Глава девятнадцатая. Как и у каждого из трех заместителей начальника полиции, у Ирвинга имелся в Паркер‑центре свой личный зал для совещаний

Как и у каждого из трех заместителей начальника полиции, у Ирвинга имелся в Паркер‑центре свой личный зал для совещаний. Здесь стояли большой, круглый, с пластмассовым покрытием стол и шесть стульев, а также растение в кадке; вдоль задней стены шла конторка. Окон здесь не было. В помещение можно было попасть либо из помещения адъютанта, либо из главного коридора шестого этажа. На собранную Ирвингом встречу на высшем уровне Босх прибыл позже всех и занял последний свободный стул. На других уже разместились (если считать против часовой стрелки) заместитель начальника, Эдгар и три человека из отдела по ограблениям и убийствам. Двоих из них Босх знал – детективов Фрэнки Шихана и Майка Опельта. Четыре года назад они тоже были прикреплены к спецгруппе по Кукольнику.

Третьего человека из ООУ Босх знал только по имени – лейтенант Ганс Ролленбергер. Его перевели в ООУ вскоре после того, как Босха оттуда изгнали. Однако друзья вроде Шихана держали его в курсе дела. Они‑то и сообщили, что Ролленбергер – очередной блюдолиз‑бюрократ, избегающий спорных и угрожающих карьере решений точно так же, как прохожие избегают стоящих на тротуаре попрошаек: делая вид, будто не видят их или не слышат. Это был карьерист, а значит, ему не стоило доверять. В ООУ его называли «Ганс Вверх»,[22]что вполне соответствовало действительности. Моральное состояние сотрудников в этом отделе, куда мечтал попасть любой детектив, находилось, вероятно, в самой низшей точке с того самого момента, когда по телевидению показали видеозапись с Родни Кингом.

– Садитесь, детектив Босх, – тепло сказал Ирвинг. – Думаю, вы знаете всех присутствующих.

Прежде чем Босх успел ответить, Ролленбергер вскочил с места и подал ему руку:

– Ганс Ролленбергер.

Босх пожал ему руку, и оба сели. Посредине стола Босх увидел большую стопку каких‑то папок и сразу их узнал – это была документация спецгруппы по Кукольнику. Книги по убийствам, которые вел Босх, были его личными документами, а то, что сейчас лежало на столе, представляло собой всю основную документацию, которую, вероятно, только что доставили из архива.

– Мы собрались для того, чтобы решить, что мы можем сделать с этой проблемой, возникшей в связи с делом Кукольника, – начал Ирвинг. – Как вам уже, возможно, сообщил детектив Эдгар, я передаю это дело в ООУ. Для этого я готов дать лейтенанту Ролленбергеру столько людей, сколько будет необходимо. Я также подключил к делу детектива Эдгара и вас – в той мере, в какой вы будете свободны от процесса. Мне нужны скорые результаты. Все, что вскрылось сегодня во время вашего выступления в суде, с точки зрения наших отношений с общественностью уже обернулось настоящим кошмаром.

– Ну, конечно, мне жаль, что так вышло, но я был под присягой.

– Я понимаю. Все дело в том, что только вы были в курсе того дела, о котором показали на суде. Я послал туда своего адъютанта, и он проинформировал нас о вашей, гм, теории относительно этого нового дела. Вчера вечером я принял решение поручить заняться им ООУ. Узнав суть вашего сегодняшнего выступления, я собираюсь создать спецгруппу.

А теперь я хочу, чтобы вы четко проинформировали нас обо всем, что происходит: что вы об этом думаете и что знаете. После этого можно будет что‑то планировать.

Все сразу посмотрели на Босха, а он не знал, с чего начать. Тогда Шихан задал вопрос. Это был сигнал о том, что, по его мнению, Ирвинг говорит откровенно, и Босху нечего опасаться.

– Эдгар говорит, что это подражатель. Что с Черчем тут проблем нет.

– Это так, – ответил Босх. – Черч был убийцей. Но он подходит под девять убийств, а не под одиннадцать. На полдороге он породил подражателя, а мы этого не заметили.

– Расскажите об этом, – предложил Ирвинг.

Босх рассказал. Это заняло сорок пять минут. По ходу его рассказа Шихан и Опельт задавали уточняющие вопросы. Единственное, о чем Босх не упомянул, – это о Мора.

