Глава шестнадцатая. Когда Босх проходил между столами истца и ответчика, направляясь к месту дачи показаний, в зале заседаний было тихо

Когда Босх проходил между столами истца и ответчика, направляясь к месту дачи показаний, в зале заседаний было тихо, как в сердце мертвеца. Произнеся слова присяги, он назвал свое полное имя, и секретарь попросила произнести его по буквам.

– И‑е‑р‑о‑н‑и‑м Б‑о‑с‑х.

Затем судья дал слово Белку.

– Расскажите немного о себе, детектив Босх, о своей карьере.

– В полиции я служу около двадцати лет. В настоящее время я приписан к столу убийств в голливудском отделении. Перед этим…

– Почему это называется «столом»?

«О Господи», – подумал Босх.

– Потому что это и в самом деле похоже на стол. Шесть небольших столов сдвинуты вместе и образуют большой стол, за которым сидят детективы – по три с каждой стороны. Это всегда называлось столом.

– Хорошо, продолжайте.

– Перед этим я восемь лет проработал в специальной бригаде по убийствам в отделе ограблений и убийств. До этого я был детективом в столе убийств в Северном Голливуде и в столах по ограблениям и кражам со взломом в Ван‑Нуйсе. Около пяти лет я прослужил патрульным, в основном в Голливуде и Уилшире.

Белк не спеша проследил его служебную карьеру вплоть до того момента, когда Босх оказался в составе спецгруппы по Кукольнику. Допрос шел медленно и скучно – скука одолевала даже Босха, хотя это была его собственная жизнь. Отвечая на вопросы, он каждый раз поглядывал на присяжных, и каждый раз лишь немногие из них смотрели на него либо уделяли какое‑то внимание его рассказу. Босх нервничал, ладони у него вспотели. Он сотни раз давал показания в суде, но ни разу еще не выступал в собственную защиту. Сейчас ему было жарко, хотя на самом деле в зале суда было чересчур холодно.

– И где же физически находилась эта спецгруппа?

– Мы использовали кладовую на втором этаже полицейского участка в Голливуде. Там находилась комната для хранения вещественных доказательств и документации. Временно мы переместили все это в арендованный трейлер и заняли помещение. Еще у нас была комната в Паркер‑центре. Ночная смена, в которую я входил, обычно работала в Голливуде.

– Чтобы быть ближе к первоисточнику?

– Да, мы так считали. Большую часть жертв забирали с голливудских улиц. Позднее многие были найдены в этом районе.

– Стало быть, вы хотели иметь возможность быстро реагировать на сигналы и зацепки, а то, что вы находились в центре событий, этому способствовало, я прав?

– Правы.

– В ту ночь, когда вы получили звонок от женщины по имени Дикси Маккуин, – как все это произошло?

– Она позвонила на номер девять‑один‑один, и, когда диспетчер понял, о чем она говорит, звонок перенаправили в спецгруппу, в Голливуд.

– Кто на него ответил?

– Я.

– А почему именно вы? Мне кажется, вы уже показали, что были старшим ночной смены. Разве у вас не было специальных людей, чтобы отвечать на звонки?

– Да нет, такие люди были, но этот звонок поступил слишком поздно. Я был один, потому что приводил в порядок хронологическую запись о ходе расследования – ее нужно было сдавать в конце каждой недели. Так как я был там один, я и принял этот звонок.

– Когда вы поехали на встречу с этой женщиной, почему вы не вызвали подкрепление?

– По телефону она сказала мне недостаточно, чтобы убедить, будто за всем этим что‑то есть. В день мы получали десятки звонков, и ни один из них ничего не стоил. Я должен признать, что отправился выслушать ее сообщение, не веря, что оно что‑нибудь даст.

– Ну, если вы так считали, детектив, то зачем вообще к ней поехали? Разве нельзя было просто принять ее информацию по телефону?

– Основная причина была вот в чем: по ее словам, она не знала точного адреса дома, где была с этим человеком, но могла показать мне нужное место, если я провезу ее по Гипериону. Кроме того, в ее жалобе было что‑то искреннее, понимаете? Мне показалось, будто ее и в самом деле что‑то испугало. Я уже собирался ехать домой и подумал, что по дороге проверю этот сигнал.

