведения происходят во время так называемых провалов памяти, и не имеете намерения навредить кому‑либо или совершить нечто противозаконное.

– В смысле, чтобы прикрыть свою задницу? Фрэнсин, мне так не кажется. Если кто‑то вломится в мой кабинет и отыщет этот файл, мне придется предстать перед комиссией штата и пройти проверку профессиональной пригодности, а это означает в лучшем случае потерю разрешения на практику, в худшем – тюремный срок. А то, что происходит с моими клиентами… это хуже всего. Наедине с собой, на улице, в клубе, дома… я могу принести извинения. Но не на работе. Я…

– Мы с вами подумаем над этим и все просчитаем. Вы прошли все известные мне неврологические проверки, мы рассмотрели возможность эндокринного расстройства и прочее. Но это психологическое. Возможно, обычный стресс. У вас чрезмерная нагрузка, Дэниел. Вам необходимо сократить количество пациентов.

Дэниел смотрел сквозь жалюзи в окно, на деревья за домами на Беверли‑Хиллз. В его жизни все шло только так, как он это планировал. Квалифицированный специалист наверняка способен контролировать собственную жизнь. Что же он пропустил?

– Я так и сделаю… но позже. Не сейчас. Я потерял клиентку и, как ни странно, вовсе не из‑за странностей моего поведения. Она выехала из штата. Я не буду брать клиента на ее часы. У меня в списке есть ожидающие…

– Ваше эго тесно завязано на ваш успех.

– Да, и это естественно. Работа приносит мне полное удовлетворение, дает мне чувство собственной значимости.

– Давайте поиграем в «А что, если?..» Вы просыпаетесь однажды утром и понимаете, что больше не можете работать психологом. Чем вы станете заниматься? В качестве работы и для удовольствия?

Дэниел похолодел, пульс ускорился. В глазах потемнело. А затем он исчез. И снова вернулся, очутившись за рулем своего «мерседеса», в промокшей от пота рубашке. Он ехал вверх по холму, направляясь к собственному дому. От него пахло сексом. Дэниел схватил сотовый и позвонил Фрэнсин. Попал на голосовую почту и взволнованно попросил ее перезвонить ему как можно скорее. Добравшись домой, Дэниел въехал в гараж и остался сидеть в машине, дожидаясь звонка.

Он проснулся от сильного стука в окно. Стучала его жена, Рейла. Дэниел запаниковал и, что‑то бормоча, принялся искать сотовый. Она распахнула дверцу.

– Дэнни, уже половина двенадцатого! Я собиралась звонить в полицию!

В полицию. Нет, только не в полицию.

– Я уснул. – Его рубашка высохла, вся измявшись, зато теперь от нее пахло только страхом. Холодным потом.

– Пойдем в дом. Прими душ и ложись спать. Только тихо, милый. Не разбуди Рори. Мне еле удалось его уложить.

Дэниел вылез из машины. Думая о Рори, о своей прекрасной любящей жене, он понял: то, что случилось, не сможет остаться только между ним и Фрэнсин. Рейла обняла его, прижавшись всем своим хрупким стройным телом. Он зарылся ладонями в ее волосы, наклонился и вдохнул теплый цветочный запах ее шампуня. И тут в кармане жилета зажужжал телефон.

Рейла вошла в дом.

Звонок от доктора Фредерикса.

– Это ваша служба связи, доктор. У нас на линии одна из ваших клиенток, миссис Сэмюэльсон. Она хочет с вами поговорить.

Дэниел удивился, насколько одинаково звучали голоса всех работающих там женщин.

– Я как раз занят другим безотлагательным делом. Пошлите ей голосовое сообщение и скажите, что я перезвоню, как только с ним покончу.

– А если она… настаивает?

– Они все настаивают. Они высасывают тебя досуха, затем рвут на клочки и гадят на то, что осталось. Велите ей пойти на хрен. Я занят.

Дэниел отключился.

