Вся правда о нас 10 page

— Правда, Кадди грозит подать к блинам чёрное чангайское варенье, — добавил я. — В связи с чем моё сердце сжимается от недобрых предчувствий.

— Оно совсем не такое ужасное, как можно подумать, — утешила меня Иш. — Правда, довольно солёное…

Чёрт. Так и знал, что тут какой-то подвох.

Впрочем я зря переживал. Во-первых, повар Кадди не стоял над нами с палкой, проверяя, едим ли мы его чёрное варенье, а во-вторых, оно оказалось очень вкусным. Солёное вообще обычно вкуснее сладкого, мне не следовало об этом забывать.

На десятом примерно блине я наконец почти придумал, под каким предлогом завести с Ди непринуждённый разговор о его родне, однако именно в этот момент мне прислал зов сэр Шурф. И сказал: «Если хочешь послушать про Урдер сегодня, то лучше прямо сейчас. Ну или ближе к ночи, но это уже, сам понимаешь, без гарантий. Мало ли что успеет стрястись».

Ох. Это да.

— Отнимите у меня, пожалуйста, деньги, — попросил я леди Лари, которая, воспользовавшись присутствием клиентов в нашем с Малдо лице, дезертировала из кухни и теперь взирала на нас с неподдельной благодарностью. — А то уйду сейчас Тёмным путём, не расплатившись, что тогда будете делать?

— Нет-нет, что вы, платить не нужно, — запротестовала она. — Вы и сами знаете, что блины… Ну, что Кадди считает их неудавшимися. Если бы не ваша идея изменить название, он в жизни не позволил бы мне подать их гостям. И нам пришлось бы есть эти блины самим — на завтрак, обед и ужин. Хвала свету зримому, что вы так вовремя пришли на помощь!

— А чангайское варенье? — строго спросил я. — Уверен, что это настоящий деликатес и стоит соответственно. А я практически полбанки извёл.

— Нам его подарили, — рассмеялась леди Лари. — Вернее, не нам, а Кадди. Подружка из Чангайи сварила ему на дорогу аж восемнадцать дюжин банок! Кадди страшно ругался, поскольку не слишком высоко ценит чангайскую кухню в целом и чёрное варенье в частности, а места в багаже и без того уже не было. Но пришлось взять. У нас не принято отказываться от подарков. А будучи поваром, Кадди не может выбрасывать еду, по крайней мере, пока она не испортится так, что её уже невозможно спасти никакой готовкой. Это важнейшее правило Восьмой Великой Гильдии Урдерских поваров, в которую он вступил незадолго до отъезда.

Я так умилился, что даже не стал подшучивать над «восьмой великой гильдией», хотя язык, конечно, чесался.

Вместо этого я укоризненно сказал:

— Хозяйке трактира не следует быть столь откровенной с богатым клиентом. Запомните на будущее: всё что угодно можно объявить редким дорогим деликатесом — при условии, что гость только что уминал это за обе щеки.

— Да, наверное, — смутилась леди Лари. — Я вам уже говорила, я плохая хозяйка трактира.

— Вы просто отличная! И вообще всё тут у вас, — вмешался Малдо, сидевший за столом с абсолютно счастливой рожей и совершенно не порывавшийся удрать на свою стройку века. А ведь обычно дольше получаса он за пределами Дворца Ста Чудес не выдерживает, начинает нервничать, поминутно вскакивать с места и объяснять, что у него бездна работы, а время летит. Если бы мы с Кофой ещё вчера не обсудили удивительное воздействие урдерского трактира на психику посетителей, я бы, пожалуй, начал беспокоиться — что это с гением стряслось? А так ясно: просто ещё одна жертва неотразимого и, в общем-то, необъяснимого обаяния «Света Саллари». Нашего полку прибыло.

— Я уже сыт, а уходить не хочется. Можно я ещё немножко просто так посижу? — спросил он — не то меня, не то хозяев.

