Июнь 1863 года

Моя дорогая Эйми, у меня, естественно, нет ни малейшей уверенности в том, что это письмо когда‑нибудь дойдет до вас, но я все же пишу его, моля Бога, чтобы это чудо произошло. Здесь, в госпитале, слишком много работы, чтобы иметь возможность завязать по‑настоящему дружеские отношения, поэтому я от души надеюсь, что ты вытерпишь мои навязчивые излияния, которые я поверяю бумаге. Надежда на то, что ты прочтешь и поймешь мое письмо, согревает мне душу.

День ото дня обстановка здесь становится все более и более угрожающей. Жизнь в осаде опустошает, и это еще мягко сказано. Упаси меня Господь, Эйми, в моих словах нет и тени упрека! Никто из нас не мог знать, что будет, когда я по твоему совету уезжала из Флориды в госпиталь брата Гарри, хирурга. Как ни странно, но я очень довольна своим положением. Правда, меня приводит в ужас вид израненных солдат, но я очень рада, что могу приносить пользу. Я могу приносить настоящую пользу, Эйми! Я не могу выразить словами, насколько это важно для меня. Я занята от рассвета до заката, и это помогает мне не думать о Бренте, а значит, я не распускаюсь, не ною и не плачу и…

Кендалл содрогнулась от внезапно раздавшегося рядом разрыва артиллерийского снаряда. От неожиданности она судорожным движением прикрыла губы, чтобы удержать крик. В масляном светильнике на сколоченном из неоструганных досок столе затрепетал язычок пламени. Стены угрожающе заскрипели.

Наступила тишина, продолжения обстрела не последовало. Кендалл с облегчением вздохнула. Виксберг находился в осаде уже более двух месяцев, и Кендалл изо всех сил старалась привыкнуть к звукам взрывов снарядов, которыми янки каждый день буквально засыпали город. Госпиталь располагался довольно далеко за рекой и поэтому находился в относительной безопасности, правда, как‑то раз, несколько снарядов разметали две палатки, где лежали раненые. Тогда все погибли.

Кендалл прислушалась, но свиста снарядов не было. Янки называли такой выстрел пожеланием спокойной ночи. Кендалл посмотрела на лежавшее перед ней письмо, схватила его со стола и порвала на мелкие клочки.

Она, видно, совсем сошла с ума. Зачем писать Эйми о Бренте? От него нет никаких известий уже девять месяцев. Целых девять месяцев прошло с тех пор, как он ушел от нее, не попрощавшись.

Известия о нем, конечно, были. Капитан Брент Макклейн по‑прежнему был героем Конфедерации. Южные газеты трубили о том, что именно он на одну пятую часть обеспечил провиантом армию конфедератов и потопил пятьдесят кораблей янки.

Где он теперь? Кендалл рассеянно постукивала пером по столу. Интересно, возвращался ли он в залив? Интересовался ли ее делами? Последняя весточка от Эйми пришла в феврале, вскоре после того, как Кендалл уехала в Виксберг.

Было просто невозможно оставаться у Армстронгов после того, как Брент покинул ее в последний раз. Он увел «Гордость повстанца», и Кендалл стало ясно, что Брент никогда не вернется. Во всяком случае, к ней.

Вернуться в Чарлстон она не осмелилась – никогда, пока она способна дышать, не станет Кендалл доверять своему отчиму. Хотя она немного нервничала, зная, что Джон Мур служит под командованием адмирала Фэррагата на Миссисипи, все же у Кендалл, как, впрочем, и у многих других, была уверенность в том, что на западном фронте конфедераты не уступят своих позиций. Виксберг, окруженный с трех сторон горами, стоящий на реке, считался неприступной крепостью. В феврале, когда Кендалл поехала в госпиталь вместе с Дэвидом Армстронгом, никто не мог даже предположить, что именно Виксберг окажется в столь жестокой осаде.

Никто, естественно, на Юге. С самого начала войны конфедераты сражались с необыкновенным мужеством и доблестью. Но этого оказалось слишком мало, чтобы отразить натиск превосходящих сил янки, вооруженных современной тяжелой артиллерией.