– Пора заняться собственной жизнью, – проворчал он, захлопывая дверцу «мерседеса».

Дэниел проснулся в четыре часа утра. Ноги Рейлы переплелись с его собственными. Он осторожно высвободился и пошел помочиться. Ему только что приснился странный жуткий сон. Он уже десять лет не вспоминал о Джастине Куке. Джастин был одним из его первых немногочисленных клиентов, девятнадцатилетний социопат, которому удавалось почти год морочить Дэниелу голову, прежде чем тот его раскусил. Джастин рассказывал, как над ним измывались родители, и выглядело это так, словно своим дьявольским поведением парень старался дать выход собственной обиде и злости. Однако Дэниел навел справки, и выяснилось, что Джастин Кук вырос в чрезвычайно благополучной семье и у него есть младшие брат и сестра, до смерти им запуганные.

Во сне Джастин сидел в старом кабинете Дэниела, в комнатке над автомастерской, где становилось тихо лишь по ночам. Он был психологом, а Дэниел лежал на грязной твидовой кушетке. В реальной жизни Джастин был очень умным и часто пытался разыгрывать из себя психолога. В полумраке сна он спросил Дэниела о том, нравится ли ему сумасшедший секс.

– Сумасшедший секс?

– Ты же из тех парней, что предпочитают вскочить на телку, сделать свое дело и свалить. Но сейчас все иначе. Возможно, тебе нравятся эти безумные штучки. Вставить жене в задницу. Пальцами довести кормящую мать до оргазма, одновременно высосав ее досуха. Засунуть все свои двадцать пять сантиметров в рот этой шлюшки, твоей риэлторши, чтоб она подавилась. Позволить этому педику Леону вылизать тебе задницу, пока он себе отстрачивает. Ну, ты понял, о чем я.

Дэниел во сне почувствовал, что возбуждается. Он вспомнил о том, что его заводило. Да, это действительно ему нравилось. Он кивнул Джастину.

– Ну так расслабься, чувак.

– Да, расслабиться. – К удовольствию Джастина, Дэниел начал онанировать.

– Давай, Дэн. Эй, а тебе понравился мой подход к твоим психам? Как насчет того, что я написал об этом типе, который чересчур зациклен на собственной сестре? Я же прав, что он видит сексуальный подтекст в ее хорошем к нему отношении? Так, стоп, теперь я здесь доктор. Я всегда прав!

Дэниел неожиданно оказался перед своим старым столом. Джастин улыбался слишком широко для человека, его рот фактически был растянут до ушей, открывая зубы. Макушка Джастина была разбита. Вдребезги. По лбу и щекам сползали сгустки крови и осколки костей. Лицо было бледным как мел.

– Джастин, ты умер? – Нет ответа. – Ты убил себя?

Джастин кивнул, и его мозги свалились ему на колени.

Желудок Дэниела сжался.

– Почему? Я что‑то сделал не так?

Теперь они стояли в парке. Или на кладбище? Много зелени, деревья, скамейки. Джастин опустился на колени у надгробия. Надпись была нечеткой, но он провел по буквам пальцами.

– Они действительно любили меня. Смотри, сколько хорошего они обо мне написали.

Джастин обернулся и посмотрел на Дэниела через плечо. Он казался очень юным, словно ему не было девятнадцати. Словно не было тех лет, когда он убивал животных, оскорблял старших, крал деньги и калечил соседских детей. Он казался невинным, ему можно было дать лет восемь‑девять, и при этом он ничуть не изменился со времени их последней встречи.

– Да. Они пытались полюбить тебя, чтобы ты выздоровел, но не смогли.

– Это была твоя работа, Дэниел.

– Теперь ты здесь доктор. Не я.

– Предполагалось, что ты меня вылечишь. А ты все испортил.

– Нет. Это ты доктор.