— Нужно! — сказала с потолка Иш. — Вы же ещё Скрюух не видели. Она по утрам спит, но вскоре после полудня обычно выходит поесть.

«Ну надо же, — подумал я. — Птица, а понимает, как следует организовывать свою жизнь. Родная душа».

Достал из кармана корону, положил на стол. Сказал:

— Не хотите говорить, сколько мы должны за еду, сами виноваты. Мучайтесь теперь с этой «большой деньгой». Ищите, где её разменять.

— Но это слишком много! — запротестовала леди Лари.

— Сам знаю. Но, во-первых, вы наказаны за несговорчивость. А во-вторых, в моих интересах платить вам побольше, чтобы не вздумали разориться и закрыть трактир. Лично я заинтересован в вашем процветании как никто.

— Почему? — просияв, спросила она.

— Да потому что я ваш сосед. И кроме вас возле Мохнатого Дома, как назло, больше ничего интересного.

Месть леди Лари была страшна: она всучила мне целых две банки чёрного чангайского варенья. В подарок. И тут уж её взяла, отвертеться мне не удалось.

— Это что за… удивительное вещество? — спросил сэр Шурф, когда я поставил на его письменный стол банку с чёрным вареньем.

— Яд, конечно. А что ещё я мог тебе принести?

— Весьма любезно с твоей стороны. Мне очень давно не делали подобных подарков. Потому что все остальные, в отличие от тебя, прекрасно знают, что яды на меня обычно не действуют.

Мой оптимизм был несокрушим.

— Это тебе только кажется. Просто ты чёрное чангайское варенье пока не пробовал. Страшная вещь. Представляешь, оно солёное!

— Рад за него, — сухо сказал Шурф. — Если бы я сам был вареньем, то, вполне вероятно, избрал бы для себя именно такую судьбу. Но почему ты решил, будто мне необходимо стать обладателем чёрного чангайского варенья? Какой от него толк?

— Да никакого особенного толка, — честно признал я. — Просто оно вкусное. К тому же, мне только что подарили целых две банки. Одна худо-бедно помещается в мой единственный карман. А вторую девать уже некуда.

— А. То есть, это мольба о спасении, наспех замаскированная под великодушный жест. Ладно, тогда можешь оставить банку тут.

— На самом деле, оно действительно вкусное, — сказал я. — Очень странное, но вкусное. Я подумал, может быть, тебе будет интересно. Как учёному, я имею в виду.

— Как учёному мне, в первую очередь, интересно, намерен ли ты выслушать мой рассказ об Урдере, — флегматично заметил мой друг. — Или необходимость в сведениях о нём уже отпала, пока я сидел в библиотеке?

— Ох, нет, что ты. Какое там отпала. Наоборот. Вчера мне было просто любопытно. А сегодня с утра выяснилось, что возможно мне и правда следует узнать про этот грешный Урдер побольше. Потому что… Нет, лучше потом расскажу. Чтобы не сбивать тебя с толку.

— Если бы меня было возможно сбить с толку, ты бы уже сделал это одной левой. В тот момент, когда поставил на мой стол банку со странной чёрной смесью, а потом объявил, что это яд. Я, каюсь, в первый момент почти поверил. Подумал — не можешь же ты так нелепо шутить. Порой я тебя недооцениваю.

— На самом деле, обычно не могу, — вздохнул я. — Просто сейчас я на взводе. И развлекаюсь, чтобы отвлечься. Всем кроме тебя это обычно нравится.

— Мне бы тоже нравилось, если бы я не понимал, что за этим стоит твоё «на взводе». И вот оно мне не нравится совсем.

— Да мне тоже не очень. Но тут уж ничего не поделаешь. Правдивый Пророк снова объявился в Нумбане. Впрочем, это ты уже и без меня наверняка знаешь.

— Разумеется, знаю. И не понимаю, почему эта новость так тебя взволновала. Ты сам оценивал это событие как желательное и одновременно довольно вероятное.