Кендалл встала и потянулась, массируя занывшую от дневных трудов спину. Как она устала! Но как бы ни заставляла она себя работать, полного забвения не наступало – она все равно продолжала вспоминать Брента. Как ни странно, но эти воспоминания были вполне сносными – тяжелыми, но сносными, пока она могла ждать и верить, что настанет день, когда он вернется. Но это было только в те часы, когда она осмеливалась думать о нем и в мыслях строить планы совместной жизни с ним.

Однако эти мечты были мертвы, как былая красота Виксберга. Память не потускнела, но продолжала каждый день мучительно донимать Кендалл. Даже по прошествии столь долгого времени в часы тяжкого, не приносившего отдыха ночного сна, она явственно представляла себе лицо Брента. Можно только посмеяться над тем, что она видела в своих коротких снах. Улыбка кавалера скрашивала жесткие черты его лица, серые глаза загорались таким страстным огнем, что жгли, как лучи яркого южного солнца.

Кендалл вздрогнула и прикусила губу. Уж вспоминать, так вспоминать. Была бы она умнее, так припомнила бы, что характер у Брента был кусачим, что он мог быть высокомерным, надменным, холодным и оскорбительно поучающим. Это он оказался глупцом, готовым без всякого смысла рисковать собственной жизнью.

Ну почему нельзя, с горечью подумала Кендалл, убежать от любви? Помнится, Рыжая Лисица сказал ей, что это невозможно… И время доказало его правоту. Вождь потратил много слов и сил, чтобы убедить Кендалл не уезжать в Виксберг. Она действует, как ребенок, говорил Рыжая Лисица нетерпеливо. Так же в свое время говорил Брент. Макклейн вернется: он надеется найти Кендалл у Армстронгов.

Но она не могла поверить, что Брент захочет ее искать.

Скучала Кендалл и по Рыжей Лисице, который незаметно стал ее самым близким другом. Ей недоставало его рассудительных слов, самого его присутствия, спокойствия и стоической красоты духа.

Скучала она по нему и потому, что он был живой нитью, связывавшей ее с Брентом…

Но о Бренте надо забыть, похоронить себя в делах, довести до полного изнурения, чтобы ненужные воспоминания не лезли в голову.

И Кендалл трудилась от рассвета до заката. Осада заполнила госпиталь ранеными настолько, что иногда было трудно протиснуться между койками.

Генерал Конфедерации Джон Пембертон проявил чудеса отваги в отчаянных попытках сохранить город, но его противник – генерал Грант оказался весьма настойчив. Жители старого южного города, под стать командующему, были готовы стойко переносить все лишения и трудности.

Но тяжкие недели сменяли одна другую, и вместе с запасами продовольствия таяли мужество и отвага, уступая место тупому ожиданию. Люди начали есть лошадей, собак и кошек. В последнее время на ужин стали употреблять жареных крыс.

В дверь комнатки Кендалл постучались.

– Кто там? – отозвалась Кендалл, радуясь возможности отвлечься от мрачных размышлений.

– Вы мне нужны, Кендалл. Последний снаряд накрыл несколько человек, их только что доставили к нам.

– Иду, доктор Армстронг! – торопливо откликнулась Кендалл. Она поправила юбку и, прежде чем выйти из комнаты, машинально посмотрела на себя в осколок зеркала над простеньким рукомойником. Что‑то в отражении привлекло ее внимание, она пристально взглянула на свое лицо и вздрогнула, увидев глубоко запавшие щеки.

Как ужасно она выглядит! Страшно исхудала, одни кости. Под глазами появились темно‑синие крути. Только глаза остались прежними. Отведя взгляд, она быстрым движением заправила в пучок выбившуюся прядь и решительно вышла из комнаты. Умирающим солдатам нет никакого дела до ее красоты; ее долг ухаживать за ними, подавать пить, хоть как‑то облегчать их нечеловеческие страдания.