– Расскажите нам о том, что случилось после того, как вы добрались до Гипериона.

– Когда мы там оказались, то увидели свет в квартире над гаражом. Мы даже видели, как мимо одного из окон промелькнула какая‑то тень, так что поняли, что этот тип все еще там. Именно тогда мисс Маккуин и рассказала мне насчет косметики, которую видела в шкафчике под раковиной.

– И что это вам дало?

– Очень многое. Это немедленно привлекло мое внимание, так как мы никогда не сообщали прессе, что убийца хранит принадлежавшую жертвам косметику. Просочилась информация о том, что он раскрашивает их лица, но о том, что он еще и сохраняет косметику, – об этом не сообщалось. Поэтому когда она сказала мне, что видела эту коллекцию косметики, все сразу сошлось. Это убедило меня в том, что ее информация достоверна.

Босх отпил воды из чашки, которую поставил перед ним судебный пристав.

– Ну хорошо, и что же вы сделали потом? – спросил Белк.

– Мне пришло в голову, что за то время, пока она мне звонила, а я забирал ее и вез в Гиперион, он мог уйти и выбрать другую жертву. Поэтому я посчитал, что там вполне может быть другая женщина, которой угрожает опасность. Я вышел из машины и побежал.

– Почему вы не вызвали подкрепление?

– Прежде всего я считал, что уже поздно дожидаться подкрепления, что у меня нет и пяти минут. Если там еще одна женщина, за пять минут он мог лишить ее жизни. Во‑вторых, у меня не было с собой ровера. Я не мог позвонить, даже если бы захотел…

– Ровера?

– Переносной рации, которую детективы обычно берут с собой на задание. Беда в том, что на всех их не хватает. А так как я собирался ехать домой, то не стал ее с собой брать, поскольку не собирался возвращаться до следующей вечерней смены. Иначе на следующий день еще одного ровера кому‑то не хватило бы.

– Итак, вы не могли вызвать подмогу по рации. А как насчет телефона?

– Это был жилой квартал. Я мог выехать оттуда и найти телефон‑автомат либо постучать в чью‑нибудь дверь. Но было уже около часа ночи, и люди вряд ли быстро открыли бы одинокому мужчине, уверяющему, что он полицейский. Все упиралось во время. Я считал, что времени у меня нет, так что нужно было подниматься туда одному.

– И что же произошло?

– Считая, что кому‑то грозит неминуемая опасность, я вошел в дверь без стука, держа в руках пистолет.

– Вы открыли ее ударом ноги?

– Да.

– И что же вы увидели?

– Прежде всего я объявил о себе. Я крикнул: «Полиция!» Сделав несколько шагов в глубь помещения – это была мастерская, – я увидел мужчину, позднее идентифицированного как Черч, который стоял возле кровати. Это была раскладывающаяся диван‑кровать.

– И что же он делал?

– Он стоял голый, рядом с кроватью.

– Вы увидели там кого‑нибудь еще?

– Нет.

– И что же дальше?

– Я крикнул что‑то вроде «Стой!» или «Не двигаться!» и сделал еще один шаг в глубь помещения. Сначала он не двигался. Но потом вдруг протянул руку к кровати и сунул ее под подушку. Я крикнул «Нет!», но он не остановился. Я видел, что он как будто что‑то взял и стал вытаскивать оттуда. Я выстрелил один раз, и это его убило.

– Насколько далеко от него вы находились?

– В шести метрах. Там одна большая комната, и мы находились на противоположных ее сторонах.

– Он что, сразу умер?

– Он умер очень быстро. Он упал поперек кровати. Вскрытие потом показало, что пуля попала ему под правую руку – ту, которую он совал под подушку, – и прошла навылет через грудь. Она поразила ему сердце и оба легких.

– Что вы сделали, когда он упал?

– Я подошел к кровати, чтобы проверить, жив ли он. В тот момент он был еще жив, поэтому я надел на него наручники. Через несколько секунд он умер. Тогда я приподнял подушку. Пистолета под ней не было.

– А что там было?

– Величайшая загадка, – глядя прямо на Чандлер, сказал Босх. – Он тянулся за париком.

