Глава 20. Выбежав на опушку леса, они едва не столкнулись с Джо Маршаллом

Выбежав на опушку леса, они едва не столкнулись с Джо Маршаллом.

– Беда, капитан! С Тэннером происходит что‑то неладное, сейчас с ним майор. И другие тоже заболели.

Брент рванулся вперед, буквально потащив за собой Кендалл.

Подбежав к дому, они увидели Тэннера, который корчился на ступеньках крыльца от жуткой боли. Брент выпустил руку Кендалл и бросился к солдату. В этот миг Тэннер издал отчаянный крик, мольбу к Богу – прекратить ужасные страдания.

– Тэннер, – позвал Брент, пытаясь разогнуть его сведенные судорогой руки. Но солдат снова дико закричал, а потом затих – навсегда. Бью и Брент, не веря своим глазам, смотрели на него. Бью закрыл глаза страдальца, в которых, несмотря на милостивую смерть, застыло выражение страшной боли.

– Какого черта… – начал было Бью, но в этот момент из дома тоже донесся крик. Минутное оцепенение прошло – Брент, Бью, Кендалл и Маршалл бросились в дом.

В гостиной Стерлинг Макклейн пытался, добиться ответа от Хадсона и Лоуэлла, у которых были те же страдания, что и у Тэннера.

– Лоуэлл, ответь мне! Ответь! Что у тебя болит?

– Внутри все разрывается и горит, как в огне… О Господи! Силы небесные!

Лоуэлл страшно закричал от боли, схватившись за живот. Изо рта потекла тонкая струйка крови. По телу солдата пробежала судорога, и он замер.

Брент, Бью и Стерлинг в ужасе смотрели друг на друга, пытаясь понять, что происходит, но не находили вразумительного ответа. Первым опомнился Бью и опрометью кинулся на кухню. Двое его кавалеристов все еще сидели за столом, уронив на него головы. Майор дотронулся до лица сержанта и понял, что тот мертв. На столе стояли тарелки с остатками еды.

Кендалл, подбежав к двери на кухню, уставилась широко открытыми от ужаса глазами на Бью. Следом за ней вошли Брент и Стерлинг. Брент, лицо, которого изменилось до неузнаваемости за эти минуты, подошел к столу и стал внимательно рассматривать остатки еды, разминая их пальцами и нюхая каждый кусочек.

– Пирог! – вдруг сообразил Стерлинг. – Брент, Бью, вы ели пирог?

– Нет!

– Кендалл?

– Нет.

– А ты, Джо?

– Нет, сэр.

Брент добрался до блюда с остатками пирога. Взяв в руку черничную начинку, он размял ее пальцами.

– Яд, – негромко произнес он.

– Яд? – тупо переспросила Кендалл.

– Хозяйка подсыпала яд в пирог! – Брент помолчал, потом обратился к Бью: – А где она сама, черт бы ее побрал?

– Я… не знаю. Она варила кофе, а я дремал в гостиной, когда Тэннер закричал.

– Стерлинг? – рявкнул Брент.

– Я был здесь, с Бью, но слышал, как хлопнула входная дверь.

– Наверное, она пошла искать юнионистов. За мной! – Они молча прошли мимо Кендалл, оставив ее наедине с тем, что осталось от людей, ставших ей родными.

– Подождите! – вдруг закричала она, вспомнив леденящее душу выражение их лиц. Особенно страшным было лицо Брента. Они же убьют старуху!..

Кендалл бросилась вслед за ними, споткнулась на крыльце о тело Тэннера и упала со ступенек. Ее сердце и ум переполнились смятением и растерянностью. Да, шесть человек умерли в невыразимых муках, но она не могла допустить, чтобы живые, поддавшись слепой ярости, устроили самосуд над старухой…

– Подождите! – снова крикнула она и, путаясь ногами в траве, побежала за мужчинами. – Постойте!

Она увидела их на краю кукурузного поля – хозяйку верхом на старой кляче, Брента, Стерлинга, Бью и Джо Маршалла, которые пытались окружить старуху и свалить с лошади. Кендалл бросилась к ним, натыкаясь на кукурузные стебли, не разбирая дороги во мраке, который едва рассеивал призрачный свет луны.

Она добежала как раз в тот момент, когда раздался истошный крик Ханны Хант:

– Вы все заслуживаете смерти, все. Вы, со своим рабством! Это из‑за вас началась война!