– Когда вы изложили Локке эту свою теорию, он сказал, что такое возможно? – спросил под конец Ирвинг.

– Да. Правда, в его присутствии мне кажется, что, по его мнению, возможно все, но с его помощью мне все стало ясно. Думаю, его нужно держать в курсе дела.

– Как я понимаю, у нас была утечка информации. Это не может быть Локке?

– До прошлого вечера я к нему не обращался, – покачав головой, ответил Босх, – а Чандлер все знала с самого начала. В первый день она знала, что я выезжал на место преступления. Сегодня она, похоже, знала, в каком направлении мы движемся: знала, что здесь есть последователь. У нее есть хороший источник информации. А еще знает Бреммер из «Таймс». У него много источников.

– Ладно, – сказал Ирвинг. – Ну, не считая доктора Локке, пусть ничего из сказанного здесь не покидает этой комнаты. Никто никому ничего не сообщает. Вы двое, – он посмотрел на Босха и Эдгара, – не говорите даже своему начальству в Голливуде, чем занимаетесь.

Не называя Паундса по имени, Ирвинг предположил, что утечка информации идет как раз от Паундса. Босх и Эдгар согласно кивнули.

– А теперь, – сказал Ирвинг, взглянув на Босха, – что нам следует сделать?

– Мы должны восстановить ход расследования, – без промедления ответил Босх. – Как я вам уже говорил, Локке считает, что это был кто‑то, кто имел непосредственный доступ к материалам дела. Кто знал все детали и копировал их. Это служило прекрасным прикрытием. По крайней мере на время.

– Вы имеете в виду копа, – сказал Ролленбергер. Это были его первые слова за все время совещания.

– Возможно, но есть и другие возможности. Круг подозреваемых на самом деле довольно велик. Это копы, те, кто нашел тела, люди из службы коронера, случайные прохожие, оказавшиеся возле места преступления, репортеры – в общем, куча народу.

– Черт возьми! – сказал Опельт. – Нам нужны еще люди.

– Об этом не беспокойтесь, – сказал Ирвинг. – Людей я дам. И как же мы будем сужать круг подозреваемых?

– Посмотрев на жертвы, мы узнаем кое‑что об убийце. Все жертвы и та женщина, которая осталась в живых, относятся к одному и тому же типу – блондинка, хорошо сложенная, снимается в порно и работает по вызову на стороне. Локке думает, что последователь именно так и находил свою жертву. Он видел ее в фильмах, а потом искал возможность вступить с ней в контакт через объявления о работе по вызову в местных газетах для взрослых.

– Словно отправлялся за покупками, – сказал Шихан.

– Угу.

– Что еще? – сказал Ирвинг.

– Не слишком много. Локке сказал, что последователь очень умен, гораздо умнее Черча. Но его личность распадается, как Локке это называет. Разваливается на части.

Вот почему он послал ту записку. Никто ни о чем бы никогда не узнал, если бы он не послал записку. Он перешел в стадию, когда он хочет привлечь к себе внимание – не меньше, чем Кукольник. Он ревнует, потому что этот процесс снова привлек внимание к Черчу.

– А как насчет других жертв? – спросил Шихан. – Тех, о которых мы еще не знаем? Ведь прошло четыре года.

– Черт возьми! – сказал Опельт. – Нам нужны еще люди.

Обдумывая это, все замолчали.

– А как насчет ФБР – не следует ли нам связаться с их специалистами по моделям поведения?

– Да пошли они! – сказал Шихан.

– Мне кажется, тут мы вполне справляемся – по крайней мере пока, – сказал Ирвинг.

– Что еще мы знаем о последователе? – сказал Ролленбергер, пытаясь немедленно отвлечь внимание от своей оплошности. – Есть ли у нас какие‑либо вещественные доказательства, которые могут что‑либо о нем сказать?

– Ну, нам надо найти оставшуюся в живых, – сказал Босх.

– По ее словам было составлено описание его внешности, о котором забыли после того, как я взял Черча. Но теперь мы знаем, что это, вероятно, и был последователь. Нужно ее найти и выяснить, знает ли она что‑нибудь еще, может ли что‑то припомнить. Это поможет.