— Просто Меламори уже успела смотаться в Нумбану. И что-то настолько интересное там о себе узнала, что наотрез отказалась рассказывать в моём присутствии. Вернее, соврала, что там очередь была большая, и она не стала ждать. Но ясно же, что…

— Ну да, — кивнул мой друг. — Ясно. Довольно неприятно, когда близкие люди не хотят открывать нам свои секреты, но, строго говоря, ничего необычного в этом нет. Всем нам есть что скрывать друг от друга. И далеко не всегда по причине недоверия. Ты и сам это знаешь.

— Знаю. Пусть скрывает на здоровье. Просто я беспокоюсь: а вдруг пророк сказал, что Меламори не следует тратить время и силы на магию, всё равно ничего путного не выйдет, и…

— Нос чего бы Магистру Хонне говорить настолько нелепые вещи? — перебил меня Шурф. — Надеюсь, ты не думаешь, будто это может оказаться правдой?

— Конечно, нет. Мне даже справку от арварохских буривухов можно не показывать. И так ясно. Но мало ли какие соображения могут прийти в голову человеку, о котором лично я знаю только, что он был одним из серьёзнейших игроков в Смутные Времена, а потом внезапно распустил свой Орден и умотал на край Мира в поисках какой-нибудь новой разновидности могущества. И судя по тому, что творил, когда решил прихлопнуть оставшегося на моём попечении Магистра Нуфлина, у него всё получилось. Тогда же он по случаю выдурил у меня меч Короля Мёнина^[20] — собственно, на здоровье, рад за них обоих, а за себя — ещё больше. Но всё, что я понял после этой встречи — от Магистра Хонны можно ожидать чего угодно. Как, впрочем, и от любого из нас. Почему бы ему не обмануть Меламори?

— Зачем, скажи на милость?

— Да откуда же я знаю. Из каких-нибудь недоступных мне хитроумных стратегических соображений — например.

— Что-то в таком роде вполне могло бы случиться в Смутные Времена, — задумчиво сказал Шурф. — При условии, что леди Меламори обладала бы достаточными талантами, чтобы выучившись, стать по-настоящему опасным врагом. Заранее обрезать крылья потенциальному сопернику — вполне разумный ход, хотя благородным его не назовешь, да и сработает такая стратегия далеко не с каждым. Где один сразу наложит на себя руки, там другой с удвоенным рвением набросится на учёбу — просто назло предсказателю и самой судьбе. Впрочем, я совершенно уверен, что Магистр Хонна даже в ту пору не пошёл бы на подобный обман. Он, насколько я знаю по рассказам очевидцев, не то чтобы не умел, скорее брезговал хитрить с врагами. Предпочитал просто держать их на подобающем расстоянии. А для этого хитрость не нужна, если силы достаточно. У него, как ты понимаешь, достаточно — было уже тогда. И даже вообразить не могу, сколько её теперь. Таким образом, хитроумные стратегические соображения можно смело отмести. Не мог он ей ничего подобного сказать. Если ты действительно боишься только этого, можешь успокоиться.

— Не то чтобы только этого, — честно сказал я. — Но всё остальное вполне можно пережить. Всё, кроме утраты смысла. Врагу такого не пожелаю.

— Это так, — согласился мой друг.

А я вдруг подумал: здорово, наверное, быть людьми, которые рассуждают на подобные темы исключительно теоретически. Изрекают какие-нибудь высокопарные премудрости, козыряют цитатами. Такие счастливые безмятежные дураки, понятия не имеющие, о чём на самом деле речь.

С другой стороны, это были бы уже не мы. Поэтому ладно, пусть всё остаётся как есть.

А вслух я сказал:

— Давай, рассказывай про Урдер. И если можно, начни с самого интересного. Чтобы я так и сел. И больше ни о чём уже думать не мог.

— Ладно, — невозмутимо кивнул Шурф. — Тогда начну сразу с Закона Рроха.