Дэвид Армстронг был очень похож на своего брата – такой же сильный, благородный человек и неутомимый работник. Кендалл привязалась к нему так же, как к Эйми и Гарри. Дэвида она увидела в коридоре. Хирург, засучив рукава рубашки, мыл руки.

– Идите в операционную, Кендалл, у нас три ампутации.

Она заметно побледнела, но согласно кивнула головой, всей душой ненавидя эту часть своих обязанностей. Раненые кричали и сопротивлялись, плакали и молили о пощаде.

Но гангрена не оставляла людям шансов: там, где бессильной оказалась пуля, зараза грозила сиять свою жатву.

– У нас есть какое‑нибудь обезболивающее? – В ответ доктор Армстронг посмотрел на Кендалл тяжелым взглядом:

– Нет.

Кендалл, снова кивнула, едва справившись с подкатившим к горлу чувством тошноты.

– Идемте, – кратко произнес Дэвид.

Кендалл пошла вслед за доктором.

Она была не в состоянии спасти ногу молодому солдату, но знала, что очень нужна доктору Армстронгу. Здоровые мужчины находились на передовой, обороняя город от неприятеля. Армия не могла позволить себе роскошь использовать их для работы в госпиталях. Кендалл хорошо изучила привычки доктора Армстронга, поняла суть его работы и содержала хирургические инструменты в идеальном порядке. Научилась Кендалл накладывать повязки на культи, говорить раненым слова утешения и ласково – прикасаться к их покрытым испариной лицам. Однако каждый раз, стоя в операционной, она боялась упасть в обморок от вида мучений, которым подвергает хирург и без того израненных людей.

Доктор Армстронг работал быстро, сноровисто и умело. Наконец последнего, третьего, раненого унесли в палату; его крики постепенно стихли под сводами коридора. Санитар унес то, что осталось от искалеченных ног, и Кендалл тупо уставилась ему вслед.

Хирург подошел к ней и обнял за плечи.

– Вы знаете, – проговорил он тихо, – что для меня самое тяжелое на войне? Слушать пение птиц. Продолжается эта кровавая вакханалия, а птицы видят только, что на смену весне пришло лето. И цветы… Они продолжают расти невзирая ни на что. Да что там… жизнь всегда будет продолжаться, Кендалл. Время сеять, и время собирать урожай.

Кендалл с удивлением воззрилась на него, пораженная неожиданными фантазиями доктора Армстронга. Он всегда казался ей настоящим сухарем – вечно занятым, добрым, но по‑солдатски прямым.

Он улыбнулся:

– Кендалл, вам следовало бы одеваться в щелка и бархат и блистать на балах, флиртуя со всеми молодыми людьми. Дитя мое, я даже представляю вас только так – прекрасной, милой, беззаботной, без лихорадочного волнения в глазах. Боюсь, что госпиталь не самое подходящее место для изящных молодых леди.

Она натянуто улыбнулась:

– Доктор Армстронг, я уже не уверена, была ли я когда‑нибудь изящной молодой леди.

Он покачал мудрой седой головой:

– Девочка моя, вы всегда будете прекраснейшей из всех леди. К тому же вы сильны и переживете весь этот кошмар, который, к несчастью, не переживут столь многие.

У Кендалл заныло сердце.

– Вы… вы верите, что мы… потеряем Виксберг?

– Кендалл, это отнюдь не вопрос веры. Посмотрите, что творится вокруг. Мы страшно голодаем и умираем от истощения. От Виксберга остались только воспоминания. Граждане скрываются в погребах и подвалах своих домов, точнее, того, что от них осталось. Генерал Пембертон делает все, чтобы отстоять город, но долго ли сможет босая, потрепанная, голодная армия сопротивляться сытому, хорошо вооруженному и вдвое превосходящему по численности противнику? Если не произойдет чуда, то Виксберг падет… как, впрочем, и весь Юг…

Он замолчал, видя, какое впечатление произвели его слова на молодую женщину.

– Не обращайте на меня внимания, Кендалл. Я старая, до времени изношенная рабочая лошадь!

Однако лицо Кендалл оставалось напряженным и беспомощным. И снова доктор Армстронг попытался сгладить боль, которую невольно причинил своей помощнице.