Пока он говорил, Шихан перебрал лежавшую на столе пачку папок и нашел в одной из них портрет подозреваемого. Он был довольно неопределенным – лицо преступника никого не напоминало Босху, и меньше всего Мора.

– Мы должны принять во внимание, что он мог маскироваться, так же как и Черч, и тогда портрет окажется бесполезным. Но она может вспомнить что‑нибудь еще, например, что‑нибудь о его манере поведения, что указывало бы на копа.

– Кроме того, я поручил Амадо из службы коронера сравнить комплекты по изнасилованию тех двух жертв, которые мы теперь относим на счет последователя. Есть неплохая вероятность того, что последователь здесь допустил ошибку.

– Поясните, – велел Ирвинг.

– Последователь повторял все, что делал Кукольник, не так ли?

– Так, – сказал Ролленбергер.

– Да нет, не так. Он делал только то, что в то время было известно о Кукольнике. То, что нам было известно. Чего мы не знали, – так это того, насколько Черч был хитер. Он выбривал себе все тело, чтобы не оставлять за собой волосков. Мы не знали об этом до того, как он умер, так что не знал этого и последователь. А к тому времени он уже убил двух женщин.

– Значит, есть шанс, что эти два комплекта содержат вещдоки на нашего парня, – сказал Ирвинг.

– Именно так. Я поручил Амадо сравнить между собой эти два комплекта. К понедельнику он должен что‑нибудь выяснить.

– Это замечательно, детектив Босх.

Ирвинг посмотрел на Босха, и их взгляды встретились. Казалось, будто заместитель начальника посылает ему какое‑то сообщение и в то же время принимает сигнал от него.

– Посмотрим, – сказал Босх.

– Кроме этого, мы больше ничего не имеем, так? – спросил Ролленбергер.

– Так.

– Нет, не так!

Это промолвил Эдгар, который до сих пор хранил молчание. Все сразу посмотрели на него.

– В бетоне мы нашли – собственно, Гарри нашел – пачку сигарет. Она попала туда, когда бетон еще не застыл, так что вполне вероятно, что она принадлежала последователю. «Мальборо» в мягкой упаковке.

– Но ведь сигареты могли принадлежать и жертве? – спросил Ролленбергер.

– Нет, – произнес Босх. – Вчера вечером я говорил с ее менеджером. Он сказал, что она не курила. Папиросы наверняка принадлежали последователю.

Улыбнувшись, Шихан выставил руки вперед так, словно на них должны были надеть наручники.

– Вот он я, ребята, – проговорил он. – Это мой любимый сорт.

– И мой тоже, – заметил Босх. – Но я тебя переплюнул. Я ведь еще и левша. Мне пора искать подходящее алиби.

Сидящие за столом заулыбались. Улыбка Босха, однако, погасла, когда он кое‑что вспомнил – кое‑что такое, о чем пока не мог сказать. Он молча посмотрел на лежавшие на столе папки.

– Черт, да ведь все копы курят либо «Мальборо», либо «Кэмел»! – воскликнул Опельт.

– Это отвратительная привычка, – буркнул Ирвинг.

– Согласен с вами, – кивнул Ролленбергер.

За столом снова воцарилось молчание.

– И кого же вы подозреваете?

Это произнес Ирвинг, снова глядя на Босха взглядом, смысл которого Гарри никак не мог разгадать. Заданный вопрос потряс Босха. Ирвинг знает. Откуда‑то Ирвинг знает. Гарри ничего не ответил.

– Детектив, вполне очевидно, что на данный момент вы неплохо представляете, что происходит. Кроме того, вы были в этом деле с самого начала. Думаю, кого‑то вы уже имеете в виду. Скажите нам, кто это. Нужно же нам с чего‑то начать.

– Я не уверен… – помявшись, наконец сказал Босх. – И я не хочу…

– Губить чью‑то карьеру, если ошибаетесь? Не хотите спускать собак на, возможно, невиновного человека? Это понятно. Но мы не можем допустить, чтобы вы занимались этим в одиночку. Неужели суд ничему вас не научил? Мне кажется, для описания такого поведения Мани Чандлер использовала термин «ковбойское».

Теперь все смотрели на Босха. А он думал о Мора. Тот вел себя странно, но насколько странно – вот в чем вопрос. За прошедшие годы действия Босха часто становились причиной расследования, и он не хотел, чтобы этот груз обрушивался на плечи невиновного.