Чандлер сидела, склонив голову, и что‑то писала, но тут она остановилась и посмотрела на Босха. Их взгляды встретились, и она произнесла:

– Возражение, ваша честь!

Судья согласился с тем, что замечание Босха о величайшей загадке надо вычеркнуть. Задав еще несколько вопросов, относящихся к месту происшествия, Белк перешел к расследованию относительно Черча.

– Вы ведь в нем больше не участвовали, не так ли?

– Нет, пока шло расследование моих действий во время инцидента со стрельбой, меня перевели на канцелярскую работу. Таков обычный порядок.

– Ну, а вас известили о результатах обследования квартиры Черча?

– В общих чертах. Поскольку я участвовал в расследовании с самого начала, меня держали в курсе.

– И что же вы узнали?

– Что найденная в ванной косметика имеет отношение к девяти жертвам.

– Были ли у вас какие‑нибудь сомнения или, может быть, вы слышали, чтобы кто‑нибудь из расследовавших это дело сомневался в том, что Норман Черч несет ответственность за смерть этих женщин?

– Этих девяти? Нет, никаких сомнений не было. Никогда.

– Детектив Босх, вы слышали показания мистера Вечорека о том, что он находился вместе с мистером Черчем в ту ночь, когда была убита одиннадцатая жертва, Ширлин Кемп. Вы уже видели видеозапись, представленную здесь как вещественное доказательство. И что же, у вас не возникло никаких сомнений?

– Насчет именно этого дела – да, сомнения есть. Однако Ширлин Кемп не входила в число тех девяти жертв, чья косметика была найдена в квартире Черча. Ни я, ни кто‑либо другой из состава спецгруппы не сомневается, что Черч убил девять этих женщин.

Чандлер выдвинула возражение на том основании, что Босх не может говорить за всю спецгруппу, и судья это возражение удовлетворил. Не желая больше затрагивать вопрос о жертвах номер семь и одиннадцать, Белк поспешил сменить тему. Его стратегия заключалась в том, чтобы избежать любого упоминания о втором убийце, предоставив такую возможность Чандлер, если она захочет это сделать во время перекрестного допроса.

– Вы получили взыскание за то, что не запросили подкрепление. Вы считаете, что управление правильно подошло к этому вопросу?

– Нет.

– Почему?

– Как я уже объяснял, я считал, что у меня нет другого выхода. Если бы мне пришлось сделать это снова – даже зная, что в результате меня переведут на другую работу, – я сделал бы то же самое. Если бы там находилась другая женщина, другая жертва, и я бы ее спас, то, вероятно, получил бы повышение.

Поскольку Белк не сразу задал следующий вопрос, Босх продолжил свою мысль.

– Я считаю, что перевод был вызван политическими причинами. Все они сводятся к тому, что я застрелил безоружного человека. И не имеет никакого значения, что человек, которого я застрелил, был чудовищем, серийным убийцей. Кроме того, на меня нагрузили…

– Этого достаточно.

– …инциденты с…

– Детектив Босх!

Босх замолчал. Все, что было нужно, он уже сказал.

– Итак, вы утверждаете, что нисколько не сожалеете по поводу того, что случилось в той квартире, – я правильно вас понял?

– Нет, неправильно.

Это явно удивило Белка – он задал вопрос, на который ожидал получить совсем другой ответ. Тем не менее он понял, что должен двигаться дальше.

– И о чем же вы сожалеете?

– О том, что Черч сделал это движение и спровоцировал стрельбу. Я вынужден был ответить – я не мог поступить иначе. Я хотел остановить убийства, но не хотел убивать его, чтобы этого добиться. Но получилось именно так. Это была его игра.

Белк с облегчением вздохнул и сказал, что у него больше нет вопросов.

Судья Кейес объявил десятиминутный перерыв, за которым должен был последовать перекрестный допрос. Босх вернулся к столу защиты, где Белк прошептал ему, что, по его мнению, они неплохо справились. Босх ничего не ответил.

– Я думаю, все зависит от ее части допроса. Если вы сможете прорваться без больших потерь, думаю, мы выиграем.

– А что, если она упомянет последователя и предъявит записку?

– Не представляю, как она сможет это сделать. Если она так поступит, ей придется действовать вслепую.

– Нет, не вслепую. В управлении у нее есть свои источники. Кто‑то сообщил ей о записке.