– Завтра мы должны получить немного морфия, – бодро произнес он. – На тот берег послан человек, который должен пройти сквозь боевые порядки янки и встретиться с нашими. Мы пойдем получать его вместе с вами.

Кендалл едва заметно улыбнулась.

– Морфий, – тихо пробормотала она. – Это прекрасно. Когда завтра они будут кромсать очередную жертву, та будет кричать не так громко. Час от часу не легче!

– Идите отдыхать, Кендалл. Вам надо немного поспать.

Она послушно легла в постель и даже сумела уснуть. Но это был неспокойный сон: ее преследовал один и тот же кошмар. На операционном столе дико кричит от боли человек в сером мундире. Кендалл смотрит на него и видит Брента.

Кендалл проснулась и, придя в себя, попыталась снова уснуть, но стоило ей закрыть глаза, как видение снова представало перед ее взором с ужасающей ясностью. Но теперь на столе лежал другой человек. У него была темно‑бронзовая кожа, из многочисленных ран текла кровь. Он обернулся и прошептал: «Отомсти!»

Это был Рыжая Лисица.

Кендалл кинулась от стола, но, обернувшись, увидела, что вождь преследует ее по пятам, а впереди поджидает Брент, залитый кровью, – босой, в рваном сером мундире, который он носил когда‑то с такой щеголеватой выправкой. Его глаза обвиняли.

Она оказалась в ловушке. Закрыв глаза руками, Кендалл с криком упала на колени. Ведь это были люди, которые когда‑то любили ее, заботились о ней, а она обрекла их на невероятные страдания… Даже во сне она испытывала дикий страх. Она снова проснулась, ее крик потонул в адском грохоте: наступило утро, и янки возобновили артиллерийский обстрел города. С трудом, поднявшись, Кендалл ополоснула лицо, потом подняла глаза и посмотрела на себя в зеркало. Круги под глазами стали еще темнее.

Чтобы не разрыдаться, пришлось еще раз напомнить себе, что раненым и умирающим нет дела до ее красоты, от нее требовалось совсем другое.

Казалось, день тянулся вечно. Генерал Грант обстреливал город с суши, а адмирал Портер – с реки. Вместе с солдатами в госпиталь начали поступать гражданские люди – старики, женщины, дети, – попавшие под конические снаряды, несшие смерть. Вид раненых детей разрывал сердце Кендалл. Худые, маленькие, одетые в невероятные лохмотья, эти создания не понимали, что происходит, они знали только, что им невыносимо больно.

Обстрел, наконец, прекратился. Врачи, передохнувшие днем, приступали к ночной работе. Кендалл ушла в свою крохотную каморку и постаралась отмыть себя от страшного запаха тления и смерти.

– Кендалл!

Она услышала стук в дверь и голос доктора Армстронга.

– Что случилось?

– Вы идете со мной?

О! Как она могла забыть? Они же собирались идти за морфием.

– Да‑да, сейчас иду!

Она быстро надела простенькое хлопковое платье, рывком распахнула дверь. Доктор Армстронг галантно предложил ей руку.

– Пойдемте, голубушка, – сказал он, подмигнув Кендалл. – Я буду сопровождать вас.

В этой прогулке не было ничего приятного. Улицы казались вымершими, на месте некогда великолепных домов стояли лишь обгорелые остовы. Однако доктор вето дорогу пытался развлечь Кендалл забавными рассказами из жизни людей, которые раньше жили в этих сгоревших домах.

Воздух был напоен ароматами лета. С реки дул свежий ветерок, очищавший Кендалл от вони и грязи госпиталя.

Они свернули налево, оставив позади себя город и повстанческую батарею. Раздался тихий свист, и доктор Армстронг остановился, крепко сжав руку Кендалл. Из кустов навстречу им выскочил какой‑то мальчишка.

– Док Армстронг, что‑то неладное с лодкой. Я ее вижу, а она не пристает к берегу. Вот посмотрите сами. Видите, как она плывет? Сейчас выглянет луна, тогда увидите… Вот смотрите! Почему он не пристает? Билли не мог не пройти.