— С чего?

— Закон Сухураха Рроха о праве мага. Не стану утомлять тебя дословным воспроизведением этого шедевра урдерского законотворчества, но суть его в том, что никакое действие не может быть объявлено преступным, если доказано, что для его совершения использовалась магия.

— Ого! — присвистнул я. — Какой-то Кодекс Хрембера наоборот.

— Справедливости ради, вынужден заметить, что это не совсем так. Какие бы строгости вокруг магии у нас в своё время ни разводили, а всё-таки авторам Кодекса хватило ума не снимать с граждан ответственности за преступления, совершённые без применения колдовства.

— Ну да, — нетерпеливо отмахнулся я. — Но ты же всё равно понял, что я имею в виду.

— Разумеется. Просто мне по-прежнему физически неприятна любая неточность. Думаю, я мог бы избавиться от этой особенности психики, но при моей нынешней бюрократической работе пользы от неё много больше, чем вреда.

— Но слушай, это что же получается? — спросил я. — В Урдере можно безнаказанно убивать, грабить и вообще творить всё, что в голову взбредёт? Главное при этом немножко поколдовать, и порядок?

— Теоретически, это так.

— Ха! Отличное место. Почему мы с тобой до сих пор не там?

— Вероятно, потому, что мы не настолько заинтересованы в возможности безнаказанно грабить и убивать, чтобы, сломя голову, нестись ради неё на край света? — предположил Шурф.

— Чёрт. Боюсь, ты прав. И одновременно начинаю понимать, почему по статистике в Урдере чуть ли не самая низкая в Мире преступность. Большая часть злодейств просто не считается!

— Это тебе только кажется. Прежде, чем воображать ужасающие картины кровавых магических преступлений, прикинь, каково расстояние от побережья Великого Крайнего Моря до нашего Сердца Мира. И подумай, много ли там можно наколдовать.

— Но на Очевидной магии свет клином не сошёлся.

— Это, конечно, так. Однако именно Очевидной магии сравнительно легко и быстро может обучиться чуть ли не каждый второй — при условии, что поселится поближе к Сердцу Мира. Все остальные способы колдовства требуют врождённого таланта и долгого труда, а результат столетних усилий, как правило, куда менее эффектен, чем у наших новичков, наскоро освоивших сорок — пятьдесят самых первых ступеней. Поэтому на практике сообщество урдерских магов состоит из пары сотен знахарей и заклинателей погоды, примерно такого же числа укротителей штормов и нескольких дюжин мастеров сна, прошедших обучение в соседнем Тубуре. И ещё Гильдия Лесничих, но о ней отдельный разговор. В любом случае, сомневаюсь, что кто-то из них способен при помощи чар хотя бы сундук с соседским добром присвоить, тем более, что обижать соседей, а также странников, торговцев, моряков, государственных чиновников, ремесленников, родственников, возлюбленных, включая бывших, старших, младших, животных, деревья и птиц урдерцам не велят традиции, а они в Урдере гораздо сильнее официальных законов. Как, наверное, в любом государстве, состоящем в основном из небольших поселений, жители которых знакомы с детства и заинтересованы в том, чтобы ладить друг с другом.

— Ясно, — растерянно кивнул я. — Но тогда зачем вообще понадобился этот закон Рроха? Просто чтобы местным колдунам было приятно?

— Совершенно верно. Чтобы выразить им уважение и доверие. Закон был принят после того, как Глашатай Воли Старших Деревьев по имени Сухурах Ррох сумел договориться с Великим Крайним Морем и убедить его отказаться от ежегодных больших приливов, в результате которых под водой всякий раз оказывалась значительная часть урдерского побережья. Это делало невозможным строительство портовых городов, в которых остро нуждается всякая страна, имеющая выход к морю. Урдерцам приходилось ограничиваться временными поселениями, а это, как ты понимаешь, крайне неудобно. Договор с морем способствовал процветанию всей страны, а когда Большой Урдерский Совет предложил Сухураху Рроху любую награду, тот попросил о привилегиях для всех своих собратьев по магии. И сформулировал это так: «Сила возрастает от доверия ей. Если доверие к людям, обладающим силой, будет узаконено, она возрастёт тысячекратно, и мы сможем защитить вас от многих бед».