– Если дойдет до этого, я потребую провести совещание сторон.

Все это не слишком вдохновляло. Босх посмотрел на часы, прикидывая, успеет ли он покурить. Посчитав, что нет, вернулся на место дачи показаний.

– Величайшая загадка, – не поднимая головы от своих записей, сказала Чандлер, когда он проходил мимо.

– Угу, – тоже не глядя на нее, подтвердил Босх.

Он уже сел, когда увидел, что в зал входит Бреммер; за ним следовали репортер из «Дейли ньюс» и пара корреспондентов телеграфных агентств. Кто‑то сообщил им, что начинается главное шоу. В федеральном суде съемки запрещены, поэтому один из телеканалов прислал сюда художника‑портретиста.

Отсюда, с места свидетеля, Босх мог наблюдать, как работает Чандлер. Вероятно, она готовила для него вопросы. Рядом с ней сидела Дебора Черч: руки ее были сложены на столе, взгляд отведен в сторону. Через минуту дверь в комнату присяжных отворилась, и заседатели заняли свои места на скамье. После этого появился судья. Босх сделал глубокий вдох и приготовился – Чандлер уже подходила к трибуне со своим желтым блокнотом.

– Мистер Босх, – начала она, – сколько человек вы убили?

Белк немедленно возразил и потребовал провести совещание сторон. Адвокаты вместе с секретарем подошли к судье и пять минут о чем‑то шептались. До Босха доносились лишь отдельные фразы, в основном от Белка, который говорил громче всех. Так, он заявил, что здесь обсуждается только один инцидент – связанный с Черчем, а остальные не имеют отношения к данному делу. В ответ Чандлер сказала, что данная информация имеет отношение к делу, поскольку характеризует склад ума ответчика. Ответа судьи Босх не услышал, но когда адвокаты и секретарь вернулись на место, судья сказал:

– Ответчик должен ответить на поставленный вопрос.

– Я не могу этого сделать, – сказал Босх.

– Детектив Босх, суд приказывает вам ответить.

– Но я не могу ответить, судья. Я не знаю, сколько человек я убил.

– Вы участвовали в боевых действиях во Вьетнаме? – спросила Чандлер.

– Да.

– В чем заключались ваши обязанности?

– Я был «туннельной крысой», то есть забирался во вражеские туннели. Иногда это заканчивалось прямым столкновением. Иногда я использовал взрывчатку, чтобы разрушить туннельные комплексы. Я не могу знать, сколько людей в них находилось.

– Ну хорошо, детектив, сколько человек вы убили с тех пор, как закончили армейскую службу и стали служить в полиции?

– Трех, включая Нормана Черча.

– Можете ли вы рассказать нам о тех двух инцидентах, которые не связаны с Черчем? В общих чертах.

– Да. Один из них случился до Черча, другой после. Впервые я кого‑то убил во время расследования одного убийства. Я пришел допросить человека, которого считал свидетелем, но оказалось, что он и есть убийца. Когда я постучал в дверь, он выстрелил через нее. И промахнулся. Я распахнул дверь ударом ноги и вошел внутрь. Я услышал, как он бежит к задней двери, и последовал за ним во двор. Там он стал перелезать через изгородь. Он уже почти перелез, когда вдруг повернулся и выстрелил в меня еще раз. Я успел выстрелить первым, и он упал вниз.

Второй раз это было уже после Черча. Я участвовал в совместном с ФБР расследовании ограбления и убийства. Произошла перестрелка между двумя подозреваемыми и мною и моим тогдашним напарником, агентом ФБР. В ходе перестрелки я убил одного из подозреваемых.

– Значит, в тех двух случаях люди, которых вы убили, были вооружены?

– Да, это так.

– Три инцидента со смертельным исходом – это достаточно много даже для ветерана с двадцатилетним стажем, не так ли?

Босх помедлил, ожидая, что Белк заявит протест, но толстяк был чересчур занят своими записями и пропустил ход.

– Ну, я знаю копов с двадцатилетним стажем, которым ни разу не приходилось доставать оружие из кобуры, и знаю таких, которые застрелили не меньше семи человек. Все зависит от конкретных дел, которые они вели. Это дело случая.