– У Билла Тэннера в жизни не было ни одного раба! Как ты могла спокойно слушать его вопли? – крикнул в ответ Джо Маршалл, обливаясь слезами.

Он бросился вперед и схватил старуху за ногу. Кендалл взглянула на Брента, Бью и Стерлинга: глаза всех троих блестели в свете луны, как осколки льда.

– Нет! – не помня себя, закричала Кендалл, кинувшись на спину Джо. От толчка он не удержался на ногах и повалился на землю, увлекая за собой Кендалл. Брент громко выругался, и в следующий миг она услышала глухой стук копыт. Она поняла, что Ханне удалось вырваться.

– Держите ее! – крикнул Стерлинг.

– Ты что, спятила, Кендалл Мур? – изумился Джо, вскакивая на ноги и глядя на Кендалл сверху вниз.

Брент оказался не столь галантным – подскочив к ней, он грубо поднял ее на ноги и изо всех сил встряхнул.

– Что ты сделала? – заорал он в дикой ярости. Под его бешеным взглядом Кендалл ощутила противную слабость во всем теле. Зубы ее застучали, как в ознобе. В гневе, как и в любви, Брент не знал меры.

– Это было бы убийство, – без всякого выражения произнесла Кендалл.

– Убийство?.. Справедливость! Правосудие! Ты что, ослепла? Ты не видела, в каких мучениях умирали эти люди? А теперь эта ведьма собирается донести янки на живых. Идиотка! Тебя надо было посадить в железную клетку, как только началась война! Как ты думаешь, что бы стали делать янки, если бы ты на их глазах разорвала в клочья кого‑нибудь из них? А здесь было еще хуже – холодное, расчетливое, кровавое убийство. Я бы сейчас с удовольствием…

– Избил меня? – перебила Брента Кендалл, не в силах удержать свой колючий характер, столкнувшись с таким напором. – Тогда бей, но избавь меня от своих нравоучений. Ты действуешь, как бандит! Нельзя ставить себя выше закона.

– А что ты предлагаешь делать? Обратиться в федеральный суд? Кендалл, ты же была в тюрьме вместе с этими людьми, они были твоими друзьями, близкими, как кровные родственники! Ты же провела с ними не один месяц…

– Брент, мне не надо напоминать, как ужасно…

– Пожалуй, нам надо убираться отсюда, – раздался из темноты голос Бью, – Старуха сбежала, и через несколько минут сюда может нагрянуть целый полк.

Брент отшвырнул Кендалл с такой силой, что она отлетела в сторону, едва не сбив с ног Стерлинга. Тот подхватил ее, чтобы не дать упасть, но в его жесте не было обычной предупредительности. Глаза его были столь же холодны, как и глаза его брата. Брент вполголоса выругался.

– Ты прав. Бью, нам надо уносить ноги.

– Нам надо похоронить Билла и остальных, – упрямо проговорил Маршалл, не стесняясь своих слез. Брент положил руку на плечо сержанта.

– У нас нет времени, Джо. Тэннер был хорошим солдатом и поймет нас правильно.

Он повернулся к Кендалл и схватил ее за руку, оторвав от Стерлинга.

– Надеюсь, вы, как всегда, полны энергии, миссис Мур? Благодаря вам нам всю ночь придется бежать, как зайцам.

Кендалл не стала отвечать, но украдкой взглянула на Бью, Стерлинга и Маршалла.

Кажется, они готовы были убить ее вместо старухи – настолько злы на нее. Даже в глазах Бью не было обычного понимания.

Когда Брент назвал ее по фамилии мужа, она поняла, что ярость его гораздо глубже и сильнее, чем она думала. Неужели она и правда предала их? Нет и еще раз нет! Она поступила совершенно правильно. Если бы ей представилась возможность выбирать, она снова сделала бы то же самое. Нельзя допустить, чтобы эти мужчины превратились в дикарей.

Настанет время жить, и когда оно придет, к людям вернется человечность. Будущее возможно, пока живут такие люди, как Бью, Брент и Трейвис Диленд. Такие люди, как Эйб Линкольн, президент, который, как говорят, умирает вместе с каждым из своих людей, погибающих на поле битвы, и который возражает против того, чтобы женщин содержали в лагерях для военнопленных.

Кендалл вскрикнула, когда Брент, стиснув ее руку, потащил через кукурузное поле. Он ее совсем не понимает. Но не перестал же он от этого ее любить… Хотя кто знает?..