Джастин открыл верхний ящик его старого стола с имитировавшей дуб обшивкой. Дэниел из сна ощутил ностальгию по первым годам практики. Два‑три пациента вдень. Время на то, чтобы внимательно перечитать их записи, провести исследования, ответить в случае необходимости на звонки. Тогда он был холост и встречался с двумя женщинами. Одна жила в Лос‑Анджелесе, а другая – в Далласе, где жили и его родители. Он посещал уроки кулинарии и дизайна внутренних помещений, вступил в клуб здорового образа жизни, чтобы не потерять форму после колледжа. Жизнь была прекрасной. Джастин взял со стола папку с его записями и помахал ею перед Дэниелом, словно фокусник колодой карт.

– Выбери страницу. Любую. – Джастин подбросил папку вверх, и бумажные листы птицами разлетелись во все стороны. Они трепыхались в воздухе, садились на стол, опускались на пол. – Вот твоя ложь.

– Какая ложь? – Дэниел испугался.

Он вспомнил, каким опасным может быть Джастин – не для него, но для всех остальных, тех, кто за стенами его кабинета. Он писал чистую правду. Всегда.

– Где здесь написано, что ты меня любил? – Он ждал ответа. – Ты и правда меня любил. Ты показал мне, как меня любишь.

Дэниел из сна оторопел. Неужели он когда‑то повел себя с Джастином неподобающим образом? Он не был геем; с чего подобное пришло ему в голову?

– Я тебя и пальцем не тронул.

Внезапно Джастин оказался совсем рядом. Во сне Дэниел ощутил запах юноши. Он был диким и чистым, сладким и приторным, затем стал гнилостным и мерзким. Дэниел попятился.

– Я так хотел этого. Все, чего мне хотелось, – это чтобы ты меня любил.

– Тебе нравились девушки. Я помню, как ты говорил мне…

– Ложь! Все ложь. Я думал, ты окажешься классным специалистом и сможешь различить правду. Несмотря на все мои поступки, несмотря на мои слова. Ждал, что ты увидишь мою боль, поймешь, что мне нужно.

Дэниел был потрясен.

– Я не знал! Я никогда на это не пошел бы. Я дал клятву. Прости.

Он действительно сожалел. А затем Джастин принялся осыпать его поцелуями, обнял его, прижался всем телом. Дэниелу совсем этого не хотелось, но он все равно почувствовал возбуждение и желание помочиться. Джастин высвободил его пенис из брюк, и желание помочиться превратилось в настойчивую необходимость.

В этот момент он проснулся. Дэниел обнаружил, что стоит перед унитазом с пустым мочевым пузырем, держит свой обмякший пенис и удивляется, почему ему приснился такой правдоподобный сон. Почему ему снится клиент, который прервал лечение и исчез из его жизни так давно?

Когда он спустился позавтракать в свою сверкающую, отделанную полированным алюминием и тиком столовую, Рейла устроила ему молчаливый бойкот.

– В чем дело? Я что‑то сказал не то, пока спал? Или ты сердишься, потому что я вчера поздно вернулся домой?

Она покачала головой. Рори сидел на высоком детском стульчике и сражался с протертыми персиками.

Зазвонил телефон. Дэниел взял трубку. Служба связи. Четыре звонка. Один от Фрэнсин. Ее сообщение отличалось краткостью. «Не звоните мне; не приходите в мой офис; я больше не хочу вас видеть». Почему все вокруг подняли такой шум? Что он сделал? Неужели смены личности стали происходить так часто, что он перестал их замечать?

Он похолодевшими руками схватил чашку кофе. Она казалась такой реальной. Она и была реальной. И он тоже был реальным, как и весь этот ад. Ему было необходимо поделиться этим с Рейлой, даже если это заставит ее почувствовать себя обманутой. Он знал, что так и будет.

– Рей, мне нужно кое‑что тебе сказать. Надеюсь, что ты поможешь мне с этим справиться. Мне страшно.

Это ее задело. Она повернулась к нему лицом.

– О’кей, – осторожно начала она. – Говори.