— Думаешь, это правда? — оживился я.

— В некоторых случаях да, в некоторых нет. Всё зависит от природы силы и характера людей, через которых она проявляется. Единого правила для всех не существует. Впрочем, что касается магов Урдера, им закон Рроха явно пошёл на пользу. После его принятия заклинатели погоды научились защищаться от ветров Пустой Земли Йохлимы, которые прежде не раз разрушали приграничные поселения, знахари преуспели в лечении каменной лихорадки, долгое время бывшей настоящим бичом тех мест, укротители штормов вошли в силу настолько, что плаванье по морю стало считаться более безопасным способом передвижения, чем поездки по суше. С другой стороны, за два с лишним тысячелетия полной вседозволенности было совершено всего четырнадцать убийств при помощи магии; в одиннадцати случаях это была явная самооборона, ещё в трёх — битвы между повздорившими колдунами. Плюс несколько сотен мелких нарушений вроде подделки документов, результатов голосований и розыгрышей лотереи. Полагаю, официально зафиксированы далеко не все случаи, но всё равно ясно, что Урдер вовсе не захлестнула волна магических преступлений. Как и следовало ожидать.

— И ещё не стоит забывать о проклятиях, — заметил я. — Добрыми поступками их, пожалуй, не назовёшь.

— Согласен, что не назовёшь, но ни одного упоминания о каких бы то ни было проклятиях я не нашёл, хотя, можешь быть уверен, ознакомился со всеми книгами и документами, содержащими сведения об Урдере, какие есть в Орденской библиотеке. Возможно, проклятие в тех краях — вещь совершенно невозможная? Или наоборот, настолько обычная, что не заслуживает специального упоминания?

— Тогда уж второе. Потому что как минимум одно урдерское семействодо сих пор ходит проклятым из-за лживости своего пра-пра-пращура. Правда, не могу сказать, что они так уж страдают. Просто у всех мужчин в роду цвет лица изменяется под влиянием сильных чувств.

— Это они открыли трактир на Сияющей улице, которым ты вчера нас дразнил?

— Ну да. Когда хозяин стал лиловым от огорчения, я здорово удивился. И не то чтобы перестал удивляться, выслушав его историю о фамильном проклятии, распространяющемся на всех мужчин семьи.

— И теперь тебя интересует, есть ли какая-то связь между лиловым лицом трактирщика и белым лицом незнакомца, предположительно покушавшегося на Правдивого Пророка?

— Именно. И красным лицом кумонского убийцы заодно. Тебе Джуффин о нём рассказывал?

— Да. Но до вчерашнего дня эта история не казалась мне заслуживающей внимания. Где мы, и где Кумон.

— Нумбана поближе будет, да?

— Совершенно верно. А Сияющая улица всего в получасе быстрой ходьбы от моего Явного Входа. Это кое-что меняет.

— У Дигорана Ари Турбона — так зовут трактирщика с разноцветным лицом — наверняка есть такие же проклятые родственники, о которых нам пока ничего не известно… — начал было я, но Шурф меня перебил:

— Как, ты сказал, его зовут?

— Дигоран Ари Турбон, а что?

— Скорее всего, ничего. Просто довольно необычное имя для урдерца. Сколько их хроник за ночь перечитал, а ни одного человека с именем, состоящим из трёх частей, не встретил. Всегда из двух. Более того, существует определённое правило их образования: одна часть имени берётся у отца, вторая у матери; их можно оставлять неизменными, а можно переделывать, используя только один или несколько слогов и добавляя другие на своё усмотрение. Если имя отца или матери по какой-то причине неизвестно, можно позаимствовать его у любого другого человека, но непременно с его согласия; собственно, добрая половина подделанных документов, которые я упоминал в качестве примеров магических преступлений, связана как раз с тяжбами об именах. Впрочем, пожалуй, это действительно неважно. Наверное, в семействе, с которым ты познакомился, какая-то своя особая традиция. Так часто бывает.