В эту минуту Кендалл показалось, что во всем мире у нее не осталось ни одного друга.

Брента обогнал Стерлинг:

– Надо на минутку забежать в дом – захватить пистолет Тэннера и карабин Лоуэлла.

– Верно! – согласился Брент резким голосом. – А потом нам надо бежать в тот лесок и пересечь ручей – на случай если нас начнут искать, с собаками. Оттуда мы пойдем к югу, в Теннесси, и дай нам Бог наткнуться на полк повстанцев, а не федералов.

Стерлинг кивнул головой и присоединился к Бью и Маршаллу, которые бежали по пятам за Брентом.

– За мной! – крикнул он. – Сейчас мы зайдем в дом, а потом побежим так, словно за нами гонится полк чертей!

Оставив Кендалл на крыльце, мужчины прошли в дом, забрали оружие и снова бросились бежать. Брент пронесся, не обратив ни малейшего внимания на свою возлюбленную, будто не сжимал ее в своих страстных объятиях на том самом месте, мимо которого они сейчас пронеслись, как призраки.

В эту длинную ночь никто из них почти не разговаривал. Когда занялся рассвет, они нашли приют в горной пещере и в полном изнеможении растянулись на холодных камнях.

В этот день Кендалл спала в одиночестве.

* * *

Так прошло много дней и ночей. Стерлинг, Бью и даже Джо Маршалл простили Кендалл. Во всяком случае, они опять стали вежливыми и предупредительными, прислушивались к ее словам. Первый снег выпал в тот день, когда беглецы пересекли, границу Теннесси. Бью позволил себе положить руку на плечо Кендалл, стараясь согреть ее. Один только Брент оставался холодным, как арктический лед.

Они шли по суровой местности. Продвижение их замедлилось, стало все труднее добывать пищу. Но все эти физические лишения были ничто в сравнении с душевной болью, от которой страдала Кендалл.

Конечно, можно было попросить у Брента прощения, умолить его понять, что она всего‑навсего женщина с нежным и слабым сердцем.

Но она не может этого сделать, не может, потому что чувствует свою правоту. За те долгие месяцы, которые они провели вместе во время этого марша по штатам, Кендалл многое поняла в любви. Длительные, прочные отношения нельзя построить только на сладостной ночной страсти. Любовь – это нечто более глубокое. И чем больше Кендалл любила Брента, чем больше страдала от холода отношений и той молчаливой войны, которую они вели между собой, тем больше проникалась убеждением, что именно Брент должен просить у нее прощения.

Даже перейдя границу Теннесси, Бью и Брент продолжали остерегаться фермерских домов, ведя группу по горным ущельям, в надежде вскоре добраться до какого‑нибудь крупного города, где можно будет, наконец, выйти к людям. Однажды они набрели на старую, заброшенную хижину. Брент и Стерлинг, подвергнув ее настоящему индейскому набегу, добыли две пары почти новых башмаков, немного муки и красивую шкатулку с иголками и нитками. А когда Кендалл ухитрилась из покрывал, занавесок и меха кроликов сшить своим товарищам некое подобие плащей, чтобы хоть как‑то защититься от страшного зимнего холода, это стало настоящим богатством для них.

В день Рождества, когда Кендалл только‑только улеглась спать, к ней, наконец, подошел Брент. Она вздрогнула от неожиданности, почувствовав прикосновение к своему плечу, и резко повернувшись, пристально посмотрела на Брента. Ее глаза горели опасным огнем.

Он предостерегающе поднес палец к ее губам и показал на остальных беглецов, спавших вокруг маленького костра. Затем взял Кендалл за руку, заставил ее подняться и увлек в дальний угол пещеры, где выступавший из скалы камень, позволял уединиться, как в маленькой отдельной комнате.

Кендалл открыла было рот, но успела только прошептать имя возлюбленного, ибо Брент мгновенно приник к ней губами в страстном поцелуе. Руки его уже обнимали ее.