Доктор Армстронг молча смотрел на гладь воды.

– Не знаю, – тихо произнес он, наконец. – Течение скоро унесет лодку. Интересно, он привез морфий?

Кендалл посмотрела на мальчишку, которому не было еще и тринадцати лет, потом на старого доктора. Словно прочитав ее мысли, мальчик произнес внезапно охрипшим голосом:

– Я бы постарался доплыть до нее, но я не умею плавать. Мама всегда говорила, что хорошенько высечет меня, если увидит в реке или ручье.

– Я смогу пригнать лодку, – вызвалась Кендалл. Доктор Армстронг посмотрел на нее как на сумасшедшую:

– Нет, Кендалл, я не могу послать женщину…

– Можете, – раздраженно сказала Кендалл. – Этот мальчик не умеет плавать, а вы, простите, доктор Армстронг, слишком стары. Кроме того, раненые в госпитале вряд ли обойдутся без вас.

Говоря эти слова, Кендалл начала торопливо раздеваться. Надо избавиться от этой кучи тряпья, иначе утонешь. Она не осмелилась сказать доктору, что сильно испугалась. Ведь, в сущности, она не такая уж и хорошая пловчиха. Но если не поддаваться панике, то все будет хорошо. Лодка была пока недалеко от берега, однако течение с каждой минутой уносило ее все дальше и дальше.

– Кендалл, мы найдем кого‑нибудь другого.

– У нас нет на это времени. Морфий уплывет к янки, а они вряд ли преподнесут его нам на блюдечке?

Она сбросила туфли и увидела, что мальчик смотрит на нее широко раскрытыми глазами. Она рассмеялась, чтобы разрядить неловкость.

– Я понимаю, что одета не по последней моде, но будем считать, что это самый лучший женский купальный костюм. – Кендалл посмотрела на свои панталоны и короткую тесную рубашку.

– Кендалл… – снова попытался остановить женщину доктор Армстронг.

Но она уже не слышала его. Сквозь заросли она подбежала к реке и сразу окунулась в воду. Вода оказалась не по‑летнему холодной, и у Кендалл захватило дух. Кроме того, она боялась, что в реке может водиться какая‑нибудь нечисть. Она вытянула руки вперед и поплыла, стараясь побыстрее оторваться от противного, илистого дна. В несколько взмахов выбралась на глубокое место и огляделась. До маленькой гребной лодки оказалось не так близко, как это виделось с берега, – не менее нескольких сотен футов. Надо поворачивать назад…

Но воспоминание о кричащих на операционном столе раненых погнало Кендалл вперед вопреки доводам разума. Она набрала в легкие побольше воздуха и поплыла, делая медленные, размашистые гребки. Остановилась и снова посмотрела на лодку. Господи, как же она далеко! Снова вздохнула и поплыла вперед, уговаривая себя, что если перестанет двигаться, то просто замерзнет.

Она плыла вперед, стараясь быть методичной, как доктор

Армстронг. Вот она подплыла ближе… еще ближе.

Наконец она добралась до цели. Ухватившись за борт, решила отдохнуть, прежде чем попытаться перевалиться через него. Она отдыхала, прижавшись щекой к мокрому дереву борта, и ее распирало от гордости и счастья. Она сделала это! И только благодаря ей солдаты будут меньше мучиться на операционном столе….

Внезапно сильные мужские руки схватили ее за плечи и грубо потащили из воды. У Кендалл вырвался дикий крик.

– Добро пожаловать на борт, шпион, – поприветствовал Кендалл чей‑то веселый голос.

– Нет! – отчаянно сопротивляясь, не своим голосом взвизгнула Кендалл. Но ее быстро вытащили и посадили на среднюю банку.

– Будь я проклят, сержант, это женщина!

– Не буду с тобой спорить, Уокер, – добродушно согласился сержант. – Это определенно женщина.

Она испуганно перевела взгляд с одной фигуры, одетой в синий мундир, на другую, одетую так же. Один из них сидел на веслах и сноровисто греб к противоположному берегу.