И он рассказал. Все, что только мог вспомнить без помощи своего файла с записями, – обо всех странностях, провалах в памяти, страстном сексе, который так нравился ей и о котором не помнил он сам. О неподобающем поведении с клиентами Дэниел упомянул, но не стал вдаваться в сексуальные подробности. А еще он рассказал ей свой сон.

– И ты считаешь, что между этим сном и тем, что происходит с тобой, есть связь?

Рейла хмурилась. Болезнь Дэниела и его провалы в памяти беспокоили ее, и теперь она изо всех сил старалась придумать, как ему помочь.

– Я не знаю. – Он заплакал. Тихо, как в детстве, когда никто этого не видел. – Знаю только, что меня это пугает. И я причиняю боль людям. Тем, кому я поклялся служить и помогать.

Рейла продолжила кормить Рори.

– Если уж Фрэнсин вышла из игры, полагаю, тебе нужно найти кого‑нибудь другого, кто сможет тебе помочь.

– Хороший совет. Я так и сделаю. Я… Мы не можем так жить.

Рейла посмотрела на него, как родитель на неразумного ребенка. Дэниел допил кофе, с трудом прожевал ржаной тост и поцеловал на прощание жену и ребенка.

По пятницам его первым клиентом был Саймон Харкорт, драматический и телевизионный актер. Дэниел взял его файл и пролистал последнюю запись.

Визит 28–06.10.02. Сегодня Саймон рассказывал о своем горе, вызванном потерей его пса Уэйна породы шелти. Уэйн прожил 17 лет. Горе – это естественная реакция. Лишь во второй раз упомянул своего брата‑близнеца. Отношения с братом и его оскорбительное поведение во многом повлияли на чувство собственного достоинства клиента. Брат часто сравнивает его с женщинами и плохо себя ведет, унижая Саймона.

С соседями по квартире у Саймона тоже проблемы. Они неряшливы и невнимательны к другим. Саймон страдает оттого, что на экране играет сурового копа, а в личных отношениях такая размазня.

Мне его совершенно не жаль. Он упивается своими страданиями и заслуживает все то дерьмо, которое получает.

Какого черта с ним не так? У него есть все, но он зациклен на том, чего никогда не сможет добиться. На том, кем никогда не сможет стать. Жалкий неудачник.

Дэниел покачал головой. Сегодня голос того, «другого» Дэниела казался ему странно знакомым. У кого еще была эта манера разговора? Кто еще мог быть таким безжалостным?

Загорелась лампочка, сообщая о приходе Саймона. Дэниел закрыл папку и встал. Джастин. Вот почему ему приснился тот сон. «Другой» Дэниел был копией Джастина!

Одно осознание этого придало ему сил. Дэниел потянулся, выдохнул. Прошептал: «Джастин, убирайся к черту из моей головы». Затем подошел к двери, чтобы впустить Саймона.

Остаток дня Дэниел оставался самим собой. Его записи отличались последовательностью. Он был точен и лаконичен с клиентами. Затем позвонил Рейле, чтобы сообщить, что их беседа ему помогла. Но это ее явно не успокоило. В перерыве между клиентами, которым было назначено на 17:00 и 19:45, он просмотрел свои старые файлы в поисках записей о Джастине. И увлекся, читая некоторые. Дэниелу нравились собственное непредвзятое простодушие и увлеченность того времени. Файл Джастина обнаружился в последнем ящике его первого года практики.

Визит 1 – Джастин Кук; возраст – 18 лет. Направлен Калифорнийским департаментом по делам несовершеннолетних преступников. Имеет приводы за многочисленные случаи хулиганства. Родители обратились ко мне по направлению Марка Мура.