– Счастливого или несчастного?

На сей раз Белк вынес возражение, и судья его удовлетворил. Чандлер быстро продолжила:

– После того как вы убили мистера Черча, который не был вооружен, вы как‑то сожалели об этом?

– Ни в коей мере – вплоть до того момента, когда на меня подали в суд и я узнал, кто адвокат истца.

Все засмеялись, улыбнулась даже Хани Чандлер. Успокоив аудиторию резким ударом своего молотка, судья предписал Босху отвечать строго по существу и воздерживаться от личных отступлений.

– Никаких сожалений, – сказал после этого Босх. – Как я уже говорил, я бы предпочел оставить Черча в живых, но я хотел любым способом убрать его с улицы.

– Но тактически вы построили все так, чтоб убрать его навсегда, не так ли?

– Нет, не так. Ничего я заранее не строил, все получилось случайно.

Босх прекрасно понимал, что сейчас не время проявлять свой гнев. Полезное практическое правило гласило: вместо гневных осуждений отвечай на каждый вопрос так, словно твой оппонент просто ошибается.

– Тем не менее вы были удовлетворены тем, что мистер Черч был убит, будучи безоружным, голым, совершенно беззащитным?

– Ни о каком удовлетворении тут речи не идет.

– Ваша честь, – сказала Чандлер, – разрешите мне предъявить свидетелю вещественное доказательство. Оно значится под номером 3А.

Она передала копии документа Белку и помощнице судьи, которая сразу подала его самому судье. Пока судья его читал, Белк подошел к трибуне и выразил протест:

– Ваша честь, если это должно служить основанием для дискредитации моего подзащитного, то я не вижу в нем никакой ценности. Это слова психиатра, а не моего клиента.

– Судья, посмотрите, пожалуйста, раздел, озаглавленный «Выводы». Я бы хотела, чтобы свидетель прочитал последний параграф. Обратите также внимание, что ответчик поставил внизу свою подпись.

Почитав еще немного, судья Кейес вытер губы тыльной стороной руки и сказал:

– Я это принимаю. Можете показывать свидетелю.

Не глядя на Босха, Чандлер принесла еще один экземпляр и положила перед ним, после чего вернулась к трибуне.

– Можете ли вы нам сказать, что это такое, детектив Босх?

– Это конфиденциальное заключение психиатра. То есть скорее всего конфиденциальное.

– Да, и чего же оно касается?

– Это заключение разрешает мне вернуться на службу после инцидента с Черчем. Это обычная практика – собеседование со штатным психиатром управления полиции после того, как кто‑то оказался вовлеченным в инцидент с применением оружия. После этого он дает разрешение вернуться на службу.

– Вы должны хорошо его знать.

– Прошу прощения?

– Миз Чандлер, в этом нет необходимости, – сказал судья Кейес еще до того, как Белк успел встать.

– Да, ваша честь. Вычеркните это. После собеседования вам разрешили вернуться на службу – на новое место службы в Голливуд, я права?

– Да, правы.

– Верно ли, что это всего‑навсего пустая формальность? Что психиатр никогда не запрещает полицейским вернуться к работе?

– На первый вопрос я отвечу «нет». Ответа на второй я не знаю.

– Ну, тогда давайте сформулируем это по‑другому. Вы когда‑нибудь слышали, чтобы полицейского после собеседования с психиатром не допустили к работе?

– Нет, не слышал. Считается, что все это строго конфиденциально, так что я сомневаюсь, чтобы кто‑то мог узнать что‑нибудь в этом роде.

– Будьте добры прочитать последний абзац раздела «Выводы», который лежит перед вами.

– Да, конечно.

Он взял в руки листок и начал читать. Про себя.

– Читайте вслух, детектив Босх, – раздраженно сказала она. – Я считала, что это и так ясно.

– Простите. Здесь сказано: «Благодаря имеющемуся боевому опыту и опыту работы в полиции, в особенности вследствие последнего инцидента с применением оружия, закончившегося смертельным исходом, субъект в значительной мере утратил чувствительность к насилию. Его речь пронизана насилием, насилие он считает неотъемлемой частью своей повседневной практики, всей своей жизни. Таким образом, маловероятно, что ранее пережитое окажется психологически сдерживающим фактором, когда он снова окажется в обстоятельствах, вынуждающих его применять смертоносное насилие ради защиты себя или других. Считаю, что он будет действовать без промедления и сможет нажать на спусковой крючок. По сути, проведенное собеседование вообще не выявило никаких негативных последствий данного инцидента, если не считать неуместным чувство удовлетворения его результатом, а именно смертью подозреваемого».