– Подождите!.. – умоляюще воскликнула Кендалл, решив, что сержант, судя по голосу, порядочный человек и с ним можно будет договориться. – Подождите, прошу вас! Нам так нужен морфий!

– Какой еще морфий? – поинтересовался сержант. Его сухощавое лицо было покрыто сетью морщинок. – Здесь не было никакого морфия, леди. Только легкое стрелковое оружие. Мы отняли его у человека, который пытался провезти свой груз в Виксберг.

– Но я не понимаю… – начала было Кендалл. Сержант от души рассмеялся:

– Прошу прощения, леди, но ваш человек отнюдь не филантроп. Он решил, что на провозе оружия заработает больше, чем на лекарствах. Но не переживайте за него, мадам, остаток войны он проведет в федеральной тюрьме.

«Тюрьма…» – с запозданием подумала Кендалл и содрогнулась от этой мысли. Эти люди – янки и везут ее к позициям янки. Она сидит перед ними почти в чем мать родила, а они везут ее к своим. Что ее ждет?

Она вскочила, едва не опрокинув лодку, и попыталась выпрыгнуть, но сержант проворно поймал ее за ногу и отбросил на дно лодки.

– Прощу прощения, мэм, – пробормотал он, – но мы вернемся домой с полным набором шпионов. Мы обязательно познакомим вас с нашим лейтенантом.

Кендалл не чувствовала боли в ушибленных ребрах. Содрогнувшись от ужаса, она закрыла глаза.

* * *

При всем желании Кендалл не могла бы пожаловаться на плохое обращение. Как только лодка пристала к берегу, солдаты дали одеяло, в которое Кендалл завернулась. Каждый солдат, вздумавший пялить на нее глаза, получал суровое внушение от сержанта.

Кендалл отвели приблизительно на полмили от берега, где рядами стояли солдатские палатки. Тысячи людей в синих мундирах сидели вокруг лагерных костров и ужинали. Никто из них не выкрикнул вслед полуголой женщине ни одной непристойности. Солдаты лишь на минуту отрывались от котелков и снова равнодушно опускали глаза.

Наконец остановились возле большой палатки. Сержант откинул полог и проскользнул внутрь. Не прошло и нескольких секунд, как он вышел обратно, отодвинул полог и сделал Кендалл приглашающий жест.

Она вошла в палатку и остановилась перед раскладным столиком, за которым сидел молодой лейтенант. Кендалл чувствовала, как по ее щекам стекает с намокших волос холодная вода.

К ее безмерному удивлению, лейтенант поднялся навстречу. Он улыбнулся, и Кендалл поняла, что на самом деле он еще моложе, чем ей показалось с первого взгляда. Просто черты юношеского лица обострились из‑за сильной усталости. Глаза офицера были золотисто‑орехового цвета, в них читалась настороженность, переутомление и, несмотря на молодость, властность и привычка командовать.

– Так это вы и есть шпионка конфедератов? – негромко спросил он.

– Я не шпионка, – ответила Кендалл. От усталости она перестала испытывать страх и с вызовом посмотрела в глаза лейтенанту. – Нам нужен морфий, и я поплыла к лодке, чтобы его взять.

– Там не было морфия, лодка была битком набита оружием.

– Это я уже слышала.

– Правда? Вы, конечно, не знали, что, перехватив эту лодку, мы превратили ее в ловушку, чтобы захватить тех, кто послал того парня в наш тыл?

– Нет.

– Как ваше имя, мэм? Кендалл на секунду задумалась.

– Кендалл, – пробормотала она. – Кендалл… Армстронг.

– Вы голодны, мисс Армстронг?

– Я…

– Простите мой дурацкий вопрос. В Виксберге давно все голодают.

Лейтенант шагнул к пологу палатки:

– Рядовой Грин! Добудьте еды для нашей гостьи, живо.

– Слушаюсь, сэр!

Он снова улыбнулся Кендалл и жестом указал ей на складной стул, стоявший возле его стола. Делать нечего, Кендалл со вздохом подчинилась.