Джастин высок, хорошо сложен. Его лицо с возрастом обещает стать привлекательным, но пока сохраняет детскую округлость. Джастин постоянно хмурится. На вопросы отвечает саркастически, односложно либо молчит. Спросил его о том, на кого он злится, в ответ он рассмеялся: «На кого я только не злюсь! На всех, с кем когда‑либо имел дело. На родителей, семью, учителей, других детей. Все обращаются со мной так, словно я псих». Я спросил, действительно ли он «псих». Он снова рассмеялся. Кажется, ему нравится думать, что он меня «достает» или что у него есть секрет, который я хочу узнать и которым он не собирается делиться. Я повторил вопрос. «Нет, меня просто все достали». Я отметил, что это всеобщая проблема. Он спросил, что достало меня, и я перевел разговор на него – как он считает, что меня достало? Он был предельно точен! Ссылался на контроль, власть, неадекватность. Я улыбнулся и объяснил ему: когда пациент рассказывает о том, что у меня не в порядке, он отражает свои собственные проблемы. Кажется, ему хотелось сказать, что мои стандартные приемы с ним не работают. Следующие десять минут он играл в молчанку. Наверное, на моем лице отразилась скука, потому что затем он накричал на меня с требованием уделить ему внимание. Я попросил его рассказать о своем детстве. Он начал о писывать сцены ужасного насилия, одну за другой. К этим рассказам я отнесся скептически. На мой взгляд, они слишком наиграны. На вопрос, собирается ли он снова со мной повидаться, он посмотрел на меня, и я на миг увидел в нем ребенка, понявшего, что он кому‑то не безразличен; затем это чувство исчезло. Он ответил: «Уменя нет другого выбора, если я хочу отделаться от департамента по делам несовершеннолетних».

Дэниел вспомнил. К нему вернулось все. Злость с вкраплениями страха, ложь, приправленная правдой. Ему так и не удалось добиться контакта с Джастином, и он посчитал парня социопатом. В конце предписанного судом периода визитов родители Джастина попросили продолжить сеансы с их сыном. К удивлению Дэниела, Джастин согласился.

Он перечитал все, что успел, до прихода следующего клиента, и вернулся к ним после. Искал намеки, не осознавая до конца, что именно хочет найти. Был ли Джастин гомосексуалом? Свидетельствовало ли его вызывающее поведение о страхе быть непонятым? Для этого он воздвиг вокруг себя такую стену враждебности? Если да, то как мог Дэниел этого не заметить? Он отыскал номер телефона родителей Джастина и позвонил. Час был поздний. Оставалось лишь надеяться, что они еще не спят.

Неверный номер. Они переехали. Джастин перестал к нему ходить почти двадцать лет назад. Дэниел позвонил своему другу Гилу, работавшему в полиции Лос‑Анджелеса, и попросил разыскать Эсперансу и Фрэнка Куков. В любом случае ждать придется до утра.

Стеклянный стол был завален записями о Джастине. Дэниелу было сложно их читать. Выходки пациента, его жестокое обращение с животными и детьми наводили ужас. Дэниел пролистал их до записи о последней встрече.

Визит 221–14.05. Джастин выглядит апатичным, скучающим. Я видел его таким всего несколько раз. В таком состоянии он более податлив. Самое время для вопросов. Я расспросил его об инциденте в супермаркете, когда он уронил младенца. Джастин выхватил ребенка у женщины, отчитавшей его за разговор с продавцом, отвлекающий от работы. Затем подбежал к поручням, ограждающим площадку второго этажа над пролетом, и занес над ними ребенка. Он кричал на женщину, требуя извинений. Она же от потрясения могла только рыдать. Охранники супермаркета попытались вмешаться, и тогда Джастин уронил малыша. Тот приземлился на кучу мульчи в большом цветочном контейнере и отделался лишь синяками и царапинами.

Джастин пожал плечами.

– Если бы люди знали, что могут потерять что‑то ценное из‑за того, что ведут себя как кретины, они делали бы в два раза меньше глупостей. Я лишь дал ей понять, что ее отношение ко мне может стоить ей жизни ребенка.

