Мнение Европы

За годы правления Ивана IV с Московией происходит одна удивительная вещь: если в начале XVI века она становится все лучше известна европейцам, включается в границы Европы, то к концу как будто снова погружается во тьму полного неведения.

В начале правления Ивана русские воспринимаются довольно благоприятно, и во всяком случае – они хорошо известны.

После разгрома русские (имеются в виду, конечно, московиты, а не обитатели Киевщины) становятся не знакомым никому народом, который чуть ли не «открывает заново» Ченслер, открывший Северный морской путь вокруг Скандинавии в Белое море.

Но этого мало, что страна Московия становится на рубеже XVI и XVII веков «никому не известной». Сам народ начинает оцениваться весьма негативно^[61].

Можно приводить много, очень много высказываний иностранцев, посетивших Московию в XVI и XVII веках. Одним иностранцам (Маржерету, Олеарию) московиты скорее нравились. Другим (Смиту, Рейтенфельсу) – скорее нет, хотя пресловутой «русофобии» я ни у кого не обнаружил.

Эти иностранцы прибывают и из протестантских, и из католических стран, и из крохотной Голландии, и из империи Габсбургов; среди них – недавний «сэр» с простонародной фамилией Смит, и придворный Рейтенфельс или аристократ, посол Папы Римского, Поссевино.

Очень разношерстная публика написала эти несколько десятков книг^[62]. И тем важнее, что во всех этих сочинениях… – повторяю – во всех! Даже в написанных наиболее благожелательно. Во всех нравы народа оцениваются очень невысоко.

«…чванство, высокомерие и произвол составляют присущие свойства всякого русского, занимающего более или менее почетную должность», – свидетельствует Смит.

«…те, кто счастьем и богатством… возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, сего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками… они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной своей страны…» – поддерживает Олеарий.

«Они отличаются лживым характером… Москвичи считаются хитрее и лживее всех остальных русских…» – Герберштейн.

«…они очень наклонны ко злу», – соглашается Барберини. «Сверх того они хитры, лукавы, упрямы, невоздержанны, сопротивляющиеся и гнусны, развращенные, не говоря бесстыдные, ко всякому злу склонные, употребляющие вместо рассуждения насилие…» – продолжает Ульфельд.

«Он (русский народ. – А.Б.) совершенно предан невежеству, не имеет никакой образованности ни в гражданских, ни в церковных делах», – пишет Коллинз.

«…крайне ленивы и охотнее всего предаются разгулу до тех пор, пока нужда не заставит их взяться за дело», – Пальмквист.

Высказывания этого рода можно продолжать бесконечно, но, по-моему, и так уже все ясно. Если кого-то опять потянет жевать жвачку про «русофобию», рекомендую также книгу Н.М. Костомарова, колорит в которой еще более мрачен^[63].

В те времена и в Британии, и во Франции идея равенства женщин смогла вызвать разве что взрыв хохота. Но все иностранцы (еще раз подчеркиваю – ВСЕ) удивлялись садистским нравам московитов, избиениям жен и детей, сквернословию, супружеским изменам, бытовой жестокости.

Опять «русофобия»? Тогда давайте прочитаем коечто из «Домостроя», написанного духовником Ивана IV, Сильвестром. Отмечу только, что «Домострой» изначально предназначался для верхушки общества. Да ведь и христианство тогда гораздо больше укоренилось в верхах общества, чем в простонародье^[64].

Стало классическим вспоминать «учащай ему раны и, не жалея сил, бей сына». Менее известно, что Сильвестр особо оговаривает, что бить надо и дочерей (а то вдруг, не дай Боже, кто-нибудь не распространит сказанное про сына, на ребенка вообще и забудет избить дочку до кровавых рубцов, страшно подумать). И вот:

«И за любую вину ни по уху, ни по глазам не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным или деревянным не бить; кто… так бьет, многие беды оттого бывают: слепота или глухота, и руку и ногу вывихнут и палец… а у беременных женщин и преждевременные роды. Плетью же в наказании осторожно бить, и разумно, и больно, и страшно здорово, но лишь за великую вину и под сердитую руку, за великое и страшное ослушание и нерадение, а в прочих случаях, рубашку содрав, плеткой тихонько побить, за руки держа и по вине смотря…

Если муж сам не поучает, то накажет его Бог, если же и сам так поступает и жену и домочадцев учит, милость от Бога примет».

«Трудно представить себе большее извращение христианства, чем отвратительный «Домострой», – полагал Н.А. Бердяев. Соглашаясь с Николаем Александровичем, я только замечу: в «Домострое» речь идет не о сексуальных фантазиях господина де Сада, а о некой бытовой практике. «Домострой» пытается эту практику еще улучшить, отмести крайности, ввести в некие рамки и т. д. Причем и гуманиста Сильвестра можно понять так, что порку беременных и кормящих жен он вполне приемлет: от плети, мол, выкидышей не бывает.