– Лейтенант, – с трудом произнесла она, – уверяю вас: я не шпионка. Неужели вам неясно? Виксберг в тисках осады, и нет никаких секретных сведений, которые могли бы нас спасти, ведь так?

– Спасти – нет, – ответил лейтенант, – но продлить страдания – да. Мы же знаем, что перевозчик оружия контактирует с кем‑то на нашей стороне. Ах да, что я… вот еда. Ешьте прошу вас.

Как бы хотелось ей, гордо подняв голову, отказаться от еды, но… она не смогла. На тарелке лежал кусок мяса и незаплесневелый хлеб. Аппетитная кукуруза буквально плавала в растопленном сливочном масле…

– Спасибо, – только и смогла вымолвить потрясенная Кендалл, набрасываясь на мясо, сводившее с ума своим ароматом.

– Не ешьте так быстро, – участливо посоветовал лейтенант. Он сел на свое место и принялся ее рассматривать. Потом достал бутылку с темно‑коричневой жидкостью и поставил на стол.

– Леди южанки не возражают против виски? – спросил он.

– Эта не возражает, – тихо ответила Кендалл. Покопавшись в ящике, лейтенант нашел стакан. Кендалл приняла из его рук огненный напиток и проглотила содержимое стакана одним духом. Виски обожгло горло, но почти сразу согрело продрогшее тело. Осушив стакан, Кендалл нетерпеливо вернулась к самому вкусному деликатесу, какой ей когда‑либо приходилось есть. Она едва ли замечала, что лейтенант продолжает рассматривать ее.

– Я до сих пор не решил, что делать с вами, – и, наконец, сказал он. – Эту ночь вы проведете в соседней палатке, разумеется, под надежной охраной, а завтра утром мои люди раздобудут для вас какую‑нибудь одежду. Ну, а потом я поговорю с генералом.

Кендалл отложила вилку и, положив руки на колени, опустила глаза. Она не собиралась ссориться с этим человеком, похоже, он не очень верил в то, что она на самом деле шпионка. Скорее всего, он собирается ее отпустить.

Лейтенант снова позвал рядового Грина, который препроводил ее в соседнюю палатку, где стояла походная кровать, застеленная грубым, но теплым одеялом.

Кендалл думала, что после таких событий, она всю ночь промучается без сна, но ошиблась. Сон сморил ее моментально, разогнав все мрачные мысли и страхи. Кендалл спала глубоко и без сновидений.

* * *

Ее разбудили звуки трубы – играли утреннюю зарю. Раздался топот множества ног и лязг оружия – солдаты строились перед палатками на поверку.

Услышав эти звуки, Кендалл поплотнее завернулась в одеяло и, зажмурив глаза, взмолилась Богу:

– Господи, сделай так, чтобы эти люди освободили меня раньше, чем выяснится, что я жена лейтенанта федерального флота.

– Мисс Армстронг, я сейчас брошу вам платье… Немедленно одевайтесь! Рядовой Грин проводит вас в мою палатку.

Кендалл затаила дыхание, когда на пол палатки упало коричневое хлопчатобумажное платье. Она узнала голос лейтенанта, сохранившего прежнюю вежливость, не что‑то в этом голосе неуловимо изменилось…

Ей страшно не хотелось вылезать из постели: грядущий день начал вселять в нее ужас.

Брент Макклейн! Она подумала о нем с тихой яростью. «Ты забрал у меня корабль и потребовал, чтобы я оставалась только женщиной – держалась подальше от войны. Но на судне я могла сражаться, а здесь совсем беспомощна. Это ты, самоуверенный ублюдок, виноват во всем, из‑за тебя я попала в такую беду!»

Хотя, если подумать, то это не совсем, правда. Брент хотел, чтобы она осталась во Флориде, в тихой гавани… А она отправилась в Виксберг и так глупо напросилась плыть к этой проклятой лодке.

Но ведь она не могла поступить иначе, с вздохом подумала Кендалл. Что делать, надо вставать и надевать это коричневое платье.

Смутное подозрение, что за ночь что‑то изменилось, превратилось в абсолютную уверенность, как только Кендалл ввели в знакомую палатку. Юный лейтенант был не один, рядом с ним за столом сидели два старших офицера с суровыми лицами.