— Наверняка. Тем более, что у них у всех тройные имена. Сестру хозяина зовут Лари Яки Ла, племянницу — Арра Иш Ваду, повара — Кадди Кайна Кур… хотя повар, вроде, им не родственник, просто близкий друг семьи. И, кстати, колдуна, наложившего на них проклятие, тоже как-то так сложносочинённо звали… погоди… вот же три дырки в небе над моей башкой!

— Щелчок Аттаха, — сочувственно напомнил Шурф.

— А, точно. Спасибо.

Щелчок Аттаха — это такой полезный магический приём, позволяющий быстро вспомнить ускользающий фрагмент информации, но только очень короткий — имя, дату, номер дома, название улицы. Прочитанную в юности поэму, или даже полученное год назад деловое письмо с его помощью не воспроизведёшь. Но, положа руку на сердце, имена, адреса и даты гораздо важнее писем и поэм.

Для рассеянного балбеса вроде меня этот простенький, всего-то четырнадцатая ступень Белой магии, фокус — истинное спасение. Вот и сейчас я щелкнул себя по лбу и выпалил:

— Туффалей Фаюм Хаг! А предка-вруна, которого он проклял, звали Шери Авада Лос. Все как на подбор из какого-то другого Урдера. Не того, о котором ты читал.

— Или просто из какой-нибудь его области, удалённой от центра, а потому практически никогда не фигурирующей в хрониках, — предположил Шурф.

— Из Саллари, — сказал я. — Их трактир называется «Свет Саллари» в честь родного городка.

— Значит, скорее всего, я угадал. Саллари упоминается в прочитанных мною текстах всего единожды — как место тех самых судьбоносных переговоров с морем. Больше ничего интересного за последние несколько тысяч лет в Саллари не происходило. Насколько я понял, городок был выбран для переговоров из-за рекордно большого числа прибрежных деревьев, произрастающих в окрестностях…

— А при чём тут деревья?

— О, это и есть самое любопытное. Вероятно, слушая меня, ты не обратил внимания, что договорившийся с морем Сухурах Ррох был вовсе не одним из укротителей штормов, а Глашатаем Воли Старших Деревьев. Неудивительно, я и сам не сразу понял, насколько важен этот факт, и какими удивительными обстоятельствами он обусловлен.

— Какими?

— Похоже, переговоры с морем вели именно деревья. Они просили землю для себя и своего потомства. А человек просто транслировал их волю. Поэтому, собственно, всё получилось. Море не стало бы идти на поводу у человеческих капризов. Но нет такой стихии, которая откажется вступать в переговоры с деревьями — при условии, что те достаточно велики и стары.

— Ну прям — нет! А огонь?

— Повторяю: при условии, что деревья достаточно велики и стары. Могущество всякого дерева напрямую зависит от его возраста. Прожить первую тысячу лет дереву довольно непросто, тут ему может помочь только удача. Зато потом наступает время его силы. Поэтому в лесах, где растут старые деревья, не бывает пожаров. А если и случится такое несчастье, огонь быстро угаснет, а ущерб от него окажется невелик.

— Ничего себе! Слушай, а как так получилось, что я до сих пор даже краем уха об этом не слышал?

— Список фактов, о которых ты никогда не слышал, практически бесконечен. Причём то же самое можно сказать о любом из нас, включая самых прославленных эрудитов. Поэтому выбранная тобой стратегия представляется мне чрезвычайно разумной: ты получаешь знания по мере того, как они становятся тебе необходимы. Неплохой способ совладать с бесконечностью.

— Если бы не ты, я бы ни за что с нею не совладал, — мрачно сказал я.

