Литовский ландшафт

Война продолжалась, и мо­ему паломничеству еще не пришел конец. Я вновь отправился в мое русское путешествие и не снимал с себя маску солдата. Каждое возвращение домой было для меня подарком, как если бы я на время сумел избежать большой опасности. Мое пребыва­ние на родине было только отсрочкой, последним обедом приговоренного к смерти. Россия не отпус­кала меня.

Я снова ехал навстречу зиме и в центр этой вой­ны. Медленно, но верно приближался к Ржеву, ибо так хотела моя звезда. Я уже испытал ад зимней войны, и моя новая поездка заставила меня вновь надеть старую маску. Менялись роли, но в своем су­ществе я так и не стал ни мудрецом, ни монахом.

Бог по‑прежнему был для меня чужим. Я искал его только при самой срочной необходимости, но не руководствовался ненавистью, презрением и да­же любовью. Таким образом, моя участь вела меня к той границе, где поджидали опасности, близость смерти и боль. Но в то же время это обновляло мою душу. Снова и снова начало и конец моего паломни­чества привели меня к тому месту, где начиналась и кончалась жизнь...

Варшава. Мы ждали приказа к маршу. Дни и но­чи проходили в безделье среди чужих людей и в чу­жой стране.

Мы неторопливо прогуливались по улицам. Пар­ки и роскошные здания соседствовали с маленьки­ми угловатыми переулками, казармами и руинами. Универсальные магазины, простые и богатые церк­ви с золотыми шпилями перемежались с покосив­шимися домами, крохотными тавернами, трактира­ми, кофейнями и обителями старьевщиков. На вит­ринах рядом с мишурой лежали ценные украшения. Нищие, чистильщики обуви и солдаты плотной тол­пой передвигались по улицам. Стройные красивые женщины, лица которых знали косметику, и ухожен­ные девушки часто встречались нам на пути. Вече­ром мы посещали варьете или трактиры. Там мы вдыхали атмосферу и колдовство большого города. Страстные танцовщицы раздевались на сцене и са­дились к нам на колени в тончайших пеньюарах. Мы пили сладкие вина, слушали захватывающую музы­ку, наблюдали за богатыми, элегантными, настро­енными на мирный лад гостями и легче познавали душу народа, чем в сверкающем кабаре среди пре­зрительных декадентов или игроков в карты, сидя­щих среди столиков и рассуждающих об искусстве. Мы не понимали польских песен и пародий и чувст­вовали себя безродными туристами, не имеющими никаких корней, попутчиками в этом современном мире. Когда мы возвращались домой, девушки и женщины предлагали нам свои услуги буквально за кусок хлеба. И наши любовные приключения состав­ляли смысл этого отдыха, подаренного нам перед войной.

Литва. Наш поезд шел среди холмистого осен­него, октябрьского, ландшафта. В таинственной и грустной красоте лежали бледно‑зеленые и корич­невые поля. Лиственные леса умирали в красном и золотом опьянении, а тусклая сосна вытягивалась в серое небо. Меланхолия и печаль охватили нас. Но мы любили относительную красоту этого мира.

Просто проходила жизнь.

Красивые деревеньки сгрудились у холмов, де­ревянные домики стояли среди невзрачных садов, у желтых рек между чистеньких улиц, кладбищ, руин, редких елей и березок. Такие поездки приносили нам радость.

Луга и пастбища окружали дунайскую крепость, возвышавшуюся на фоне вечернего неба. Все это проходило мимо нас, и можно было только попы­таться удержать эти красоты в памяти. Мы знали мир и все же всегда оставались в нем только гостя­ми, не принимая участия в жизни людей, дыхании земли и в бытии всего того, что появлялось и исче­зало вокруг нас. Витебск, Смоленск, Вязьма, тысячи деревень и поселков оставались только картинами на фоне нашего бесконечного пути.

Духи войны снова оказались у власти. Пустота, одиночество, ожидание своей участи и готовность к смерти преследовали нас. Мы уже не думали о необ­ходимости нашей поездки, предвидя, что эта авантю­ра скоро печально кончится для нас всех. Мы думали только о безумии войны, преступлениях, совершае­мых в жизни нашего поколения, и больше не гадали, как решат нашу судьбу звезды. Наша жизнь была каким‑то промежутком между жизнью и смертью.

Так мы оказались на позициях под Ржевом30.