При ее появлении лейтенант не встал и не предложил ей сесть, он смотрел на нее с выражением холодного осуждения.

– Слева от меня, мадам, сидит мистер Джордан, квартирмейстер военно‑морского флота Соединенных Штатов. Надеюсь, вам известно, что в осаде Виксберга принимают участие сухопутные силы во взаимодействии с флотом. Квартирмейстер Джордан переведен к нам недавно после кратковременного пребывания в Ки‑Уэсте. Ночью он видел, как вас привели в лагерь. Он уверен, что узнал вас. Он утверждает, что это вы были на борту конфедератской шхуны, которая на его глазах потопила наше судно. Что вы можете ответить на это обвинение, мадам?

– Естественно, я его отрицаю, – произнесла Кендалл, стараясь унять охватившую ее дрожь.

– Далее, – продолжал лейтенант, сделав вид, что не слышал ее слов, – он говорит, что, по слухам, женщина, которая топит наши корабли, является женой одного из офицеров флота и что ваше настоящее имя Кендалл Мур, мадам, а вовсе не Армстронг.

Они ее поймали и прекрасно знают это. Весь этот допрос – сплошная проформа. Кендалл почувствовала, как почва ускользает из‑под ног, но они не должны этого видеть.

Она выпрямила спину, расправила плечи и вздернула подбородок.

Лейтенант встал и подошел к ней.

– Мадам, вы виновны в проведении актов саботажа против вооруженных сил Соединенных Штатов. За это полагается очень строгое наказание, миссис Мур. Если бы не некоторые обстоятельства, мы вынуждены были бы послать вас в лагерь для военнопленных, где вы находились бы до конца войны. На вашем месте, миссис Мур, я возблагодарил бы Бога за то, что вы являетесь женой офицера нашего флота. Мы можем отправить вас под надзор мужа, под его личную ответственность…

– Нет! – Кендалл не дала лейтенанту договорить.

– Что? – Юный офицер явно растерялся.

– Я сказала, нет. Я не хочу отправляться под надзор своего мужа.

– Боюсь, вы меня не поняли. Альтернатива такому решению – тюрьма.

– Я прекрасно все поняла, – с холодным достоинством произнесла Кендалл. – Я предпочитаю тюрьму.

Обескураженный лейтенант уставился в синие глаза Кендалл и не прочел в них ничего, кроме решимости и целеустремленности. Секунды отсчитывали бесконечный бег времени. Наконец молодой человек пришел в себя и в отчаянии тряхнул головой. Он сел за стол и положил руку на какой‑то листок бумаги.

– Вы причиняете мне боль, – с хрипотцой в голосе проговорил лейтенант. – Никогда не думал, миссис Мур, что мне придется обрекать женщину на такую судьбу. Пожалуйста, подумайте еще раз. Конечно, ваш муж рассердится, но в конце концов ведь вы его жена перед Богом…

– Нет, лейтенант, – твердо возразила Кендалл, – я не стану менять решение.

Молодой человек, поколебавшись, расписался в официальной бумаге.

– Рядовой Грин! – рявкнул он, не отрывая глаз от Кендалл. В палатку вошел солдат и отдал честь. Лейтенант запечатал в конверт приказ и отдал его рядовому Грину.

– Организуйте конвой. Старшим назначаю сержанта Мэтлинга. Ваша задача – доставить миссис Мур в лагерь Кэмп‑Дуглас в Чикаго. Она останется там до окончания войны.

Кэмп‑Дуглас! У Кендалл упало сердце. У этого места была репутация северного Андерсонвила. Говорили, что он славится голодным прозябанием, болезнями и вшами…

Ее губы задрожали, но она плотно сжала их и снова вскинула подбородок. Даже Кэмп‑Дуглас лучше, чем Джон Мур…

Так или почти так думала Кендалл, пока четыре дня спустя не прибыла в печально известный лагерь. Хуже Кэмп‑Дугласа мог быть только ад, да и то вряд ли…