— Ну так я всё равно есть, никуда не денусь, а значит и сокрушаться тебе не о чем.

Ну кстати да. Этот факт действительно внушает оптимизм.

— Значит, с морем договорились деревья, — наконец резюмировал я. Просто чтобы не затягивать паузу.

— Да, именно. И тут перед нами внезапно открывается очередная удивительная тема: прибрежные деревья Урдера. Ещё вчера я не знал о них ничего и, признаться, до сих пор нахожусь под впечатлением от своего запоздалого открытия.

— То есть, о больших старых деревьях ты тоже вот только что узнал?

— Нет, о них я уже читал прежде. И даже был знаком с двумя очень старыми деревьями; впрочем, недостаточно близко, поскольку они оказались не слишком заинтересованы в общении с людьми. Ну или только лично со мной; впрочем, сейчас это совершенно неважно. По-настоящему удивительным для меня стал тот факт, что в той части побережья Великого Крайнего Моря, где расположен Урдер, деревьев, теоретически, вообще быть не может. Тем не менее, они там растут.

— Погоди, как это — быть не может? Почему? Там настолько холодно?

— Холодно? — удивился Шурф. — Да нет, я бы не сказал. Зимы примерно такие же, как у нас, с поправкой на морской ветер, а летом несколько прохладней, особенно в предгорьях, но в целом, особой разницы нет. Дело не в климате, а в почве. Вернее, в её отсутствии. Большая часть Урдерского побережья представляет собой синие каменные скалы и такие же каменные равнины; нормальная плодородная почва начинается на некотором расстоянии от моря — примерно от трёх до шести миль. Собственно, этот камень — основная и, пожалуй, единственная причина процветания Урдера, их главное сокровище. Ближайшие соседи, куанкурохцы, издавна закупали его для строительства своих городов, а адмиральша Яла Шори, которую в Урдере по сей день считают величайшей правительницей всех времён, тем, в первую очередь, и славна, что существенно расширила рынок, когда на свой страх и риск привела в Капутту целую торговую флотилию, гружёную синем камнем и сумела убедить куманских подрядчиков, что это — наилучший материал для строительства роскошных дворцов. И не сказать, что обманула. Синий урдерский камень весьма красив и легко поддаётся обработке, к тому же, обладает рядом необычных свойств: если его намочить, светится, пока не высохнет, заметно нагревается в холодные дни и, что лично мне кажется особенно привлекательным, издаёт негромкие звуки, похожие на шум морского прибоя. Теперь урдерским камнем выложены не только полы дворца Куманских Халифов, но и некоторые залы нашей Летней Королевской резиденции Анмокари. Скажу тебе честно, не окажись казна моего Ордена практически пуста после оплаты пребывания Магистра Нуфлина в Харумбе, я бы и сам не отказался отделать им свою спальню. Засыпать под шум прибоя должно быть очень приятно; впрочем, ладно, к моим услугам все моря этого Мира — если не прямо сейчас, то очень скоро, а значит, в каком-то смысле, всегда.

— Это самые лучшие планы на будущее, какие мне доводилось слышать, — улыбнулся я. — Но деревья? Что там с урдерскими деревьями?

— Ты прав, я существенно отклонился от темы. Прости. На самом деле, только и хотел сказать, что на каменном побережье деревья расти, теоретически, не могут. Но некоторые всё же прорастают — вопреки собственной природе, обстоятельствам и вообще всему. Если не погибают в первые столетия жизни, вырастают огромными и мощными. И, как я понимаю, наделёнными колоссальной созидательной волей. Поэтому урдерцы считают, что с прибрежными деревьями следует поддерживать добрые отношения. Отсюда и профессия Глашатая Воли Старших Деревьев — чрезвычайно почётная, но очень редкая. Вообще-то, людей, наделённых способностью налаживать контакт с деревьями, рождается довольно много, ничего особенного тут нет. Загвоздка в том, что прибрежные деревья соглашаются иметь дело далеко не с каждым. Их надо заинтересовать. Ну, строго говоря, в этом смысле они ничем не отличаются от нас — мы тоже не готовы дружить с кем попало.

