Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Портрет на обложке
Прошло несколько лет. Я выпустил четыре книги по‑английски. Статья обо мне появилась в знаменитом «Нью‑Йорк таймс бук ревью». К тому же on the front page [6], на обложке. Да еще и украшенная пятью фотоснимками, включая младенческий. Короче, поздравления, открытки, телефонные звонки. Один знакомый позвонил из Дейвиса в Техасе: – Ты жив? Я был уверен, что ты умер от пьянства. А то слишком уж много чести для живого писателя. Мои друзья, конечно, радовались. Хотя при этом вели какие‑то обидные дискуссии. Споры о причинах моего, что называется, успеха. Один знакомый говорил: «Тут дело в модной русской проблематике». Другой: «Америка проявляет благородную снисходительность к эмигрантам». Третий: «Его легко переводить». Четвертый: «Довлатов – либерал, поэтому ему симпатизирует американская интеллигенция». Пятый: «Сережино кавказское обаяние действует на шестидесятилетних женщин». И так далее. Хоть бы один попытался увязать эти фанфары в «Обозрении» с достоинствами моей новой книжки. Но какое‑то ощущение успеха все же было. Скажем, на очередном дне рождения Бродского присутствовало тридцать знаменитых американцев. С десятью из этих знаменитостей Бродский счел нужным меня познакомить. Шестеро из них, услышав мою фамилию, воскликнули: «Congratulations!» – то есть: «Поздравляем!» А выдающийся чернокожий поэт Дерек Уолкотт крепко обнял меня. – Поздравляю, – сказал он, – сердечно поздравляю. Ты в Америке! Ты здесь всего неделю и уже хорошо говоришь по‑английски. Поздравляю… Я ответил: – Вы меня с кем‑то путаете. Я живу здесь много лет, но по‑английски все еще говорю очень скверно. Так что книги мои, естественно, издаются в переводах. Дерек Уолкотт еще больше обрадовался: – О, ты пишешь книги! Значит, мы коллеги?! Очень рад. Уж не знаю даже, за кого он меня сначала принял. Наверное, за беглого хоккеиста по фамилии Могильный?.. В общем, успехи радовали. При том что хотелось бы знать, как это все отразится на гонорарах. Американские же гонорары непосредственно зависят от числа проданных книг. Автору идет восемь – десять процентов от стоимости экземпляра. За вычетом полученного вами ранее аванса. Это только в СССР, насколько я знаю, платят за объем написанного. Кстати, не в этом ли причина традиционного российского многословия? Какой‑нибудь московский автор, допустим, пишет: «Евгений Федорович Терентьев, дородный мужчина лет шестидесяти четырех, проснулся среди ночи от грохота землечерпалки. Евгений Федорович раскрыл глаза, закашлялся, тронул небритую щеку и опять погрузился в сон». Автор справедливо думает: «Вычеркну‑ка я этот дурацкий абзац. Зачем он нужен?!» Но внутренний голос ему отвечает: «Что ты делаешь, ненормальный? Ведь это же как минимум шесть рублей. Кило говядины на рынке…» Не будем отвлекаться. В Америке гонорары непосредственно зависят от числа реализованных книг. И начал я тогда заходить в магазины. Особенно в «Барнс энд Ноубл», который рядом. Начал я следить, убывают ли мои пестрые книжки. В первый же день компьютер указал: магазином заказано шесть экземпляров. Маловато, думаю. Расхватают за час. День спустя компьютер поделился: те же шесть экземпляров имеются в наличии. На пятый день – такая же картина. На шестой день произошла сенсация. Количество экземпляров резко сократилось от шести до пяти. Ликуя, я возвращаюсь домой. Вечером заходит мой отец, живущий по соседству. «Вот, – говорит, – приобрел твою книгу. От тебя ведь не дождешься. Подпиши». Что ж, думаю. В Америке 4000 специализированных книжных магазинов. И еще 28 000 магазинов, где среди других товаров продаются книги. Если в каждый из них зайдет по одному моему родственнику, уже неплохо. И еще я подумал: случись все это у меня на родине! Я выпускаю новую