– Детектив! – торопил его Ирвинг. – Даже если у вас нет ничего, кроме догадок, вы должны нам о них сказать. Расследования как раз и начинаются с догадок. Вы хотите кого‑то защитить, но ведь что мы собираемся делать? Мы все равно собираемся расследовать деятельность копов. Какая разница, начнем ли мы именно с него или придем к нему лишь со временем? В любом случае мы к нему придем. Скажите нам его имя.

Босх быстро обдумал все, что сказал сейчас Ирвинг. Собственные мотивы ему были пока что неясны. Защищает ли он Мора или просто приберегает его для себя? Подумав еще немного, он наконец сказал:

– Дайте мне пять минут побыть одному с этими папками. Если там есть то, что, как мне кажется, должно здесь быть, я вам все скажу.

– Джентльмены, – сказал Ирвинг, – пойдемте выпьем кофе.

Когда комната опустела, Босх почти минуту не двигаясь смотрел на папки. Он сам не знал, хочет ли отыскать что‑то против Мора или же, наоборот, что‑то в его пользу. Он вспомнил слова Чандлер о чудовищах и черной пропасти, в которой они обитают. «Тот, кто борется с монстрами, – подумал он, – не должен слишком много о них думать».

Закурив сигарету, он придвинул к себе стопку папок и начал искать те, которые были ему нужны. Тощая папка с хронологией оказалась почти наверху. В основном там значились важнейшие даты расследования. Папку с данными членов спецгруппы он нашел в самом низу. Он была потолще первой, поскольку включала в себя еженедельный график работы детективов, прикомандированных к спецгруппе, и утвержденные бланки на сверхурочные. Будучи детективом третьей категории и шефом бригады Б, Босх отвечал также за ведение папки по личному составу.

В папке с хронологией Босх быстро нашел время и даты убийств первых двух порноактрис, а также другую нужную информацию, касающуюся обстоятельств их смерти. После этого он выявил ту же информацию о единственной женщине, оставшейся в живых. Затем выписал все это на листке своего блокнота:

«17 июня, 23.00. Джорджия Стерн, она же Бархатная Штучка, осталась в живых – 6 июля, 23.30. Николь Кнапп, она же Глубокая Норка, З. Голливуд – 28 сентября, 4.00. Ширлин Кемп, она же Горячая Телка Малибу».

Раскрыв папку по личному составу, Босх достал оттуда графики работы на те недели, когда эти женщины были убиты или подверглись нападению. Семнадцатое июня, когда едва не убили Джорджию Стерн, выпадало на воскресенье – день, когда бригада Б не работала. Мора мог это сделать, как, впрочем, и другие члены бригады.

Когда Босх взглянул на график работы на неделю, начинавшуюся 1 июля, руки его слегка задрожали. Шестое июля – день, когда в 21 час Кнапп отправилась по вызову и в 23.30 была найдена мертвой в Свитцере, Западный Голливуд – пятница. По графику Мора должен был работать вместе со всей бригадой Б с трех дня до полуночи, но рядом с его фамилией рукой Босха было выведено «болен».

Босх быстро вытащил листок с графиком работы на неделю, начинавшуюся двадцать второго сентября. Обнаженное тело Ширлин Кемп было найдено на обочине Тихоокеанского прибрежного шоссе в Малибу в четыре часа утра в пятницу, двадцать восьмого сентября. Поняв, что информации недостаточно, Босх принялся искать папку с материалами о ее смерти.

Быстро пробежав глазами бумаги, он выяснил, что телефонная служба Кемп в 12.55 ночи приняла звонок, что в «Малибу‑инн» требуются ее услуги. Прибыв туда, детективы установили, что в 12.55 звонил обитатель номера 311. Дежурный администратор не смог описать внешность человека из номера 311, а имя, под которым он записался, оказалось вымышленным. Заплатил он наличными. Единственное, что персонал гостиницы мог сказать совершенно точно, – что клиент вселился в 12.35, поскольку на каждой регистрационной карточке проставляется время. Постоялец гостиницы вызвал Горячую Телку через двадцать минут после того, как занял номер.