— Охренеть! — резюмировал я. И, конечно, тут же поймал себя на желании немедленно отправиться в Урдер, перезнакомиться со всеми тамошними прибрежными деревьями и обсудить с ними все волнующие вопросы бытия.

А то мне, бедняжечке, дома поговорить не с кем.

Шурф, конечно, сразу понял, о чём я думаю.

— В Урдер тебе, пожалуй, всё-таки лучше пока не ездить, — заметил он.

— Да я и не собираюсь… Но почему?

— Велик риск, что, познакомившись с тобой, тамошние прибрежные деревья самостоятельно выкорчуются из скал и побредут в Ехо. Могу вообразить ноту протеста, которую по этому поводу предъявит Его Величеству Большой Урдерский Совет. Что, впрочем, полбеды по сравнению с необходимостью как-то утешить и вернуть на родину деревья, слоняющиеся по улицам Ехо в поисках тебя. Заранее предвижу, эта задача ляжет на мои плечи — и что я им буду говорить?

— Да ладно тебе. Можно подумать, настолько всё страшно, — польщено ухмыльнулся я.

— Именно настолько. Людям вроде тебя не следует недооценивать силу своего обаяния. И по мере возможности беречь от него окружающих. Особенно, если они — деревья.

— А что ещё ты о них узнал?

— Считай, почти ничего. Свои отношения с прибрежными деревьями урдерцы окружают тайной и никому о них не рассказывают. Тем более, не записывают. Если и есть какие-нибудь секретные архивы урдерской Гильдии Лесничих, в нашу библиотеку они не попали. Собственно, даже те скудные сведения, которыми я теперь обладаю, вычитаны между строк. Не будь у меня столь большого опыта работы с информацией, я бы вообще ничего не узнал, кроме того, что на каменных скалах урдерского побережья иногда каким-то чудом вырастают деревья. Вот и всё.

Мы помолчали. Я обдумывал услышанное, пытаясь сообразить, содержат ли добытые моим другом сведения ответ на хотя бы один из множества вопросов, возникших у меня после знакомства с хозяевами «Света Саллари». По всему выходило, что нет. Разве что, природа обаяния этого семейства стала мне немного понятней, словно бы в их родном доме, построенном где-нибудь на границе между прибрежной каменной пустыней и цветущими садами городских окраин, побывал.

С другой стороны, не это ли самое главное?

— По правде сказать, я и сам теперь хочу познакомиться с деревьями Урдерского побережья, — неожиданно сказал Шурф. — Но это, конечно, тоже планы на отдалённое будущее. Чему я действительно научился за последние полтора столетия, это постоянно говорить себе: «Не сейчас». И быть при этом достаточно убедительным.

— Просто сейчас такое трудное время, когда сбываются твои дурацкие юношеские мечты о власти и могуществе, — вздохнул я. — Его надо как-то перетерпеть. Кто ж тебе виноват, что ты всегда поворачиваешь всё по-своему? С другой стороны, это значит, что сбудется и всё остальное. Никуда оно от тебя не денется. К счастью, в отличие от власти и могущества, шум моря вряд ли может стать в тягость. Как и всё остальное, чего тебе теперь хочется.

— Ты почти столь же убедителен, как я сам, — усмехнулся мой друг. — Практически один в один. И это отлично. Потому что иногда бывает нужна внешняя опора. Тот, кто говорит вслух то же самое, что ты думаешь, оставшись наедине с собой. Зеркало. Подтверждение. Знак, что ты не сбился с пути. Да как ни назови. Впрочем, ты сам знаешь.

«Знаю, — подумал я. — Ещё бы мне не знать».

А вслух сказал:

Date: 2015-10-18; view: 258; Нарушение авторских прав