Как видно, речь идет уже не о делах государства, не об особенностях религии, а о самом народном характере. Причины, в силу которых взрос именно такой характер, тоже не остались тайной за семью печатями. Полнее остальных высказался, пожалуй, Д. Флетчер, чьи слова и я и привожу:

«Что касается до их свойств и образа жизни, то они обладают хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть для развития их дарований воспитанием и наукою. Правда, они могли бы заимствовать в этом случае от поляков и других соседей своих, но уклоняются от них из тщеславия, предпочитая свои обычаи обычаям всех других стран. Отчасти причина этому заключается и в том… что образ их воспитания (чуждый всякого основательного образования и гражданственности) признается властями самым лучшим для их государства и наиболее согласным с их образом правления, которое народ едва ли бы стал переносить, если бы получил какое-нибудь образование и лучшее понятие о Боге, равно как и хорошее устройство. С этой целью Цари уничтожают все средства к его улучшению и стараются не допустить ничего иноземного, что могло бы изменить туземные обычаи. Такие действия можно было бы сколько-нибудь извинить, если бы они не налагали отпечаток на самый характер жителей. Видя грубые и жестокие поступки с ними всех главных должностных лиц… они так же бесчеловечно поступают друг с другом, особенно со своими подчиненными и низшими, так что самый низкий и убогий крестьянин… унижающийся и ползающий перед дворянином, как собака, и облизывающий пыль с его ног, делается несносным тираном, как скоро получает над кем-нибудь верх… Жизнь человека считается нипочем… Я не хочу говорить о странных убийствах и других жестокостях, какие у них случаются. Едва ли кто поверит, что подобные злодейства могли происходить между людьми, особенно между такими, которые называют себя христианами»^[65].

Умный он человек, этот Флетчер! Отмечу один грустный факт: большинство иностранцев начинают все чаще называть Московию Россией. Я не стану посвящать этому специальной главки, но очень прошу у читателя отметить это важный факт: в представлении иностранцев понятия «Россия» и «Московия» начинают сближаться, соединяться. Для многих из них, вероятно, уже не совсем очевидно, что есть еще какая-то Россия… которая мало что имеет общего с Московией.

Отметим это обстоятельство. Ведь западных русских Европа знает, конечно же, несравненно хуже московитов: своего государства у них нет, а в Речи Посполитой преобладает все же польский элемент. Может быть, просто часть русских живет за пределами своего государства?

Но там, где иностранцы все же вступают в контакты с русскими Западной или Северо-Западной Руси, звучат совершенно другие оценки. Настолько другие, что приходится прийти к выводу: западные русские не имеют ничего общего с московитами!

В Германии и в Скандинавии до начала XVI века неплохо знали новгородцев. Немецкие купцы из Ганзейских городов, регулярно торгующих с Новгородом, высоко оценивают как раз те качества русских, которым, по мнению всех посетивших Московию, как раз им сильно недостает. Немцы считают русских очень честными и надежными людьми, которым можно верить на слово большие суммы и которые хорошо умеют вести дела: с размахом и принимая во внимание интересы всех участников сделки.

Шведы о новгородцах еще более высокого мнения, причем как о воинах, так и о торговцах. Русские из городов Ижорской земли, кстати, очень быстро получают все права шведских горожан. Нет никаких сведений о том, что их поведение удивляет или настораживает шведов. Русских охотно принимают на службу, считая их людьми умными и способными к любому обучению. Впрочем, это же не московиты – это русские из Новгородских земель, совсем недавно захваченные Москвой и не успевшие одича… я хотел сказать, не успевшие приобрести характерные московские черты поведения.

В 1666 году на шведскую службу поступает подьячий Посольского приказа Григорий Карпович Котошихин. Шведское правительство заказывает ему книгу, которая издавалась и в Российской империи^[66]. Г. К. Котошихин выступает как ценный консультант… а уже в 1667 году его казнят за практически немотивированное убийство хозяина дома, который сделал ему замечание.

Шведы получают возможность сравнить поведение своих русских подданных, и по крайней мере одного московита. По мнению шведских чиновников и офицеров, работавших с русскими Ижорской земли, русские честны и не склонны к совершению преступлений. Как видно, беженец из Московии попался какой-то «ущербный». Но как тут не вспомнить слов мудрого Флетчера о «множестве странных убийств»!

Русских Великого княжества Литовского и коронных земель в Волыни и Киевщине знают меньше и в Скандинавии, и в Германии. Тем более к ним не ездили послы Британии и империи Габсбургов. Но те, кто сталкивался с ними, в своих оценках никак не повторяют посетителей Московии.

Шведы считают русскую шляхту Литвы «сильным противником». У отцов-иезуитов, начавших подготовку русских юношей в Вильно в 1589 году, сложилось самое благоприятное отношение к большинству обучаемых. Во всяком случае, они ничего не писали о низких качествах характера, вороватости своих подопечных или об их наклонности к жестокости.

Во времена Франциска Скорины (начало XVI века) в Краковском университете училось несколько русских юношей, и все они благополучно окончили курс. Впрочем, русские кончали Ягеллонский университет и в более поздние времена, нет никаких свидетельств того, что наставники или население замечали у них какие-либо порочные наклонности.

Отношение этнических поляков к русской шляхте с самого начала не только не было высокомерным, но скорее очень комплиментарно. Это отношение только усиливается по мере того, как шляхта все больше развращается своими фантастическими привилегиями и становится все менее боеспособной. Ян Замойский весьма высоко оценивал боевые качества русской шляхты и в самой ехидной тональности советовал полякам у нее учиться.

Объяснять, что поляки не считали ворами, зазнайками, жуликами и прохиндеями князей Вишневецких, Чарторыских, Радзивиллов, Сапег и Огинских, а их жен – проститутками, я не буду – как-то, право, даже несерьезно.

Date: 2015-10-18; view: 347; Нарушение авторских прав