Босх опустил бумагу. Все присяжные сейчас смотрели только на него, а он никак не мог понять, принесет ли это заключение ему явную пользу или большой вред.

– Субъектом этого заключения являетесь именно вы, не так ли? – спросила Чандлер.

– Да, я.

– Вы только что показали, что не испытывали удовлетворения, однако в заключении психиатра говорится, что вы были удовлетворены исходом инцидента. Где же правда?

– В заключении приведены его слова, а не мои. Не думаю, чтобы я мог такое сказать.

– А что вы могли сказать?

– Не знаю. Но только не это.

– Тогда почему вы подписали данное заключение?

– Я подписал его потому, что хотел вернуться к работе. Если бы я стал спорить с психиатром по поводу слов, которые он использовал, я бы никогда не вернулся к работе.

– Скажите, детектив, – психиатр, который обследовал вас и дал это заключение, знал о вашей матери?

– Не знаю, – помедлив, ответил Босх. – Сам я ему об этом не рассказывал. А была ли у него такая информация, я не знаю.

Сейчас он едва мог сосредоточиться на собственных словах – в голове у него все смешалось.

– Так что же случилось с вашей матерью?

Прежде чем ответить, он долго смотрел прямо на Чандлер, но она так и не отвела взгляда.

– Как уже прозвучало в показаниях, ее убили. Тогда мне было одиннадцать лет. Это случилось в Голливуде.

– И никого так и не арестовали, верно?

– Верно. Нельзя ли перейти к какой‑нибудь другой теме? Об этом уже давали показания.

Босх посмотрел на Белка, который сразу сориентировался, встал и вынес протест против того, что Чандлер повторяет свои вопросы.

– Детектив Босх, вам не нужен перерыв? – спросил судья Кейес. – Чтобы немного успокоиться?

– Нет, судья, со мной все хорошо.

– Ну, тогда извините. Я не могу ограничивать нормальный перекрестный допрос. Возражение отклоняется.

Судья кивнул Чандлер.

– Мне жаль задавать вам такие сугубо личные вопросы, но после того, как ее не стало, вас воспитывал отец?

– Ничего вам не жаль. Вы…

– Детектив Босх! – загремел судья. – Мы не можем этого допустить. Вы обязаны отвечать на заданные вам вопросы. Больше ничего не говорите, только отвечайте на вопросы.

– Нет. Я никогда не знал своего отца. Меня поместили в приют, а потом передавали в приемные семьи.

– У вас есть братья или сестры?

– Нет.

– Таким образом, тот, кто задушил вашу мать, не только лишил жизни самого близкого вам человека, но и в значительной степени разрушил вашу тогдашнюю жизнь?

– Я бы сказал, что да.

– Отразилось ли это преступление на вашем решении стать полицейским?

Босх понял, что больше не может смотреть на присяжных. Он знал, что краснеет, и чувствовал себя так, словно находился под увеличительным стеклом.

– Не знаю. Я никогда не анализировал себя до такой степени.

– Имело ли это что‑нибудь общее с тем чувством удовлетворения, которое вы испытали, убив мистера Черча?

– Как я уже говорил, если у меня и было какое‑то чувство удовлетворения – вы упорно употребляете именно это слово, – то оно сводилось к тому, что я закрыл это дело. Используя ваши же слова, этот человек был чудовищем. Он был убийцей. Я был удовлетворен тем, что остановил его. А что бы вы почувствовали на моем месте?

– На вопросы сейчас отвечаете вы, детектив Босх, – сказала Чандлер. – И вопрос, который я хочу вам задать, сводится вот к чему: вы действительно остановили убийства? Все убийства?

Вскочив, Белк потребовал провести совещание сторон.

– Сейчас мы объявляем перерыв, – сказал, обращаясь к присяжным, судья Кейес. – Когда мы будем готовы, мы вас позовем.