Босх вновь сверился с графиком работы. В пятницу вечером, за день до того, как Кемп была убита, Мора как раз работал. Тем не менее он вышел на службу и ушел раньше срока. В табеле значилось, что он приступил к работе в 14.40 и ушел в 23.45.

Это давало ему пятьдесят минут на то, чтобы добраться от голливудского участка в «Малибу‑инн» и в 12.35 вселиться в номер 311. Босх знал, что такое вполне возможно, поскольку в столь позднее время движение на этом шоссе должно быть не слишком оживленным.

Это мог быть Мора.

Заметив, что сигарета, оставленная на краю стола, прогорела до самого основания и прожгла пластмассовое покрытие, Босх быстро ткнул окурок в кадку с фикусом и развернул стол так, чтобы прожженный участок находился как раз против того места, где сидел Ролленбергер. Помахав одной из папок в воздухе, чтобы рассеять дым, он открыл дверь в кабинет Ирвинга.

– Раймонд Мора.

Ирвинг произнес это имя вслух явно для того, чтобы услышать, как оно звучит. Когда Босх закончил рассказывать о том, что знает, он произнес только это, и больше ничего. Глядя на него, Босх ожидал большего, но заместитель начальника только принюхался, почувствовал запах табачного дыма и недовольно нахмурился.

– Еще одно, – сказал Босх. – Насчет последователя я беседовал не только с Локке. Мора знает почти все, о чем я только что вам рассказал. Он был в составе спецгруппы, и на этой неделе мы обратились к нему за помощью в идентификации замурованной блондинки. Когда вы позвонили мне на пейджер, я как раз был у них в отделе. Вчера вечером он мне звонил.

– И чего же он хотел? – спросил Ирвинг.

– Он хотел сообщить мне свое мнение о том, что последователь мог убить двух порноактрис из первоначальных одиннадцати. Как он сказал, ему только что пришло в голову, что последователь, возможно, начал еще тогда.

– Черт, – сказал Шихан, – этот парень играет с нами. Если он…

– И что вы ему ответили? – прервал его Ирвинг.

– Я сказал ему, что тоже об этом думал. И попросил узнать по его источникам, не было ли других женщин, которые исчезли или бросили этот бизнес, как Бекки Камински.

– Вы предложили ему работать на нас? – спросил Ролленбергер, в недоумении и возмущении нахмурив брови.

– Мне пришлось так поступить. Попросить его об этом было вполне логично. Если бы я этого не сделал, он понял бы, что я его подозреваю.

– Он прав, – сказал Ирвинг.

Ролленбергер совсем приуныл – он никак не мог попасть в струю.

– Ну да, теперь я это вижу, – с готовностью отозвался он. – Хорошая работа!

– Нам нужны еще люди, – сказал Опельт, поскольку до сих пор ему никто не возражал.

– Завтра с утра за Мора надо установить наблюдение, – сказал Ирвинг. – Нам нужно по крайней мере три группы. Шихан и Опельт составят первую группу. Босх, вы заняты в суде, а вы, Эдгар, занимайтесь пока последователем, так что вы двое не в счет. Лейтенант Ролленбергер, кого еще вы можете выделить?

– Ну, Иде пока бездельничает, так как Букерт в отпуске. А Мэйфилд и Резерфорд в суде по тому же самому делу. Одного из них я могу присоединить к Иде. Это все, что у меня есть, разве что вы захотите кого‑то снять с какого‑то текущего…

– Нет, я этого не хочу. Поставьте на это Иде и Мэйфилда. А я пойду к лейтенанту Хиллард и посмотрю, кого она может снять с Вэлли. У нее там три группы уже месяц занимаются делом о грузовиках, и все ни с места. Одну группу я оттуда сниму.

– Очень хорошо, сэр, – сказал Ролленбергер.

Шихан посмотрел на Гарри и сделал такую гримасу, словно его тошнит от этого начальника. Босх улыбнулся в ответ. Такое легкомысленное настроение всегда охватывало детективов, когда они получали боевой приказ и должны были вот‑вот выйти на охоту.