Я спросил, было ли ему известно, что малыш, упадет на мягкое. Он улыбнулся. Мой черед отгадывать. Я сказал: «Я знаю, ты все просчитал». Он всего лишь хотел преподать людям и животным урок, привлечь их внимание. Мое предположение ему понравилось. И тогда я забросил наживку. Спросил, почему он никогда не причиняет боль себе, только окружающим. Вопрос был неприятен, клиент начал ерзать! Я наконец‑то нащупал слабое место. Испросил его, что он чувствует. Он не знал. Возможно, он мог почувствовать хоть что‑то, лишь причиняя боль другим. Он был закрыт. Я похвалил его за проницательность. Затем он спросил меня, что он должен с собой сделать. Должен ли он наказать себя за всю боль, которую причинил другим? Я заметил, что все наши поступки так или иначе возвращаются к нам. Он заплатил за свои выходки тремя с половиной годами колонии для несовершеннолетних. Не закончил среднюю школу, пропустил выпускной бал. Возможно, когда‑нибудь кто‑нибудь поступит с ним так же, как он поступал с остальными. И тут он изменился, стал злым, раздражительным.

– Никто больше ничего мне не сделает. Я этого не допущу.

Я спросил, как он может быть уверен в своей безопасности. Сказал, что никто не защищен от случайностей жизни, от других людей. Он отвел взгляд в сторону и побледнел; похоже, эта ужасная мысль впервые пришла ему в голову. Чувство ответственности? На этом наш сеанс закончился. Я с нетерпением жду следующего.

На следующей неделе Джастин не пришел, и Дэниел позвонил ему домой. Родители сообщили, что Джастин убежал из дому; в случае его возращения они проследят, чтобы мальчик снова обратился за помощью. Но звонка так и не последовало. А Дэниел не стал настаивать. Дела у него шли все лучше, и он как раз собирался сменить свой приемный кабинет на другой, поудобнее.

Когда он вернулся домой, Рейла уже спала. Он забрался в кровать рядом с ней и поцеловал в обнаженное плечо. Она завозилась. Дэниел прошептал: «Я тебя люблю». И улыбнулся, надеясь, что она не проснется. Она перевернулась на другой бок и вздохнула, продолжая крепко спать. Он же лег на спину и принялся изучать потолок.

Дэниелу снова приснился сон. Такой же живой и яркий, как вчерашний. Во сне он стоял в грязной пляжной уборной. Сквозь вонь дерьма и мочи пробивались запахи соленого воздуха и мокрого песка. На нем были пляжные шорты и плавки, на загорелых плечах – полотенце. Настоящий Дэниел ни за что не надел бы плавки и не выставил бы на общее обозрение свои худые ноги. Во сне эта мысль вызвала только ухмылку.

– Эй, док!

Дэниел обернулся на голос. На сидении унитаза стоял Джастин с петлей на шее. Он был обнажен, покрыт песком и грязью, словно специально вывалялся в них, выйдя из воды. Песчинки на ресницах сверкали в ярком свете ламп.

– Что ты с собой делаешь, Джастин? – мягко спросил Дэниел из сна.

– Я получаю гарантию того, что никто не причинит мне вреда. Теперь я уверен.

– Я могу тебя научить обращаться с людьми так, чтобы никому не навредить и защитить себя. Позволь мне это сделать. – Затем пришел запоздалый вопрос: – Почему именно здесь?

Ноги Джастина соскользнули с мокрого сиденья, и он повис. Глаза вылезли из орбит, язык вывалился изо рта. Дэниел бесстрастно наблюдал, отметив, что Джастин обмочился, обгадился и перед смертью наступила эрекция.

Он развернулся, чтобы уйти. И тут Джастин заговорил:

– Эй, док! Ты жалкий ублюдок. Ты все профукал. Я любил тебя. И хотел, чтобы ты меня тоже любил. Ты нуждался в ком‑то, кто полюбит тебя, не меньше, чем я нуждался в любви к тебе, но ты ничего не заметил, – хрипло произнес он.

Дэниел оглянулся. Джастин облизал бледные губы почерневшим языком. Дэниел вздрогнул, неожиданно захлебнувшись чувством вины и ужаса.