Позже Кендалл удивлялась тому, насколько легко удалось Бренту соблазнить ее и на этот раз. Но… как только он умело снял с нее одежду и начал покрывать тело поцелуями, она забыла обо всем на свете. Ее тело само прижалось к его сильному телу, и в этом прикосновении было что‑то невероятно опьяняющее. Сердце подсказывало ей, что Брент пришел не просто так. Он пришел просить у нее прощения – просить своей любовью. Опаленная огнем его любви, она от всей души была готова простить его. Когда он вошел в нее, она почувствовала, что жар возлюбленного плавит ее, как воск. Теперь Брент мог вить из нее веревки, ее тело и душа были в его власти – он мог делать с ней все, что делает со своими марионетками опытный кукловод. Шепотом он отдавал ей приказы, словно командуя своими матросами, а она охотно подчинялась всем его требованиям, полностью отдаваясь его ласкам. Он вознес ее к вершинам удовольствия, отстранился, покрыл водопадом поцелуев, позволяя себе с ней любую прихоть. Когда его влажные губы, коснувшись ее спины, замерли на пояснице и приникли к ягодицам, она едва не задохнулась от острого, жгучего наслаждения. Он снова вошел в нее, слился с ней, стал частью ее существа, поверг в знойную лихорадку, взорванную невыносимо сладким приливом нежной страсти.

Кендалл лежала, прижимаясь к Бренту и укрытая платьем, – как только возлюбленный перестал обжигать ее своими прикосновениями, она почувствовала холод зимней ночи.

– Брент, – проворковала она, потершись щекой о него и запустив пальцы в густые волосы на его груди. – Я так рада: ты, наконец, понял, что я была права. Мне было нестерпимо…

– Что? – резко перебил он ее. Она подняла голову и уставилась на Брента своими бездонными синими глазами.

– Я принимаю твои извинения…

– Какие еще извинения? – взорвался Брент, прищурив свои серо‑стальные глаза. – Я и сейчас бы с удовольствием задал тебе хорошую трепку…

– Что ты сказал? – Теперь в голосе Кендалл появились ледяные нотки.

– Ты же могла погубить всех нас! Ты поступила как полная дура. У меня кровь закипает, как только я вспоминаю об этом. Прошу тебя, Кендалл, не буди во мне зверя.

– «Не буди во мне зверя!» – передразнила она его, – Что это значит, наглый сукин сын? Что, собственно говоря, заставляет тебя заниматься любовью с дурой?

Брент медленно прикрыл свои ставшие ледяными глаза. Даже сквозь рыжевато‑золотистую бороду было видно, как его лицо покрылось пятнами, так сильно он разозлился.

– Есть такие потребности, – процедил он сквозь зубы, – которые не имеют ничего общего с умом глупой бабы.

В ярости Кендалл обхватила себя руками. У нее был взрывной характер, и сейчас она, стиснув зубы, едва удерживалась, чтобы не ударить Брента. Темперамент взял свое, и Брент не успел вовремя среагировать. Он перехватил ее руки, но она все же успела оставить на его лице следы ногтей.

В мгновение ока она оказалась лежащей на нем. Сдавленная могучими руками, она продолжала сверлить его негодующим взглядом.

– Кендалл, – тихо прошипел Брент, – не лезь в драку, если у тебя нет оружия, и не раздавай направо и налево то, чего не хочешь получить назад.

– Капитан Макклейн, – холодно и высокомерно произнесла Кендалл, тщетно стараясь вырваться из его мертвой хватки, – я решила согласиться с вами. Действительно, во всем, что касается вас, я полная и законченная идиотка. Но я не лакомое блюдо, которое существует только для того, чтобы вы могли утолить свой голод. Видимо, мой убогий умишко – органическая часть моего женского естества.

– Кендалл, ты же чувственная женщина. Я не могу поверить, что наш с тобой спор уменьшает наслаждение, которое ты только что испытала.

– Блестяще! Брент, ты абсолютно прав. Любовь – это то же самое, что еда, верно? Это, правда, что бы ни происходило, мы всегда хотим есть, когда проголодаемся, и пить, когда испытываем жажду. Раньше я как‑то не задумывалась над этим, но теперь задумалась. Раньше я была дурой и любила тебя, а теперь поумнела. Но я, как ты только что изволил заметить, чувственная женщина, и у меня есть определенные потребности. И теперь выбирать буду я. Кроме тебя, здесь есть еще трое мужчин.

– Перестань выражаться, как шлюха!

– Кроме того, Бью намного привлекательнее, чем ты, да и обхождение у него не в пример твоему, так что… – Брент пребольно ухватил ее за волосы.

– Ты в уме, Кендалл? Тебе мало войны, так теперь ты хочешь, чтобы мы с Бью вцепились друг другу в глотки? – Она закрыла глаза и помотала головой.