– Опельт, Шихан, завтра утром в восемь часов начните наблюдение за Мора, – сказал Ирвинг. – Лейтенант, а вы завтра утром проведите совещание с новыми людьми. Введите их в курс дела и выделите одну группу, которая сменит Опельта и Шихана в четыре часа дня. Они останутся с Мора до ночи. В случае необходимости разрешаю оформить сверхурочные. Другая пара начнет наблюдение в восемь утра в субботу, а Опельт с Шиханом сменят их в четыре. Так вот и меняйте их. Ночная смена наблюдателей должна оставаться с Мора до тех пор, пока не убедится, что он у себя дома и лег спать. Ошибок мне не надо. Если этот парень что‑нибудь натворит, пока будет под нашим наблюдением, мы все можем распрощаться со службой.

– Разрешите, шеф?

– Да, Босх.

– Нет никакой гарантии, что он собирается что‑то предпринять. Локке считает, что последователь хорошо себя контролирует. Доктор не думает, что убийца каждую ночь выходит на охоту. Он считает, что тот контролирует свои желания и ведет вполне нормальный образ жизни, а потом через неравномерные промежутки времени наносит удар.

– Уверенности нет даже в том, что мы берем под наблюдение именно того, кого надо, детектив Босх, но я все равно требую, чтобы за ним следили. Я очень надеюсь, что мы страшно ошибаемся в отношении детектива Мора. Однако то, что вы рассказали, служит лишь косвенным доказательством. В суде это использовать нельзя. Поэтому мы будем следить за ним в надежде, что если это действительно он, то, прежде чем он успеет кого‑то убить, мы заметим какие‑то признаки.

– Я согласен, сэр, – сказал Ролленбергер.

– Не прерывайте меня, лейтенант. Я никогда не был особенно силен в розыскной работе или в психоанализе, но что‑то подсказывает мне, что, кем бы ни был этот последователь, он ощущает на себе давление. Да, он сам вызвал его своей запиской. И он может решить, что справится с такой вот игрой в кошки‑мышки. И тем не менее он ощущает давление. А я знаю, хотя бы потому, что я коп, что когда на этих людей – я называю их «идущими по лезвию» – давят, они начинают реагировать. Иногда они ломаются, иногда выдают себя. Так вот, исходя из того, что я знаю, – я хочу, чтобы Мора вели, даже когда он выходит за почтой.

Воцарилось молчание. Молчал даже Ролленбергер, казалось, совершенно подавленный тем, что осмелился прервать Ирвинга.

– Ну что ж, тогда распределим роли. Шихан, Опельт – наблюдение. Босх, пока вы заняты в суде, будете работать как свободный художник. Эдгар, за вами оставшаяся в живых, а когда у вас выдастся свободное время, начинайте разрабатывать Мора. Выявляйте все, что может представлять интерес.

– Он разведен, – сказал Босх. – Развелся прямо перед тем, как была создана спецгруппа по Кукольнику.

– Ну вот с этого и начните. Сходите в суд, поднимите дело о разводе. Кто знает, может, нам повезет. Может, жена бросила его потому, что он любил раскрашивать ее как куклу. Это дело довольно трудное, но вдруг мы сможем использовать такую зацепку?

Ирвинг обвел взглядом присутствующих.

– Это дело может вызвать в управлении страшное замешательство, но я не хочу никого сдерживать. Пусть камни падают туда, куда должны упасть… Ну ладно, все получили задания. Приступайте к работе. Все свободны, за исключением детектива Босха.

Когда остальные выходили из комнаты, Босх подумал, что на лице Ролленбергера написано явное разочарование по поводу того, что он не может остаться и полизать задницу начальству.

Когда дверь закрылась, Ирвинг несколько секунд молчал, словно собираясь с мыслями. Большую часть времени, пока Босх служил детективом, Ирвинг был для него своего рода Немезидой, всегда пытавшейся взять его под свой контроль и ввести в рамки. А Босх всегда этому сопротивлялся. Ничего личного – просто это было не в его правилах.

Однако сейчас Ирвинг, казалось, смягчился. Об этом говорило то, как он обращался с Босхом во время совещания, то как он давал показания на суде. Он мог выдать ему по полной программе, но не стал этого делать. Тем не менее Босх не хотел и не мог его благодарить. И вот он молча сидел и ждал продолжения.

– Хорошая работа, детектив. Особенно это касается того, что связано с процессом, и всего, что сейчас происходит.

Босх кивнул, не понимая, к чему он клонит.