– Так вот почему ты меня преследуешь? – Он не знал, как еще это назвать.

– Преследую? Не‑ет. Считай меня постоянным клиентом, док. Как говорится, я рассчитываю на долгосрочные отношения.

– Я не понимаю, Джастин. До меня не доходит. – Дэниела охватила беспомощность, он упал в грязь на колени, по щекам потекли слезы. – Помоги мне понять.

Джастин подергал петлю, та ослабла, и от спрыгнул на плиточный пол. И принялся гладить Дэниела по голове, шепча ему в волосы что‑то успокаивающее.

– Поднимайся, док, и обними меня.

Дэниел встал и позволил Джастину себя обнять. Он продолжал плакать. Ему было так жаль! Жаль Джастина, жаль себя. Если он ошибся в таком явном диагнозе, где еще он мог ошибиться, где и в ком?

– Бедный Дэниел… Бедняга Дэниел. – Джастин прижался к нему голым телом. – Понимаешь, это было все, чего я хотел. Ты никогда не спрашивал, каким еще могло быть насилие, которому меня подвергали родители, кроме физического и сексуального. Ты и не думал, док, что они ни разу и пальцем ко мне не притронулись. Никогда не смотрели в мою сторону. Возможно, мама и касалась меня, чтобы сменить подгузник, когда я был младенцем, но я этого не помню. Когда я разбивал коленку, мамочка выкладывала мне антисептик и бинты на стол. «Ты разберешься», – говорила она. Когда я простужался, то сам должен был ставить себе градусник и проверять температуру. Я сам готовил с тех пор, как себя помню. Я никогда не чувствовал, что меня любят, что обо мне заботятся.

– Они казались такими хорошими людьми, – попытался встать на защиту его родителей Дэниел.

– Хорошие люди тоже могут быть невнимательными и безразличными. Тебе это известно. – Джастин заставил Дэниела смотреть на себя, обхватив его лицо ладонями. – Ты точно такой же. Ты когда‑нибудь брал на руки собственного сына? Держал жену за руку во время прогулки… Вообще, гулял с ней?

Дэниел покачал головой. Головой, в которой он жил. Разве он когда‑нибудь прикасался к женщине просто из нежности, без сексуального подтекста? Нет.

– Ты проснешься и, скорее всего, позабудешь этот сон. Но сейчас я здесь. Перестань со мной бороться. Люби меня. Позволь мне существовать.

Его трясла Рейла.

– Дэниел, проснись!

Он вздрогнул и сел.

– Что?

– Ты плакал и кричал: «Нет!» Тебе приснился кошмар?

Он вытер лицо. Оно было мокрым.

– Наверное. Господи… Да что со мной творится?!

Гил прислал на голосовую почту сообщение с новым телефонным номером родителей Джастина. До прихода первого клиента Дэниел уселся в свое шикарное кресло, взял ручку фирмы «Кросс», положил на стол бумаги и сделал глубокий вдох. Затем набрал номер. С незнакомым кодом.

Трубку подняла женщина, говорившая с легким акцентом, таким же, как у Эсперансы Кук.

– Это Дэниел Фредерикс. В 1983 году меня назначили психологом Джастина. Вы меня помните? – У него бешено стучало сердце. Дэниел не знал, что собирается сказать. – Это произошло, когда Джастина…

– …направил к вам Калифорнийский отдел по делам несовершеннолетних. Я очень хорошо это помню, доктор Фредерикс.

Она расстроилась? Разозлилась? По голосу он ничего не мог определить.

– Я просматривал старые файлы, и файл Джастина оказался самым большим. Я начал его читать и вспомнил, что однажды он просто прекратил свои визиты. Это меня заинтересовало. Хотелось бы знать, как у него сейчас дела.

– Сейчас? – По ее голосу Дэниел понял, что она изо всех сил пытается понять, чего от нее хотят. – Он покинул нас почти двадцать лет назад.