– Нет, – прошептала она едва слышно. Брент отпустил ее волосы и обнял с трепетной нежностью.

– Прости меня, Кендалл. Я был вне себя и не хотел сказать то, что сказал, но ты обозвала меня наглым сукиным сыном, и я решил отплатить тебе той же монетой.

Кендалл захотелось плакать. Боже, какая это радость – чувствовать его нежность, проникнуть в его душу, слушать его тихий, ласковый шепот…

– Если бы ты только научилась не вмешиваться в дела, которые тебя не касаются, – сказал он в пространство. – Когда ты делаешь то, чего не понимаешь, ты поступаешь глупо, Кендалл.

Чтобы не потерять решимости, она отодвинулась от него.

– Брент, – холодно произнесла она. – Меня касается все, что с нами происходит, и я никогда не поступаю глупо. И раньше не поступала. Да, у моих действий были плохие последствия, и, не буду отрицать, много раз мне требовалась помощь. Но поступать иначе я просто не могла. Если ты не можешь этого принять…

Брент резко сел, взял Кендалл за плечи и взглядом приказал ей замолчать. Глаза его горели.

– Я могу принять только одно – твое доверие. Ты должна научиться мне доверять, хотя бы иногда. Я совсем не хочу с тобой ссориться. Признаю: ты умная и жаждущая жизни, тебе не занимать мужества. Но пойми, Кендалл, ты не в силах изменить ход войны. Эта старуха убила пять человек, ее место на виселице. Ты позволила ей бежать, а значит, нас могли схватить. Тогда меня, без сомнения, повесили бы или расстреляли, а тебя отправили бы к Джону Муру. Поэтому хочешь, не хочешь, но я намерен отправить тебя в безопасное место. А если ты вздумаешь улизнуть, то – клянусь Богом! – я найду тебя… Надеюсь, ты поняла меня, Кендалл?

– Погоди, – сердито возразила она. – Так нечестно, и ты это сам знаешь. Ты покинул меня, и только поэтому я оказалась в Виксберге.

– Ты не права, я не покидал тебя. Просто мне надо воевать, а тебе – нет.

– Теперь тебе не надо воевать, потому что ты пленник.

– Кендалл, я снова приму командование своим судном. Стерлинг вернется в армию Северной Виргинии, а Бью и Джо присоединятся к своему полку.

– А я, как паинька, буду сидеть взаперти? – язвительно поинтересовалась Кендалл.

Брент не принял иронического тона.

– Именно так, любовь моя.

– Брент…

– Кендалл, ты можешь хоть раз послушаться меня? – Он нетерпеливо поднялся и стал натягивать на себя одежду. Кендалл торопливо схватила платье с явным намерением уйти.

– Брент… – произнесла она.

– Кендалл, – перебил он ее, – я очень люблю тебя. – Из ее глаз брызнули слезы.

– Брент, ты не можешь любить меня и называть идиоткой. – Улыбка коснулась губ Брента.

– Могу, – нежно произнес он.

– Мой ум для тебя пустое место, и это не по мне, – пробормотала Кендалл. – А если так, то я найду в себе силы порвать с тобой!

Неожиданно Брент тихо рассмеялся и подал Кендалл руку. Он помог ей подняться, застегнуть крючки на платье, не обращая ни малейшего внимания на ее протесты и возмущение.

– Мадам, я предлагаю вам отложить выяснение отношений до лучших времен. Когда‑нибудь, если захочешь, мы с тобой устроим настоящий скандал по всей форме, но теперь нам надо выживать. Пошли спать, а то наши проснутся и решат, что мы сбежали.

Кендалл хотела возразить, но передумала. Однако досада на то, что они с Брентом так ничего и не решили, не покидала ее. Но Брент прав: сейчас главная задача – выжить.

Они подошли к костру и легли, но только во сне Кендалл расслабилась и позволила Бренту обнять себя.

* * *

В ту ночь, как обычно, они шли по поросшему лесом склону горы, когда вдруг увидели костры воинской части. Брент и Стерлинг вызвались пойти на разведку. Бесшумно ступая по опавшей листве, они исчезли в ночи. Очень скоро вернулись, радостно объявив, что это бивак конфедератов.

Рождественские праздники… Как чудесно, что именно теперь они добрались, наконец, до родных мест! Как приятно разделить со своими даже тощий солдатский рацион, сидеть у костра и во все горло распевать рождественские песенки.