книгу. «Литературная газета», например, печатает восторженную статью Льва Аннинского, украсив ее моими детскими фотоснимками. Я мгновенно становлюсь знаменитым. Бываю в Доме творчества. Ужинаю в ЦДЛ с Юнной Мориц. (Белла Ахмадулина рыдает от зависти.) Официант интересуется: «Над чем работаете, Сергей Донатович?» В общем, живу как человек. А здесь? В Америке меня знают пять тысяч читателей, критиков и журналистов. Книги некоммерческие, «серьезные», расходятся микроскопическими тиражами. Переводные – тем более. Тут уж не до славы. Спасибо, что вообще печатают. Есть люди гораздо более одаренные, которые совсем не издаются по‑английски. Это, к примеру, Марк Гиршин, Наум Сагаловский, Вагрич Бахчанян. Из журналистов – Петр Вайль, Александр Генис. Да и вообще литература в Америке не такое уж престижное занятие. Писатель здесь не олимпиец, а чаще всего – бедный, мрачноватый человек. Обладатель не самой редкостной профессии. Да и слово «писатель» воспринимается на Западе как‑то иначе. Автор «Войны и мира» здесь – «писатель». И тексты на консервных банках создают – «писатели». Однажды я спросил Воннегута, который живет между Лексингтон и Третьей: – Вас, наверное, тут каждый знает? Воннегут ответил: – Десять лет я гуляю здесь с моим терьером. И хоть бы один человек закричал мне: «Ты Воннегут?!» Известен ланчонет, где каждое утро можно встретить Исаака Башевиса Зингера. И ни одного поклонника кругом. А теперь представьте себе, москвичи вдруг узнают, где, допустим, опохмеляется Егор Исаев! Войнович как‑то раз приехал из Германии. Поселился в гостинице на Бродвее. И понадобилось ему сделать копии. Зашли они с женой в специальную контору. Протянули копировщику несколько страниц. Тот спрашивает: – Ван оф ич? (Каждую по одной?) Владимир Николаевич говорит жене: – Ирка, ты слышала? Он спросил – «Войнович?» Он меня узнал! Ты представляешь?!. Писателям, уезжающим в Америку, есть смысл задуматься: «Зачем я еду? Чего добиваюсь? Какие преследую цели?» Если кто‑то гонится за деньгами, пусть не спешит. Если за славой – тем более. Лавры Бродского и Солженицына достаются здесь не каждому. Всех писателей можно разделить на две категории. Для одних главное – высказаться. Вторые хотят быть еще и услышанными. Одни жаждут самовыражения, вторые еще и честолюбивы. Вторым на Западе приходится трудней. Сам успех здесь не такой, как дома. На родине успех – понятие цельное, всеобъемлющее и однозначное. Охватывает все: известность, деньги, положение, комфорт. Плюс какие‑то бесчисленные льготы. В Америке успех бывает самый разный. Например, коммерческий успех, далеко не всегда сопровождающийся известностью. Или, скажем, богемный успех, отнюдь не всегда подразумевающий деньги. Бывает успех среди критиков. Или, допустим, в академических кругах. И так далее. Тут можно быть знаменитым и нищим. И наоборот, безвестным, хоть и зажиточным. В Америке успех и слава – не одно и то же. Успех и деньги – не синонимы. Мой, скажем, вид успеха называется «critically acclaimed» – «отмеченный критиками». К деньгам это серьезного отношения не имеет. К славе – тем более. Как‑то раз я обедал с моим агентом. И вот решился спросить его: – Эндрю! Я выпустил четыре книги по‑английски. На эти книги было сто рецензий, и все положительные. Отчего же мои книги не продаются? Эндрю подумал и сказал: – Рецензии – это лучше, чем когда их нет. Сто рецензий – это лучше, чем пять. Положительные рецензии – это лучше, чем отрицательные. Однако все это не имеет значения. – Что же имеет значение? – Имя. – Где же мне взять имя?! Я выпустил четыре книги. Все их хвалят. А имени все нет. Ну как же так?! Эндрю снова задумался и наконец ответил: – Ты хочешь справедливости? В издательском деле нет справедливости.
Date: 2015-10-18; view: 300; Нарушение авторских прав |