– Покинул? Съехал из дома? Или его посадили в тюрьму?

– Он нас покинул. Умер. Повесился. А перед смертью оставил вам письмо. Я отослала вам копию.

Неожиданно из горла Дэниела вырвался истерический смешок. Совершенно ему несвойственный. Он попытался продолжить разговор.

– Я никогда… Я даже не предполагал… Я понятия не имел…

И тут его голос стал чужим:

– Мамочка, я здесь! Я наконец‑то получил, что хотел, от дока. Черт возьми, я в нем! О да!

– Что это за глупые шутки? Как вы смеете звонить мне и говорить такое?! Забудьте этот номер!

Она повесила трубку.

Дэниел почувствовал, как от пальцев ног поднимается волна жара, заливает пах, живот. Теперь Джастин был не только в голове, он поселился на клеточном уровне. Украл тело и разум Дэниела.

– Что я такого сделал, чем я это заслужил? – испуганно проскулил он.

В его голосе звучал голос Джастина – так ясно, словно это были его собственные мысли. Сон становился явью.

– Ты просто не любил меня. Не был со мной рядом. Не прикасался ко мне.

– Я от тебя избавлюсь. У меня есть собственная жизнь. – Дэниел встал и со злостью схватился за голову, словно надеясь вытащить из нее Джастина за волосы.

– Привыкай ко мне, док. Я здесь с хорошими намерениями. Мы будем развлекаться. Как тогда, с этой твоей докторшей. Только теперь я позволю тебе сполна всем насладиться, пока я буду у руля. Эй, я же знаю, что ты злился, потому что никак не мог залезть мне в душу. Зато теперь я тебя пушу, ты узнаешь обо мне все – так же, как я знаю все о тебе! Таков мой подарок.

Дэниел закрыл глаза. Ему всегда было интересно узнать о детстве Джастина, о его подростковом возрасте. Сознание затопил поток лет, образов, мыслей. Зачарованный Дэниел даже не сопротивлялся. Он был потрясен, удивлен, впечатлен. Джастин оказался невероятно глубокой личностью.

– Эй, эй, чувак, притормози, – вмешался Джастин. – Успеешь еще наиграться.

Дэниел улыбнулся.

– Да, успею.

Джастин был загадкой, которая оказалась ему не по зубам, тайной, которую не удалось постичь, и клиентом, которому не удалось помочь. Теперь все это было Дэниелу по силам. Вполне возможно, однажды он сможет дать Джастину необходимое. Полюбить его.

В кармане зазвонил сотовый, возвращая его в реальность. Дэниел проверил номер. Звонила Рейла.

– Привет, Рей. В чем дело, детка? – Джастин был с ним.

– Детка? – Он слышал плач Рори и мужские голоса. – Слушай, Дэнни, здесь два детектива. Они хотят поговорить с тобой о некоторых жалобах. И… О Фрэнсин.

В его голове раздался громкий голос Джастина:

– Мы пустимся в бега, Дэн. Да, именно это и сделаем. Я не собираюсь провести остаток твоей жизни в камере в роли чьей‑то шлюшки.

– Фрэнсин? Она подала жалобу?

– Нет, Дэнни, она покончила с собой. Они говорили что‑то о ее предсмертной записке…

– Я еду домой.

– Поторопись, Дэнни. Они меня пугают.

– Конечно, детка. Я уже еду.

Дэниел захлопнул телефон и засунул его в карман брюк. Джастин поинтересовался, полный ли у машины бак. Дэниел понял, что, куда бы они ни отправились, им придется заправиться по пути. Джастин рассмеялся. Дэниел улыбнулся.

– Мне только нужно забрать один из моих файлов…

Дэниел пошел за «Файлом Здравого Рассудка», который лежал в закрытом на ключ ящике. Джастин ждал внутри, мурлыкая, как хорошо отлаженный автомобиль, готовый ко всему, что бы ни случилось.

Date: 2015-10-18; view: 286; Нарушение авторских прав