Но было в этой встрече и нечто пугающее. Солдаты Конфедерации выглядели не намного лучше, чем наши беглецы. Ноги у некоторых из них были за неимением сапог обмотаны какими‑то тряпками. Форма ветхая, поношенная. Но некоторые солдаты щеголяли в снятых с убитых янки синих мундирах.

Кендалл сидела рядом с Брентом, прихлебывая из кружки жидкий кофе и вполуха слушала песенки и приглушенные разговоры. Кто‑то рассказывал Бью, что половина людей мучается от дизентерии. Болезнь не знает пощады – только за последний месяц умерли двадцать четыре человека. Услышав это, Кендалл чуть не разрыдалась, но в следующий момент на нее вдруг снизошло небывалое спокойствие.

Юг проиграет войну, теперь у нее не было в этом никаких сомнений. Стало ясно и то, что почти все солдаты приютившего их полка понимали: их ждет поражение. Но в их глазах нельзя было прочитать ничего, кроме гордости и решимости драться до конца, каким бы горьким этот конец ни был.

– Кендалл, ты меня слышишь?

– Что? – Она оглянулась, встретив мрачный взгляд Брента.

– Завтра отсюда отправляется обоз в тыл, на восток. Повезут ампутированных и других раненых в Ричмонд. Когда янки придут туда, эти люди станут последним гарнизоном столицы. Они могут взять тебя с собой. Ты же не откажешься помочь ухаживать за ранеными в дороге?

– Конечно, не откажусь, но что будет с тобой и…

– Место есть только для тебя. Нам придется и дальше идти пешком: у них нет для нас даже лошадей. Но ничего, до Виргинии осталось рукой подать.

– Я…

– Ты поедешь, Кендалл. Мне сказали, что опасность нападения на Ричмонд уменьшилась. В столицу вернулась даже жена президента Дэвиса. Она моя старая знакомая и будет счастлива оказать тебе гостеприимство до тех пор, пока я не выясню, куда Чарли отвел «Дженни‑Лин».

– А потом?

– А потом я отвезу тебя домой, если смогу.

– А где этот дом, Брент?

Вопрос застал его врасплох. «Южных морей» больше нет, но есть еще один дом, правда, он намного южнее Теннесси.

– Мы поедем к Эйми, – бесцветным голосом ответил Брент. – Кендалл, я так устал, что у меня нет ни малейшей охоты с тобой ссориться.

Она тихо вздохнула:

– Я просто спрашиваю.

Она не стала спорить, когда Брент повел ее в маленькую палатку, которую отвели им для ночлега.

Кендалл была счастлива быть рядом с Брентом, принимать его огненные ласки, говорить с ним, даже если весь разговор состоял из невнятных слов страсти. Утром им предстояло расстаться, но расставание – обычное дело на войне.

Наутро Брент проводил ее до фургона, который должен был отвезти Кендалл в Ричмонд. Он забрался на козлы, едва найдя место, где встать, и молча смотрел, как Кендалл усаживалась между двумя старыми капралами. Он наклонился к ее уху:

– Будь в Ричмонде, Кендалл. Жди меня там, жди. – Она натянуто улыбнулась в ответ:

– А где я еще могу быть, Брент?

– Не знаю, и именно это всегда тревожит меня больше всего. – Кендалл опустила ресницы.

– Я буду там, Брент, обещаю тебе.

Щелкнул кнут, лошади тронулись мелкой рысью, повозка заскрипела и сдвинулась с места. Перед тем как спрыгнуть на землю, Брент прошептал:

– Я люблю тебя, Кендалл. – Он выпрямился и посмотрел в прекрасные глаза любимой, блестевшие от стоявших в них слез.

– Я люблю тебя, моя Кендалл, хотя ты и безнадежная идиотка, – добавил он с озорной улыбкой.

Кендалл попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла.

– Я тоже люблю тебя, хотя ты и неисправимый сукин сын. – Он поцеловал ее, наслаждаясь вкусом любимых губ; Потом быстро спрыгнул с козел, несмотря на скорость, с которой фургон теперь несся по грунтовой дороге. Кендалл, не отрывая своих бездонных глаз от Брента, смотрела грустным и отрешенным взглядом. Но были в этом взгляде непоколебимый дух и обещание любви. Любви, несмотря ни на что.

Брент следил взглядом за фургоном, пока он не исчез в ярких лучах утреннего солнца.

Date: 2015-10-22; view: 253; Нарушение авторских прав