– Вот почему я вас здесь задержал. Из‑за суда. Я хотел… как бы это лучше выразить… я хотел сказать вам, что мне, простите, нас…ть на то, что решат эти присяжные и сколько денег они присудят выплатить тем людям. Присяжные не имеют понятия, каково это – быть на острие. Каково принимать решения, которые могут стоить кому‑то жизни. Когда невозможно потратить неделю на размышления и прийти к взвешенному решению, потому что на все про все есть не больше секунды.

Босх тщетно пытался придумать, что бы на это ответить; воцарившееся молчание, пожалуй, чересчур затянулось.

– Так или иначе, – сказал наконец Ирвинг, – чтобы прийти к такому выводу, мне понадобилось четыре года. Но лучше поздно, чем никогда.

– Пожалуй, вы могли бы выступить с этим завтра вместо заключительного слова.

Ирвинг сразу скривился, словно только что отведал чего‑то кислого.

– Не заставляйте меня снова ругаться. Я хочу сказать: что делается в этом городе? Городская прокуратура превратилась в школу для начинающих юристов, за обучение которых платят налогоплательщики. Эти зеленые, гм, учащиеся не имеют никакого представления о суде. Они учатся на своих же ошибках – которые допускают за наш счет. А когда они наконец разбираются, что к чему, то уходят и превращаются в адвокатов, которые с нами же и судятся!

Босх никогда не видел Ирвинга таким оживленным – сейчас он сбросил с себя ту непроницаемую маску чиновника, которую носил словно форму. Гарри был в восторге.

– Простите, я увлекся и отклонился от темы. В любом случае удачи вам с этими присяжными, но пусть все это вас не слишком беспокоит.

Босх промолчал.

– Знаете, Босх, мне хватило получаса совещания с лейтенантом Ролленбергером, чтобы как следует взглянуть на самого себя и задуматься о том, что представляет собой это управление и куда оно катится. Ролленбергера нельзя назвать олицетворением того ЛАПД, в которое поступали на службу вы или я. Да, он хороший организатор, как и я, – по крайней мере я так думаю. Но нельзя же забывать, что мы копы…

Босх не знал, что сказать, и не знал, следует ли ему вообще говорить. Казалось, мысли Ирвинга беспорядочно скачут. Словно он хочет что‑то сказать, но вместо этого отвлекается то на одно, то на другое.

– Ганс Ролленбергер. Ну и имя! Небось детективы из его отдела называют его «Ганс Вверх»?

– Иногда называют.

– Да… ну, пожалуй, этого стоило ожидать. Он… знаешь, Гарри, я ведь прослужил в управлении уже тридцать восемь лет.

Босх только кивнул. Все это было очень странно – раньше Ирвинг никогда не называл его по имени.

– И сразу после школы полиции я много лет проработал патрульным в Голливуде… Да, тот вопрос, который задала мне Мани Чандлер насчет вашей матери. Это так неожиданно выплыло… И я очень сожалею об этом, Гарри – о твоей утрате.

– Это было давно. – Босх немного подождал. Ирвинг смотрел на свои стиснутые руки, которые лежали на столе. – Если дело в этом, то я думаю, что…

– Да, в основном в этом, но, знаешь, я хотел тебе сказать, что в тот день я был там.

– В какой день?

– В день, когда твою мать… это я составил о ней рапорт.

– Вы?

– Да, именно я ее нашел. Я патрулировал бульвар и заглянул в тот переулок возле Говера. Обычно я проверял его раз в день, и вот… и вот я ее нашел. Когда Чандлер показала мне эти рапорты, я сразу вспомнил это дело. Она не знала номера моего жетона – он там был указан, – а то поняла бы, что это я ее нашел. Думаю, Чандлер сильно повезло…

Босху было трудно все это вынести. Сейчас он был рад, что Ирвинг на него не смотрит. Он понимал, или думал, что понимает, о чем умолчал Ирвинг. Если тот работал патрульным на бульваре, то должен был знать его мать еще при жизни.

Посмотрев на него, Ирвинг перевел взгляд в угол комнаты. Его взгляд тут же упал на фикус.

– Кто‑то засунул бычок в мою кадку, – сказал он. – Это не ты, Гарри?

Date: 2015-10-18; view: 295; Нарушение авторских прав